Не Джек Керуак и не Боб Гейл

— Алло, Антон? Ты уже проснулся? Воспримешь сейчас предложение? — Э-э-э, а это кто? — Антон знает, кто ему звонит. Он проснулся около часа назад и, хоть номер не определился, он узнаёт говорящего с первого слова. Да и словосочетание «воспримешь предложение» может так довольно выдавать только один его знакомый. — Серьёзно? Ты меня не узнал? — Голос в трубке звучит по-детски обиженно и уязвлённо, и, наверное, именно ради этого Антон притворяется. Хотя хуй его знает — он не уверен сам. — Нет, простите, я должен? — Ещё пару лет назад Шаст бы сдался и заржал на этом моменте, но сейчас он не очень понимает, что чувствует по отношению ко всему происходящему, а главное, по отношению к… — Арсений. Арс, ну! — Попов звучит радостно, наверное, думает, что Антон сейчас должен обосраться от счастья. — А, ну да, — вяло откликается Шаст. — Откуда мой номер раздобыл и почему не написал сначала? — Да я просто… — Кажется, план Арсения позвонить и довести Антона до щенячьего восторга одним только фактом того, что он о нём помнит, проваливается — Шастун играет не по правилам, никакого суфлёра, никакой бегущей строки. Но Арс хорош в импровизации, так что должен выкрутиться. — Я хотел поговорить. Лично. Ты свободен завтра вечером? Завтра воскресенье, и Антон свободен весь день, но он тянет якобы задумчиво: — М-м, во сколько, если точнее? — В пять? Сходим в кафе? То самое, на Чистых? Антон молчит. Думает, хочет ли он себе такого сейчас, или условного пиздеца в жизни и так хватает по самые его оттопыренные чебурашичьи уши? — Они переехали, Арс. Или закрылись. Я проходил недавно, обратил внимание. Давай лучше в «#16плюс» в девять? — А ты ради меня готов не идти на работу в понедельник, что ли? — голос Арсения, как обычно в таких ситуациях, звучит игриво, и у Антона что-то тянет внутри — может, зря он вообще соглашается? — У меня нет работы в понедельник, — кисло отвечает он. — Я позвоню Лёве, скажу, что мы будем. — А если Бонифаций на каникулах? — У Арсения в интонации еле слышная надежда, чтобы её распознать, надо знать его так хорошо, как Антон, и он сомневается, что тот просто не хочет видеть Лёву. Антон не выдерживает, даёт то, чего от него ждут — улыбается и, сдаваясь, говорит мягче, не пряча улыбку в голосе: — Значит, пойдём в бар «Десять негритят». — До встречи, Шастун, — торжественно прощается Арс и сбрасывает раньше, чем Антон успел бы ответить. Шаст пялится в телефон, думает, сохранять ли номер — там российский код и оператор, и он не знает, надолго ли. Решает забить — зачем ему ещё один Попов в телефоне? И так уже есть «Арс», «Арс Индия», «Арсений новый» — и все они на «А» в самом начале списка контактов. Он подзывает к себе Кабачка — щенок семенит со своей лежанки и запрыгивает к Антону на диван. Шаст поглаживает собачье пузо и думает, какой он дурак. *** Арсений пришёл к ним в гимназию после девятого класса — его родители были дипломатами и приехали из Индии в самом конце августа, благодаря связям умудрившись запихнуть сына в одну из самых престижных школ Москвы. Антон в ней учился благодаря прописке. Антон помнит, как на Первом звонке в десятом классе припёрся с дурацким букетом не то хризантем, не то гербер и сразу обратил внимание на группку одноклассниц, в серединке которой возвышался новенький. Девчонки сгрудились вокруг него и хихикали буквально над каждым словом. Арсений Антону не понравился сразу — он был слишком хорошо одет, слишком легко держался, слишком уверенно говорил. Шастун с детства терпеть не мог снобов — в нём снобизма не было и в помине, но ненавистная ему самому смесь тотальной неуверенности в себе и болезненной жажды внимания заставляла с неприязнью относиться к людям, родившимся с серебряной ложкой в заднице. Ещё Антон, конечно, был мастером составить мнение о человеке по первому впечатлению, и оно практически никогда не оправдывалось, но в этот раз он всё же оказался прав. Просто одно