16
— Ты ужасно напугал меня вчера, — неожиданно серьезно говорит Геральту Лютик за завтраком. — И чем же? Над столом пролетает соскользнувший с тарелки Цири кусочек. — Ха! Он ещё спрашивает! Неужели не помнишь? Так я тебе напомню, — Лютик обтирает масляные пальцы об салфетку и неосторожно взмахивает вилкой прямо у Цири перед носом. — Мы сидели-сидели, я самозабвенно услаждал твои уши музыкой, а ты вдруг взял, да и вырубился. — Уснул, — поправляет Геральт недовольно. Вот ещё, нашел о чём с утра поговорить. Ещё и тоном таким подозрительно серьёзным, будто случилось что-то нехорошее. — Разумеется. Чем же ещё мог заниматься ведьмак, наваливаясь на своего верного барда всей стокилограммовой тушей? В следующий раз изволь предупреждать, когда снова захочешь так «уснуть». Геральт и рад бы ответить, но, к сожалению, вчерашнее воспоминание о последних минутах до выключения в архивах отсутствует. Как и сами архивы. Видимо, Геральт был так вымотан, что даже не смог этого запомнить, а безграничная база воспоминаний, возвращением к которой он раньше злоупотреблял, исчезла вместе со связью с Сетью. Ну и ладно. Даже и без диагностики ведьмак прекрасно ощущает, что каждая клетка в нем исправно работает, и причин для беспокойства нет никаких. И вообще, Лютик — балабол. За окнами раздается тяжёлый звук — это где-то поблизости проплывает патрульный вертолёт, а Цирилла, только-только разобравшаяся с непослушным завтраком, поднимает голову и крайне грязно ругается вслед шуму. Лютик мгновенно цепляется к ней, втягивая в очередную дружескую перебранку. Эти двое вообще сидеть спокойно не могут — их и по одному-то сложно терпеть, а так... Ух, Геральт с лёгкой полуулыбкой трёт виски, думая, что начать комбинировать Лютика с любым из его близких людей — идея была очень сомнительная. Уже хотя бы потому, что результат получается весьма и весьма утомляющим. — Куда отправимся сегодня? — весёлым, запыхавшимся от потасовки голосом спрашивает Ласточка. — К «Куролиску»? Или к «Сирене»? Я слышала, три дня назад одна такая сбежала из местного притона. Это на тринадцатом. Уже и жертвы есть! «Маловата ты ещё для сирены» — про себя бормочет Геральт, но вслух не произносит — обидится же. — Лютик «Сирен» боится, — не моргнув и глазом в наглую пользуется случаем он. Музыкант оскорблённо взмахивает руками, уже готовясь вступиться за попранную честь, но взгляд сверкающих глаз вовремя просит его заткнуться. — Тем более баллада про крылатых русалок у него уже есть. Лучше сходим к «Накерам». Цири удивлённо оборачивается к Лютику, но тот издает бескомпромиссное заговорщеское «угу», незаметно зыркая на главного энтузиаста у ведьмачки из-за спины. Взгляд его выражает только одно: «Следующую похабную песенку я напишу прямо сейчас. И ты будешь в главной роли». — Ну ладно. Накеры значит накеры. Геральт облегчённо выдыхает. Отговорить ведьмачку от очевидно дурной затеи удалось с первого раза, пусть и расплата по-лютиковски настигнет его с минуты на минуту. Но это только сегодня. Когда ещё несколько лет назад Цири вознамерилась выйти на «Вилохвоста», Геральту свезло далеко не так сильно — пришлось разбираться со стальной зверюгой почти что голыми руками, потому что идеи веселого проведения выходных в буйной белокурой голове появляются обычно спонтанно. И крайне несвоевременно. А тут — «накеры» и всё. Какой Лютик, однако, многофункциональный. — Идёмте прямо сейчас! — Ласточка залпом опрокидывает в себя стакан воды и встаёт из-за стола, небрежно стряхивая крошки на пол. — Я готова. — Поддерживаю. С самого утра охота косточки размять. А Геральт, уныло любуясь на этих двоих, разминающих кто что — один горло, другая шею, — тоскливо возвращается мыслями к далеким временам, когда ни одна живая душа не смела поднимать его вдруг ни свет ни заря с собственного завтрака.***
