Цепляясь за жизнь

      Наталья с трудом приподнимает веки и с трудом сдерживает стон, сцепив зубы до побеления дёсен. Тело в районе рёбра пробила жгучая боль, и Наташа едва терпит. Грудь ее тяжело вздымается, принося с каждым новым вздохом ужасные ощущения. Когда терпеть становится почти невозможно, Романофф понимает, что кислорода катастрофически не хватает. Холодный пот выступает на лбу, и по голове ударяет осознание: она задыхается. Агент дёргается, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но горло лишь судорожно сжимается, заставляя открывать и закрывать рот, будто выброшенная на берег рыба. Слышится хлопок двери, и в комнату заходит одна из соседок Наташи. Нельзя сказать что у них плохие отношения — их просто не было. Девушки предпочитали не замечать друг друга, и обеих это устраивало. — Романофф, тебе плохо?       Наталья, сделав над собой неимоверное усилие, поворачивает голову. Стоящая в дверях девушка понимает, что той совсем плохо. Романофф настоящий боец, она никогда не просит помощи, но сейчас в ее глазах читается неприкрытая мольба. — Я на минуту, — кидает соседка, и вскоре слышатся торопливые удаляющиеся шаги.       Наташа продолжает лежать, не имея никаких сил повернуть голову обратно или устроиться поудобнее. Огромное помещение, которое и язык бы не повернулся назвать комнатой, являлось общей спальней. Таких всего было пять или шесть штук, в каждом по десять человек.       Дверь снова распахивается, и Наталья надеется, что это соседка привела помощь, но в следующую секунду ее надежды рассыпаются в прах. Мужской голос окликает ее: — Романофф, за опоздание ты будешь серьезно наказана, — кажется, человек собрался уходить, но отсутсвие какого-либо движения со стороны лучшего агента насторожило-таки его. — Романофф? — снова торопливые, почти бесшумные шаги в ее сторону. — Ты коньки там ещё не отбросила?       Наташа едва ли прибывала в сознании. Горло будто сдавило острыми когтя, перед глазами поплыли разноцветные круги, мешая обзору. Боль расползлась, забиваясь в каждый уголок измученного физическими нагрузками тела. Наталья стала лучшей из лучших благодаря ежедневным многочасовым тренировкам. Одному Богу известно, почему именно ее комиссия выделила среди нескольких десятков таких же девчонок.       Юное шестнадцатилетнее тело не выдерживало издевательства над ним. Тощая, как облезлая ворона девчонка выглядела смешно на фоне высоких и сильных девушек с огромной мышечной массой. Это и являлось Наташиным преимуществом: она не вызывала страха, ее не воспринимали всерьёз, зачастую теряя бдительность. Нездоровая бледность стала ежедневным спутником, ранее ярко-рыжие волосы потускнели, глаза затухли. Искорка в них сменилась затравленным выражением. Таким, какое бывает у хищников под завалом — они готовы совершить, что угодно, лишь бы выжить, выцарапать себе место в этом глухом мире. Они безумны, бесчестны и хитроумны.       Тем временем юный парень лет двадцати осторожно приблизился к Наталье. Его отловили у столовой, приказав передать дословно сообщение заспавшемуся агенту. Тогда ему показалось, что она сошла с ума: за малейшим проступком следовали такие наказания, что никто не рискнул бы своим здоровьем ради лишних пяти минут сна. Увидев ее издалека он, кажется, понял, почему агент решилась на такое. Явное недомогание видно было невооруженным глазом: торчащие ключицы, кости, осунувшееся лицо и впалые щеки. Подойдя поближе, юноша испугался ещё больше: Наташа почти не дышала.       Времени на раздумья не осталось. Приняв решение, парень легко подхватил Романофф и отправился в сторону больничного крыла. Передав девчонку в руки медиков, юноша невольно ей посочувствовал. Сколько ей лет-то? Выглядела на тринадцать, но если учесть худобу, возможно, на четырнадцать. Больше бы он Наташе ни за что не дал. — Она же совсем маленькая, за что ее так? — вырвалось у юноши совершенно случайно. Поняв, какую глупость сморозил, он испуганно вжал голову в плечи. — Ей шестнадцать, Клинт, — неожиданно ответил медик, увозя Наташу на каталке.       Этот случай надолго запомнился, засев в глубине воспоминаний. Вывод, сделанный в тот вечер, врезался в его сознание, укрепившись на подкорке: этот мир не терпит слабых.       Совсем юным девушкам приходится защищать себя, выживать, цепляясь за жизнь слабыми ручонками. В Красной Комнате нет послаблений для девчонок и детей, для юных и добросердечных. Здесь только лучшие из лучших, по-другому не бывает.       Клинт старался запомнить все отличительные черты девчонки. «Потухшего солнышка» — так он прозвал ее в своих мыслях. Бартон проникся сочувствием к Наташе, каменная стена безразличия с грохотом рухнула. Поклявшись сделать все, что в его силах, чтобы спасти Романофф, Клинт отправился в свое крыло.       Однако судьба — та еще шутница. На следующий день агента вызвали и отправили на задание, после которого его жизнь кардинально поменялась. Плен, переход по другую сторону баррикад — и Клинт навсегда отрезан от рыжеволосой девчонки из медицинского блока. Не желая забывать Романофф, Бартон думал о ней каждый вечер, если были силы. Но воспоминания стирались, медленно и неотвратимо, как рассыпается в пыль скрипучая мебель. Через год и неделю Клинт не смог воспроизвести образ Наташи у себя в мыслях.

