***
В первые минуты, когда мы миновали горные холмы, объезжали снежные заломы и останавливались, видя большое количество деревьев, через которые было невозможно проехать, я молчал. Хотя вопросов было уйма. Но когда прошло ещё пару минут, я все-таки не выдержал: — Кирин.. Что Вы сделали с ней? — О чем ты? — непонимающее спросил колдун, сильнее ужавшись ногами в бока лошади. Мы спускались по горным холмам. — Я видел, как Вы коснулись ее носа. Прошептали что-то. — Тебя и вправду интересует только это? — Такао усмехнулся моей невинности. Кирин остановилась. Такао прикрикнул на нее: — Эй, но! Давай! Я молчал. Дзёнин заметил мое смятение: — Порой приходится направлять так и людей, так и животных. — он коснулся ладонью гладкой гривы. — Не люблю использовать поводья. Я по-прежнему ничего не говорил. — Пришел к заклинанию. Кирин доверяет мне. — лошадь, неожиданно, встала на дыбы. Я чуть не полетел, но благо удержался. Кирин словно понимала все, о чем мы говорили, и с многим была несогласна. Так мне казалось. — И вот, сказав нужные слова, она уже без указаний ведёт нас туда, куда надо. — Так вы произносили заклинание, когда держались за ее.. нос? — удивлённо спросил я. Тогда я ещё не мог привыкнуть к тому, что магия окружает меня со всех сторон. И даже после того, как я собственными руками убил ёкая, познакомился с колдуном. — Такие детали запомнил. А ты внимательный, — Такао повел бровью. — Да. — Кирин очень умная лошадь. — сказал я, нежно поглаживая ее по горячему боку. — У меня порой проскальзывает ощущение, словно она понимает абсолютно все, о чем мы говорим. И ее глаза. Глупо наверное прозвучит, но они как у человека. Я заметил, что после этих слов Такао словно бы напрягся. На его виске запульсировала жилка, и он сильнее сжал ногами тело лошади. На моём кончике языка так и вертелся вопрос, почему лошадь назвали именно так — но я решил не задавать его, дабы ещё больше не напрягать ситуацию. — Ты, вероятнее всего, хотел спросить, почему же её зовут Кирин? — подал голос Такао, и я во второй раз чуть не свалился с сиденья. На этот раз от неожиданности. Я коротко кивнул. — Кирин — это единорог, в японской мифологии он является очень сильным божеством. Его также называют одноногим зверем. Кирин — вестник благоприятных событий, символ благополучия и удачи. Когда она появилась у меня, клан настигли тяжелые времена: была война между двумя провинциями, ниндзя из нашего племени выступали в качестве шпионов у влиятельных феодалов. Они искали информацию о дальнейших планах у вражеской стороны, притворяясь Бог знает кем. И несмотря на то, что наши освоили все техники скрытия, многие погибли. — Как? Ниндзя же очень тяжело поймать.. — я был очень благодарен Такао за то, что он открылся мне, но многое так и оставалось мне непонятным. — Крысы на корабле, как говорится. — дзёнин хмыкнул. Его фарфоровая кожа стала ещё более бледной, а глаза потемнели от злости. — Кто-то донес. После выловили таки, увидели боевые снаряжения, которые всегда отличали синоби, и добили. Я поморщился. Я хотел как-то успокоить Такао, ибо было видно, что ему тяжело вспоминать столь болезненное прошлое. Но я не знал. И в какой-то момент даже подумал, что моя поддержка будет лишней. От дзёнина шла какая-то неуловимая, но очень сильная энергетика поистине мудрого и сильного человека. Он был скрытен и благороден, не разбрасывал слова на ветер и определенно что-то скрывал. Но внутренний стержень Такао был нерушим. И хоть мы общались не такое долгое время, я успел прочувствовать это каждой клеточкой тела. — Кирин.. Вы сказали, что она появилась в