Сириус щекотно дышал ему в ухо, лёжа на спине, повернув голову набок и закинув на него левую руку и левую ногу. Очень щекотно. От этого Гарри как раз и проснулся, не сразу сообразив, что это вообще такое мешает ему спать.
Он расщурил глаза. Лежать так было тепло и уютно, а потому мысли в его голове едва ворочались. Только через минуту созерцания потолка и полного отсутствия мыслей в голове Гарри вспомнил, где именно он находится. И кто сопит ему в ухо, смешно забросив на него ногу и собственнически обнимая его поперёк груди.
Сириус. Си-ириус.
Внутри у Гарри всё приятно сжалось, однако прежнее умиротворение всё-таки исчезло. На смену ему пришло какое-то радостное, тревожное возбуждение. Сердце забилось чаще. Гарри больше не хотелось лежать и смотреть в потолок, чувствуя тёплое щекотное дыхание у себя в правом ухе. Хотелось подняться, походить по комнате, окончательно стряхнув с себя сон. Хотелось пощипать себя и убедиться, что всё это настоящее, а не мерещится ему.
Не в силах больше терпеть пытку щекоткой, тревогой и ожиданием, Гарри осторожно убрал с себя сначала руку, а затем и ногу Сириуса и, стараясь не разбудить его неловким движением, сел на кровати. Честное гриффиндорское, он на самом деле хотел аккуратно подвинуться к краю постели, встать и отправиться в ванную, но…
Сириус. Безмятежно спящий, с кудрями, рассыпавшимися по подушке, в наполовину расстёгнутой пижамной рубашке, в этих смешных хлопковых штанах, почти ничего не скрывавших. Как мог Гарри отвернуться от него — такого? Как мог он подняться, выйти из комнаты и оставить его здесь одного — тёплого, беззащитного и такого красивого?
Правильно, Гарри не смог. И не только не ушёл, но и решился на кое-что дерзкое — потянулся к пуговичкам на пижамной рубашке, замер в нерешительности. Он внимательно посмотрел Сириусу в лицо и всё же решился и расстегнул одну пуговицу. И хотя открылось всего ничего, лишь пара сантиметров обнажённой кожи, сердце Гарри сразу застучало быстрее.
Рукава халата мешались, и, чтобы приступить к дальнейшему, Гарри скинул его, оставшись в одной пижаме. Он помедлил и, задержав дыхание, осторожно расстегнул ещё две пуговицы. Теперь Гарри мог видеть грудь Сириуса, выступающие косточки рёбер и остроконечную руну, напоминающую острый гарпун.
Оставалась последняя пуговичка — вторая с низу. Пальцы Гарри почему-то подрагивали. Он бросил короткий взгляд на лицо Сириуса, но тому не было никакого дела до наглых попыток его раздеть, он мирно спал и не подозревал о том, какие шалости позволяет себе его крестник. Щёки Гарри горели, кровь стучала где-то в висках, когда он медленно вытаскивал последнюю пуговицу из петельки. Одно лёгкое движение — и полы рубашки откинуты в стороны…
У Гарри встал по стойке смирно. Нервное возбуждение, ещё недавно не дававшее ему спокойно лежать на месте, теперь превратилось в возбуждение физическое. А всему виной — то, что наконец увидел собственными глазами. Ему ещё не приходилось видеть Сириуса
настолько обнажённым. Большее, что перепадало его наглому взгляду — татуировка под ключичной впадинкой и полукруг символа на груди. Теперь же он мог увидеть ещё две руны, набитые — одна (напоминавшая птичью лапку) повыше пупка, другая (рассмотреть её пока не получалось) — в самом низу живота.
Должно быть, если бы кожа Сириуса не была вся изукрашена этими символами, рунами, одному ему понятными фразами на неизвестных языках, его нагота не вызывала бы у Гарри такого отклика. Одно — видеть обнажённое человеческое тело, где каждая черта привычна и ожидаема. Ну, тело как тело, плечи, руки, грудь, живот. Всё такое же, как у тебя самого, всё видено у себя и других — в спальнях, душевых и раздевалках сотни раз.
Другое дело — впервые в жизни рассматривать татуировки, вбитые в нежную кожу чернилами, навсегда смешавшимися с кровью и потом. Видеть эти письмена и символы — словно видеть нечто откровенное, секретное, почти сакральное. Касаться этих татуировок — словно касаться самой души Сириуса.