***

— Романофф, на задание у тебя ровно сорок восемь часов, — грузная женщина тяжело опустилась в кресло, не забыв перед этим махнуть рукой на дверь воспитаннице и брезгливо поморщиться, будто она смотрела на вшивого пса. — Есть.       Как только девушка скрылась за дверью, женщина набрала комбинацию цифр на своем телефоне, и проекция лица второго директора Академии Красной Комнаты появилась в воздухе. — Она хороша, верно? — промолвила женщина, задумчиво постукивая пальцами по столу. — Верно, — охотно согласилось лицо мужчины, смотря преданными глазами на директрису. В них промелькнуло что-то, похожее на обожание. — Прозвище «Черная Вдова» отлично отображает ее взрывной характер. Как считаешь, можно Романофф отпустить на миссию вне страны? Не улетела бы пташка, — вскинула брови женщина, впрочем, и не собираясь слушать ответ. Второй директор всегда был чем-то вроде щенка для отвода глаз. Директриса управляла школой из-за кулис, скидывая всю грязь на мужчину. — Нельзя, — с готовностью отозвалось лицо. — Инициацию-то она прошла, только преданности в ней нет ни капли. — Пожалуй.       Женщина «выключила» лицо и откинулась в кресло со вздохом. Романофф серьезно ее волновала: изменения, произошедшие с ней за год, не позволяли доверять воспитаннице. Наталья выросла, превратившись из гусенка в молодую девушку. Она набрала необходимый вес, тело адаптировалось к нагрузкам. В то время, как здоровье остальных оставляло желать лучшего после стольких тренировок, Наташино расцветало. В ее взгляде появилось упорство и жесткий стержень.       Натальей стало невозможно манипулировать, делая из нее оружие, втолковывая ей нужные факты, заставляя слепо верить себе. Романофф изменилась, став лучшей безоговорочно, но ей все еще не доверяли серьезные задания. Точнее, собирались до ее выходки со взрывом. Больше Наташе нельзя верить.       Нужно было принимать меры. Вызвав девушку к себе в кабинет во возвращению с задания, директриса приказала охранникам держать ее, а сама ввела сыворотку. Под действием люди теряют воспоминания, устои, становятся податливыми и восприимчивыми.       Сделав половину дела, женщина довольно потерла руки. — Ты агент, тебе больше ничего не нужно, — склонившись к Романофф, почти ласково прошептала директриса. — Я агент, мне больше ничего не нужно, — глупо повторила Наташа, пялясь в одну точку. Она стала марионеткой в руках жестокого кукловода.       То, что сказала ей женщина, отпечаталось в самом сознании. Фальшивая история ее изменений стала казаться правдивой. Все было таким простым в ней, что Наташе хотелось поверить в нее. И она поверила.       Женщина победно вскинула брови. Теперь она и не подумает о побеге. Ее не сломить ненужным чувством вины или привязанности. Она готова прогрызать себе когтями и зубами дорогу в жизнь, идти по головам, если потребуется. Ее не ввести в замешательство, она не боится боли. Она — оружие.       Наталью доставляют прямо в ее кровать, делая это фальшиво-заботливо. Несколько часов девушка пролежит без сознания, пока разум под действием сыворотки будет бороться с воспоминаниями, заменяя их на ложные.       Наташа чувствует, как шприц больно врезается в ее плечо, хочет дернуться, сбежать, но нет сил даже открыть веки. Романофф борется целых полчаса, что значительно больше, чем мучились другие девушки. Это еще раз доказывает, что она — особенная. Сдавшись в объятия темноты, Наташа вспоминает все, что случилось с ней за последние месяцы. 4 месяца назад       Наталья выходит из танцевального зала, едва волоча свои ноги. Усталость накатывает волнами, отдаваясь болезненной пульсацией в каждой клеточке ее тела. Сегодня она старалась слишком сильно, чтобы иметь силы хотя бы разговаривать.       Однако судьба, кажется, издевается над ней. В коридоре ее видит директор и цепко хватает за плечо. Романофф так устала, что покорно плетется рядом. Когда Наташу заводят в кабинет директора, она все-таки удивляется.       