клане. А как? Вы ее купили? — Скоро доедем. — Такао полностью проигнорировал мой вопрос, но щеки его вспыхнули. Сначала я подумал, что это от мороза, а после понял, что дзёнин не хочет со мной делиться историей появления Кирин в клане. Весь оставшийся путь мы ехали молча. Метель становилась все яростнее и беспощаднее с каждой секундой, солнце исчезло. Она подрывала края моей мантии, с силой хлестала по замёрзшим рукам. Сперва я подумал, что мне послышалось. Или давление упало от такой ледяной погодой, что отразилось на слухе. Но я отчётливо слышал чьи-то завывания. Сначала — словно кто-то кричит, после — громкий вой, похожий на плач. И он был таким страшным, таким невыносимым для обычного человека, что внутри у меня все сжалось и похолодело. Мне стало дурно. И от страха, и от этого сковывающего ощущения в груди, словно из тебя выкачали все жизненные силы — а внутри остался только страх. — Ёкаи. — Такао был абсолютно спокоен, но одним касанием руки заставил Кирин чуть смедлить шаг. — В принципе ожидаемо. Здесь особо горное место, лесов много. — Это они воют? — я ужаснулся. Ещё одной встречи с чудовищем я бы тогда точно не выдержал, даже несмотря на опытного в этих делах человека рядом. — Да. — дзёнин помедлил. — Не волнуйся. Пока ты со мной — они тебя не тронут. Я уставился на него, даже несмотря на яростный ветер и белую пелену снега, застилающую взор. Такао резко поднял руку вверх, что-то прошелестел: не своим голосом, это было похоже на шипение змеи, на резкий поток воздуха. И я не мог разобрать эти слова. Хлопок! Вой смолк. — Принес жертву магии. Второй раз за неделю, — Такао покачал головой. В его уставшем голосе слышалось разочарование. — Кажется, уже стоит привыкать к этим ощущениям. — Может, Вы наконец-таки объясните мне, что происходит? Мы с Такао глядели друг другу в глаза долгое время, а после колдун процедил: — Пользуясь волшебством, даже самые могущественные колдуны начинают терять ощущения, чувства вкус, слух. После может исчезнуть и обоняние. Это происходит постепенно и невозвратимо. Из-за этого многие колдуны начинают выпадать в депрессии, у них исчезает желание жить. Также постепенно они начинают терять рассудок. Я сочувственно посмотрел на колдуна. — Но этого можно избежать. — колдун откашлялся, большая снежинка залетела ему прямо в рот: — Не особо приятным способом, правда: для этого нужно приносить магии жертву. Кровь. Меня осенило: в голове словно зажглась лапочка, но как только я визуализировал свою догадку, мне вновь стало дурно: — Эти бинты. — Слишком много у тебя потрясений за несколько дней, дитя. — Такао грустно ухмыльнулся, он потянул кончик одного из бинтов. — Нет, нет! — я замахал руками, зажмуриваясь. — Не стоит. — Да ты что, я просто поправил. — мы начинали приближаться к городской провинции. — У меня на руках всегда есть свежий разрез, который легко становится кровоточащей раной. Это даёт мне возможность воспользоваться магией в любой момент. Я сглотнул, опустив голову. Ветер дунул в затылок. — Вот и приехали. — поспешно сказал Такао, и Кирин остановилась. Он первым слез сам, после помог слезть мне. Вновь дотронулся до носа Кирин, шепча что-то: та вновь посмотрела на дзёнина настоящим, человеческим взглядом, и поскакала вдаль. — Она ведь вернётся? — обеспокоенно спросил я, глядя на исчезающую серую фигуру лошади среди провинциальных домов. — Конечно. — колдун улыбнулся и огляделся. Мы стояли на улице, а впереди нас шло куча народу. Отовсюду слышались мелодии, производившиеся бамбуковой флейтой ямато -буэ, цоканье копыт лошадей и шум колес от тележки, в которых ехали