И Гарри коснулся. Осторожно положил ладонь на руну на середине живота, стараясь не щекотать Сириуса, а затем провёл рукой ниже. Тот шевельнулся во сне, повёл бёдрами и замер, видимо, так и не проснувшись.
Совсем осмелев, другой рукой Гарри упёрся в матрас, а сам навис над Сириусом и, снова задержав дыхание, губами прикоснулся к символу у него на груди. В голове мелькнула и тут же испарилась идиотская мысль: «Нужно будет перечитать справочник по рунам и узнать, что же значат эти символы на самом деле». Кожа Сириуса была горячей и шёлковой, к ней хотелось не просто прикоснуться, её хотелось поцеловать, облизать, попробовать на вкус… Что Гарри и сделал.
Сириус пах горечью и теплом, если конечно у тепла мог быть запах. Гарри прижался щекой к его груди, а пальцем осторожно коснулся руны чуть повыше его пупка — перевёрнутой трёхпалой Альгиз.
Гарри был возбуждён уже слишком долго, член ныл, снова тыкался в шов штанов, прося внимания, но он был слишком занят, слишком сосредоточен, чтобы обращать внимание на такое неудобство. Вот он рассмотрит все татуировки, какие сможет, не разбудив Сириуса, застегнёт его рубашку, осторожно поднимется с постели, закроется в ванной, и вот тогда…
Дыхание Сириуса было ровным, и хотя Гарри не видел его лица, он был уверен — тот всё ещё крепко спит, а потому эта шалость останется незамеченной. Из-под края пижамных брюк — в самом низу живота виднелась ещё одна татуировка. Три линии неизвестной руны не давали чёткого представления о её виде. Гарри задержал дыхание и осторожно взялся за дело. Он потянул резинку брюк вниз, сантиметр за сантиметром обнажая кожу Сириуса. Под тёмным пушком внизу живота оказалась руна, очертаниями напоминавшая снежинку.
В воображении Гарри вспыхнула яркая картина.
Сириус в своей одиночной камере, грудь и живот обнажены, в руке — чернённая игла. Она блестит от единственного источника света — кривого огарка свечи. Сириус подносит кончик иглы к пламени, накаливает острие, снова окунает его в чернила (нужно будет обязательно спросить у Блэка, где он раздобыл чернила), наклоняет голову. Волосы закрывают его лицо, а пламя танцует, бросая неровные пятна света на обнажённую кожу и спутанные кудри. На его животе расцветает новый рисунок, линия за линией, укол за уколом, символ за символом, стон за стоном. Ему больно, но он не останавливается, его глаза блестят, словно у сумасшедшего. Нет, он и есть сумасшедший. Если он остановится, если прекратит эту пытку, случится что-то ужасное. Сириус знает это, поэтому знает и Гарри.
Острие впивается в кожу, оставляет следы, подкреплённые магией. За каждой чертой следует заклинание. Блэк не произносит его вслух, но Гарри словно слышит его мысли, знает, о чём тот думает, чего хочет, зачем наносит на свою кожу символы защиты, справедливости, возвращения к корням, получения знания. Сириус кусает губы, шумно дышит, делает перерывы, снова накаляет иглу и начинает всё по новой…
Это было похоже на видение, на грёзу наяву — в таких подробностях Гарри представил это. И по какой-то необъяснимой причине ему это понравилось. Нет, не так. Его это возбудило. Возбудило сильнее, чем всё, что он вытворял с Сириусом до этого, и даже всё, что мог представить или вообразить. А он-то воображал многое! Низ живота свело сладкой истомой. С этим давно уже было пора что-то сделать.
Гарри уже хотел потянуться к полочкам рубашки, уже собирался застегнуть первую пуговицу, чтобы скрыть следы своего преступления. Но совершенно случайно бросив взгляд на брюки Сириуса, он увидел, что… у того тоже стоит. Через тонкую ткань явно выступал довольно большой, полностью вставший член Блэка. Гарри мог поклясться — совсем недавно Сириус был спокоен, и тут…
Покусай его мандрагора сотню раз! Гарри показалось, что его сердце рухнуло куда-то вниз. Рухнуло и полетело в бездонную пропасть.
Сириус не спал.
