Острая грань

      Очутившись на улице я окинул взглядом двор и, не увидев изменений, перевел взгляд на Баста. Он, в свою очередь, поймал мой взгляд и ухмыльнулся. — Ну что, ученичёк Реши, пойдем к Дереву. Больше тебя я никуда не пущу, тем паче одного. Не хватало тебе ещё попасть в передрягу. — с этими словами он перемахнув через забор и пружинистым шагом направился к полям через огороды. Я направился за ним по дороге думая о том, как мне объяснить свое пребывание у Квоута вероятным вопрошателям. У подножия Грозового холма уже играло несколько детей. Мы с Бастом взобрались на холм и присели под деревом он на своем обычном месте, я чуть поодаль. Вид был хорош. Справа в долине городок, слева — поля и луга, да цепь холмов. Позади лес, а спереди — луг, роща и река. Ляпота, сказал бы верно Иван Васильевич. Мы просидели под деревом не один час и все это время, с перерывами не больше получаса к Басту текли ребятишки. Многие исподлобья косились на меня, а паренёк, провожавший меня сюда в прошлый раз, недоуменно посмотрел, но ничего не сказал. Некоторые просили Баста отослать меня, не желая доверять свои тайны и я уходил к ручью и лёжа думал о том, как мне всё-таки повезло. Даже не в том, что я попал сюда, а в том, как развились события. Не пройдет и пары недель, как я обживусь здесь и стану учиться у Квоута. У самого Квоута! А ведь они с Бастом могли меня просто убить. Или выпытать все, что им нужно и потом убить. Дааа, будь это игрой, показатель удачи был бы у меня прокачан до соточки. Нынче было Поверженье и день у всех был свободен, так что ушли от дерева мы далеко заполдень. Полагаю, я вас не удивлю сказав, что вернувшись мы съели по три миски замечательного горохового супа, любезно приготовленного Квоутом? Потом мы болтали втроем о всякой всячине и я чувствовал, как напряжение, зародившееся вчера истаивает. Они ещё не доверяли мне так, как друг другу, но у нас не было никаких причин не быть друзьями и мы становились ими понемногу. А потом были истории. Как обычно вечером Поверженья пришли Шеп, Грейм, Джейк, Картер и Старина Коб. Аарона с ними не было, но видно он прибьётся к их компании позже. -… Таборлин Великий очнулся и увидел, что заточен в высокой башне. У него отняли меч, да и всего инструмента лишили: ключ, монетка и свеча — все исчезло… ..................................................................... Наступила ночь. Трактир Путеводный камень погрузился в тишину и складывалась эта тишина из трёх частей. Первым было пустое, гулкое до эха молчание, возникшее от того, чего там недоставало. Будь на улице ветер, он раскачивал бы скрипучую трактирную вывеску, завывал в печных трубах и тишина бы унеслась прочь по дороге. Ночуй в трактире любовники, они бы стонали и охали и тишина убралась бы прочь, устыдившись. Играй здесь музыка… но конечно музыки не было, да и кто стал бы играть ночью? По заднему двору трактира скользила тень. Она принадлежала юноше, почти мальчику, идущему тихо, чтобы не разбудить чуткого трактирщика или его любопытного помощника. А в окне, выходящем на двор стояла ещё одна тень. Волосы ее обладателя были черны, но глаза горели синевой. Он стоял, смотря во двор и закрывшись занавеской, боясь издать малейший звук, что мог бы потревожить тень во дворе. Этим они оба добавляли свою тишину — маленькую и пугливую. Получался своего рода сплав, контрапункт. Третью тишину заметить было не так-то просто. Но если вслушиваться достаточно долго ее можно было ощутить в больших бочках за стойкой и в деревянном полу под ногами. Вполне закономерно, тишина эта была самой большой из трёх. Она как бы вбирала их в себя, бездонная и безбрежная как конец осени и тяжёлая как обкатанный рекой валун. Но тот, кому принадлежала эта тишина, больше не хотел слышать ее. Он решительно встал с кровати, подошёл к погасшему камину и разжёг огонь. Пламя вспыхнуло и затрещало, прогоняя тишину прочь. Но гул пламени быстро стал частью тишины, как становится ее частью тиканье часов и трещание цикад. Тогда человек встал с кресла и сел за стол. Волосы его были рыжие — совершенно рыжие, как пламя в очаге, а глаза горели пугающей зеленью. Он схватил перо и, стукнув в чернильницу начал быстро писать. Росчерки пера испугали тишину и она убралась подобру-поздорову, но наверное просто хорошо спряталась…