— Это от пули? — Нет, — Геральт забирает из рук музыканта обломок металлического корпуса. На искорёженной поверхности до сих пор просматриваются места сочленений, но ни единой стальной конечности в округе нет. — Видишь, края оплавлены? — ведьмак проводит шершавыми пальцами по сквозной борозде. — Это от лазера. — Хм! — Лютик звонко фыркает, но больше ничего не добавляет, не мешая ведьмаку осматривать место. Геральт улик видит не много: пару капель смазочной жидкости на стене, вот этот оплавленный обломок и подозрительные царапины на капоте дорогущей гоночной тачки. — И-и... Кто, ты думаешь, это мог быть? Ведьмак вполоборота смотрит на него, обтирая попутно машинное масло с пальцев тряпкой не первой свежести. — Я думаю, что работы для ведьмака тут нет. — Это ещё почему? Свидетель же сказал... — Посмотри лучше вокруг, Лютик. Мы в районе богачей, а вот здесь — Геральт указывает ладонью в перчатке на две высотки, стоящие друг к другу так близко, словно готовы сцепиться, — офисы двух Корпораций. Если к вечеру мы услышим об убийстве министерской шишки, будем знать, откуда прилетело. Наверняка наняли кого-то для личных разборок. Это не наше дело. — То есть где-то в округе орудует шайка гопников, а ты, прикрываясь Кодексом, преспокойно отправишься в публичный дом? — на секунду показалось, что он скептически приподнимает бровь, но Лютик не был бы Лютиком, если бы не: — Отличная идея, полностью поддерживаю! Он хватает ведьмака за локоть с неожиданным напором и тащит от разбитой машины в луже плавленного асфальта куда подальше. — Во-первых, не гопников, а тренированных агентов, во-вторых, в округе им делать нечего. Лютик на мгновение останавливается, в задумчивости скребя затылок. — Ты бы хоть сказал тому парню, что монстра никакого не было, а то он там, наверное, в туалет сходить боится. — Стоит, пожалуй. — Ну так и сходи. Тебе составить компанию? — Нет. Подожди меня там, за углом. Сегодня и Золтан обещал подтянуться, так что я не задержусь. Со звонким радостным «ладно» Лютик скрывается из виду, оставляя ведьмаку на всё про всё минут двадцать. Он любит безумно ходить за Геральтом по всяким отхожим местам, но сейчас, после четырехчасовой прогулки за «Накерами», слежки, беготни, сдачи поранившей ладонь Цири под суровый надзор Йенны, и это не считая того, чем они занимались только что, был вымотан куда сильнее, чем хотел бы, а потому между скучным разговором с заказчиком и потягиванием рисового пива в японском борделе выбирает второе. Геральт ни в коем случае не осуждает его и всеми силами хочет к нему присоединиться, но... Геральт хмурится, сурово сжимая кулаки, потому что — что бы сказал Весемир, если бы лучший его ученик, зная, нутром своим человеческим чувствуя, что не всё так гладко в этом деле, как он Лютику описал мгновением раньше, последовал за этим же Лютиком к вину, бабам и пьяным шуткам, а не довёл до конца начатое дело, имея возможность кому-нибудь спасти жизнь. Геральт обозлённо бросает взгляды: один — Лютику вслед, на яркие таблоиды за углом и оживлённую трассу, а другой — в тёмную щель, машинным маслом из которой несет просто невообразимо. «Может, это Лютика спасать придётся...» Геральт резко вдыхает воздух. Варианты сменяют в его сознании друг друга уже так часто, что сливаются в единое месиво, кашу и полную неразбериху, настолько гадкую, что он тут же пинает со всей силы жестяную банку, обрывая собственную истерику. «Только на двадцать минут», — уверяет он и вшагивает