В широко распахнутых, синих глазах не было ни капли сонливости. Сириус смотрел на него с удивлением, почти страхом, и ещё чем-то, чему Гарри пока не мог дать верное название. Так же Блэк смотрел на него вчера, за секунду до того крышесносного, пьяного поцелуя в пыльном чулане.
Гарри было страшно представить, сколько времени тот уже бодрствовал. Может быть, Сириус проснулся только сейчас? Может быть, он не видел, как пару минут назад Гарри раздевал его, рассматривал, касался, а затем целовал его грудь и живот? Может быть, всё обойдётся, и Гарри не придётся искать объяснение своим дерзким, развратным приставаниям, которые привели к…
— Не одному тебе, видимо, не терпится. Давно не спишь?
Голос Сириуса был хриплым ото сна, и эта хрипотца отдалась тягучим томлением внизу живота Гарри, мурашками побежала по его шее, заставила его нервно сглотнуть. И наконец расслабиться.
Как же он был благодарен Сириусу в этот момент! Мерлин всемогущий, храни благороднейшего из людей — лорда Блэка! Его самого, его доброту, его понимание, его хитрую улыбку, его глаза — одновременно такие добрые и такие коварные. Почти хищные.
— Совсем недавно… Я тут… У тебя расстегнулось.
Гарри хотел было добавить, что вот, мол, расстегнулось, так он пытался застегнуть обратно. Но Сириус хмыкнул, улыбнулся уголком губ, дал понять — сам он не спит чуть ли не с тех пор, как Гарри выполз из его объятий.
— Расстегнулось, да. Нравится? — шепнул Сириус, приподнимаясь на локтях и оказываясь совсем близко, лицом к лицу. Видимо, эта игра ему понравилась.
На мгновение Гарри снова взглянул на его острые ключицы, грудь, живот, на татуировки, каких только здесь было больше десятка. Колкие чернильные знаки, символы на белой коже — эта картина завораживала. Так Гарри и сказал:
— Нравится. Завораживает. Я никогда не видел… Только эти, — на ощупь (смотрел он Сириусу в глаза) Гарри коснулся его шеи, а затем пальцем скользнул до яремной впадинки и чуть ниже. — И ещё на руках.
Сириус приобнял его за плечи, потянул на себя и снова откинулся на подушки. Гарри ничего не оставалось, как улечься ему на грудь, уткнуться носом ему в колкую щёку, а стояком — в такой же крепкий стояк. Ощущение ему определённо понравилось, и он попробовал податься бёдрами вперёд. И судя по тому, какой томный вздох сорвался с губ Блэка, понравилось это не одному Гарри.
— Так тебя наколки заинтересовали? Ты бы попросил, я бы показал давным-давно… — глядя Гарри в глаза, он бы не осмелился на такую дерзкую шутку. А вот так, не видя его лица, а только чувствуя на себе тяжесть молодого тела, касаясь губами щеки Гарри, дыша его кожей и волосами, можно было позволить себе пошалить.
— Я хотел. Давно хотел… Сириус… Можно…?
Сириус не сразу понял, что именно спрашивает у него Гарри. Какое разрешение нужно, когда и так ясно — Сириус давно сдался на его милость, сдался совершенно без боя, капитулировал? Белый флаг и принятие всех условий захватчика. Его храбрый мальчик так отчаянно сражался — с другими, и с самим Сириусом — за право быть рядом, что сопротивляться дальше Блэк не мог. Да и, по правде говоря, не хотел. И тут на тебе: «Можно?». Смысл этого «можно» он понял, когда Гарри, совсем ошалевший от похоти, принялся целовать его в шею, иногда пуская в ход зубы.
Гарри не спрашивал разрешения, нет. Он просил Сириуса сделать что-то, но не мог подобрать слов, а может, и осмелиться произнести всё то, чего хотел. Теперь уже Блэк должен был оказаться смелее.
— Ты уверен, детка? — про себя Сириус трусливо молился, чтобы ответ был положительным. — Я могу помочь нам как-то иначе. Ты ляжешь поудобнее, и я…
Сбивчивый шёпот Сириуса был прерван довольно грубо. Гарри просто зажал ему рот ладонью и, чуть приподнявшись, зашептал ему в ухо:
— Нет! Я уверен. Не надо… Не надо иначе.
Он снова толкнулся бёдрами в Сириуса, выбивая из того короткий вздох. Совершенно нечестный приём! И это был конец. Конец просьбам и бестолковым разговорам. Конец терпению Блэка.