крестьяне. — Ярмарка в самом разгаре. — мы с Такао шли по центральной улице, то и дело задевая локтями прохожих, насколько много людей здесь было: не протолпиться. — О, смотри. Колдун указал рукой на большой прилавок. На деревянном, низком столе высилось огромное количество разнообразных, плетеных из бамбука корзин: они были и маленькими, и большими, и с выдвижными «карманами». — Если декоративные вещи здесь. Значит и к тому, что нам нужно сейчас подберёмся. Мы обошли несколько прилавков. Уже где-то десять торговцев зазывали меня, дабы я приобрёл «ну очень красивую» дорожную льняную сумку, либо отведовал «восхитительных, с хрустящей корочкой и мягким рисом внутри пирожков». Однако мы приехали не за этим. Вскоре мы все-таки нашли ларёк, где продавали одеяла и матрасы, и Такао рассчитывался за несколько теплых, белых футонов. В качестве поощрения за столь дорогую и обширную покупку, нам дали в подарок льняной, огромный мешок, чтобы было, куда все положить. Вскоре мы также и купили несколько мешков с целебными травами. — Нравится здесь? — теперь Такао просто свободно расхаживал со мной, внимательно разглядывая каждый прилавок. — Давно не был на ярмарках. с детства. Мало что изменилось. Все по-прежнему: наглые торговцы, куча народу. Но все равно в этом что-то есть. — Ощущение праздника. — я блаженно улыбнулся. Впервые за несколько лет в области сердца появилось тепло. Я вспомнил, как во время празднования Гандзицу мы с семьёй собирались вместе. Как ходили на разнообразные ярмарки, покупая ближайшим родственникам и друг другу подарки. Как приходя в минку меня встречала дома расслабленная мама, держа в руках поднос с горячими пирожками с рисом. А после в дом резко вваливался отец, смееясь и раздавая мне и маме подарки. — Скучаешь по дому? — спросил Такао. — Есть немного. — Привыкнешь. — чтобы ответ не показался грубым, он поспешно добавил: — Потом. Вы же будете ещё видеться с семьёй. Просто не так часто. Я вздохнул. Посмотрел на прилавок, на котором было навалено много разнообразных мелких безделушек: от страшных деревянных игрушек в виде каких-то неочень красивых человечков, заканчивая разнообразными, живописными веерами. К прилавку была приделана деревянная дощечка, к которой были прикреплены разные маски. Сделанные ручной работой, они были выполнены из глины: раскрашенные в белый цвет, формой похожие на кошачьи или лисьи головы. Красной кистью на них были выполнены мелкие детали, такие как выямки ушей, нос, разъем глаз. — Маски кицунэ. — Такао ухмыльнулся. — Каждый раз их сюда привозят. Кицунэ. Я уже второй раз слышал это название. Отойдя от прилавка, мой взгляд привлекла маленькая, деревянная коробочка. На ней черными чернилами было выгравировано: «Сёги». — А что это? — спросил я Такао. Колдун секунду-другую молчал, а после резко развернулся к прилавку. Дзёнин подошёл к торговцу, стоявшим за этим прилавком, и вывалив ему из мешка горсть золотых монет, отчеканил: — Настольную игру сёги. Я, пробуждая в полном смущении, непонимающее посмотрел на Такао: — Вы.. Вы что, не надо. Я просто смотрел. Однако Такао уже протягивал мне коробочку. — Моя любимая игра детства. Ты обязан научиться в нее играть, Кадзу. Не играл в «сёги» — молодости, считай, не было. Я, пытаясь хоть как-то потушить румянец, вспыхнувший на щеках, поклонился дзёнину: — Спасибо. Но теперь мне неудобно. — Ты эти свои скромные замашки убирай, — Такао двинулся вперёд, я, прижимая к груди коробку, за ним. — А то тяжело потом будет. Я глубоко вздохнул свежего воздуха. — Пора возвращаться. — сказал колдун. — Или хочешь ещё побыть? Признаться, я жутко устал. Переизбыток полученной информации неочень положительно отражался на моем самочувствии и бодрости, и возвращался с ярмарки я уже волоча ноги: я научился не обращать внимания на ноющую боль в боку, и за время столь интересного похода она даже отошла на второй план. — Нет, — я покачал головой. — Спасибо, но я уже с ног валюсь.***