в тень тихого переулка. Богатый квартал быстро теряется где-то позади, а резкий, по-прежнему четкий запах ведёт по узкому тоннелю дальше. Геральт по пути замечает пару деталей, вроде процарапанных борозд на стенах, свежих ещё, словно что-то большое, и в проход очевидно не помещающееся, старательно проламывало себе дорогу. Когда в полумраке, освещаемом лишь тусклым маяком где-то в вышине, на ведьмака уставляется четыре горящих алым яростных глаза, Геральт чувствует лёгкий холодок по спине. Явно не от страха, а потому, что, видя эти больные, ослепшие глаза сбежавшей от собственной природы твари, Геральт чувствует паскудное отвращение с совсем лёгкой ноткой беспокойства. Что это за механическое существо, Геральт знать не знает, так как ни в одном Сетевом сборнике таких не встречал. Это не особенно удивительно, потому что склеить две палки вместе сейчас может каждый. Превратить эти палки в функционирующую систему — чуть сложнее, но тоже реально. Жалко только, что слабые места таких гаражных изобретений самому искать приходится, но это не так уж и сложно — создатели подобных игрушек редко когда знали о боевых установках хоть что-нибудь. К тому моменту, когда в руках ведьмака появляется заряженный ещё с прошлого раза ствол, в голове уже встают на свои места кусочки пазла, образуя полную картину произошедшего на автостоянке: одна из влиятельных компаний в желании устранить конкурента оплатила киллера, который марает не собственные руки, а шарниры своих машин, и отказывается от них сразу же после завершения грязного, но прибыльного дела. Этого четырехглазого уродца, очевидно, уже списали; а вот, что стало с человеком ясно пока не было — ни трупа, ни крови обнаружить так и не удалось. Геральт вступает в бой со спокойствием истинного йога, потому что в победе уверен как в себе. Однако оппонент умудряется его удивить: помимо четырех дул вращающейся лазерной турельки у него на голове, чудовище наставляет на противника пару мощных клешней, от первого удара которых Геральт теряет оружие как новичок на тренировке. А когда пластины с членистого тела отходят в стороны, оголяя штук двенадцать победно торчащих пулеметных носов, и стену за спиной ведьмака поливает градом свинца, Геральт становится уверен, что наложил в штаны, чудом каким-то успев спикировать на землю. Бой, определенно, будет чуть более сложным, чем ожидалось, полагает Геральт, как крыса в амбаре шныряет за угол, в надежде вырвать себе хоть пару спасительных секунд, чтобы собрать кучкой разбегающиеся в панике мысли. Перед глазами всё буквально взрывается, потому что противник останавливать огонь явно не думает, и Геральту от вида обращающейся в решето стены становится реально страшно. — Зараза! — от всего сердца шипит он, когда правое плечо обжигает раскалённым металлом, и целая рука вместе с грудиной начинают отниматься. Существо палит и палит, но — Геральт замечает это нечаянно, сквозь пелену боли, — стреляет куда попало, крутясь вокруг оси и шатаясь, как Ламберт с бодуна. Догадка прошивает острее, чем ломота в костях, — чертова машина осталась слепа и из-за собственного бесконечного обстрела даже не слышит затаившуюся цель. Геральт пережимает плечо чуть выше раны, кривясь и прикидывая, на сколько хватит работоспособности его руке, и решает не медлить. Винтовка распаковывается скоро, чуть дрожит в слабеющих пальцах, но уверенность к ведьмаку возвращается как нельзя вовремя. Он закладывает магазин не очень аккуратно, но это и не важно, одного попадания должно хватить — на второе Геральту банально не хватит сил — и совершает отчаянный, до предела рассчитанный перекат. На прицел к алеющему