***
Прежде Гарри представлял себе секс совершенно иначе. Он думал, что, стоит лавине страсти — неясной гамме чувств — накрыть тебя, думать становится невозможно, а остаются — животная похоть и базовые инстинкты. И хотя, по правде говоря, ни крышесносящей животной похоти, ни лавины страсти он до этого не испытывал, Гарри свято верил, что в его первый раз (с кем бы он ни был) всё будет именно так — быстро, горячо и бездумно. С Сириусом же всё было совершенно иначе.
Пока Сириус медленно, дразня и будто нарочно тяня время, раздевал Гарри, тот прокручивал в голове очень постыдную и сладкую мысль: «Я всегда был — его. И теперь он сделает меня своим окончательно». Принадлежать Сириусу… до чего приятно было об этом думать! Не какому-то незнакомцу, случайному встречному, а собственному крёстному. Гарри был далёк от религии и всей этой дребедени, он не верил в ад с чертями и сковородками, в рай с ангелами и радужным сиянием. Но их с Сириусом связь казалась ему одновременно грешной и святой. Сириус держал его, новорождённого, на руках в церкви, когда эти узы связали их навсегда. И вот, много лет спустя, они, нарушив все мыслимые и немыслимые запреты, прелюбодействуют, будучи больше не в силах притворяться, что связь их — только связь наречённых отца и сына. Гарри дрожит, изгибается, стонет в его руках, уже не сопротивляясь жару, разливающемуся по телу, комкает одеяло, кусает губы. Его тело горит, и пламя это — адское, неумолимое, жжёт его изнутри. А в голове его — хор ангелов…
«Чёрт возьми, должно быть, священник был пьян и что-то напутал. Вместо того, чтобы покрестить меня, он, коварный ублюдок, повенчал нас!» — вот о чём думал Гарри, закидывая ноги Сириусу на плечи и вцепляясь зубами в собственные пальцы. То, что его крёстный творил с ним одними поцелуями, было невыносимо приятно.
Улёгшись между ног Гарри, Сириус медленно, с чувством выцеловывал его грудь, живот, внутреннюю сторону бёдер. А между тем сам Гарри думал о том, как хорошо наконец остаться вдвоём (Кричер, конечно же, не в счёт) в этом большом доме, защищённом всевозможными чарами. Мысль о том, что они с Сириусом наконец могли безнаказанно предаваться разврату, как самые последние грешники, возбуждала так же, как возбуждали прикосновения его губ и языка.
— Сириус… — позвал Гарри, мутным взглядом провожая свои штаны в далёкий путь — с кровати куда-то на пол. — Пожалуйста.
— Потерпи, детка. Так надо, — прошептал тот скорее не самому Гарри, а его члену, который довольно забавно покачивался и подёргивался перед самым носом Сириуса.
Было видно, как сильно мучается его мальчик, и как сильно ему нужна помощь. Сириус поднял на него, румяного и пышущего жаром, глаза. Довольно усмехнулся себе в усы, а затем подмигнул Гарри. Так, как делал это уже сотни раз — и в первую их сознательную встречу, и потом — в дружеском разговоре, за обеденным столом, незаметно для чужих глаз, как делал при встрече и на прощание. И как и тогда, как всякий чёртов раз, теперь у Гарри снова сладко свело низ живота. Его член, капающей смазкой и такой же раскрасневшийся, как и его щеки, снова дёрнулся.
— Ну-ну, детка, — посмеиваясь, шепнул Блэк, касаясь его одним тёплым дыханием. — Терпи, раз уж попросил сделать всё по-взрослому. Или ты не уверен?
Сириус медленно погладил живот Гарри, скользнул ладонью выше, дотронулся до сосков, а затем вернулся обратно, проведя пальцем от середины груди до основания его члена. Вместо согласия с губ Гарри сорвался жалобный стон. Затем он всё-таки кивнул.
— Или, может, ты хочешь «по-взрослому», но по-другому? — от возбуждения глаза Блэка казались совсем тёмными — зрачки были расширены.
Тогда Гарри не понял, что именно предлагал ему Сириус. Он, неспособный понять смысл сказанного, только и мог что заторможенно моргать. По-другому? Что это вообще значило?