дело, когда сноб с серебряной ложкой в заднице существует рядом и забирает всё чужое внимание, и совсем другое, когда он забирает твоё. Арсений забрал его внимание разом на много лет. Новенького заставили выйти в центр класса и рассказать о себе, и Арс буквально наслаждался каждой секундой своего выступления. То, что для Шаста стало бы пыткой, он превратил в какой-то конкурс талантов — двенадцать разгневанных мужчин не дотягивали до его уровня. Содержимое его речи полностью соответствовало подаче, и спустя пять минут весь класс узнал о том, что последние восемь лет жизни Арсений провёл в Индии, где катался на слонах и каждый месяц участвовал в благотворительных мероприятиях, что он космополит, скептик и полиглот, его любимый поэт — Пушкин, а режиссёр — Тарантино, он отлично танцует и поёт, и, если вам нужна будет помощь по предметам, обращайтесь к Арсению. Антон чуть не блеванул от такой волны самовлюблённости, вполне обоснованной, по его мнению, что было обидно. Последней каплей стало то, что он сам абсолютно против воли улыбался в нужных местах рассказа и смеялся, когда новенький в ожидании осматривал своих зрителей-одноклассников, и Шаст не мог не признать, что харизма и мягкий голос действовали и на него. А потом Арсения посадили к нему за заднюю парту — в гимназии ты не мог прийти и сесть, куда хочется, по самой тупой причине на свете: рост. И тогда оно и началось — по прошествии лет Антон понимал, что именно в тот момент, когда Арсений положил свою тетрадку и пенал на его парту, а сам сел и улыбнулся лукаво и обезоруживающе одновременно, где-то в другой Галактике взорвалось чёрное солнце и привычный мир никогда бы уже не вернулся. А тогда Антон просто улыбнулся в ответ. Арсений оказался невозможно болтливым и доставучим и, с чего-то решив, что место с Антоном — знак судьбы, выбрал Шаста. Как палочка волшебника или дракон хозяина, хуй его знает, но Арсений выбрал Антона, и у Антона просто не осталось ни малейшего шанса. Спустя месяц они стали не разлей вода, потому что игнорировать постоянный Арсов шёпот на ухо на уроках, его комментарии об учителях и одноклассниках — почти ни одного лестного, — то, что он бегал за Шастом хвостиком и совершенно искренне давал списывать, Антон не мог. Он сам не понял, как так вышло и чем он привлёк Арсения Попова, но Макар ушёл после девятого, и Антоновы острая жажда дружбы и необходимость в общении, которые он тщательно скрывал под маской похуизма, нашли себе идеального кандидата и приклеились к Арсению, как морская звёздочка. Арс шутил, что они сошлись, как лёд и пламень — Антон не узнавал Пушкина, но втягивал его в обсуждение «Игры престолов», и это была командная работа. Ещё Антон путал Шантай и Шантарам, индусов и индейцев, индуизм и иудаизм, но Арс не включал пафосного говнюка, мягко смеялся и иронично объяснял, а Антон слушал, открыв рот, потому что над тупостью других Арсений язвил и изгалялся. Вообще-то Антон не был совсем уж тупым, он был просто ленивым и незамотивированным — когда тебе шестнадцать, очень сложно сидеть целыми днями над уроками, если можно рубиться в «Дотку» или настоящий футбол во дворе, но Арсений учился и учил его, делая это как-то легко и играючи, и Антон не понимал, почему его не раздражает то, что кто-то его возраста был умнее и сознательнее, а ещё, что он заставлял Шаста перенимать эти качества. Мама Антона не могла нарадоваться Арсению — каждый день после школы они тусили либо у Шастунов, либо у Поповых. У Арсения родителей дома практически не бывало, поэтому Антон предпочитал их пустую квартиру, где можно было материться и жрать чипсы на обед, а Арс, видимо, наоборот, скучавший по домашнему теплу, стремился к Майе и её материнскому «я приготовила сегодня рассольник, так что живо мыть руки». Мама до сих пор стабильно пару раз в квартал, видимо, премией за разговор с ней как с родительницей выдавала вопросы про Арсения. «Как там Арсюша, вы общаетесь? Он не собирается