горячему сочленению в груди, где будто бы бьётся пульс, уходит меньше секунды, а отточенное нажатие на спусковой крючок — ещё меньше. На миг Геральта бьёт разрядом страха и разочарования, потому что бешеный пляс чудовища кажется быстрее чем движение пули. Так всегда бывает — момент, когда каждая жила в организме поджимается, а дыхание спирает в горле, кажется долгим до бесконечности, и в душе за это время проносится целый табун эмоций и мыслей. У Геральта была одна: если та пуля ударится о сталь боковины, кровавый глаз турели прожжет в его черепе дыру. Но карты складываются иначе, и вместо раскалённого пучка света на его лоб падает не менее раскалённая капля масла. Сердце переворачивается вместе с желудком, судорожно стискивая внутренности в железный кулак, и Геральт даже не видит, как заваливается набок дьявольская машина, с грохотом спуская остатки зарядов себе под брюхо. В эту секунду он чувствует такое облегчение, что даже разрывающая мышцы боль отходит на второй план. Чувствует себя так, словно навалил в штаны повторно, теперь уже от счастья. Махина продолжает вздрагивать, отчаянно скрежеща поршнями, пока застрявший в ней кусочек стали не закоротит двигатель окончательно. Геральт подползает к ней неспешно, опираясь слабой рукой о корпус, дыша и пуская пар как старая котельня. Верная винтовка осталась лежать в стороне, небрежно откинутая и бесполезная. Геральт берётся рукой за сердце, считая удары, пока оно снова придёт в привычный ритм, по многолетнему опыту зная, что случится это с минуты на минуту, и в тот же момент повреждённый организм начнет авторегенерацию. А там — делов-то: чутка восстановит силы, окунётся в медитативный транс и встанет через пару часов почти здоровым. Только когда минута за минутой бегут, а синтетическая мышца в груди продолжает долбиться о ребра, Геральт вспоминает, что никакой медитации сделать не сможет, ровно как и остановить кровь. Он неаккуратно приземляется на пятую точку, еле находя в себе силы снова открыть глаза. «Плохо, что медитации нет», — отрешённо думает он. Мир вокруг почему-то делается всё меньше и меньше, будто кто-то накрывает его черным пологом. «Докатился!» — припечатывает злобно он и отправляет единственное сообщение: «Дерьмо, Лютик, это были не гопники».17
Вода из крана вырывается с громким шипением, вздрагивает носик крана, выплёвывая пузыри воздуха, и напор долго ещё не может прийти в норму, то харкаясь желтоватой водой, то замирая, пофыркивая где-то в глубине. Воду в Академии подают по часам, но всё равно куда чаще, чем в любое другое место в городе. До верхних ярусов вообще мало что дотекает, и из кранов льется обычно тончайшая струйка, но Академии нескольких часов утром и вечером хватает, чтобы заполнить резервуары. И использовать экономно, по самой крайней необходимости. Сейчас же Йенна слушает клокотание воды, наплевав на всё абсолютно, устало опирается о края холодной стальной раковины, и даже не замечает, что кончики смольных волос почти касаются воды. — Черт, — под нос себе шепчет она и не церемонится, закатывая рукава кровавыми руками, и сует их под обжигающие струи. Малиновые брызги летят на стены, сливаясь со старыми, и Йеннифэр лениво думает, что техничку давно пора уволить за такое пренебрежение обязанностями. Труднее всего вымывается запекшаяся кровь из-под ногтей, но в перчатках работать ей неудобно. Она долго и бездумно стоит, отквашивая пальцы, уже покрасневшие от жара, но всё равно не завинчивает кран, пока через края забитой давным давно раковины не начинает литься. — Хэй, — без смачного шума воды в полутемной комнате становится до звенящего тихо, и мягкий голос