В своем излюбленном зеленом кресле сидит директриса, кокетливо закинув ногу на ногу. Белая блузочка и черная юбка-карандаш совершенно ей не идут, но женщина ведет себя так, будто она по меньшей мере Бог. — С завтрашнего дня у старших воспитанниц добавляются тренировки рукопашного боя и стрельбы, — не меняя выражения лица, молвит женщина и окидывает негодующим взором Наталью.       Девушка, смекнув, выпрямляется и терпеливо молчит, ожидая продолжение. Внешне она холодна и спокойна, но внутри бушует целый вихрь чувств. Директриса никогда не делает ничего просто так. Может ли ее приход сюда значить, что девушка провинилась? Романофф волнуется, и теперь держать лицо становиться еще сложнее. Наташа устала бояться.       Решив наконец прекратить свою пытку тишиной, женщина не спеша растягивает губы в хищной ухмылке и молвит: — У тебя нагрузки будут удвоены. Ты же хочешь стать лучшей, верно? — неожиданно вкрадчиво произносит директриса конец и склоняется к воспитаннице.       Наташе в тот момент хочется свернуть ей шею за ее «Верно?», которое она использует всегда. Довольная реакцией, женщина лениво машет рукой на дверь и прикрывает глаза, показывая, что у разговора нет продолжения.       Романофф пулей выскакивает из кабинета.       Вечером Наташа долго ворочается. Усталость ломит все тело, давя на нее, но бессмысленные мысли лезут в голову намного упорней. Едва девушка закрывает глаза, как хищная ухмылка директрисы возникает сама собой. «Не к добру это, не к добру», — думает Наталья и наконец засыпает.       Спит она тревожно, неспокойно. Картинки раннего детства впервые за тринадцать лет мелькают перед глазами. Наташе не удается ухватить хоть краешек, и это ее злит.       После традиционной тренировки у станка и пытки хореографией длиною в несколько часов Романофф, на удивление, не так устала, как вчера. В груди упрямо трепещется чувство, что сегодня все изменится. Как бы Наташа ни старалась, задавить до конца у нее не получается. Она еще не дошла до того состояния, в котором находится большая часть учениц, — апатии. Романофф еще надеется на лучшую участь, надеется, что удастся избежать кастрации, наивно надеется, что однажды придет добрый дядечка, скажет, что он папа и искал ее всю жизнь. Нежно потреплет по волосам, таким же, как у него и заберет с собой в шикарный особняк на берегу моря.       Наташа отличалась от всех тем, что всегда верила. Наивно и по-детски, но эта вера позволила остаться ей на плаву в то время, когда половина воспитанниц неожиданно «пропала». Романофф оптимист, но уж точно не глупая. Она понимала, что ученицы не выдержали нагрузок, понимала, как и вся Академия, но не отчаялась. Конечно, Наташа боялась. Боялась, что однажды ей скажут: «Непригодна» и выкинут, как котенка. Боялась, что однажды преподаватель слишком увлечется, а она не сможет себя защитить. Боялась, но верила, разрываясь от противоречивых чувств.       Девушка ступает в зал с самым уверенным видом. Ледяной спокойствие снаружи, буря внутри. Точно также, как и вчера в кабинете директрисы. Самоконтроль — конек Наташи. В помещении обнаруживается парень лет двадцати трех-четырех на вид с протезом вместо руки, сальными волосами и отросшей щетиной. Он отрывается от раскладывания матов и оборачивается. Стальной взгляд — по-другому и не скажешь. Огромные равнодушные голубоватые светлые глаза невольно притягивают взор, но Наташа быстро отрывается, мысленно давая себе оплеуху. Романофф теряет всякое желание драться с ним, но честь не позволяет трусливо поджать хвост и сбежать. Девушка кидает бутылку на пол и встает напротив наставника, смотря ему прямо в глаза. От его взора хочется зябко повести плечами и съежиться, но она с завидным упорством крепится.       Девушка едва достает ему до плеча, и от этого становится смешно. Кажется, парню пришла в голову такая же мысль, и его губы даже тронула едва заметная усмешка, но позже Наташа решает, что ей показалось.       