приезжать? Передавай ему привет!». Если бы Антон эти непереданные приветы копил, у него вся квартира уже была бы заполнена ими, а в хозяйстве ему такое добро ни к чему, потому что такой привет можно разве только на шею и в реку с этой тянущей обречённостью. Приветы Арсению Антон не передавал уже почти два года. *** Антон заворачивает в проулок и тормозит у входа. Он опаздывает рефлекторно, по инерции, как почти всё, что он делает в последнее время, хотя в этот раз, конечно, в лучших традициях Шелдона Купера он просто не хотел приходить. Только он раздумывает над тем, чтобы послать Арсения туда, где ему наверняка будет удобно и приятно, как знаком свыше на небе сияет молния, спустя пару секунд громыхает гром, а ещё через мгновение, с поздним зажиганием, на землю слетают капли воды. Одна бьёт Антона по носу, и он кисло улыбается своему же отражению в ближайшем окне. С природой, в конце концов, не поспоришь, и если она считает, что он должен войти в бар и встретиться со своей школьной тоской, он это сделает. Антон заходит максимально по-уёбски, практически задом, стараясь сделать вид, что он ужасно заинтересован в том, чтобы поскорее закрыть дверь. Он, всё так же не смотря в зал, снимает и вешает на торчащие из стены крючки куртку — а ведь это конец июня, и что же Москву ждёт дальше? — быстро скользит взглядом вдоль барной стойки, чтобы кивнуть Лёве и Шуре, демонстративно лениво протирающим стаканы. У них всегда так: Шура говорит, что время как вода, поэтому в Африке жизнь медленная. Ему в этом вопросе можно довериться, Арсений раньше шутил, что Шуре с Лёвой после их путешествий то ли по Зимбабве, то ли по ЮАР можно верить абсолютно во всём. Антон наконец смотрит в дальний угол. Арсений сидит там, за их привычным высоким столиком, и робко и несмело улыбается. Вот тебе и «милый друг твой не вернётся в этот город никогда» — всё-таки не всё, что говорят Лёва с Шурой, сбывается. Надо полагать, не одному Антону сейчас будет невыносимо неловко, но лично он не собирается способствовать снижению напряжения. Так что тут могут помочь разве только сторонние силы, хотя потенциал всё равно слишком низок. Антон подходит к столику. — Привет, — просто произносит Арс, и Антон отмечает для себя совершенно ненужную информацию: у того нет обручального кольца на сжатых пальцах, синяки под глазами выглядят так, будто хотят полностью поглотить своего хозяина, а голос у него искренний, радостно-тоскливый взгляд — тоже. Такое только у Попова и получается. — Здорово. — Антон плюхается на жопу и демонстративно елозит — если бы в школе можно было вести курс по оттягиванию момента, ученики Антона стали бы стобалльниками ЕГЭ, скорее всего, все как один опоздав на экзамен, а после тысячу раз переспросив наблюдателей о том, какой ручкой можно писать. — Хреново выглядишь, — Арс участливо его оглядывает и произносит это, словно кидает голодному хлеб, случайно попадая прямо в ебало, только в конце осознав собственный проёб. — Зато ты хорошо. Антон не врёт — Арсений выглядит очень хорошо. Его вечно бледной коже на самом деле идёт приятный золотистый загар, у него как-то по-другому уложены волосы, так, что видно небольшие вихры и завитки, и даже мешки под глазами не портят его. Арс скомканно, будто бы нехотя, хмыкает, и они оба слишком по-алленовски замолкают. Наверное, эту неловкую паузу можно было бы записать как образец для всех режиссёров, которые хотят снять не слишком удачную комедию, в которой герои вели бы себя как придурки. — Ну-у-у, так что ты хотел? — Антон не уверен, что переход сразу к делу поможет, но он хотя бы пытается — давай, лягушка, барахтайся, сливочное масло всяко лучше взрыва давящей горечи по былому. В этот момент к ним подходит Варвара с двумя стаканами. — Я заказал нам обоим виски с колой, ты же не против? — несуразно оправдывается Арсений, пока Варвара ставит стаканы на стол и радостно улыбается Антону. Несуразно, потому что Арсений обычно