Лютика сглаживает эту остроту как нельзя кстати. — Ты в порядке? Йеннифэр только кивает, благодарно приподнимая уголок губ, потому что на ответ ей сил просто не хватит. Случись то, что ей пришлось сделать, несколькими годами ранее, она бы тряслась от усталости и морального истощения, но сейчас... Сейчас с ней случались вещи и похуже. Она усаживается на кушетку рядом с Лютиком, стараясь не тревожить болящую от утомительной работы поясницу и не замечать дрожи в музыкальных пальцах. Ей даже немного жалко парня, — вряд ли он когда-то думал, что будет перекраивать киборга, держать в руках скальпель, а удары сердца считать по безостановочному пищанию приборов над ухом. Йен и не заставила бы его через это проходить, если бы на счету не была каждая минута. Времени вызывать хоть сколько-нибудь квалифицированного человека элементарно не было, и, пусть руки Лютика не были приспособлены держать хоть что-то острое в принципе... — Ты хорошо справился. Лютик хмыкает, бросает на неё быстрый взгляд и улыбается слегка истерично. Йен кое-как сдерживается, чтобы не ответить ему тем же, потому что напряжение так и тянет выплеснуть нервным смешком. — Почему ты ничего не сказал мне? — вдруг спрашивает Йеннифэр. — Если бы я знала, что он разорвал связь, давно бы уже... — Извини. Я не думал, что так получится. — Геральт не говорил, к кому ходил? Музыкант мотает головой в ответ, озябло вздрагивая, растирает руки, но ничего для собственного комфорта не делает. Йен прекрасно понимает, насколько сильно ему сейчас не до того. Она сама проворачивала такое только дважды, первый раз двенадцать лет назад, второй — сегодня, а у Лютика — боевое крещение. Только вот разводить сопли над этим фактом Йен не собирается, как и не собирается давать поэту чёртову тучу времени приходить в себя. Она по-прежнему чувствует ломоту в плечах, но прогнать вялость старается всеми силами. Тем более их спящую красавицу давно пора будить. Она волочит Лютика из уборной почти насильно, и ещё удивляется, каким мистическим образом тот сумел дотащиться туда сам. А когда они вдвоем добираются до лаборатории, сваливает потяжелевшую мигом тушку на стул. Кажется, при одном только взгляде не умиротворённое лицо ведьмака, у Лютика в памяти восстают дополненные воображением картины пережитого, и силы тело резко покидают. Для Йен неожиданностью оказывается обернувшаяся к ним Ласточка. Неужто уже вернулась? Она же только-только отпустила её с перешитой рукой, так ведь? Уже понимает, что нет, и это «нет» прекрасно видно по усталому осунувшемуся лицу. Очевидно, ей пришлось долго подождать. — Йен! — Цирилла тут же бросается к ней, не зная, чего ей хочется больше — спросить или обнять. — Всё в порядке, — та отвечает быстро, с нежностью проводя по неопрятным волосам, выполнив одновременно и то и другое. Цири улыбается в потерянности, благодарная, но явно требует больше. А в Йен с этой её немой просьбой буквально вливается поток энергии. У Лютика и Цири одинаково просящий взгляд, такой, будто единственная надежда для них — в её решении. И Йеннифэр реально чувствует себя лучше, ободрённая чужой беспомощностю. — Он спит. Я включу его через пару минут, когда вот эта полоса, — она указывает на голубую строчку на стеклянном экране, — дойдет до конца. Иммунный ответ был очень сильный на наши с Лютиком действия, что неудивительно, поэтому все потерянные клетки приходится восстанавливать. — А что случилось, кто-нибудь может мне объяснить? — отчаянно топая ногой, требует Цири, и Йен в миг становится совестно за всё время, что они провели в уборной, отквашивая не только пальцы, но и нервы. Несчастная Цири здесь, наверное, уже