Мари
7 октября 2020 г. в 12:56
Принц, почти принц и гордый, как принц – так пренебрежительно называл Его Величество Карл Девятый, король французский, своего брата, Генриха Анжуйского, его вечного спутника, графа де Бюсси и верного друга, господина де Шико: не каждый отваживался называть шутом обладателя столь острого клинка. Итак, трое благородных и храбрых молодых людей появились в бальной зале Лувра, где король давал прием по случаю бракосочетания своей сестры, Маргариты, и короля Наваррского, Генриха.
Генрих и Шико были полны надежд найти приличествующее их приподнятому настроению приключение. Осматривая зал и перешучиваясь, они не упускали случая поддеть Бюсси, который с самого утра был бледен, встревожен и не сводил глаз с королевы Наваррской: для Генриха и Шико многолетнее безответное влечение несчастного графа к французской принцессе не было секретом. Но готовым вот-вот вспыхнуть чувствам что-то вечно мешало: то Бюсси волочился за очередной придворной кокеткой, то Маргарита была без ума от Генриха де Гиза. Словом, все было против молодых людей, а благосклонные взгляды, что Марго бросала на своего супруга, и вовсе сводили на нет все мечты Бюсси о прекрасной принцессе.
– Эх, моему зятю придется потрудиться, чтобы распустить прическу Марго, – Генрих сочувственно похлопал по плечу Бюсси, готового и без того слиться цветом лица с зеленью на камзоле.
– Придет время, и вы узнаете, что любовь может быть жестокой, мой принц, – беззлобно проворчал Бюсси, наблюдая за прибывающими.
Наконец, появился Генрих де Гиз с супругой и ее сестрами. Три принцессы Клевские окружили короля Наваррского, и, пока Генрих наслаждался щебетанием кузин, Гиз перекинулся несколькими словами с Маргаритой, что не ускользнуло от Бюсси. Вздрогнув от грустного взгляда Марго, перевернувшего его душу, граф оглянулся в поисках своих спутников, бесследно растворившихся в толпе.
Оглянувшись, Бюсси увидел Генриха, скрывшегося в одной из комнат: принц вспотел и после недавней простуды, приковавшей его на месяц к постели, боялся застудиться и потому постоянно менял нательное белье на сухое.
Облако одурманивающего нежного аромата, в котором угадывалась нежная сладость первых цветов и терпкость густых полевых трав, свело с ума Генриха с первого вдоха. Замерший, трепещущий, он держал в руках нежную, невесомую, влажноватую рубашку, что несколько минут назад кружевной волной соскользнула с плеча той, которую он еще не знал, но уже полюбил. И когда-нибудь, – в предвкушении закрыл глаза принц, – когда-нибудь я получу законное право сам приспустить эту рубашку с ее плеча.
– Все у этого бесноватого не как у людей, – проворчал Шико на ухо Бюсси.
– Ты о чем? – рассмеялся Бюсси.
– Наш принц влюбился, – важно ответил Шико и рассмеялся вместе с графом.
– О, и на этот раз серьезно? – с улыбкой спросил Бюсси. Генрих влюблялся едва ли не каждый месяц, но все его увлечения проходили, подобно летнему дождю – быстро и безрезультатно.
– Серьезней некуда. Он влюбился в запах рубашки, которой по неосторожности вытер лицо, и теперь разыскивает обладательницу самого чудесного запаха во Франции, – добавил Шико шепотом и без тени улыбки. Похоже, дело было и впрямь серьезным. – Ты случайно не знаешь, кто мог бы носить инициалы М.К. под герцогской короной?
И их взгляды сошлись на принцессе Мари Клевской, которую в этот самый момент Генрих Наваррский на правах названного старшего брата поручал вниманию герцога Анжуйского.
Стоило ручке Мари лечь в руку Генриха, как он испытал сводящее с ума счастье, что чувствуешь только в присутствии любимого человека. Ему показалось, что он любил ее, знал ее целую вечность, гораздо дольше, чем себя.
– Я – Генрих, – сказал он ей, не желая выпускать ее руку ни на секунду, опасаясь, что его видение, его наваждение исчезнет, стоит ему только уступить хоть один танец.
– Мне нравится с тобой танцевать, Генрих, – полуприкрыв серые, словно штормовые глаза, сказала Мари.
– Я хотел бы танцевать с тобой всю жизнь, – едва дыша, шепнул он ей на ухо.
Генрих боялся себе признаться, что он хотел бы не только с ней танцевать – он хотел бы пройти всю жизнь с ней рука об руку.
Шико и Бюсси тенью следовали на некотором отдалении от влюбленных, обменивавшихся бесконечными признаниями в любви да невинными поцелуями. Друзья не сомневались, что в череде несчастных историй, что были постоянно на слуху, хотя бы Генриху и его принцессе улыбнется счастье – он и в самом деле этого заслуживал. Влюбленные не замечали, как над их будущим, казавшимся им беспечным, нависла грозная буря, грозящая их разлучить.
– Королева-мать, – предупреждающе шепнул Шико, завидя ее черную вуаль вдалеке.
