Жажда

      Поездка заняла весь день и выдалась не такой уж плохой, хотя колючие снежинки, влетающие в лицо на большой скорости – удовольствие ниже среднего. Хотя, кого я обманываю? Последние полчаса наперегонки с ветром в снегопад были ужасны, и я спрыгиваю с аэросаней, благодаря раскинувшееся надо мной вечернее небо Аляски за то, что путешествие почти окончено. Спрыгиваю так резво, что не впечатываюсь в ближайшее дерево лишь благодаря Мейси – она с озорной улыбкой проворно ловит меня за плечо.       Рассыпчатый снег разлетается под сапогами, когда я подпрыгиваю, чтобы вернуть онемевшим ногам чувствительность. Через пару попыток невидимые иголочки прошивают стопы, и я втягиваю холодный воздух сквозь сжатые зубы. Успеваю лишь оглянуться – конечно, именно в этот момент водитель давит на газ, и аэросани срываются с места, обдавая меня мелкой снежной россыпью. На мое недовольное фырканье Мейси хихикает и указывает за мою спину.       – Добро пожаловать в Академию, Лили, – улыбается она, я покорно оборачиваюсь. Ни малейшей радости не испытываю, глядя на множество огней в отдалении, скрытых мелким снегопадом и окружающими нас деревьями. Сейчас камин, плед и горячий шоколад кажутся пределом мечтаний.       – Это твоя Академия? – лениво интересуюсь, впрочем, совершенно равнодушно. Кузина встряхивает короткими ярко-голубыми кудряшками и цокает языком.       – Наша. Это наша Академия Катмер, да. Идти минут десять.       Мейси внимательно смотрит на меня, я лишь пожимаю плечами и кутаюсь в пальто, встряхиваю головой, чтобы прикрыть замерзшие щеки русыми локонами. Минутой больше, минутой меньше – я все равно уже не чувствую пальцев ног и задубевшего носа. С сожалением понимаю, что шарф оставила в сумке.       Шарф! Мои вещи!       Меня осеняет так резко, что я срываюсь с места и не убегаю вслед за аэросанями только благодаря Мейси – она тянет меня назад и настороженно вглядывается мне в лицо.       – Ты… нормально себя чувствуешь? Нам надо в другую сторону, – немного нервно спрашивает она, не выпуская моего локтя.       – Мои вещи остались там! – машу рукой в ту сторону снежного леса, где скрылся транспорт.       – И что? Купишь новые! – Мейси закатывает глаза, а я чувствую, как мое лицо вытягивается. – Шучу, не паникуй! Видела бы ты свою физиономию, – она улыбается настолько лучезарно, что сердиться на нее становится так же невозможно, как обижаться на пингвина. – Твои вещи доставят в Академию в целости и…       Нетерпеливо киваю, позволяя Мейси отбуксировать меня ближе к огням. Чем дольше мы идем, тем шире распахиваю глаза. То, что было похоже на неясные огни при ближайшем рассмотрении оказывается ни много ни мало замком. Каменным, темным, со шпилями на многочисленных башнях, с подсвеченными изнутри арочными окнами и огромными двухстворчатыми деревянными дверьми. Прямо-таки Хогвартс.       – Я попала в фильм ужасов. Или в сюрреалистичную картину, – на удивление спокойно констатирую я, разглядывая негостеприимные темные стены. Неуютная холодная ночь только усиливает зловещее впечатление. Хоть рва нет и огнедышащего дракона в качестве охраны, на том спасибо.       – Я уже и забыла, как стремно он выглядит, когда ты тут впервые, – ухмыляется Мейси и тянет меня к широкой каменной лестнице, припорошенной снегом. Видимо, сказываются впечатления целого дня в дороге, но в голове становится неожиданно легко, и отчего-то с каждой ступенькой мир кружится все сильнее. Мейси как-то не так читает выражение моего лица, потому что довольно смеется. – Я же говорила, что тебе понравится!       По ощущениям, мое лицо выражает все что угодно, кроме радости, но нахожу в себе силы кивнуть и улыбнуться. В конце концов, кузина составила мне компанию в непростом путешествии и не виновата, что я мечтаю закопаться в сугроб и сделать вид, что меня тут нет.       – Это действительно не так плохо, как я представляла. – Куда хуже, ну да ладно. – Да и места довольно живописные. – Мейси скептично оглядывает пустынное снежное поле с одной стороны и темный лес с другой. Я пожимаю плечами. – В любом случае, это новое начало. То, что мне нужно, наверное, – против воли в голос проскальзывает тоскливая нотка.       – Во-от, разве можно для этого найти место лучше, чем реальный дворец? – Мейси не акцентирует внимание на моем тоне, за что я ей искренне благодарна. Замираю на середине лестницы, глядя на массивные двери темного дерева. Единственное освещение просторного крыльца – уютный свет из полукруглого окна над дверьми. Стекло украшено по краям изящными черными завитками, а в середине – большим черным кругом, в центре которого красуется изящное нечто, похожее на четырехконечную снежинку. Пока разглядываю узор, понимаю, что дышать становится неестественно тяжело. Как сквозь вату слышу неожиданно тоскливый голос Мейси: – Это все высота над уровнем моря. Начнешь привыкать через пару дней в лучшем случае.       Не хочу думать, сколько акклиматизация займет в худшем случае, но, конечно, именно это приходит на ум, и мне становится дурно. Я и так высоты боюсь, а тут еще это…       Приходится закрыть глаза, чтобы подавить зарождающуюся паническую атаку. Под закрытыми веками мигают желтые огни. Вдох, еще один. Медленней. Еще один. Спокойней. Как учил доктор Блейк.       Незаметно, но неумолимо сознание захватывается воспоминаниями терапии. Доктор Блейк проводил со мной слишком много времени после смерти родителей. Это его работа, и, наверное, он помог мне. Я этого совершенно не ощущаю, но его грустный голос звучит в ушах, будто доктор стоит за спиной.       Глубокий вдох.       Не концентрируйся на потере.       Время поможет.       Погружаюсь в себя так глубоко, что в себя прихожу не сразу – Мейси трясет меня за плечо.       – Лили, что случилось? Ты в порядке?       Когда открываю глаза, первое, что приходит на ум – что кузина похожа на одуванчик, только не белый, а голубой. Определенно, с воздухом что-то не так. Я как будто выпила лишку.       – Практикуюсь на случай, если снова будет нечем дышать, – выдавливаю я и делаю еще один глубокий вдох. Легкие наполняются холодом, и это немного отрезвляет. – Мне надо привыкать жить на такой высоте.       Мейси сочувствующе кивает, я кривлю губы. Она, очевидно, думает, что я хлопнусь в обморок? Не лучший способ появиться в новой школе. Мейси шустро преодолевает оставшиеся ступеньки и тянется к массивному кольцу в пасти льва на двери. От рассматривания замысловатой ручки меня отвлекает что-то мимолетное – импульсивно вскидываю голову как раз в момент, когда в одном из окон самой высокой башни моргает красно-оранжевое нечто. Как пламя. Вглядываюсь внимательней. Кажется, различаю красный пиджак и освещенную огнем щеку.       – Готова начать новую жизнь?       Звонкий голос Мейси выбивает из созерцания, невольно отвожу взгляд от потемневшего окна. Не сразу нахожусь с ответом.       – Д-да, разумеется.       Быстро поднимаюсь на крыльцо, усиленно игнорирую вертящийся вокруг мир. В Сан-Диего я никогда не беспокоилась о таких вещах, как высотная болезнь.       Дверь открывается неожиданно тихо – никакого зловещего скрипа, и сразу мне в лицо бьет теплым потоком воздуха.       – Пресвятые духи… – восклицаю я. Не знаю, чего я ожидала, но уж точно не холла, достойного королевского дворца. Мейси за руку тащит меня вперед и отпускает только у подножия еще одной лестницы, покрытой благородным красным ковром. Лестница заканчивается широким холлом, коридорами, ведущими налево и направо, а прямо расположена огромная арка. Разглядываю шикарный интерьер, витражные окна, люстру (золотую?), канделябры…       – Электричества тут не нашлось? – потрясенно выдыхаю, захваченная каким-то безумным количеством свечей. Уютный свет обволакивает множество гобеленов, а непередаваемой приятный треск огня в камине даже на расстоянии заполняет приятной теплотой. Как к магниту, иду туда, но резко замираю. – Что за… Стекло? Или драгоценные камни? В какой нормальной школе будут делать подобное?! Немыслимо!       