Королевская прислуга

      Королевскую спальню Ангбанда заливал томный золотой свет. Едва ощутимое движение воздуха разносило смолисто-тонкий аромат утренних благовоний. Тишина нарушалась только приглушенными шлепками.       Яблока, которое подкидывал в руке Майрон, развалившийся среди вышитых золотом подушек и покрывал. Первый шекх Ангбанда загипнотизированно наблюдал, как величайшее в Арде зло и первый павший среди Валар педантично поправляет прическу, целиком состоящую из длинных, ниже пояса, черных кудрей.       Блестели на зависть. Завивались – тоже. Волна к волне, ни одной лишней пряди.       Майрон лениво раздумывал, убьют его сейчас или попросту выгонят из спальни на ближайшие лет десять.       «Неловко вышло».       – Если я еще раз услышу этот мерзкий звук, ты не съешь в этой спальне больше ни ягоды, – голос Мелькора, низкий и злой, взрезал пространство, как порыв ледяного ветра.       Жилистые бронзовые пальцы майа по-звериному ловко сжались на красно-восковой кожице.       Майрон уставился на яблоко так, словно видел его первый раз.       Красное. Сладкое, наверное.       Зачем он его вообще взял и откуда? И были ли у него шансы умерить гнев?       «Как ходить по глиняному мосту. Осторожно, Майрон».       Он воровато покосился на Мелькора и бесшумно встал с кровати, подкрадываясь к нему, словно ночной хищник.       – Даже не думай, – на этот раз Мелькор говорил с опасной бархатистой вкрадчивостью.       Майрон шумно выдохнул, да так и замер, не донеся примирительного поцелуя до чужой шеи. Белая кожа соблазнительно выглядывала из-под черного воротника.       – С ним ничего не случится, я в этом уверен.       Он тут же пожалел о сказанном: и без того рисковал, решив примириться после завтрака, когда в любой момент мог явиться Лангон.       «Этой кислой рожи только не хватало. Его и пачки эдиктов».       Майрон почти успел легонько коснуться губами тонкой кожи под ухом Мелькора, когда айну развернулся, будто стальная пружина: блеснуло тугое плетение изукрашенных рубинами смоляных кос в гуще локонов, выдохнуло колючее облако духов, замерцали бриллианты и золото на вышивке.       Майрон почтительно отшатнулся, когда золотой коготь кольца с маслянисто-хищным отливом уставился точно в кончик носа.       Майа поджал губы.       Может, он и впрямь был виноват. Слегка. Он понятия не имел, что Лаурундо уже научился открывать главную дверь королевских покоев. Но Мелькор не возражал: хотя он никогда не возражал, если Майрон заглядывал… в оранжерею с арассэями. Даже когда визит случался внезапно и разрушал пару не слишком важных планов.       Вот как они это называли.       Мелькор смотрел на майа с убийственной яростью: только что серебром вокруг зрачка не полыхнуло. И на этот раз скорее шипел, нежели говорил:       – Ты осознаешь хоть малую долю последствий, если ему хватит ума расспросить, чем мы занимались?       Майрон виновато уставился себе под ноги. Вот они, горькие плоды беспечности: очевидно, что молодой дракон удивился, будто есть случаи, когда ему ни в коем случае нельзя оставаться в изножье отцовской постели.       – Mirёnya, я отыщу его, будь он даже в самой глубокой шахте, — он пытался по-дурацки бравировать, но тут же посерьезнел, увидев, что и это не сработало. — Мелькор, Лаурундо еще мал и по-прежнему дурно справляется с лестницами. Он не мог далеко уползти.       Мелькор приподнял точеные антрацитовые брови. Обхватил себя за локти, пониже каймы шелковых рукавов, похожих на черно-пурпурные облака.       – Да ну? – едко бросил вала. Фыркнул. – Найди его немедленно, или забудь об обожаемой тобой прогулке по хрустальным залам.       «Ах, вот и еще одно название».       Майрон с надеждой посмотрел в черные глаза. Подпустил в голос хрипловато-вибрирующих интонаций.       – А прощальный поцелуй на удачу?       Мелькор отмахнулся от него золотыми когтями, жестом обозначая, что сейчас отрежет голову.       – В оранжерее поищи!                     Из-за двери главной пекарни доносились чудовищные звуки. Ни хрипы, ни стоны, ни бульканье, ни храп не могли описать и толику тех неподражаемо хнычущих и вместе с тем мерзких звуков.       Перед дверью собрались все пекари, чей хлеб подавали как в дома майар, так и к королевскому столу. Неизвестно, что было ужаснее для Ангрина, кто оставался главным пекарем вот уже больше сотни лет: представший перед ним ужас или же мысль, что сегодня и завтра свежая выпечка будет с исключительным опозданием.       Оставить Его Могущество и королевский стол без утреннего бисквита с ягодами… немыслимо, немыслимо!       Ни разу ему не приходилось сталкиваться с кошмаром, подобным тому, что произошел два часа назад. В их уютное обиталище вломился золотой змей Его Могущества, изрыгающий дым и пламя, напугал до визга кухарок, заставил закричать фальцетом даже его самого – и… о, во имя Него!       