– Подкинем монетку? – пробурчал Бюсси. Шико улыбнулся и подбросил пистоль. Орел. Шико, ухмыляясь, похлопал Бюсси по плечу.
– Удачи, мой друг.
– Иди к черту, – фыркнул Бюсси, направляясь наперерез королеве-матери, которую сам дьявол принес на место случайного свидания Генриха и Мари.
Королева-мать, улыбаясь, наблюдала за маневром, предпринятым друзьями принца. Что же, если не принимать во внимание глупую влюбленность в гугенотку, ее сын был в надежных руках: такие друзья были серьезной опорой для любого монарха, даже если сейчас он всего лишь наследный принц.
– Господин де Бюсси, – опираясь на его руку, королева улыбалась ему улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, – мое материнское сердце истерзано. Может быть у вас получится утишить мои страдания?
– Ваше Величество, я к вашим услугам, – Бюсси снял шляпу и легко поклонился ей.
– Почему герцог Анжуйский не хочет ехать в Польшу?
– О! – Бюсси смущенно закашлялся. – Здесь принца держат некоторые дела.
– Или привязанности, – с легкой улыбкой ответила королева.
– Он влюблен, Ваше Величество. И это самое сильное чувство из всех, что мне доводилось видеть.
– Пойдемте в оранжерею, граф, – со вздохом ответила королева-мать, – там расцвели чудесные розы.
Сын и мать теперь виделись чрезвычайно редко: дни Генриха были посвящены принцессе Клевской, а ночи – вздохам о ней же. И все же, иногда им удавалось урвать минутку, чтобы побеседовать.
– Я хочу жениться на ней, матушка, – Генрих снова и снова начинал этот разговор с королевой-матерью. Он просил, молил, угрожал, клялся и отчаянно спорил, но каждый раз получал решительный отказ.
– Она протестантка, – поджав губы, ответила королева-мать.
– Она перейдет в католичество, – запальчиво ответил Генрих. Он ни разу не сомневался, что Мари пойдет ему на встречу в этом, как казалось ему, незначительном вопросе, что стоял на пути к их счастью.
– Она обещана принцу Конде, – вздохнув, сообщила Екатерина Медичи.
– Я – принц крови, – отмахнулся Генрих. – Я люблю ее, она любит меня. Я не могу желать лучшей невесты, чем она.
– Глупый ты ребенок, – горестно вздохнула Екатерина Медичи, вспоминая себя, такую же восторженную и влюбленную сорок лет назад. – Ни один король не может жениться по любви.
– Но я не король, – Генрих, встав на колени у материнского кресла, прижался лбом к ее холодным рукам. Екатерина пригладила вьющиеся, мягкие волосы на его голове.
– Но ты будешь королем, сын мой.
– Мой брат Карл, хвала Господу, здравствует и будет здравствовать еще долго.
– Но я говорю о польском престоле. В Кракове тебя ждет невеста.
– Я не поеду в Польшу, – возмущенно вскрикнул Генрих, впадавший в бешенство как только ему начинали говорить о польском престоле и Анне Ягелонке, годившейся ему в матери. – Я останусь во Франции и женюсь на Мари. Если понадобится – я отрекусь от своих прав.
– Хорошо, – неожиданно сдалась королева-мать. – Когда ты вернешься из Польши, ты женишься на принцессе Клевской.
Накануне отъезда Генриха в Польшу Мари неожиданно засобиралась в один из своих замков.
– Я должна вернуться на время, – с печальной улыбкой отвечала она.
– Как бы я хотел, чтобы ты поехала со мной, – вздохнул Генрих, украдкой целуя ее пальцы.
– Мы встретимся, – нежно улыбнулась она, касаясь пальцами его щеки.
– Обязательно. Я всегда буду рядом с тобой.
– Мой принц, – тихо шепнула ему Мари, отвечая на невесомый поцелуй.
– Завтра мы уедем, – грустно ответил Генрих, отворачиваясь к окну.
– Тогда не оставляй меня сегодня, – неожиданно сказала ему Мари, страшась собственной храбрости и отчаянности.
– Не оставлю. Ни сегодня, ни завтра, никогда, – жарко ответил Генрих, боясь и страшась того, что он прочитал в словах Мари.
Шико и Бюсси с тревогой провожали Генриха к дому Мари Клевской. В памяти Бюсси слишком жив был образ израненного, окровавленного Шико, появившегося на пороге его дома той холодной зимней ночью. Едва ли кто-то мог сотворить подобное с Генрихом, но друзей беспокоили смутные слухи о возможном браке Мари с принцем Конде.
– Наверное, это последняя наша встреча в ближайшие несколько лет, – с грустью отметила Мари, наблюдая за Генрихом.
– Я сделаю все, чтобы вернуться за тобой как можно скорее, – пылко ответил он, сжимая ее руку и целуя маленькую, почти детскую ладошку.
– А если меня выдадут замуж?