никогда не оправдывается, вот сейчас с непривычки и выходит у него не очень. — Он не может быть против, ведь какой русский не пьёт виски? — весело пропевает официантка и целует Антона в щёку. — Давно не виделись, ушастик. Арсений прыскает: «уШастик» — это его придумка. — Я тоже скучал. Ты по-прежнему танцуешь, дурочка? — шутливо переспрашивает Антон. Варвара ухмыляется. — Да, школа танцев — мой второй дом. — Первый — дорога? — Приятно, что ты помнишь, — подмигивает она. — Ну, тебе же это действительно идёт, — влезает Арсений, — так что не забивай на увлечения. Варвара забавно хмыкает, будто бы говоря, что она и сама в курсе, треплет Антона по щеке и танцующей походкой отходит от них. — Ты всегда ей нравился больше меня, — наигранно обиженно жалуется Арс, на что Антон просто закатывает глаза. Он переводит взгляд на свой виски и замечает то, за что они с Арсением всегда любили этот паб — золотое сияние, блики, отскакивающие от прозрачных стенок стакана. «За встречу», — провозглашает Арс, и, чокаясь с ним, Антон видит, как по его дурацкому носу с будто бы кем-то откушенным кончиком скачет золотистый зайчик, заставляя смешно его сморщить. В эту секунду на Антона японским землетрясением две тысячи одиннадцатого года накатывают воспоминания, сминая его мироощущение, затапливая, как аэропорт Сендай. Миг — и он видит такого же Арсения, так же сидящего перед ним, но на пять лет моложе, на пять лет счастливее, на пять лет ближе. В системе мер и весов Антона Шастуна пять лет — единица абсолютного значения. Он смаргивает ностальгию, убирает, как ресничку из глаза, чтобы ничего не мешало ни обзору, ни восприятию. Арсений снова неловко улыбается ему, смущённо делая глоток. Антон отпивает тоже — мягкое золото не дерёт горло, и он самую малость расслабляется. — Арсений? Зачем ты позвал меня? — снова пытается Антон, хотя это бессмысленно — ситуация не принадлежит ему с тех самых пор, как он ответил на звонок. — Хотел узнать, как дела, — ласково, почти правдиво отвечает Арс. Антон держится изо всех сил, чтобы эта мягкость не подействовала на него снова. Нельзя подкупать людей открытостью, это против всех правил, думает он. Чему только учили Арсения на его любимых международных отношениях? — Неправда, — резко возражает он. — Не придуривайся. Арсений смотрит на него своими невозможными глазами, как раньше пытаясь прочесть открытую книгу Антона Шастуна. «Чего тебе надо, ты и так сам всё знаешь», — про себя вздыхает Антон. — Правда, — тихо отвечает Арс, отводя наконец взгляд. Они опять молчат, и сейчас уже Антон не собирается никак помогать ни Арсению, ни себе. — Как Кабачок? — пытается Арс. — Хорошо, — выдавливает Антон, едва удержав себя от продолжения. «Хорошо уже, ведь это только первое время он скулил от тоски по тебе». «Но он справился легче, чем я». Сейчас не время и не место таким признаниям и обвинениям. Хотя Антон уверен, что им никогда не будет ни времени, ни места. — А как работа? Ты же сейчас всё там же..? — Арсений осекается, и это слишком очевидно. Он не знает, где «там же». Антон мстительно отхлёбывает ещё виски, выдерживая паузу. — Нет. — О! А где сейчас? — по Арсу видно, что он радуется этой возможности — поучаствовать в жизни Антона здесь и сейчас. Антон думает, что это как наклеить пластырь на открытый перелом. — Нигде. Я фрилансер, — он пожимает плечами и неожиданно для себя отмечает искру восторга в Арсовом взгляде. — Я тоже нигде сейчас не работаю! — радостно, будто безработица — главное из благ, возвещает Арс. Кисло усмехнувшись, Антон приподнимает свой стакан в якобы чокательном жесте, делает ещё глоток, и они опять молчат. — Так, мне это надоело, — спустя пару мгновений заявляет Арсений, звонко опуская свой виски на стол. — Мне тоже тяжело, ты же понимаешь это? Антон чуть не давится от возмущения, но Арсений не даёт и слова сказать, делая уверенный жест рукой. — Давай мы сейчас с тобой нажрёмся? Просто. Ты перестанешь сидеть