Аль-труизм

      — Слушай, Эсме…        — М-м?        — Я не то, чтобы очень уж против…        — М-м-м?        — Но ты не считаешь… ну… странновато это как-то.       Матушка Ветровоск наконец откусила нитку и бросила краткий взгляд во дворик. Светало. Призрачные клочья утреннего тумана вились вокруг высокой мощной фигуры, двигающейся с тяжеловатой грацией уверенного в себе крупного хищника. Фигура только что закончила складывать поленницу и теперь увлеченно пропалывала грядки с матушкиными травами, безжалостно расправляясь с сорняками.        — Ничуть, Гита. — отрезала матушка. — И вообще, чем пялиться в окно, расправила бы получше плащ. Мне нужно заштопать ещё вон ту дырку.

***

А теперь заставим барабан Времени вращаться в обратную сторону. День назад. Два дня назад. Три… Стоп.       Представим, что вы в кинотеатре. Медленно гаснет свет, зажигается экран и сейчас, под торжественную музыку, мимо вас неторопливо проплывает А’Туин — великая черепаха — на чьей спине покоится Плоский Мир. Если вы посмотрите чуть правее и много-много выше его затылка, то увидите крохотную серебристо-алую искорку. Кажется, что она спускается на Диск плавно и неторопливо, словно пушинка, подхваченная дуновением ветерка, но на самом деле, она мчится с сумасшедшей скоростью. Вот она с резким свистом пролетает над Пупземельем, разогреваясь, по мере вхождения в плотные слои атмосферы и сверкая всеми оттенками раскаляющегося металла. Минует Кори Челести — самую высокую гору Диска — обитель богов. И, наконец, прочертив пологую кривую на ночном небосводе, исчезает где-то в районе мирно дремлющих Овцепикских гор.       Мы могли бы сказать, что мир содрогнулся, когда несколько сотен фунтов пышущей жаром стали, прибывших из совершенно иного измерения, с рёвом и шипением врезались в снежный покров на одном из склонов и почти сразу же утонули в нём, словно уголёк в сугробе, оставив на поверхности человекообразную дыру. Эти слова несомненно, придали бы истории должный вес и, возможно, даже как-то на неё повлияли. Но мир не содрогнулся. По правде сказать, он почти ничего не заметил.       Мягко взмахивая крыльями, сова бесшумной тенью скользила меж ветвей. Она пронеслась над круглой, как блюдце (и почти такой же крошечной) поляной и опустилась на сук. В клюве у нее была мышь. Сова собиралась плотно закусить перед дневным сном.       — Я ищу человека.       Голос был задумчивый, глубокий, с легкой хрипотцой. Сова заглотила мышь и уставилась на кого-то высокого, серебристо поблёскивающего в лунном свете, а потом снялась со своего места и торопливо скользнула в чащу. Ей приходилось и раньше видеть людей — в основном лесорубов или охотников, но ни у одного охотника или лесоруба, которым случалось ночевать в чаще, глаза не излучали явственного алого сияния.