извелась. — Ну, как бы тебе сказать? Геральт чуть не умер. — Чуть не умер? А почему вы двое выглядите, будто вернулись с хорошей попойки? — Мы... уже отмечали, — шутит Лютик настолько некстати, что Йен, особе невпечатлительной, хочется его ударить. — Неподходящее ты время выбрал, — однако ж, осаживает она его весьма деликатно, потому что самой не хочется его обижать. Хрупкие эти люди, даже и сказать сложно, что может задеть их в очередной раз. Йен, на минуточку, сентиментальностью не отличается, и в любой другой ситуации нагрубила бы, не моргнув и глазом, но сейчас — Лютик ей нравится слишком сильно, чтобы делать ему больно почём зря. Ещё бы Геральт иногда вспоминал об этом, а то нечестно получается, он, значит, собственного барда обижает, а ей потом отдуваться, выслушивая многочасовые стенания стихоплёта о нелёгкой доли ведьмачьего оруженосца. Теперь, Йеннифэр уверена, всё будет совсем по-другому. И Геральт будет совсем другим. Тоже станет более хрупким, что ли, под стать окружению. Ещё два часа назад Йен сомневалась, а стоит ли, потому что тело Геральта для махинаций, что они с Лютиком провернули, не предназначено, но теперь видит, что стоило. Да и давно собиралась, ведь Геральт именно об этом грезил годами, что они с Йенной были знакомы. — Что ж, пора просыпаться, — она залихватски трёт ладошки, сильная и уверенная, отчаянно надеясь, что никто не заметит, как в реальности ей страшно и непривычно. Все команды, подаваемые на экран дисплея, знакомы как свои пять, и Йен сложный код вбивает не задумываясь, но даже сама не замечает, как задерживает дыхание вместе с нажатием последней клавиши и первым неловким движением ведьмака. Для Геральта, наверное, любое включение ощущается как рождение заново, — перед глазами муть, и четкость к миру возвращается нехотя, по крупицам собираясь в осмысленную картинку символически чистого потолка. С точки зрения Йенны это все выглядит куда менее пафосно и заметно быстрее, хотя сейчас эти жалкие пару мгновений растянуты просто до треска. — Чт... Что происходит? — осторожно пробует на зуб слова Геральт, моргающий, как пить дать, в попытке сфокусироваться. Цири подскакивает к нему так быстро, что чуть не сбивает наваленную кругом аппаратуру, но прикоснуться к ведьмаку не может, потому что умотали его проводами на совесть. Геральта это тоже несколько удивляет, ведь после привычной попытки встать силиконовые тиски дёргают его обратно, и не готовый к такому повороту ведьмак валится на кушетку подстреленной гарпией. — Геральт! — Почему эти штуки на мне? — слегка заторможенно спрашивает он, видимо, не до конца ощущая собственное тело. — Лучше не дергайся, — предостерегает Йен и осторожно отцепляет от ведьмачьего организма датчики, надобность в которых вместе с вернувшимся сознанием отпадает. Как только движения становятся возможны, Геральт несмело касается толстого кабеля, как в старые добрые подсоединённого к затылку. Взгляд, и так не очень ясный, теряется ещё сильнее, а Йенну, на него глядючи, буквально прорывает, и всё накопившееся от обиды, что Геральт ей ни слова о Сети не сказал, выливается потоком сарказма. Пусть и в крепких выражениях, но рассказать о произошедшем получается доходчиво, красочно, так, что даже Лютик в основном помалкивает, не находя, что добавить. А рассказать действительно есть о чём, и это не только из третьих уст слышанная история о Геральтовых хождениях к рыночному шарлатану, но и кое-что куда более важное, то, к чему Йен готовилась много лет, и вместе с Лютиком провернула под покровом напряжённой полутьмы. — Последние двенадцать лет мы с Весемиром работали над проектом. Сложным и очень