– Я найду способ расторгнуть твой брак. О нет-нет, ты будешь только моей женой, – жарко сказал принц, всем естеством желая сжать Мари в объятиях, но не решаясь, боясь сломать свою хрупкую, словно фарфоровую принцессу.
– Я хочу, чтобы ты остался со мной, – не смея поднять покрасневшего лица, ответила Мари. – Я хочу, чтобы это был ты.
Генрих почувствовал, как у него закружилась голова, и его ноги готовы были подкоситься, если бы он не держал в своих руках возлюбленную. Боясь поверить, он прикоснулся губами к шее, отодвигая белый батист, укрывавший плечи от нескромных взглядов. Мари казалось, что по ее венам течет жидкий огонь – и чем страстнее становились поцелуи Генриха, покрывающие каждый кусочек ее плоти, освобождаемый от легкой ткани домашнего платья, тем больше кружилась ее голова. Когда жаркий, ищущий рот нашел ее грудь, накрыв языком горошину соска, Генрих услышал ее первый стон. Прерывистые вздохи подсказывали принцу, впервые идущему дорогой наслаждения, что он двигается в правильном направлении.
Мари, отчаянно покраснев, сжала колени, страшась того, чего она давно желала.
– Не бойся, – шепнул Генрих, скользя руками по ее обнаженному телу и наслаждаясь этим теплом. Он и сам боялся. И Мари сдалась. Она откинулась на подушки, податливо принимая его в свое тело. Распирающая боль, вскоре исчезнувшая под осторожными толчками, забылась, когда она почувствовала под своими руками влажное, дрожащее от долго сдерживаемых чувств тело Генриха.
– Люблю, – шептал он ей на ухо, двигаясь и растворяясь в ее горячем, влажном лоне.
– Люблю, – выдыхала в ответ Мари, млея от его требовательных пальцев, удерживающих ее за бедра.
В Польше было холодно и грустно. Генрих, словно потерявший самого себя в ту ночь, пугал своих друзей: он отчаянно тосковал и писал письма кровью. Наблюдать за перочинным ножиком, ранящим плоть, и пером, вбиравшим в себя алую жидкость, было жутко.
Впрочем, Генрих писал и обычные письма – он грозил и ругался в посланиях матери и брату, допустившим брак Мари Клевской и принца Конде. Ему же казалось, что его жизнь кончена и разбита. Шико и Бюсси опасались попадаться ему на глаза – едва завидя их, Генрих требовал немедленно возвращаться во Францию. С трудом им удалось уговорить его успокоиться – они убеждали Генриха немного потерпеть до возвращения домой, ведь брак протестантов можно расторгнуть, если один из супругов перейдет в католичество. И Генрих немного успокаивался, все еще сгорая от ревности и одержимый жаждой мести.
И все же так некстати пришедшее известие о беременности Мари застало их врасплох: Генрих на несколько дней слег в постель с горячкой, а Бюсси и Шико на чем свет стоит кляли несдержанных на язык королеву Наваррскую и Анриэтту Нэверскую.
– Мы возвращаемся домой, – не терпящим возражений тоном заявил им Генрих, разбудив их на рассвете. – Я должен быть рядом с ней.
И все же судьба сыграла злую шутку над Генрихом: не спас, не успел, не уберег. Известие о смерти Мари в родах застало его практически одновременно с известием о том, что Карл Девятый скончался. С Генрихом случился нервный припадок, он потерял сознание и даже в беспамятстве и горячке не переставал плакать. Шико и Бюсси всерьез опасались за его рассудок, беспокойно переглядываясь и узнавая новости у королевы-матери, мэтра Паре и даже флорентийца Рене.
– Мой принц, – Бюсси тихо позвал Генриха, одетого в черное.
– А, это ты, – равнодушно сказал Генрих, отворачиваясь от него.
– Так нельзя, – тихо, но настойчиво продолжил граф. – Ты должен жить дальше. Она не хотела бы, чтобы ты…
– Уходи, – глухо сказал Генрих. – Уходи.
– Ваше Высочество, – осторожно позвал его Бюсси.
– Уходи, проваливай, – истерично взвизгнул Генрих, отталкивая его. – Я не хочу тебя больше видеть. Никого не хочу больше видеть.
Бюсси холодно поклонился и ушел.
Позже, после коронации, друзья предприняли попытку примириться.
– Ты для меня больше, чем друг, – тихо сказал Генрих, обнимая Бюсси за плечи. – Ты нужен мне сейчас.
– Ваше Величество, – тихо вздохнул Бюсси. – Я боялся за вашу жизнь и ваш рассудок.
Лицо Генриха застыло, словно посмертная маска.
– Никогда больше не говори мне об этом, – сквозь зубы выплюнул Генрих.
– Мы друзья, мой король, – тихо ответил Бюсси, глядя в лицо своему монарху.
– Нет, – внезапно сказал Генрих, – я твой король.
– Да, Ваше Величество, – ответил Бюсси, холодно поклонившись.
Он больше не появлялся в свите Генриха не в этот день, ни в последующие. К ярости Генриха, вскоре он перешел в свиту Франсуа Анжуйского.