Только мы миновали центральную улицу, на окраине вновь стояла Кирин. Увидев нас, она громко фыркнула. — Кирин! — за несколько часов я уже успел соскучиться по ней: не знаю почему, но когда я видел ее, ощущал ее присутствие рядом, мне становилось как-то спокойней. От нее веело той самой атмосферой дома, атмосферой уюта и полной гармонии, которой мне так не хватало. Я подбежал к лошади, обнял ее за массивную, бархатную шею. Ее горячее дыхание согрело мои заледеневшие щеки, а Такао, идя следом, и наблюдая за нашими взаимодействиями с Кирин, сказал: — Придется ей на спину взвалить все это. — дзёнин волок за собой льняные мешки с одеялами. Мешочки с травами он спрятал за воротом кимоно. «Сёги» я держал в руках. — Ну что, малышка, справишься? Кирин кивнула. — Отлично. — Такао водрузил на ее спину два льняных мешка, нашел из-под сиденья длинную, кожаную верёвку, и перевязал их на спине лошади: — Если тяжело будет, остановимся, передохнем. Мы сели на Кирин и двинулись обратно в клан.***
Чонган встретил нас в клане с распростёртыми объятиями, меня обнимал он не особо крепко, помня про травму: — И как там? На ярмарках этих молодёжных? Я столько там времени не был, аж интересно. — Все как обычно. Мне по душе больше горы, ну эти провинции городские, не знаешь, что от них ожидать. Здесь гармония, ветер холодный, жизнь. Ну, я пойду. — Такао пожал мне ладонь, добродушно улыбаясь: — Спасибо, Кадзу, за столь интересный поход и за то, что составил мне компанию. — Вам спасибо за то, что пригласили. — я ещё раз поклонился дзёнину. Такао ещё долго пристально смотрел мне в глаза, а после, пробормотав что-то, скрылся за деревьями: видимо, он пошел домой. — Ну, Кадзу, отдыхай. — Чонган хлопнул меня по плечу, наклонившись, прошептал: — Отдохни в прямом смысле. Завтра на тренировку выйдешь. Ослабим интенсивность, но дрыхнуть не будешь. Понял? — Понял. — я улыбнулся старику, с трудом сдерживая смешок. Я думал, что наш разговор на этом закончился, но Чонган неожиданно вынул из рукава своего кимоно большую, потрепанную книгу: — Возьми. Скучно тебе здесь, нервничаешь. А тут сказки, легенды. Не самые веселые, но чем богаты. Да что за день подарков сегодня? — Спасибо. — я хотел ещё что-то сказать, но Чонган, улыбнувшись, уже скрылся на повороте. Я пожал плечами и пошел к себе в минку. Чонган резко остановился, развернулся, и посмотрел мне вслед с улыбкой.***
В минке был полной покой и тишина. Только одна одинокая свеча стояла на полу, освещая мое лицо и то, чем я занимался. Всю ночь я пытался разобраться с правилами настольной игры «сёги». Я перечитывал инструкцию несколько раз, чтобы заполнить ее получше. К книге я пока не прикасался, решив оставить ее на потом. — У каждого игрока по двадцать фигур, отличающихся своей ценностью. — что-то упало. — Да что там?! Я резко поднялся, дрожащими от страха и волнения руками крепко держа свечку, ибо больше никак нельзя было раздобыть свет. Стук в стену. Сердце ушло в пятки, но мой голос сделался твёрже: — Кто? Раньше это ощущение бесстрашия всегда посещало меня всего лишь на несколько секунд, чувство мнимой уверенности льстило мне, но и напоминало о том, насколько порой абсурдной может быть ситуация, раз приходится твердеть самому себе: «Я не боюсь, я