Ангрин едва не разрыдался, когда ощутил почти всей фэа, как в необъятной зубастой пасти исчезают багеты и бисквиты, пирожные и печенья, воздушные масляные рогалики и ягоды. Каждый хруст золотой корочки будто бы ломал его собственные кости. Но ужас перед золотым змеем был столь велик, что он предпочел бы пасть на колени перед троном и умолять о помощи, нежели зайти в пекарню.       Все его подопечные смотрели на Ангрина с помесью страха и надежды. Эвлар, весь покрытый мукой, мял в ладонях полотенце. Ириш и еще двое судорожно искали в огромных деревянных шкафах (какой роскошью Он одарил их!) тряпки. А уж молодая (на редкость склонная к чистоте, столь важной на кухне!) орчиха Вишатри – с глазами голубыми, как фиалки на безе! – и вовсе рухнула в обморок. Шахарри, присев на корточки, обмахивал ее противнем.       И когда Ангрин почувствовал запах горелых ватрушек, то его мужество достигло полного сосредоточения – он не видел другого выхода, кроме как попытаться спасти то, что осталось от их репутации.                     Работы было невпроворот, а терпения — ничтожно. Круговорот раздражения неумолимо нарастал в груди горячей волной с каждым подписанным эдиктом.       Стеклянное перо скользило по веллуму почти бесшумно и даже не вызывало отголоска боли. Невесомое украшение из хвоста южных птиц, окрашенное малиновым, порхало над бумагами вслед за аккуратными буквами.       Поэтому когда Лангон зашел в его кабинет и поклонился особенно глубоко, Мелькор немедля отшвырнул перо и откинулся в высоком кресле, даже здесь напоминавшем трон.       – Machanaz. К вам посетитель.       Он за мгновение понял, что Лангону было неуютно – а значит, пришел некто настырный и с плохими новостями. Раздражение плеснуло к отметке ярости.       «Если с Лаурундо произошло хоть что-нибудь…»       Так что он задрал на стол ноги в замшевых сапогах и брезгливо вытянутой рукой вручил Лангону последний эдикт, зажав веллумовый свиток за угол золотыми когтями.       Документ украшали уродливые кляксы, оставленные отброшенным пером.       – Переделать, – ледяным тоном заявил Мелькор глашатаю. – Что с твоим просителем?       Лангон кашлянул и, как показалось Мелькору, подавил вздох.       «Ты еще тут при мне дышишь?!»       – Machanaz, он… - и покосился куда-то вниз. На вычищенный до блеска молочно-ониксовый пол.       Мелькор с неудовольствием спустил ноги со стола и вытянул шею, глядя вперед.       – Оу, – звук вышел таким же ледяным, как и голос до этого.       Оказывается, проситель в поварской шапке прополз почти весь путь к его столу на коленях. Ну, надо же!       Встать Мелькор не предложил.       Даже интересно, назад он тоже поползет или все-таки встанет?       – Что там? У меня мало времени.       «И, во имя меня же, я сплю с идиотом! Все остальные просят меня спасти их от собственной глупости, а кого просить мне?!»       Проситель, как и большинство в его присутствии, начал что-то невнятно бормотать. Мука на одежде, сладко-древесный запах пряностей и безукоризненная чистота рук сразу позволили ему определить Ангрина.       «И что здесь понадобилось пекарю?»       – Machanaz… простите своего низменного…       Мелькор отмахнулся. Блик от золотых когтей мелькнул на стенах.       – Быстрее к сути.       Ангрин воздел к нему руки, и выпалил на одном вдохе умоляющий крик:       – Machanaz, во имя вашей мощи! Заберите из нашей кухни дракона! Он явился…       Мелькор подскочил так резво, что у Лангона дернулось веко, а скрежет ножек резного кресла заглушил последние слова Ангрина.       – Что?!       Если бы Ангрин осмелился поднять голову, то увидел бы, как вместо сквернословия воздух сотрясла ни к кому конкретному не обращенная, но очень выразительная жестикуляция Мелькора.       – Бестолочь безголовая! – взбешенный рев айну долетел эхом даже до садовника под балконом. Взметнувшийся плащ обдал пекаря и Лангона шлейфом духов.       Ни Лангон, ни Ангрин так и не осмелились довести до конца мысль, кто именно был бестолочью.                     В совершенно пустой пекарне, пропитанной запахом горелых ватрушек, Мелькора встретили ровно два живых существа. В углу слышалось жалобно канючащее бульканье Лаурундо, повергшего кухню в хаос, как прожорливый ураган, а путь к дракону преградила самая ненавистная на свете Мелькору птица.       Гусь.       Белоснежная тварь гордо восседала в корзине посреди мраморного стола, заваленного погрызенными заготовками караваев, и громко крякнула при виде айну. Стоило Мелькору сделать первый шаг вглубь кухни, гусь показал зубы в клюве и зашипел, расправив крылья.       «Зачем я тебя, скотину, сделал?»       – Пошел вон, – у Мелькора и бровь не дрогнула.       