В камнях камина действительно что-то сверкает сине-зелеными переливами, как будто в них заточили драгоценности, оставив неровные края переливаться в свете пламени.       – Это шок, – Мейси понимающе похлопывает меня по плечу.       – Или галлюцинации. Это место нереально. – Мой голос не передает ни радости, ни ужаса – я сама не понимаю, что испытываю. Слишком много всего сразу, будто я попала в сказку, в какую-то волшебную страну. Но только в моей сказке нет счастливого конца, это я знаю наверняка.       – Хочешь увидеть больше?       Мейси тащит меня по лестнице наверх и через ту самую арку. Мои ноги переступают, как чужие, плохо гнущиеся палки, пока мы минуем коридор. Теперь меня больше напрягают не каменные стены и свечи, а студенты. Чем дальше идем, тем их больше, и все неприятно внимательно разглядывают меня, заставляя неуютно кутаться в пальто.       Мейси приводит меня в комнату вроде общей гостиной. На кофейном столике уютно расположилась коробка от пиццы и два открытых ноутбука. Так электричество тут все же есть? И пицца! Это определенно хорошая новость. Мейси останавливается около спинки бордового дивана и пытается высвободить свои пальцы из моей мертвой хватки. Не помню, чтобы я брала ее за руку – сразу же отпускаю, будто обожглась. Тут тоже студенты, и все, как один, впиваются в нас с Мейси настороженными взглядами, которые скручивают мой живот ужасом и дискомфортом.       – Мейси? – шепчу и нервно отворачиваюсь от ребят. – Не знаю, куда ты меня ведешь, но, может, есть другой путь? Более… безлюдный?       – О, не волнуйся о них, – Мейси беспечно машет рукой на рассредоточенную по комнате толпу. – Они просто интересуются новенькой.       Я совершенно не хочу, чтобы мной интересовались.       Мейси ведет меня дальше, но мои надежды не оправдываются: в следующей комнате тоже люди, но их гораздо меньше, и я более-менее свободно вдыхаю. Это помещение освещено куда меньше, две лестницы ведут наверх и вниз, а я стою ровно посередине – около витражных окон.       – Ты пока осмотрись, а я позову папу. Он хотел увидеть тебя сразу, как ты приедешь, – щебечет Мейси и стягивает нежно-розовый пуховик. Я киваю, и Мейси упархивает через дальнюю дверь, оставляя меня в уютном полумраке.       Нервно чешу ладони, оглядываясь. Цветные стекла в трех высоких окнах тускло блестят, я неспеша прохожу мимо и натыкаюсь на кресло около шахматной доски. От нечего делать подхожу ближе и наклоняюсь к бело-черным квадратам. Фигуры стоят на своих местах, слабо переливаясь в свете огней с ближайшего канделябра – они не белые и черные, а серебряные и золотые. Мое внимание привлекают необычные формы фигур, и я шире распахиваю глаза. То, что должно быть ладьей, на самом деле является вампиром. По крайней мере, именно так я представляю Дракулу – плащ с высоким воротником, тонкие пряди челки спадают на хищное красивое лицо. Фигура сделана с потрясающим мастерством. Не менее прекрасная королева с остроконечной короной стоит на пьедестале, сцепив руки перед собой – величественная и холодная.       Но мое внимание привлекает дракон, я беру неожиданно тяжелую фигуру. Изящные изогнутые рога переливаются расплавленным золотом, сложенные крылья, кажется, готовы распахнуться и укрыть собой фигуры по бокам. Глаза настолько реалистичны, что я невольно вглядываюсь в затемненные углубления зрачков. Даже посещает дикая, немного наркоманская мысль, что я бы не отказалась от такого дракона. Настоящего. А еще я понимаю, что при всем своем равнодушии к шахматам, я бы хотела сыграть сейчас. Разглядывание мельчайших деталей настолько захватывает, что я подскакиваю и роняю дракона от раздавшегося сзади голоса:       – На твоем месте я был бы осторожнее. Он очень скверно кусается.       Резко оборачиваюсь, от испуга сердце грохочет где-то в животе. И ловлю свой вскрик в горле – кто-то стоит почти вплотную ко мне. Парень смотрит на меня таким жутким и уверенным взглядом, что я ощущаю себя под прицелом лазеров. Приходится запрокинуть голову, чтобы вглядеться в его высокие скулы, поджатые губы. И глаза – такие темные, что не могу различить зрачков. От прямого взгляда становится неуютно, но заставляю себя не отводить глаза. У парня это вызывает едва заметную кривую ухмылку. Я нервно прочищаю горло.       – Кто скверно кусается?       Незнакомец наклоняется. Инстинктивно отклоняюсь назад, ловя сумасшедшую мысль, что он собирается меня поцеловать. Но он всего лишь берет фигуру дракона около моей руки.       – Он.       – М… Шахматная фигура? – неловко уточняю, чувствуя себя идиоткой.       – Что не так? – парень вскидывает бровь, пересеченную прямым шрамом, я на несколько секунд замолкаю, ища хоть какой-нибудь ответ, кроме того, что парень явно не здоров.       – Ты всегда думаешь, что твои игрушки будут кусаться? – не могу сдержать издевки. – Потому что, если так, тебе надо обратиться к специалисту.       И без того едва заметная улыбка испаряется, парень опасно щурится, и я жалею, что вообще открыла рот. Он долго сверлит меня ничего не выражающим взглядом, а потом вдруг медленно, по слову, выговаривает:       – И в небе и в аду сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио.       Исправляю на автомате, даже не успевая осознать:       – Земле. – Парень вопросительно вскидывает бровь, я пожимаю плечом. – Правильная цитата: «и в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио».       – Неужели? Моя версия мне нравится больше, – едва уловимая улыбка возвращается на его лицо, но я не могу понять его выражения.       – Типичный парень, – фыркаю я, дерзостью удивляю даже саму себя.       – Во мне нет абсолютно ничего типичного, – цедит он. И что мне ответить на это? Нервно облизываю пересохшие губы.       – Мне надо идти.       Не знаю, куда, но ничего больше на ум не пришло. Очень умно… Парень кивает.       – Да, надо. Иди. Дверь там, – и указывает на холл, откуда я пришла несколькими минутами ранее. Такое неприкрытое хамство застает врасплох, я зло поджимаю губы.       – И что, тебя беспокоит, что я не найду выход?       Он до обидного безразлично пожимает плечами. Как будто я ждала чего-то иного.       – Единственное, что меня беспокоит, это что ты вообще приехала. И будет беспокоить, пока ты не уедешь туда, откуда прибыла. – Холодное недовольство неприятно бьет куда-то под солнечное сплетение, я даже не нахожусь с ответом, лишь очумело открываю рот. Парень все так же холодно продолжает: – Я предупреждал твоего дядю, что тут ты не будешь в безопасности, но, очевидно, он не слишком дорожит тобой.       Да как он смеет?! Запоздало проснувшаяся злость сжигает все остатки неуверенности. Кем этот индюк себя возомнил? Впервые замечаю за собой желание грубо оттолкнуть парня – обычно я против насилия. Я вскидываю подбородок и цежу сквозь зубы:       – Кто ты вообще такой? Нежелательный тип Катмер, ошивающийся в ночных коридорах без дела?       – Нежелательный? – очень медленно повторяет парень, наклоняясь к моему лицу. При всем желании спрятаться за ладонями упрямо встречаю его пренебрежительный взгляд. – Поверь мне, это – самое любезное приглашение из всех, которые ты тут получишь.       Я недовольно взмахиваю руками, прежде чем упереть их в бока.       – Неужели? Большое приветствие на Аляске проходит именно так?       – Скорее, приветствие в преисподнюю. Теперь пошла вон. – Последние слова он почти рычит, а я снова раскрываю рот, задыхаясь от ярости и стука сердца в горле. Сдерживаемый гнев взрывается в солнечном сплетении, и я улетаю куда-то к стратосфере.       – Тебе обязательно быть таким придурком? И как с таким поведением тебя еще не послали в задницу?       И, черт, от молчаливого шока на его лице я готова замурлыкать. Так-то! Но моя радость сразу смывается разочарованием – парень быстро приходит в себя и ехидно кривит губы, прежде чем нанести ответный удар:       – Если это все, на что ты способна, то я делаю ставку, что ты продержишься тут не больше одного часа.       – Прежде чем?.. – настороженно уточняю я.       – Прежде чем что-то сожрет тебя.       