не боюсь». Не выдержав этого молчания, и чьего-то напряжённого дыхания за стеной, я резко открыл ее. На пороге стоял Сатоши. — Ты совсем?! — я до сих пор злился на него ща вчерашнее, но увидев, как ниндзя опустил глаза в пол и начал топтаться на месте, пытаясь скрыть нервозность, мне моментально стало стыдно: — Ты. Ты что-то хотел? — Прости. — Сатоши не смотрел мне в глаза, а в свете, который излучала свеча, было видно, как покраснели его щеки: — Хотел сегодня утром придти. А вы с Такао ушли. Я сглотнул. — Можешь войти. Сатоши был явно в шоке от такого предложения, его глаза увеличились вдвое, а сам он удивлённо раскрыл рот, но в минку все-таки вошёл. Я затворил дверь плотнее. — Ты одет легко. Не холодно тебе? — я поставил свечу на тумбочку, сам присел на футон. — Да не, я пока из дома выходил.Это.. Забыл накинуть что-нибудь. Я помолчал. — Ещё раз извини за то, что вчера произошло. И за слова мои прости. Мне сложно порой держать себя в руках, я так корю себя за это. — голос ниндзя срывался, шел переливами и волнами: он то был скрипуче-тихим, то резко становился громким. — Да ладно, все в порядке. Как тут взгляд Сатоши привлекла книга, которую дал мне Чонган: — О, а что это это? — Чонган дал, зачем — понятия не имею. — я пожал плечами. — Сказал что сказки, легенды там есть. Принимает меня за ребёнка, наверное. — Ну-у, объективно на тебя действительно многое свалилось за эти несколько дней. Крови много потерял. — он снова виновато опустил взгляд. — Ёкая увидел. Вероятно, Чонган хочет, чтобы ты отвлекся и приступил к тренировкам в более спокойном состоянии. А книги помогают в этом. — Мне кажется, Чонган очень хороший человек. — я был в шоке с того, насколько легко я раскрылся Сатоши в ту ночь: меня действительно тронула его видная искренность в голосе, его глаза, в которых была такая вина, что мне становилось его даже жалко. — Я все время думал, что ниндзя все плохие. Убийцы все-таки. И все, кто с ними связан — не лучше. Не будет же добрый, бескоростный человек водится с теми, кто погряз в крови и грязи. Последнее предложение прозвучало несколько грубовато, но Сатоши словно пропустил это мимо ушей: — Умеешь ты людей чувствовать. — ниндзя задумчиво улыбнулся. — Чонган хороший, да. Я здесь больше года, и он ещё никогда не оставлял никого в подавленном состоянии духа. Если травма — сразу все усилия прикладывает, чтобы человеку помочь А вот Такао мне не нравится. Мутный он. Сатоши коснулся рукой потрепанной, кожаной обложки. — Я могу открыть ее? Я размышлял над словами Сатоши, а после, спохватившись, поспешно ответил: — Конечно. Сатоши листал книгу. Не знаю почему, но мне казалось, что то, что я пригласил его к себе, что так свободно разговаривал с ним, и что дал посмотреть ему мою книгу: все это было для ниндзя впервые. Словно.. Словно он не знал хорошего отношения к себе. — А почему тебе не нравится Такао? — спросил я. Мне было особо интересно послушать другую точку зрения: в моих глазах Такао представлялся очень мудрым человеком, несмотря на свой молодой возраст. Я относился к нему, как к уважаемому наставнику: мне нравилось разговаривать с ним, я любил, когда он пристально смотрел мне в глаза, прежде чем что-то сказать мне. Меня привлекала в нем его внутренняя сдержанность и сила. Мне казалось, что даже если на глазах дзёнина произойдет что-то сверх естественное, он отнесётся к этому спокойно, и не будет создавать панику на ровном месте. И было действительно интересно узнать, какой же он — Такао, в глазах других людей. Последующий ответ Сатоши привел меня в шок: — Я видел, как он превращался в ёкая.