важным, потому что это не только новое слово в кибернетике, но и шаг в лучшую жизнь для таких как мы с тобой. Геральт медленно поднимает голову, чувствуя вновь всколыхнувшиеся подозрения. Он уже давненько замечает кое-что странное. — Этот проект — Цири? — выдает он догадку. — Да. — Йен кивает, но продолжать не спешит, давая ведьмаку время подумать. Геральт бы даже сказал ей спасибо, если б владел полно собой, потому что эта пауза ему как нельзя вовремя. Не то чтобы новость о том, что Цири, оказывается, сделана не просто по новой модели, а откровенно новым образцом, его особенно удивила. Может, дело в заторможенности реакций, но заполнившиеся пробелы вместо домыслов вызывают куда больше довольства, чем удивления. Он словно ставит себе мысленно галочку в копилку разрешенных вопросов, стоявших над душой долгое время. — Я просила её ничего не рассказывать. Сеть о её существовании даже не догадывается, во всяком случае, не представляет, что она киборг. — Почему ты, черт возьми, молчала? — А что бы ты делал с этим знанием? Случайно отпустил Сети, и нашу лавочку бы тут же прикрыли? — всплескивает руками Йенна. — Нет, это так не делается. Я собиралась аккуратно намекнуть об этом ещё на прошлой неделе, но ты... — ...тут больше не объявлялся. Знаю, знаю, извини. — Что вообще за дела, Геральт? — Йен взмахивает руками, спрашивая неожиданно на полтона мягче и начинает рассказывать, — Мне притащили тебя с разорванным плечом, трещиной в кости и огромными гематомами, а я, зашив и сростив весь этот набор, не могу даже включить тебя! Твое сознание уснуло настолько сильно, что впору уже везти на свалку. — Черт... — Вот именно, Геральт, по-другому и не скажешь. Ты, видимо, даже не представляешь, как сильно был вымотан твой организм, что одна единственная прореха его добила, — она отчаянно сжимает кулаки, будто допустила какую-то ошибку. Спокойствия в голосе нет никакого, ровно как нет его и в ведьмачьей душе, натянутой, как звенящая тугая струна. — Неужели ты не знаешь, как дороги бывают такие просчеты? Геральт, чертов ведьмак, не научила тебя судьба гулей послушанию, да? Я не знаю, к кому ты решил ходить вместо меня, но тот самородок кибербиологии довел тебя до ужасного состояния. — Йен... — Геральт качает головой, — Спасибо, что снова меня вытащила. — Рано благодаришь. Ты ведь ещё не понял, в чём дело, — Йенна говорит это с явным предвкушением в голосе, и ведьмак сразу ощутимо напрягается, потому что тон этот очень хорошо знаком ему, — На самом деле это была идея Весемира... — Уж лучше не томи... — Мы переписали тебя по программе Цири. — Ведьмак давится воздухом. — Ещё нет никакой гарантии, что ты всё-таки не помрёшь, но это был единственный способ привязать сознание к телу обратно. — Что-что вы сделали?.. — он делает попытку приподняться на непослушных руках, и ему это даже удаётся. Смеющаяся физиономия Йеннифэр маячит прямо перед глазами, но Геральт даже ничего не может с этим сделать, потому что уверен — единственная попытка встать — и он свалится на пол мешком запчастей. — Да, я знаю, что это было подло, решить такой важный вопрос не в твоём присутствии... Но ведь ты об этом столько мечтал, сомневаюсь, что это для тебя стало неприятным сюрпризом. — Йеннифэр, да как ты не понимаешь? Это же ни на ком не проверено, вдруг эта ваша программа работает только на Цири? Я же... Неужели нельзя было выбрать для экспериментов кого-то более надёжного? — Эй, я же сказала, если бы не эти риски, мы могли бы потерять тебя. — Да лучше уж так. Никто бы не пострадал от моей... — он быстро трёт виски, понимая, что сейчас уже ничего не изменить. Да и сил никаких нет