И то, что могло бы быть улыбкой, выглядит не лучше кровожадного оскала. И, хоть он не сказал это, я отчетливо слышу в конце слово «очевидно». Это бесит еще больше.       – Серьезно? Так ты решил меня напугать? – я коротко смеюсь, прежде чем оскалиться и воинственно податься вперед. – Так чего ты ждешь? Укусишь меня первым?       Парень оценивающе оглядывает меня с макушки до носков сапог, прежде чем качнуть головой.       – Хм, я так не думаю. Ты не сойдешь даже на закуску. – После этого убийственного заявления парень делает шаг ко мне и встает почти вплотную, я забываю, как дышать, а он наклоняется ниже, пока я не чувствую, как его дыхание колышет прядь волос у моего уха. – Разве что на быстрый перекус.       Я слышу издевку в его шепоте и перестаю что-либо понимать. И вдруг он щелкает зубами – инстинктивно вздрагиваю и резко выдыхаю то ли от испуга, то ли от горячей волны непонятно чего по пояснице. Нервно оглядываюсь, но, к моему удивлению, никто на нас не сморит, как будто весь интерес последних минут ко мне исчез, и все смотрят куда угодно, только не в моем направлении. Честно не знаю, радоваться или нет, учитывая обстоятельства. Точнее одно, нависшее надо мной обстоятельство, чьего имени я даже не знаю. Что он за чудовище, что на него боятся даже взглянуть?       Приходится встряхнуть головой и сделать шаг назад, чтобы хоть как-то вернуть контроль над ситуацией в свои руки. Дуэль взглядов продолжается, и я уже из принципа не хочу опускать глаза.       – Знаешь что? Тебе не обязательно быть со мной таким г…       – Не говори мне, каким я должен быть, – грубо перебивает парень. – Ты понятия не имеешь, во что ввязалась, приехав сюда. И что ты делаешь прямо сейчас.       Угроза? Мне не показалось? Вспыхиваю и говорю ровно противоположное тому, что чувствую:       – Я тебя не боюсь. Не пытайся меня напугать. Я справлюсь со всем, что ваша Аляска и Академия преподнесут.       Парень делает еще шаг ко мне – последний, чтобы бесцеремонно вторгнуться в мое личное пространство и наполнить мои ноздри на удивление приятным свежим запахом грозы. Это бьет по мозгам, как никотин, и я беззащитно отступаю до тех пор, пока не упираюсь спиной в колонну, а он беспощадно наступает. Сердце начинает стучать неистово, словно птица бьется в клетке. Собственные частые выдохи обжигают пересохшие губы.       – Отойди. – Не знаю, не услышал он меня или сделал вид, но делает он точно противоположное – наклоняется и выдыхает в район моей щеки. Мне хочется скулить от безысходности – не могу заставить себя оттолкнуть нахала. Или не хочу, потому что трепет по всему телу до ужаса приятен. – Ч-что ты делаешь?       Он сперва не отвечает, и я готова переспросить, когда он отклоняется, давая мне вдохнуть что-то, кроме свежего запаха грозы и мокрой листвы, и поднимает зажатую в кулак золотую фигуру дракона.       – Ты – та, кто захотел увидеть чудовищ.       – Драконы – не чудовища, это грубо. Я уверена, что в мире встречаются куда более опасные монстры, чем драконы, – выпаливаю я, хотя на языке снова вертится предположение, что этому типу нужен доктор. Парень вдруг одобрительно кивает.       – Именно это я и пытаюсь тебе сказать.       – Своеобразно пытаешься, – выплевываю я. Парень все еще слишком близко, и меня напрягает то, что мне приходится делить с ним свое личное пространство. Еще хуже то, что это будоражит. То, что если вдохну достаточно глубоко, то моя грудь коснется его. Сильнее вжимаюсь лопатками в негостеприимный камень.       – Если ты не боишься чудовищ, которые обитают в ночи, то чего же ты боишься? – он заинтересованно склоняет голову набок, черные пряди челки падают на лоб. Прежде чем останавливаю поток мыслей, они уже устремляются к последним воспоминаниям о родителях. Об их изуродованных телах. И мой язык говорит что-то совсем не то:       – Остается не много вещей, которых можно бояться, когда уже потерял все, что имело значение.       