Только потом, уже на следующее утро, мучаясь от сладкой, ноющей боли в пояснице и заднице, до Гарри дошло: Сириус просто-напросто хотел пожалеть его и предлагал ему в первый их раз побыть «сверху».
— Я не понимаю. Пожалуйста! Сириус, ну, пожалуйста. Выеби меня, прошу! Или… Сделай что-нибудь, мать твою! — захныкал Гарри.
Он сделал попытку дотронуться до себя, но Сириус ловко перехватил его запястье и отвёл руку в сторону. Гарри сам не ожидал, что когда-то произнесёт такое, что попросит крёстного об этом, но похоть совсем затмила ему разум.
— Мда-а… — усмешка Блэка одновременно сердила и очаровывала. — Перед этим тебя нужно угомонить.
Сириус, видимо, наконец поняв, насколько его мальчик серьёзен в своих намерениях, всё же сжалился над ним. Сжалился и поцеловал туда, куда Гарри хотелось. Приник губами к головке, лизнул, обхватил губами, заставил всхлипнуть, выгнуться, упереться пятками в постель, спихивая одеяло на пол. Ещё немного — и Гарри бы вцепился ему в волосы, заставил бы его взять в рот поглубже. Но Сириус сделал это сам, заглотил целиком, носом ткнулся в короткие кудряшки внизу гарриного живота и замер так, вслушиваясь в его тяжёлое дыхание, ладонями оглаживая напрягшиеся бёдра и дыша через нос.
Гарри казалось, что его сознание плавилось от такого контраста ощущений — горячий язык Сириуса, нежные губы, иногда — прикосновения зубов, добавлявшие остроты. Кудри Блэка, закрывавшие ему лицо, ласкали живот Гарри, и эта щекотка вызывала мурашки.
Надолго его не хватило. Впустив пальцы Сириусу в волосы и крепко держа того на месте, Гарри стал сам подаваться вперёд. Сначала медленно, затем быстрее и быстрее. Перед глазами всё плыло, сердце билось, как сумасшедшее. В тот момент ему было всё равно и на то, что Сириусу, возможно, было тяжело дышать, и на ту силу, с которой его член входил в его горло.
Блэк не сопротивлялся. Боль от крепкой хватки Гарри была ничтожна по сравнению с блаженством, охватившим его. Ради стонов этого мальчишки, таких сладких и любимых, ради его удовольствия Сириус мог вытерпеть что угодно. Тем более, что терпеть ему оставалось совсем недолго.
В тот момент, когда Гарри накрыло первой волной оргазма, время для него словно застыло. Он ничего не видел, ничего не слышал, не чувствовал ни рук, ни ног. Он не понимал, ни где он, ни с кем, ни кто он такой. Всё, что осталось — невыносимое, сжигающее его дотла блаженство. Это было слишком — слишком оглушающе, слишком неумолимо, слишком прекрасно. Затем пришла вторая волна, третья, четвёртая. Гарри трясло в кромешной темноте. В наступившей тишине он не слышал собственных стонов — громких, почти что переходящих в крики.
Его ноги ещё подрагивали, когда Сириус перевернул его, обессиленного и парализованного негой, на живот. Горячие, сухие ладони прошлись по его спине вверх и вниз, растирая мышцы. Ощущение собственного тела медленно возвращались. Уткнутый лицом в одеяло, со съехавшими набок очками, ноющим от напряжения прессом, он тихо втягивал в себя воздух и ждал, пока сердцебиение успокоится.
— Живой? — прошептал Сириус ему на ухо, наклонившись так, что его волосы щекотнули Гарри по плечу и погладили по шее.
— Я не знаю. Мне кажется, я умер… И я в раю, — отозвался тот, ощущая, как по спине бегут мурашки. Его голос был хриплым, горло саднило. Видимо, Гарри выражал своё удовольствие громче, чем ему казалось.
Сзади послышался довольный и будто бы смущённый смех. Гарри поправил очки и обернулся, чтобы посмотреть на столь редкое явление — смущённого Сириуса. А посмотреть было на что. Глаза — шальные, голодные и всё ещё удивлённые. На щеках проступил румянец, губы, припухшие и раскрасневшиеся, блестели. Волосы — настоящее воронье гнездо. Вчера Сириуса таскала за них миссис Уизли, сегодня же в них хорошенько вцепился сам Гарри.
