Красавица и дракон

Марк недолюбливает. Немного людей, немного полулюдей, немного себя. И немного его. В него врезается, когда выходит за ворота школы, пристально следя за пальцами ног, потому не замечает и валится задом в снег. Сидя на холодной белой земле, он задирает голову и всматривается. Ёнхо улыбается и протягивает руку. Марк встаёт сам, отряхивает штаны и что-то бурчит недовольно, потому что Ёнхо на снегу не видно. Потому что Ёнхо бледный, как молоко, его волосы белые, как снег, глаза голубые, как лёд, и сам он весь — как зима, а Марк любит зиму. Ёнхо альбинос, а Марк насыщенный, смуглый, с чёрными глазами, ярко-рыжими волосами и такими же яркими крыльями. Ёнхо носит белые шорты и пушистый белый свитер. Марк носит майку и спортивные штаны. Марк похож не то на лето, не то на осень. Лето и осень он любит тоже. Марк обходит его и выходит за ворота школы. Джонни скрипит босыми ногами по снегу. Такой же свободный от холода. Только у Марка под ногами снег тает, а следы покрываются ледяной коркой. У Джонни следы пушистые, воздушные. У Джонни белый пух на ступнях. Джонни тоже умеет летать, но его крылья белые, пушистые и в черную крапинку. Джонни видит в темноте. У него руки горячие, а ноги холодные. У Марка тело греется равномерно. Джонни — полярная сова. Марк — пещерный дракон. Марк боится мышей. Джона мышиный писк бодрит. Марк идёт недовольный. Джонни идёт рядом. — Что-то случилось? Устал? Марк понимает не сразу. Слова доходят медленно. Когда Джонни уже пожимает плечами и поджимает неловко губы, он выдыхает медленное «Устал», оборачиваясь. Джонни улыбается. Уголки губ, щёки и складки-лучики у глаз розовеют. Кожа тонкая. Холодная. А кровь под ней горячая. Джонни — это горячая кровь и ледяное молоко. Тёплый со снежными хлопьями. Радужки у него голубые, зрачки красные, белки глаз розовые. Марк отводит взгляд. Они молча идут до многоэтажки, в которой он живёт, молча поднимаются на крышу. Без крыльев, без когтей, как обычные люди. Хотя, получается не очень. Люди ходят в куртках и в обуви. Марк садится на перила и свешивает ноги. Упасть не страшно, здание достаточно высокое. Джонни на перилах садится на корточки, обхватывая их своими уже большими и пушистыми совиными лапами. Ему так удобнее. Со стороны они кажутся такими разными. Джонни не любит зиму, потому что теряется в ней. Марк любит все времена года. Марк кажется таким холодным, а Джонни — такой понимающий и принимающий. Марк резкий, а Джонни мягкий. Но всё это чушь. Они сидят на перилах и слушают шелест снежных хлопьев. Джонни неожиданно выспался и до обеда валялся в кровати. Марк вчера поздно лёг, а сегодня его отчитали за сон на уроке. Шелест снега успокаивает и умиротворяет. Джонни сидит рядом так же тихо, как сидит рядом Марк, когда он сам не в духе. Они оба выматываются одинаково. Для них эспрессо слишком горький, а латте слишком сладкий. Грусть превращается в отчаяние, а радость в восторг. Людей, звуков, запахов и цветов вокруг порой становится слишком много. Час занятий — слишком долго. Восемь часов — ещё дольше. На крыше спокойно, прохладно, тихо. За снежной стеной ничего не видно. Марк вздыхает. Джонни перешагивает белыми лапами поближе, вплотную. Его рука ползёт по плечам и мягко притягивает. Марк разворачивается полубоком и упирается лбом в пушистое белое плечо. Закрывает глаза. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Джонни прячет его в своих руках. Свитер пахнет свежестью и кондиционером. Иногда им нужно спрятаться. Спрятаться там, где безопасно и можно обмякнуть в защищённом пространстве. Подождать, пока батарейка зарядится. Джонни чувствует лёгкую тоску и печальную трогательность. Как-то так. Словно на его руках спит хрупкое существо, которое долго не могло уснуть. Наверное, это усталость Марка. Она откликается в теле, но отклик осознаётся иначе, потому что Джонни всё ещё путает свои чувства с чужими. Ему кажется, что трогательная тоска принадлежит ему. Он знает, что она чужая, но она всё равно никуда не девается. Обнимает он с печальной утешающей заботой. Ощущение сочувствия чужому горю. Марк прячется ещё пару минут. Не двигается, молчит. Существует. Потом немного отстраняется, глубоко дышит. Джонни становится спокойнее. Наверное, это чужое самочувствие вышло на ноль. Он смотрит на Марка. Его лицо теперь выглядит спокойным и безразличным, а не грустным и беззащитным. Ещё немного, и он вернётся в строй. Вчера Марк был совсем не в духе, когда Джонни пришёл к воротам. Наверное, поссорился с Джисоном — они часто ссорятся, поэтому Джонни интерпретирует их вчерашний диалог именно как ссору. Джисон сказал, что Марк влюблён, а Марк отвернулся и улетел. Злобно, раздражённо, чуть не плача. — Я вчера полетел за тобой, но потерял и не нашёл. Марк съеживается. Джонни становится не по себе. Он поджимает губы и прислушивается к ощущениям. Неловко. Стыдно. Джонни приглядывается к лицу Марка. — Это сейчас мне стыдно или тебе стыдно? — Это мне стыдно, — вздыхает Марк. — Почему тебе стыдно? — Не знаю. Потому что я придурок? Потому что я палюсь? Потому что боюсь отвержения и насмешки? Хотя это не то, как ты бы поступил со мной. Я такой слабый и ничтожный, но ты принимаешь это. Джонни смотрит куда-то вдоль падающих снежинок и молчит несколько секунд. — А я думаю, мы все похожи. Нет кого-то могущественного и несокрушимого. Нет кого-то слабого и беззащитного. Ты выжил. Так же, как и все вокруг тебя. Ты такой же сильный, как и все остальные. — Наверное — Ты поймёшь это со временем. Твои чувства кажутся слабостью, но они — сила. Ты не только тот, кого судишь, ты и тот, кто судит. Яростный, сильный, ненавидящий. Они — тоже ты. И те, кто поступает, и те, кто оценивает. Они такие же сильные, как ты. Потому что до сих пор живы. Марк хмыкает, болтает ногами, смотрит вниз, где люди похожи на точки, потом запрокидывает голову и в мутное молочное небо выдыхает облако густого пара. Снежные хлопья ложатся на его щёки и тянутся в обе стороны: тонкими ручейками вниз и туманными ниточками вверх. Марк думает о чем-то, а потом вдруг поворачивается и смотрит Джонни прямо в лицо, открыто и прямо. Джонни теряется сначала, но внезапно чувствует переполняющую заботу, ему хочется обнять Марка. И… Восхищение с нежностью. Всё ещё так тяжело их ловить и отличать друг от друга, называя по именам. Он замирает, останавливается. — Это сейчас… Марк вжимает голову в плечи. Его уши розовые. От удивления у Джонни перехватывает дыхание и перед глазами выстилается пелена выступивших слёз. У Марка на руках он замечает мурашки. Неловкий смешок вырывается сам. Марк вскидывает голову. Ёнхо старается транслировать чувства прозрачно, не замутняя и не пряча в страхе и стыде, даже если они такие личные и сменяют друг друга так быстро. Улыбка, дыхание, пальцы, которые цепляются за рукава свитера, и, наконец, открытый взгляд, который, он надеется, передаёт, если не надежду и доверие, то хоть что-то положительное. Щёки загораются очень кстати, хоть это и очень неловко. Глаза Марка краснеют. — Я ненавижу свои чувства, но ты заставляешь меня их принимать. Если существует самое красивое, что я могу прочитать, то это ты. Иногда меня выбешивает то, что я чувствую, но… Я могу чувствовать тебя… Твои чувства такие красивые. Ты их совсем не боишься и не стесняешься. Они такие чистые, что у меня волосы шевелятся. — Это самое красивое признание, которое я мог бы услышать, наверное, вообще в жизни. Ты. Твоё существование такое красивое. Мне нравится. Джонни старается быть очевидным. Он отдаёт всё своё тело одному-единственному ощущению, сосредотачивается на нём и чувствует его всеми своими нервами. Так Марку будет легче его услышать и определить. Марк хмурится, рассматривает его, отводит взгляд и не двигается, видимо, прислушивается. Он щурит