Мои тоскливые слова бьют хлыстом – парень цепенеет, а его тело – чувствую это через разделяющие нас дюймы – напрягается, будто он ожидает удара со спины. Даже в его неподвижном взгляде что-то меняется – пропадает удушающая дикость. Как будто я собственноручно загнала лезвие кинжала между его ребрами. Его боль, как отражение моей. Знакомая настолько, что в груди становится тяжко.       Я не знаю, сколько мы стоим так – молча, но мне хватает этих секунд – или минут – чтобы успокоить молотящееся сердце. Ровно до того момента, как парень не поднимает руку, чтобы заправить мне за ухо упавшую прядь. Все мои попытки прийти в себя летят к чертям собачьим. Вот так просто, и мне снова нечем дышать.       Наверное, я выгляжу, как сумасшедшая – ощущаю я себя именно так. И все, что мне нужно – возможность вдохнуть без этого дурманящего запаха и без тепла чужих пальцев около уха. О большем не прошу, надо лишь взять себя в руки.       Это не нормально.       Я набираюсь храбрости, чтобы поднять руки и все же оттолкнуть парня. Или попытаться, потому что это все равно, что толкать гранитную стену. Он даже с места не двигается. До того момента, пока я не шепчу, совсем слабо, почти умоляюще:       – Пожалуйста.       И спустя бесконечную секунду он все же кивает и отступает, отпуская прядь моих волос. И этой же рукой тянется к вертикальному шраму на своем лице, от середины левой брови до левого уголка губ – движение заметно автоматическое, неосознанное.       Этот шрам хранит в себе неимоверное количество боли, я это осознаю так же ясно, как то, что мне надо держаться от этого типа подальше. Шрам должен уродовать его, но он лишь усиливает впечатление, что его обладатель поистине опасен. Мне страшно представить, какая рана оставила после себя такое жуткое напоминание о потере.       Мне отчего-то больно думать, как этот – совершенно незнакомый мне – человек страдал.       Парень замечает, что я беспардонно разглядываю его лицо, и недовольно хмурится, его плечи напрягаются. И он поворачивает голову, чтобы скрыть шрам.       Уязвимый.       Не такой сильный, каким хочет казаться.       Скрывает то, что должен носить, как гордость.       Что бы он не пережил, он все еще жив.       Моя рука, словно чужая, тянется к лицу парня, и я жду, даже уверена, что он меня оттолкнет, что не даст коснуться, но он лишь напряженно смотрит мне в лицо, когда я решаюсь: касаюсь кончиками пальцев его теплой щеки и мягко разворачиваю лицо ко мне.       – Нужно поистине много сил, чтобы пережить то, с чем столкнулся ты. Что бы это ни было, – мягко добавляю я, видя, что он хочет возразить. – Ты должен гордиться своей силой, а не стыдиться отметки, которую она оставила. – Как загипнотизированная, я веду большим пальцем по шраму. Бровь, щека, уголок напряженных четко очерченных губ. Я не понимаю, что делаю, и почему он позволяет, вместо того, чтобы отпихнуть меня, сказать очередную грубость, напугать и уйти в закат. А я чувствую лишь боль. Свою, его, не знаю. – Мне очень жаль. Жаль, что тебе пришлось страдать.       Он молчит, его взгляд прикован ко мне, и вдруг он едва заметно двигает головой – так, что его щека непередаваемо приятно, даже интимно трется об мою ладонь, а его резкий выдох опаляет мое запястье. И сразу же отстраняется, оставляя меня оглушенной. И на этот раз оставляет между нами реальную дистанцию.       – Я не понимаю тебя, – говорит он так тихо, что я едва слышу. А я вдруг улыбаюсь:       – И в небе и в аду сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио.       Парень качает головой, я слышу его неровный выдох.       – Если ты не покинешь это место…       – Я не могу покинуть его, – тихо перебиваю я, спорить уже не хочется, да и сил на это нет. – Мне просто некуда пойти. Мои родители…       – Мертвы. Знаю, – отрезает он и угрюмо улыбается, когда я вздрагиваю. – Ладно. Если ты не уедешь, то ты должна послушать меня очень, очень внимательно.       – Не тебе мне говорить, что я должна делать, – ехидно кидаю я. Парень делает вид, что не слышит, и продолжает:       – Смотри вниз. Не разглядывай никого и ничего, тем более с близкого расстояния. И всегда, – он наклоняется и угрожающе рычит, – всегда будь на чеку.