Краткая фраза: «Обращайся ко мне «Солдат» единственное, что услышала за двухчасовую тренировку Романофф, не считая: «плохо», «отвратительно», «еще раз». Парень бьет безжалостно, ничуть ее не жалея. Наташа старается защищаться, но у нее получается увернуться от четких ударов через раз. О нападении не может быть и речи.       С тренировки Наташа уходит, держась за правый бок, кинув напоследок тихое: «до завтра». За окном уже темно, хотя еще только восемь вечера. «В сентябре темнеет рано», — думает девушка и почему-то усмехается.       Мыться Наташа приходит последняя, поскольку не могла себя заставить встать с кровати. Когда она заходит в душевую в девять вечера, там остается только одна девушка. Тоненькая фигурка, запахнутая в синий халатик, стоит напротив зеркала и расчесывает длинные русые волосы. Романофф проходит мимо нее, не обращая никакого внимания. Друзей у нее за все тринадцать лет в Академии не было, и менять она ничего не собиралась.       Девушка оборачивается и испуганно распахивает голубые глаза, когда видит Наташу. Романофф хочет огрызнуться, но глаза почти закрываются, а язык не слушается, поэтому она молча шествует к соседнему зеркалу, кладет полотенце на раковину и достает с верхней полки расческу. Внезапно окно тихо отворяется, и в ванную пробирается молодой парень лет восемнадцати. Он собирается что-то сказать, но, заметив Наташу, замирает. Девушка активно ему жестикулирует, пытаясь объяснить без слов, но юноша лишь взъерошивает светлые волосы рукой.       Романофф слышит, как кто-то запрыгивает в комнату, и догадывается, что через окно, но сил на разборки нет совсем. Упершись руками о раковину, Наташа старается отдышаться, но сердце колотится так, будто сейчас выбьет ребра. Правый бок болит, каждое движение отдается жуткой болью. «Ребро сломано», — догадывается Романофф и не знает, что с этим делать.       Зато знает русоволосая красотка. Она подскакивает к ослабевшей Наташе и рукой зовет парня, призывая того взять ее на руки. — Что болит? — девушка разговаривает с ней, как с маленькой, но Романофф на тот момент так сильно мутит, что становится все равно на такие вещи, как «гордость». — Саш, уходи, тебя не должны увидеть. Я приведу медиков.       Парень старается возразить, но русоволосая так смотрит на него, что он сдается. Аккуратно опустив Наташу на пол и прислонив ее к стенке, Саша выбирается через окно и исчезает в ночи.       Романофф не помнит, что было дальше, но воспоминания о том дне отдаются приятной негой в животе. Не то чтобы ей очень понравилось ломать ребра, но Сара позаботилась о ней — и от этого Наташа улыбается сквозь сон. Не обманули ее тогда бабочки в животе! Девушке кажется, что она проснулась, ведь видит перед собой потолок общей спальни, но в следующую секунду осознает свою ошибку: это всего лишь воспоминание. Следующий день после ситуации в ванной комнате.       Девушка просыпается от неприятной боли в боку, но она уже не такая жгучая, как вчера. Не имея никакого желания шевелиться, Наталья изучает потолок спальни. Остаться в медблоке ей, видимо, не разрешили, но отлежаться денек позволили. Романофф разрешает себе поиграть в больную сутки, но уже на следующее утро она поднимается вместе со всеми. От тренировок с Солдатом ее отстраняют на месяц, пока ребро не срастется, но хореографию никто не отменял. Ей дают некоторые послабления, но в тире Наташа стреляет наравне со всеми. 3 месяца назад       Наташа подружилась за месяц с Сарой и ее возлюбленным Сашей. Оба светлые и добрые, они смотрелись вместе очень гармонично, и Романофф в шутку назвала их «ангелочками». Они стали встречаться в девять в ванной комнате и подолгу обсуждать прошедший день. Сара рассказала, что русская наполовину, а мама ее американка, поэтому у нее иностранное имя. Она много болтала о своем прошлом и всегда сидела на коленях у Саши, но Наташа никогда не чувствовала себя третьей лишней.       