Ненависть упивается любовью.

Выхода не находила, пряталась в ванной. — Знакомься, это моя девушка, Алина Романова. — слова эхом звенели в голове Евы. Вот. Перед ней стоит та самая Алина. Невысокая красавица с холодными голубыми глазами. С застывшим удивлением на лице, а после ненавистью. Бровь слегка дернулась вверх, изображая подобие на изгиб. Темные волосы, в творческом беспорядке, которые так и хотелось растрепать ещё больше. Сердце блондинки замерло. Она обещала приехать. Обещала приехать ещё раньше. Но она решила просто забыть все. Забыть все навсегда. Перестать думать о ней. И она перестала. И она забыла. Казалось бы, навсегда, перечеркивая все воспоминания. И она перечеркнула. Она начала жизнь заново. Она нашла родственную душу, Олесю. Или подобие на свою любовь. На свою настоящую любовь. И вдруг все рушится. Вновь появляется эта Алина, которая одним движением сводит весь разум с ума. Заставляет умирать от желания и рыдать от боли. — Какого черта? — только и сорвалось с уст брюнетки. «И голос такой же. Бархатистый..» — горько усмехнулась Ева, подумав про себя и поправила свои волосы. — Ева? Ты почему молчишь? — удивилась Саша, или Маша, кареглазая их блять не различает. Она молчала. Долго. Молча смотрела на стоящую Алину. И горько усмехалась. — Ева. — девушка ощутила легкий толчок от рыжего. Блондинка протирает глаза и смеётся. Смеётся громко, очень громко. Заливисто, опрокидывая голову назад. — Твоя девушка? — смех перерастал в истерический. Она все смеялась, глядя на Василису и Алину. Переводя взгляд с обеих. Она смеялась. Смеялась, что бы не разрыдаться. Не расплакаться. Что бы сделать вид, что ей плевать. — Да, это моя малышка. — сухо ответила Романова, чем вызвала очередную волну смеха. — Господи, что за дурдом. — наконец-то, после дикого хохота, успокоилась Миллер. — Миллер, что смешного было? — нахмурилась Василиса. — Пожалуй, я пойду, Василиса. Боюсь, кое-кто мне не рад, как раньше? — рассмеялась блондинка и встала со своего места. — А как раньше уже не бывает. — грубым голосом ответила брюнетка. — Да что ты говоришь? — Миллер повернулась к девушке, а после подошла к ней. — Разве нужно возвращаться в то гнусное прошлое? — безразлично говорила Алина, — В то дерьмовое время? Как вспомню, чувствую, что мне омерзительно просто стоять рядом с тобой. И это было ударом под дых. — Да, ты права. — сразу же согласилась кареглазая и улыбнулась, а после обогнула обеих девушек и направилась к выходу. По её щекам уже бежали слёзы, а позади, сквозь громкую музыку, она слышала шаги и сбивчивое дыхание. Выскочив на тёмную улицу, девушка почувствовала толчок в спину и обернулась. Они стояли на расстоянии двух метров, глядя друг на друга. Обе разъяренные. Обе злые. Обе разбитые. — Зачем ты сюда приехала? — сразу повысила тон Алина, с желанием выяснить все у бывшей. Да, у бывшей. — Захотела. — улыбнулась, вытирая слёзы, Ева. — Кому ты пиздишь? Нахуя. Ты. Сюда. Приехала? — четко выговорила каждое слово Романова и сжала кулаки от злости. — Надо было мне сюда приехать. Что ты ко мне пристала? — с вызовом ответила кареглазая, — Вали к своей девушке. — Ой, ты ещё и ревнуешь? Ты хоть понимаешь, что между нами все кончено? Ты это понимаешь? Зачем ты приехала? — брюнетка не останавливалась. — Я не ревную, что ты за бред несёшь? — яро отвечала блондинка. — Между нами ничего уже не будет, можешь возвращаться в свою чёртову Москву. — грубо и резко сказала голубоглазая. Миллер застыла, буквально на секунду. — Я приехала сюда.. — девушка растягивает свои губы в гадкой улыбке, — Не ради тебя. И она сделала ответный удар. — Проваливай просто из моей жизни. Я тебя видеть не хочу. — сухо выплюнула Романова и развернулась, направляясь обратно в клуб. — Я рада. — усмехнулась Ева, разворачиваясь и направляясь к общежитию. Её полностью пробил озноб и злость. Все было как тогда. Она вновь вся разбита, морально. — Тебя никто не полюбит. — рассмеялась женщина, глядя на связанную девчонку. На, когда-то бывшую, принцессу. Самую настоящую принцессу воплоти. — Мама.. Это такая игра? — в слезах удивлялась девочка, пытаясь выпутаться из канатной веревки. Крепкая верёвка натирала запястья, прямо до крови, чуть ли не до вен. Кровь стекала по пальцам и капала на пол. — Мамочка, мне больно, развяжи. — кричала девочка, глотая слёзы. — Тебя никто не должен любить. Ты угробила всю мою жизнь. Тебя будут предавать. Всегда. Ты останешься одна с разбитым корытом на берегу моря. — сумасшедшая только и смеялась, глядя на свою дочь. Женщина избивала ребёнка, смеялась и упрекала во всех смертных грехах. Ей нравилось смотреть на эту девчонку, которая страдает так же, как она, когда её муж убивал себя на её же глазах. Это все из-за Евы. Если бы она тогда не согласилась сыграть в игру, то они были бы все вместе. Счастливы. Но она испортила её жизнь, значит её мать испортит ей жизнь. — Мама! Мама! — кричала девочка, чувствуя, как осколок бутылку впивается ей в вены от рук её матери. Её собственной матери. — Ты умрешь никчёмной. Одинокой сукой. — в ребёнка летит мусор. Очередные удары до тех пор, пока кто-то не заходит в комнату. Мужчина, пьяный. — Брось её и пойдём, тебя уже все заждались. — улыбнулся он и вышел из комнаты. — Да, милый! — крикнула женщина в ответ и взглянула на девочку. Мать Евы покидает комнату, оставляя связанную принцессу на стуле. Оставляя её одну, наедине с болью и слезами. Кое как девочка сумела выбраться из переплетений и достала осколок из вен. Если бы она не успела, ещё бы пару минут и она бы была мертва. Девочка оторвала ткань своего платья и перевязал себе руку, не обрабатывая ничем. Ледяные карие глаза смотрели в окно. В голове возникала мысль умереть, но девочка отвернулась от окна и попыталась уснуть на полу, лишь бы не чувствовать ноющую боль в руке. И в голове Евы были мысли, лишь бы не проснуться. Ева прошла в свою комнату и легла на кровать, с мыслями об Алине. С мыслями о том, что все дерьмово.

***

Брюнетка зашла в клуб в ярости. Она не хотела видеть Василису, с помощью которой еле еле смогла забыть прошлые отношения. Подойдя к столику, она сразу схватила бутылку алкоголя и попыталась управиться с ней залпом. — Алина, что случилось? — мило спрашивает Василиса. Романова впервые замечает, как её стал раздражать этот писк. Её голос слишком высокий, по сравнению с голосом Миллер. И противный. — Ничего. Просто хочу выпить. — кое как ответила девушка и пригубила алкоголь. — Успокойся. Давай расслабимся. — рыжая обняла её и поцеловала в шею. Алина впервые заметила, как ей неприятно от этих умелых поцелуев. Неприятно от этих ебанных рук. Неприятно от прикосновений. Неприятно даже от запаха сирени. Она не пахнет ванилью. Она не Ева Миллер.