— А теперь, когда ты успокоился, давай поколдуем над тобой. И я задам тебе пару вопросов, — хрипло шепнул Сириус, облизываясь, и потянулся к прикроватной тумбочке за палочкой.
***
Вопрос за вопросом (спрашивал Сириус и о том, чем уже Гарри успел позаниматься наедине с самим собой, и о том, чем бы он хотел позаниматься вдвоём), касание за касанием, и вот Гарри уже лежал поперёк кровати — под бёдрами высокая пуховая подушка, во рту — его собственные пальцы, а в заднице…
— Ты хочешь сказать, что большинство волшебных палочек…? — пробормотал Гарри, ощущая, как ребристая поверхность слегка проходится по входу. Мышцы ещё не были растянуты.
— Побывало у кого-то в заднице? Вряд ли большинство. Не все такие развратники, как мы… — довольно промычал Сириус. — Суперфлуа Эванескат!
Гарри ощутил, как холодок пробежал по его внутренностям, затем щекотное чувство исчезло, следом за ним исчезла и палочка. Он не стал спрашивать, что это было за заклинание. Схожесть с Эванеско наталкивала на определённые мысли.
— Я теперь не смогу смотреть на них спокойно, — он попробовал пошутить, но ощущение тёплых, смазанных пальцев, лишило его желания шутить дальше. Сириус ласково поглаживал вход, давая ему привыкнуть, и Гарри вспыхнул, представляя, как он выглядит со стороны.
Честное гриффиндорское, он не планировал плакать. Но слёзы текли из глаз сами собой. И нет, дело было не в боли (боли не было вообще), дело было в стыде, странном чувстве лёгкости и иррациональном, непонятном желании до упора насадиться на пальцы Сириуса, начать умолять его, отдаться ему, принять его в себя. Гарри чувствовал себя раскрытым, распахнутым, беспомощным. Он чувствовал: что-то в нём сломалось. Что-то, что мешало ему прежде, что стеной стояло между ним и Сириусом, ним и самим собой.
Гарри уткнулся лицом в одеяло, пытаясь утереть эти неправильные, радостные слёзы. Ведь Сириус мог подумать, что сделал ему больно, когда на самом деле Гарри было чертовски хорошо.
Сначала палец был один, затем (спасибо очередному заклинанию, расслабляющему мышцы), к нему добавился второй. Ещё пара минут — и вот Гарри уже сам подавался назад, подмахивал, не сдерживая всхлипов и стонов. А пальцев-то уже было целых три.
— Не больно? — прошептал Блэк куда-то между гарриных лопаток, оставил лёгкий поцелуй на солёной, покрытой испариной коже, собрал губами капельки пота, лизнул.
Гарри только и смог, что заторможенно помотать головой и тяжело вздохнуть. Вместо боли было жжение — оно то нарастало, то исчезало. И хотя пальцы Сириуса касались только хорошо смазанного входа и стеночек, это тёплое, вязкое жжение отдавалось где-то дальше, совсем внутри. Тепло расходилось приятными волнами, совсем не похожими на то острое, болезненное наслаждение, которое заставило Гарри кричать четверть часа назад.
Выдержке Сириуса можно было позавидовать. Он, казалось, совершенно не обращал внимания на собственное возбуждение. Всё, что его сейчас занимало — процесс подготовки Гарри. Ещё один палец, мягкие, плавные движения, правильный угол, ещё немного смазки (он уже который раз поблагодарил оставшегося анонимным изобретателя смазочных чар) и мно-ого терпения. Сириус ждал знака. И дождался. Гарри стало мало четырёх. Он, чёртов маленький похотливец, пошло повёл бёдрами, приподнялся, подтянул к себе колени и в тот момент, когда Сириус уже собирался вытащить из него пальцы, сжал его внутренними мышцами. Всхлипнул, качнулся назад… и сел на них до упора. Член Блэка в очередной раз болезненно дёрнулся. Терпеть дальше он не мог.
— На выдохе… — это было всё, что прошептал Сириус, вдавив его собой в треклятую подушку.
Его кудри рассыпались по плечам Гарри, пальцы — всё ещё влажные и блестящие от смазки, сжали гаррино правое запястье. Второй рукой Блэк надавил ему на поясницу, заставляя прогнуться ещё сильнее. Гарри вдохнул, задержал дыхание на пару секунд. И выдохнул…