с таким лицом, будто я насрал тебе в любимые тапочки, мы попросим Лёву и Шуру сделать их «Полковника» и надерёмся в щи. Как в старые добрые? А? Вот сейчас самое время для Антона встать и уйти, эта идея резонирует в его голове, молоточком стуча по виску, и он уже делает глубокий вздох, чтобы подняться на ноги, но в последний момент просто сдувается. Остаётся за столом, снова оглядывает Арсения и внезапно усмехается. — Шура, сделай нам «Полковника»! — кричит он, даже не оборачиваясь, зная, что бармен услышал, наблюдая за довольным Арсом. У него всегда такое выражение, когда Антон идёт у него на поводу. *** Этот бар они нашли, учась в десятом классе, где-то в начале декабря. Арсений позвал тогда кататься на коньках. Они уже дружили, но только в гимназии, не вынося эту дружбу за её стены. Поэтому внезапный субботний звонок Арсения — тогда люди ещё звонили по телефону без риска быть принятыми за извращенцев — Антона очень удивил. Этот дурак позвонил рано утром в выходной и безобразно бодрым и веселым тоном предложил смотаться на ВДНХ. Антон был слишком сонным, поэтому даже не понял, как согласился. В итоге ему нужно было переться через весь город, чтобы пару часов помёрзнуть, заработать с десяток синяков, и это ещё хорошо, если не сломать себе ничего. Арсений встретил его у метро со стаканом горячего какао с сиропом, чехлом с собственными коньками и восторженными рассказами о том, что в Индии до этого он катался только на крытых катках. Ему было весело, когда на размер Антона долго не находились прокатные коньки, когда Антон надевал уродский полиэтиленовый носок, когда Шаст понял, что хочет писить, и пошёл в коньках в туалет. Но больше всего ему было смешно, когда Антон вышел на лёд. Арсений назвал его пьяным Коньком-горбунком, но после того, как Антон упал в первый раз, серьёзно взял его за руку и торжественно пообещал, что сейчас научит. В конце концов они катались несколько часов, и у Антона болели ноги, болела жопа, из носа текла сопля, а ещё он потерял варежку. Но Арс держал его за руки, катясь задом, и у Антона даже получалось. После Арсению — ну кому ещё — пришла в голову идея проехать до центра и поискать какой-нибудь паб, где им могут продать глинтвейн. Антону эта идея не нравилась, но он снова повёлся, и в итоге они ещё с час бродили по московским барам, надеясь, что хоть кто-то продаст бухло шестнадцатилеткам. Когда стало уже совсем холодно и даже Арсов энтузиазм начал угасать, в каком-то маленьком дворе, больше напоминающем питерский или одесский, они наткнулись на едва светящуюся табличку «#16плюс». Арсений буквально втолкал Антона внутрь, а на просьбу длинноволосого бармена показать документы достал паспорт. Прищуренный взгляд длинноволосого Арс встретил с самодовольной ухмылкой. — У вас же «шестнадцать плюс», мы подходим, — заявил он. Антон уже почти физически сжался в клубочек, насколько это вообще было возможно с его-то габаритами, но в этот момент с другой стороны барной стойки послышался звонкий хохот. Оттуда подошёл второй бармен с рыбьими глазами и серёжкой в ухе, оглядел их с Арсом ещё раз и снова захохотал. — Шур, налей им. Эти воробьи за свою дерзость заслуживают хотя бы сидра. Так они и познакомились. Лёва с Шурой оказались самыми клёвыми барменами на свете, учитывая, конечно, что других барменов Антон не встречал. Заодно выяснилось, что они были ещё и хозяевами бара. Они подружились так легко и быстро, как только можно было в их ситуации. Арсений с Антоном с открытыми ртами слушали рассказы Лёвы и Шуры о путешествиях по Африке и Австралии, о людях, о дружбе, о любви, а тем было забавно наблюдать за ними двумя. По крайней мере, так сами Арсений с Антоном объясняли внезапную благосклонность со стороны чуваков на пятнадцать лет старше их. А когда им обоим наконец исполнилось восемнадцать — в ночь рождения Антона — Лёва с Шурой едва ли не со слезами гордости заявили, что теперь, когда они не сопляки, им наконец