пытаться с этим бороться: тем более судя по смешинкам в глазах Йенны, она уверена — ближайшие дни ничего экстраординарного не планируется. — Лютик, не подпускай меня к этой страшной женщине! — Он мою идею поддержал и воплотил... — Уйдите оба! Геральту даже как-то обидно, что настолько важное решение принял не он, и вдвойне обидно, что сохранить из этого тайну не удалось. Хотя тут уж он как-никак виноват сам — первый Лютику же всё рассказал, а тот — трепло. Чего ещё можно было ожидать? А в тоже время чувствуется лёгкость, правда, точно не в голове, та по ощущениям превратилась в свинцовый шар, а где-то внутри. Это «внутри» отчего-то радо, что всё решилось само собой и ещё больше — что последствия будет кому разгребать помимо его. — Ладно, — милостивится Геральт, решив, что для злости ещё будет время. — А почему я чувствую себя не свежим и обновлённым, а пьяным и больным? — Потому что твоему организму нужно перестроиться, ты как бы и есть... болеешь. — Отлично, — с кислотой в голосе подводит итог Геральт. — И долго это будет продолжаться? Уже даже не дожидаясь ответа, он по миллиметру спускает ноги на поверхность пола, понимая, что это худшее состояние, в котором ему только доводилось находиться. Но только кончики пальцев успевают найти опору, Лютик весьма настойчиво толкает его обратно. — Куда это ты собрался, Геральт? Никуда тебе не надо, вот лучше ты сейчас ляжешь, проспишься... Мне, знаешь ли, собственная душонка ещё дорога, а то вдруг правда, в голове замкнет что-нибудь, ну? А тут Йенна тебе и поможет, и успокоит, и... — Лютик деловито откашливается и смотрит ведьмаку в глаза как-то подмигивающе, словно тот должен что-то понять. Но Геральт, честно, не понимает и даже порывается Лютика оттолкнуть, но сдвинуть железную музыкальную хватку не получается ни в какую. — Полежишь тут пару часочков, оклемаешься. — Чтоб тебя, — шепчет Геральт и сдается. В конце концов, музыкант прав, никому же хуже не будет, если он немного полежит тут в тишине и покое. Всё равно что медитация, которая ему теперь за ненадобностью. А он уже начинает по ней скучать. Лютик незаметно для ведьмака освобождает комнату, выпроваживая посмеивающуюся Йеннифэр и красную, недовольную, злую как черт Цири за дверь. Приглушать иллюминацию ему и не надо, в лаборатории единственный свет создают тускло мерцающие приборы и мутная еле видная полоса голубого неона с улицы, пробивающаяся сквозь плотные шторы. Геральт одаривает садящегося на столик рядом Лютика недовольным взглядом. Он вообще-то в няньках не нуждается и на тишину надеялся. — Пойди лучше Плотву покорми. — Обязательно, — покорно соглашается Лютик, подгибая удобнее ноги, затягивая струны. — У меня как раз есть сочинение о верной ведьмачьей четвероногой подруге, готовой за ним и в лёд и в пламя... — он задумчиво дёргает пальцем по струнам. — Только вот я не очень хорошо рассмотрел нашу Плотвичку, поэтому есть в моей балладе небольшие неточности. Ты же поможешь? — и Геральт, для которого этот день, ужасно начавшись, неожиданно сносно закончился, глядит в по-собачьи доверчивые, синеватые глаза и просто не может отказать. Тогда в темноту мягко закрадываются первые ноты, и, Геральт уверен, Лютик недавно их играл, — не ему, а себе, тихо, под нос мурлыкая напросившийся мотив. Ведьмак вообще-то надеялся на что-то развеселое и быстрое, а то, что получилось, выходит из глубины музыкального сердца нежным и грустным, таким, что глаза у Геральта сами собой начинают слипаться. Уже в полусне он находит в себе силы слегка шевельнуть губами, но вместо колкого, пылкого или какого-то ещё слова получается простое и необычайно ёмкое: — Зар-раза.