глаза, когда пытается понять. А потом его глаза вдруг распахиваются широко, отчего Джонни даже вздрагивает. — Благодарность? — спрашивает Марк. — Нежность, — улыбается Джонни. Марк снова хмурит брови и сосредоточенно щупает ощущение. Потом его лицо озаряется удивлением — Это нежность? Джонни улыбается и кивает. Марк улыбается тоже. — Я учусь у тебя таким красивым вещам. Нежность, благодарность, доверие. Я всё ещё немного боюсь их и мне немного стыдно. Но я их замечаю. Даже если определить их мне трудно. — Я тоже учусь у тебя. Учусь злости, раздражению, агрессии. Я тоже боюсь и чувствую вину за них. И каждый раз обнаруживаю их с удивлением. Раньше я их вообще не замечал. Ты делаешь меня сильнее. — Как и ты меня — Ты убежал вчера от меня. Ты был таким обиженным. Вы поссорились? — Нет, мы просто не умеем держать язык за зубами. А он ещё и идиот, ничего особенного. — Что тебя так обидело? — Он… Он говорил с насмешкой. Он смеялся надо мной. — Да? А мне показалось, он злился. Как будто сказал, не подумав. Он разозлился на тебя. — Думаешь? — Что ты сказал ему? — Что даже его девушка выше него. Она стояла там же. Может, он поэтому разозлился? Наверное, его это обидело. Или ему всё равно? Хотя вчера он был зол, — Марк путается в выводах — Вряд ли он говорил так из отвращения, — машет рукой Джонни, — Просто вы, придурки, вечно цапаетесь, как кошка с собакой, а потом бежите жаловаться. А его девушка на самом деле не его и не девушка вовсе. — Оу. А я думал, где же он такую принцессу нашёл. — Мне Йени вчера жаловался, что эти двое уже задолбали его и никак не признаются друг другу. — То есть, принцессу он всё-таки нашёл. Джонни переступает лапами на перилах. — Как насчёт тебя? Марк поднимает бровь. — Ну-у-у… — Джонни выразительно обводит взглядом всё вокруг, — Хочешь тоже принцессу? — и чуть вжимает голову в плечи. — Принцессу? — Марк поднимает вторую бровь, приоткрывает рот, и его лицо становится в милой хомячьей манере удивлённым, — Зачем? Джонни закатывает глаза. — Дракон, принцесса, ну? — Зачем мне принцесса? Её охранять надо, всяких рыцарей отпугивать, принц ещё этот. То ещё западло. — Я говорю о романтике. Принцесса, любовь, всё такое, — Джонни сводит два указательных пальца, потом два больших и делает из них сердечко. Марк бессмысленно смотрит в сердечко. — Не понял, а при чём тут принцесса? — Ну не знаю, влюбиться в принцессу и охранять её? — Джонни разводит руками и строит такое лицо, будто это самая очевидная вещь в мире. — Но у меня есть ты. Зачем мне принцесса? — Марк тоже разводит руками и лицо делает точно такое же. Джонни замирает, моргает пару раз и беззвучно произносит сначала «А», потом «О», потом закрывает рот и неловко укладывает руки на коленях. — А вообще, — задумчиво тянет Марк, — когда дракон влюбляется в принцессу, крадёт её, запирает и охраняет, это абьюз, а не романтика. Она его даже не любит. — Почему она не может полюбить его? — Импринтинг, — буднично роняет Марк непонятное слово, — Они разных видов. — Ну и что, Хёнджин с Джисоном тоже разных видов, а искры летят — хоть глаза закрывай. Марк усаживается на перилах на корточки, но когти не выпускает, ноги не трансформирует, балансирует. Джонни готовится ловить его где-то на уровне третьего этажа. — При чём тут они? Они оба оборотни и пошли на это сознательно. А принцесса и дракон не оборотни. — Но ты оборотень. — Я — оборотень. И ты оборотень. При чём тут принцесса и дракон? Джонни вздыхает и закрывает глаза. — Какой же ты тугой иногда. Зато научный клуб от тебя в восторге. Я твоя принцесса, а ты мой дракон. Марк морщится. — Я тебя понял, но, на мой субъективный взгляд, аллегория так себе. Мне другая больше нравится: я твой кленовый сироп, а ты мой милк-шейк. Джонни смотрит на него с лицом тотального непонимания секунды три и вдруг взрывается хохотом. Марк всё же теряет равновесие и повисает на перилах вниз головой.