позволено попробовать лучший их сет шотов — «Полковника». Арс с Антоном нажрались в такую говнину, что ни один не помнил, что происходило — только то, что было очень весело, а ещё что Арс танцевал на барной стойке. С тех пор «Полковника» они заказывали всего два раза, но всё равно проходило всё по такому же сценарию. *** У Антона кружится голова, и он почти не чувствует вес собственного тела — перед глазами только расплывающееся лицо Арсения. Как же он скучал. Арсений шевелит губами, и Антон даже, кажется, улавливает то, что он говорит заплетающимся языком. — … вот поэтому я развёлся и сбежал сюда. — Арсений изящно ставит локоть на стол, и Антон заворожённо смотрит, как он промахивается головой мимо ладони, едва не впечатывается в стол подбородком, но в последний момент ловит себя и делает вид, что так и задумывал. Шаст смеётся, и Арс смеётся тоже. Это всё очень смешно и хорошо. — Ну, так что? Ты согласен? — Арсений смотрит будто бы умоляюще, и Антон вообще не понимает, о чём он его просит и спрашивает. Арсений сидит перед ним, к его виску прилипла прядка волос, на щеке две новые родинки — Антон посчитал — и он наконец перестал нервно складывать и раскладывать руки в замок, неосознанно массируя пальцы. Конечно, Антон согласен. Только на что? Он снова хохочет. — Пджди. Мне поссать надо. Арс понимающе кивает, и Антон на будто бы не своих ногах плетётся в туалет. Он всегда ссал в два раза чаще Арсения. В толчке у Шуры с Лёвой чисто и аккуратно, и Антон старается изо всех сил, чтобы не обоссать им все стены. Потом же заставят убирать, они такое уже проходили. Он глубоко дышит, и мир вроде перестаёт кружиться. Антон открывает кран, моет руки, брызгает холодной водой на лицо, смотрит на себя в зеркало. В самом деле, может, он вовсе и не такой обидчивый, как думал? В конце концов, кто решил, что прощение — слабость? Антон умывается ещё раз, а потом вдруг чувствует другой позыв. Выблевав, судя по ощущениям, всё, что он ел за эту неделю, и устранив, как мог, все последствия, Антон опять умывается и полощет рот. В голову приходит философская мысль, что, возможно, это была та токсичная обида, которую он копил эти почти два года. Антону противопоказано пить. Наконец, он выходит из туалета, и первое, что видит, — как на его месте с Арсением сидит какой-то чувак с серьгой и хлопает его по плечу. Арсений в ответ смеётся, и Антон забывает, что токсичная обида вышла из него вместе с кусочками курицы и сыра, так что он почти несётся к вешалке, хватает свою куртку, заодно уронив две или три чужие, и выметается из бара. На улице идёт дождь, и если когда-то давно Антон мечтал о том, чтобы в его жизни хоть что-то происходило, то такую драму он не заказывал. Быстрым шагом он пересекает двор, и в этот момент слышит, как его зовут. Он не хочет, но всё равно оборачивается. Арс стоит там — пьяный, мокрый и несчастный. Мстительная часть Антона торжествует и требует оставить его так и уйти, но всему Антону целиком надо высказаться. Он в два нетвёрдых шага приближается и тыкает Арсения в грудь. — Ты возвращаешься в Рашку, даже не предупредив, не извинившись, не объяснив, ничего! Зовёшь в бар, где вместо того, чтобы попросить прощения и вообще узнать, хочу ли я с тобой общаться, находишь какого-то урода, пока я в туалете, и хихикаешь с ним! Ты совсем охуел, Арсений?! От того, что Антон орёт, ему в нос и в рот затекает вода, он едва не давится, выплёвывая слова вместе с дождём. Арсений действительно выглядит охуевшим. — Ты спятил? Парень просто подошёл, спросил, что такое прикольное мы пьём. Антон от злости и негодования едва не прыгает на месте, только сжимает кулаки и всплёскивает руками. Конечно, к Арсению подошли, чтобы «просто спросить, что он пьёт». Бесит, сука! — И вообще, Шаст. С чего ты решил, что я должен извиняться? Я регулярно тебе писал всё это время! — Отправлять тупые рожи в ответ на истории в Инстаграме — это не «регулярно писать»! — злится Антон. — Ты