Сара с Сашей стали ее семьей, ее лучиками света. Наташа нашла, за что можно бороться, поэтому ее бессмысленное существование закончилось. Она научилась жить.       Увидев Солдата спустя месяц после сломанного ребра, Романофф испытала непонятные чувства. Ей не хотелось снова получать травмы, но парень манил к себе своей загадочностью. Собрав всю свою волю в кулак, Наташа поздоровалась и как ни в чем не бывало поинтересовалась, чем они сегодня займутся.       Тренировка протекала, как и предыдущая, разве что Солдат дрался чуть аккуратнее, чем в прошлый раз. Жизнь снова устаканилась, и Наташа влилась в ее шумный ритм без труда.       Утром и днем тренировки, ночью встречи с Сарой и Сашей, сон, и все сначала. Пока на тренировке Солдат вдруг не заговорил сам: — Мне жаль, что я сломал тебе ребро, — он промолвил это тихо, чтобы камеры не засекли. — Все в норме, — ответила ему Наташа, и черт знает, что ее дернуло задать вопрос. — Как тебя зовут по-настоящему?       Парень дернулся и уклонился от ее удара, но Романофф успела заметить промелькнувшее смятение. — Я не знаю.       Наталья смутилась и больше не разговаривала до конца тренировки. Кинув привычное: «До завтра», девушка спешно ретировалась. В душ она пришла на полчаса раньше и все время простояла под ледяной водой. Саре Наташа тоже ничего не сказала — хотела, чтобы это осталось чем-то личным, сокровенным. Впрочем, в их разговоре не было ничего особенного, просто для молчаливого и закрытого Солдата это было крайне необычно.       На следующий день Солдат снова заговорил сам. — Я долго думал над твоим вопросом и понял, что ничего не помню о себе, — у Наташи екнуло сердце от этих слов. Прочитав в ее глазах немой вопрос, парень пожал плечами и вдруг склонился к ней, повалив на маты. — Можно я приду к тебе в ванную в девять?       Шокированная Наталья кивнула и вскочила на ноги, натянув на лицо привычную маску безразличия.       В течение дня Романофф едва сумела найти Сару и сообщить ей, чтобы Саша не приходил сегодня. Подруга засыпала вопросами, но Наташа загадочно улыбнулась и пообещала рассказать все на следующий день.       Наташа стоит у зеркала и делает вид, что расчесывает волосы, но невооруженным взглядом видно, что руки ее заметно дрожат, а выражение лица показывает, что его обладательница далека от крохотной ванной в Академии Красной Комнаты.       Тихий щелчок со стороны окна, и Наталья подскакивает к нему безмолвной тенью. Солдат пролезает в комнату и оглядывает комнату, силясь привыкнуть к темноте.       Романофф не знает, куда себя деть, поэтому опирается о стенку, неловко скрещивая руки на груди. — Я ничего не помню, — внезапно повторил Солдат фразу, сказанную на тренировке, и слова его улетели в воздух, оседая и ощущаясь на физическом уровне.       Наташа ничего не отвечает, потому что знает — такие, как Солдат, ненавидят жалость. Она просто поджимает губы и невесомо кивает, начиная накручивать рыжий локон на палец. — Ты изменилась после травмы, — криво усмехается мужчина, поднимая взгляд на воспитанницу. Взгляд, от которого все в животе сворачивается тугим комком. — Да.       Наташа отвечает тихо и замолкает, не зная, что сказать. С этим человеком ей кажется, что любая ее фраза будет звучать нелепо. Вот стоит, расставив ноги на ширине плеч, Солдат, готовый в любую секунду броситься в атаку, если потребуется. Его можно сравнить в отдыхающим хищником: хищник дремлет одним глазом. Кажется, он верх уверенности.       Чуть поодаль стоит хрупкая девчонка семнадцати лет, упираясь плечиком о стену. Она блуждает взглядом по стене, будто трещинки в покраске — самое важное в ее жизни.       Подняв взгляд, Наташа понимает, что ошиблась. Солдат неловко переминается с ноги на ногу. Неужели он смущён? — Ты способная, Наталья. Молодец, — промолвив это, мужчина резко подрывается с места, и секунду спустя от него остаётся лишь легкое дуновение ветра из незакрытого окна.       Наташа так и остаётся стоять в ванной, глядя растерянным взглядом ему вслед.