Как ни странно, гусь не внял приказу. Даже напротив: зашипел еще более угрожающе и встряхнул подпаленным хвостом, словно взялся охранять остатки изувеченных песочных пирожных с малиной, разбросанные по полу лопатки и скалки, обколотые и погрызенные кочаны капусты, неловко мелкие луковицы и неуместно жизнерадостные яркие яблоки.       В воздухе витала мучная пыль, пронизанная косыми лучами золотого света.       Мелькор пренебрежительно скривился и твердо направился к сбежавшему детищу собственного колдовства, пнув по дороге побитую тыкву.       И только происхождение позволило ему заметить краем глаза разъяренное гогочущее облако, что метнулось на него с кавалерийской яростью, наплевав и на статус, и на сияние Сильмариллов в железном венце.       Мелькор зашипел от боли, гусь – от ярости, когда рука айну, рефлекторно выброшенная в сторону облака перьев и гоготания, стиснула толстую гусиную шею.       Гусь неистово заорал и принялся бить крыльями в попытке укусить Мелькора за нос.       «Вот же настырная тварь».                     Выжившие после драконьего побоища повара тревожно прислушивались к звукам боя в пекарне: Его они, разумеется, не слышали, зато прекрасно различали неистовые крики гуся.       Когда дверь в пекарню распахнулась, и перед ними предстал Machanaz, неколебимый и жестокий, словно похмелье после вишневой настойки и самогона, вздрогнули все.       Ириш взвизгнула, Шахарри с грохотом уронил противень и сел на задницу в корзину со свеклой, а Вишатри наконец-то пришла в себя.       Фиалковым глазам молодой орчихи предстало незабываемое зрелище, как Его Могущество взбешенно выкидывает гигантского гуся прямо на них и дает птице пинка для скорости. Черно-золотой сапог врезался в птичье гузно с приятным плотным звуком.       Она вздохнула.       И ведь расскажет дома, что Он умеет пинаться так, что ноги выше головы дотянутся – не поверит никто!                     Безобразное дитя колдовства валялось среди помятых корзин и безвременно почивших булочек, раздавленных драконом: всё еще недостаточно большим, но достаточно увесистым. Лаурундо лежал кверху пузом, обнажив мелкие золотисто-белые чешуйки, и жалобно хрипел.       Если бы Мелькору не сказали, сколько выпечки сожрал дракон — он бы решил, что того одолела чудовищная скоропостижная опухоль, которая за ночь раздула кишки до размеров красной земляной ягоды.       Мелькор изящно оправил выбившуюся из-под короны кудрявую прядь, позабывшую свое место в превосходящем сражении с гусем.       — Я желаю объяснений.       Ответом было глубокомысленное икание Лаурундо. Айну дернул черной бровью и сложил руки на груди.       — Серьезно? Лаурундо, ты дурак?       Стон. Дракон пошевелился. Вяло шлепнул хвостом, поблескивающим как слюда, по смятой салфетке для хлеба, вывалил язык, выпустил пузырь слюны.       Лицо Мелькора даже не дрогнуло.       — Ради тебя, дурнина, было потрачено столько сил, сколько на иные города не уходит.       Дракон продолжал пялиться на него страдальческими золотисто-изумрудными глазами, и прохрипел обычным пискляво-басовым голосом:       – На ручки.       Даже он никак не мог привыкнуть к тому, что Лаурундо говорит именно этой помесью капризной детской интонации и рыка того чудовища, которым станет.       – Обойдешься.       Лаурундо вытянул шею – Мелькор видел, как грудная клетка дракона принялась часто подниматься и опадать. Он знал, что тот пытается разжалобить его всеми способами, доступными пока нехитрому разуму. Из всего арсенала Лаурундо пока не использовал только сопли и крупные слезы в уголках глаз.       Мелькор присел на корточки, глядя дракону в глаза с фальшивым пониманием и теплотой. Поинтересовался несоразмерно ласково:       – Ты блевать будешь здесь или подальше? Перевернись и ползи. Ты объелся.       Дракон жалобно распахнул глаза и просунул розовый язык между мелких частых зубов.       – Мне очень больно.       Мелькор дернул уголком рта.       – Не ври тому, кто умеет врать. Ты пригрелся и храпел, когда я зашел. У тебя ничего не болит.       Под тяжелым взглядом Мелькора Лаурундо обреченно закряхтел и принялся покачиваться на спине, словно черепаха. Спустя полминуты возни, сопения, стонов и еще полдесятка раздавленных пирожных у Мелькора под ногами наконец-то появилась вставшая на все четыре лапы помесь крокодила с игуаной. Украшенная жирной вишней на золотом гребне и в сливках на чешуе.       Будущий Глаурунг Золотой, первый дракон Ангбанда.       Но сейчас он обреченно семенил рядом с Мелькором, подволакивая по полу отвисшее пузо и натужно сопя. Из ноздрей от напряжения валили маленькие клубы черного дыма.       Лаурудо на мгновение остановился, завороженно глядя на сочно-зеленый кочан капусты, уже помеченный следами его зубов.       Отвлек его только раздраженный окрик отца.       – Лауро! Тебе мало было?!