не делал даже этого! — в ответ кричит Арсений. Мда уж — действительно самая тупая и драматичная сцена в жизни Антона. Хотя если посмотреть на них со стороны, это не будет выглядеть так впечатляюще: всего лишь два пьяных и мокрых придурка орут друг на друга под дождём. Так всегда — когда ты внутри пузыря ситуации, всё важно и нужно, и сложно, и имеет смысл. А снаружи — смешно, глупо, легко и бессмысленно. Возможно, поэтому Бог, или кто там, и не вмешивается во весь тот трэш, что творится на земле. — Почему ты скидываешь ответственность только на меня? — Арс обвиняюще взмахивает рукой в сторону Антона. — Я не виноват в том, что тебе было плохо, у меня там тоже, знаешь ли, не охуеть как идеально всё было. — Нет, ты виноват! — Антон радуется, что, даже если разрыдается от злости и обиды как ребёнок, в этом ебучем дожде будет незаметно. — Ты виноват! Ты уехал, кинул меня тут…! А сам! — Шастун! Мы это обсуждали же, ты клялся и божился, что всё понимаешь! — Арсений, походу, реально не вдупляет. — Я так говорил, когда ты уехал на два года в магу, с учётом каникул и праздников! Я же не знал, что ты там, блядь, решишь остаться, женишься до кучи! И даже с двумя годами маги я пиздел! А потом у тебя появились новые друзья, невеста, и ты послал меня на хуй! Если Антон это вспомнит наутро, он засунет голову в блендер. Арсений выглядит поражённым. — Пиздец. Во-первых, я тебя никуда не посылал. Да, стал меньше писать, но я действительно был занят, думал, что ты понимаешь. А ты всё это время злился и обижался на меня за то, что я тебя кинул? Антон чувствует себя конченым ебланом, он даже не знает, на кого сердится больше: на Арсения или на себя. Он не собирался разбираться в себе и своих обидах сегодня, он не собирался надираться в любимом баре с Арсением, он вообще не собирался всё вот это вот. — Иди на хуй. Антон несчастно разворачивается и почти убегает, в этот раз даже не останавливаемый Арсением. Надо добежать до хоть какого-то козырька и вызвать такси, если его такого мокрого пустят в салон, конечно. Главное не заболеть. Антон ненавидит болеть летом. *** Когда Антон заболел сразу после школьного выпускного из-за того, что свалился в Москва-реку, первой реакцией Арсения было «слава богу, что ты уже сдал все ЕГЭ». Первой реакцией Антона было «какого хуя я заболел, а этот придурок — нет?». Арсений вообще-то свалился в реку вместе с ним, и тем не менее это он стоял в дверях Антоновой комнаты в ебучие восемь утра, впущенный Антоновой мамой, с пластиковым контейнером каких-то ягод и ещё чем-то в руках, а Антон лежал в постели, и размер его красного опухшего носа мог посоревноваться с Меркурием. — Погоди, я сделаю тебе смузи, — заявил Арс и, судя по звукам, отправился на кухню. Там он ориентировался лучше, чем сам Шаст, так что Антон даже не стал хрипеть ничего в духе «конечно, братан, чувствуй себя как дома, кстати, где у нас там блендер?». Арсений вернулся спустя несколько минут с огромным стаканом чего-то красивого бордового цвета, бутылкой воды и пластинками таблеток. — Микс альтернативной медицины и конвенциональной, — пропел он, потрясывая лекарством. — Как ты только умудрился, а? — Антону тоже было интересно. — На, пей. Арсений протянул ему стакан со смузи, и Антон уже хотел поблагодарить его, но после первого же глотка скорчил рожу. — Что это за кислятина? — жалобно просипел он. — Ничего не кислятина, это сплошной набор витаминов, — обиделся Арсений. — Я не буду это пить, это невозможно пить, — Антон насупленно надвинул одеяло себе почти под нос. — Ты ведёшь себя как ребёнок! — Зато ты очень взрослый! Арсений рассердился, со звуком опустил стакан на стол, стоящий у изголовья кровати, и вышел из комнаты. Когда Антон уже было испугался, что он действительно обиделся за «набор витаминов» и ушёл, Арс вернулся, возмущённо пыхтя и неся в руках сахарницу с ложкой. — Кошмар, тебе будто бы правда пять лет. — Арсений насыпал две ложки сахара и размешал смузи. — Мне три, — радостно высунул язык Антон. — Спасибо, не знаю, что бы я без тебя делал. Благодарил он уже абсолютно серьёзно, хотя из-за севшего голоса это и звучало скорее как благодарность бездомного за монетку. Арсений бросил на него непонятный взгляд и просто протянул стакан. У них не особо в правилах были разговоры о таком. И хотя Антон чувствовал, что Арс наверняка понял бы его, он обычно не разводил сопли. Разве что буквально — он как раз втянул в себя особо крупный сгусток, на что Арс показательно фукнул. — Сегодня результаты общества, — между делом, заваливаясь на кровать Антону в ноги, заявил Арс. — Я помню. — Антон пускал пузыри в очень вкусный теперь смузи. — Будешь чекать сайт каждые три секунды? Ты вообще разве не должен готовиться ко вступительным? Арсений проел ему всю плешь тем, что в МГИМО, как в самый престижный вуз страны, надо сдавать вступительные отдельно, и даже никакие олимпиады не помогут поступить без экзаменов. — Они через четыре недели, у меня ещё есть время, — довольно пробормотал Арс и потянулся за ноутом Антона. — Раз ты болеешь, можешь выбирать фильм, — милостиво разрешил он. Антон закатил глаза и заявил, что они будут смотреть «Мачо и ботана», потому что кино, очевидно, про них. Арсений хмыкнул, но включил. Удивительно, что никак не прокомментировал. В середине фильма Антону почему-то стало отвратительно грустно, он пихнул Арса ногой и пробурчал: — Может, ты всё-таки забьёшь на эти экзамены и пойдёшь в Вышку? Арсений рассеянно улыбнулся — наверняка услышал обиду, поэтому не стал закатывать глаза и едко вздыхать, поставил только кино на паузу. — Ну, Тох, мы же обсуждали это уже. Куда я пойду после вышкинских международных отношений? Кем вообще становятся вышкинские международники? — А после мгимы ты куда пойдёшь? — ещё сильнее насупился Антон. — После мгимы будет больший выбор, ты же знаешь. — Ты просто хочешь свалить из страны. — Ты тоже. Антон прикусил язык, едва не выпалив, что у Арсения возможностей будет больше, потому что это отстой. Крыть ему было нечем. — К тому же, даже если мы оба поступим в Вышку, мы всё равно не будем вместе учиться. Даже корпуса будут разные. — На вопросительный взгляд Арс пожал плечами. — Я гуглил. — Я вообще не хочу никуда поступать, — обречённо пробормотал Антон. Он знал, что Арсений его не поймёт — он грезил высшим образованием, изменениями, Великой Целью. Антону в этих грёзах места особо не было. — Это пройдёт, — уверенно заявил тогда Арс. — Давай досмотрим уже этих «мочу и ботана», а потом твоя мама попросила меня поставить тебе горчичники. Антон пихнул его пяткой ещё раз. А потом, когда Арс сопел, пытаясь идеально наложить горчичные пластинки, он назло ему ворочался. — У тебя холодные пальцы, — пожаловался он, когда Арсению надоела его возня, и он просто прижал Антона ладонью, чтобы не дёргался. — У меня всегда холодные пальцы, — раздражённо пропыхтел Арс, слегка шлёпая его по заднице и накрывая сверху одеялом. — Я знаю, — Антон довольно хмыкнул и закрыл глаза. Арсений в итоге сдал экзамены с пятым результатом среди всех абитуриентов. Антон в итоге иногда вспоминал прикосновения холодных пальцев. *** Антон едет в такси, и его трясёт от холода и от жалости к себе. Он ненавидит свою жизнь, ненавидит себя и ненавидит Арсения, потому что в этом всём он обвиняет именно Арса, хотя это не так и это неправильно. То, что в последнее время Антону никто не пишет и Антона никто не ждёт, — целиком и полностью вина самого Антона, и нечего перекладывать ответственность на других, тут Арсений прав. Всё дело в том, что когда из твоей жизни уходит важный человек, это в любом случае оставляет свой отпечаток. Кто-то справляется лучше, кто-то хуже, а кто-то — Антон. И, даже если он не напиздел самому себе с этим его «прощением», боль и одиночество по-прежнему никуда не делись, ведь в его случае этот человек был самым важным. На Москву падает дождь в самой середине лета.