bad boy

— Я… Я был ужасен, да? Вэриан поднял голову с колен и глянул на мужчину. Сейчас, растроганный и слабый, он совершенно не был похож на злодея — не то, что он в принципе был похож на злодея. Злодеи не ослабевают в чужих руках и не прячут взгляд, не натягивают шейный платок до самого носа, скрывая покрасневшие щеки, не говорят «злой» чепухи и не смущаются из-за этого, шкерясь в углу кровати, пока неловкость не пропадет. — Ты просто не злодей, Вэриан, — тихо ответил ему Юджин, поворачивая голову. — Тебя обидели, к тебе несправедливо и плохо отнеслись, но ты не злодей. Ожидаемой злости и платка на носу не произошло, и Юджин напрягся, приподнявшись на локте и глядя на затихшего юношу. Обидел? Задел? Расстроил? Вопреки ожиданиям, Вэриан только тихонько вздохнул и подобрал колени к груди, почти полностью скрываясь под своим черным плащом. Скорее всего, замерз, или усталость, накопившаяся за день, начинает брать свое — юноша примостил подбородок на острое колено и прикрыл глаза. — И кто я тогда? — Плохой мальчик — не больше, честно. — Плохой мальчик? — он хмыкает, пряча улыбку. — Звучит несерьезно. — Не могу подобрать что-то, что подошло бы лучше, — Юджин перевернулся на спину, закинул одну руку за голову, а другую поднял в воздух, загибая пальцы. — Хулиган не вяжется с твоим образом, на злодея ты не тянешь, бандит неподходящее слово, дебошир тоже не то, а больше слов, характеризующих правонарушителей, я не знаю. — А правонарушитель? — На вкус как уголовный кодекс Короны, — он растянулся в улыбке, даже не пытаясь спрятать смешок. — Ударь меня, если я еще раз произнесу это слово вслух. Вэриан рассмеялся — негромко, но искренне. На сердце у Юджина потеплело от его смеха. Сегодняшний день был тяжелым и длинным, и сейчас, завершая его в приятной компании больше-не-предателя, Юджин отдыхал душой. Ему было приятно находиться в одной комнате с Вэрианом и знать, что они в безопасности, и что никто никому не навредит. Он правда был рад тому, что может снова доверять Вэриану. Что может снова общаться с ним. Что снова может украдкой смотреть на него и допускать не те мысли, не прогоняя из головы, и глубоко в душе лелея надежду на то, что когда-нибудь, в прекрасном когда-нибудь они станут явью. И что когда-нибудь его мысли не вскроются и не будут никем узнаны, потому что в таком случае он сгорит от стыда за то, что влюбился в малолетку. Невысказанное в дороге «я люблю тебя» останется невысказанным и здесь, в Короне, потому что это не то, что хочет слышать Вэриан, и не то, что он должен услышать от такого человека, как Юджин. Он заслуживает лучшего. Он заслуживает всего самого приятного. Он заслуживает состоять в комфортных отношениях с кем-то кто не старше его на десять лет, кто не мужчина и не смотрит на него каждый удобный для этого момент, выворачивая шею и скашивая глаза в сторону так сильно, что становилось больно. Он заслуживает лучшего. Юджин должен сдать оружие и смириться. Юджин не знает, что прямо сейчас Вэриан борется с самим собой, глуша в голове каждую грешную мысль, адресованную мужчине, лежащему так близко, так запретно близко. Он может пододвинуться и прижаться к нему прямо сейчас, урвать хотя бы еще одно мгновение, проведенное с ним бок о бок, или даже обнять, а дальше мыслительный процесс превращается в неразборчивые слова, оторванные друг от друга и сброшенные в кучу, в которой никто не наводил порядок, потому что Вэриан не подпускал так близко, а сам он сделать этого не мог, потому что считал себя слабым, и справиться с влюбленностью точно не смог бы. Влюбленностью? Наверное, это любовь. Он давно испытывает это по отношению к Юджину. Хотелось посоветоваться. Задать вопросы и долго-долго слушать, впитывая информацию. Смотреть на то, как говорит человек, слушать его, не перебивая, а потом собирая мысли в кучу, чтобы из тысячи интересующих вопросов задать только один. Хотелось спросить Юджина напрямую. Взять за воротник куртки, заставляя посмотреть на себя, и спросить, нравится ли ему. Нет-нет, нравится ли ему кто-то. Или нравятся ему мальчики. Парни. Нравится ли он, Вэриан? Щеки обдало жаром, и Вэриан уткнулся лицом в колени, понимая, какой он маленький и жалкий влюбленный подросток. Понимая, что на такого, как он, Юджин ни за что не посмотрит. — Вэриан, ты спишь? Юноша поднимает голову, и Юджин оказывается рядом, очень-очень рядом. Сидит рядом, скрестив ноги и разглядывая сгорбленную фигуру, пытаясь понять, заснул тот или нет. Когда он видит движения, то отстраняется и мягко улыбается. — Ты молчал и не двигался, и я подумал, что ты заснул. Хотел переложить тебя. — Зачем? — Сидя спать неудобно, — поясняет Юджин и как-то тухнет. Как будто сам не уверен в своих словах. Вэриан понимает, что сглупил, кивает в знак согласия и начинает торопливо стягивать с себя плащ, кидая перед собой и даже не пытаясь как-либо поправить. Неловкость в воздухе можно было ощутить кончиками пальцев, и Юджин чувствовал это, про себя решив, что не дать вечеру пойти под откос это его ответственность, и садясь на край кровати, спиной к Вэриану. Он снимает свою куртку и кидает к плащу, не глядя, потому что не хочет смущать юношу своим взглядом. Вэриан чувствует себя отчужденным, глядя на широкую спину, и, даже не спрашивая самого себя, подсаживается к Юджину рядом, прижимаясь боком. Тот поворачивается, очевидно, чтобы спросить, но Вэриан лишь прижимается сильнее и опускает голову. — Не уходи, — просит юноша тихо-тихо, стыдливо. — Пожалуйста. Без тебя страшно, и… — И? — С тобой спокойнее. С тобой комфортно. Юджин кладет ему руку на плечо и прижимает к себе, согревая своим теплом. Он ощущает, как накал в атмосфере спадает, и как Вэриан расслабляется, успокаивается, улыбается уголками губ, утыкаясь лбом в крепкое плечо. Спокойствие разливается по телу, заполняя каждую полость, каждую вену и артерию. Оно смешивается с чувством уюта, исходящим от комнаты и мебели вокруг, и с теплом, которое источает Юджин. Вэриана пьянит этот коктейль, и он жмется ближе, кладет ладони на чужие плечи и совершенно не возражает, когда Юджин подхватывает его на руки и усаживает на свои колени, позволяя обнять за шею и прижаться к груди. Границы стираются вместе с дискомфортом, который они оба испытывали, и более близкий контакт становится лишь вопросом времени, Юджин уверен. — Хочешь спать? — спрашивает он, бросая короткий взгляд на окно. Уже темно и достаточно поздно, часов одиннадцать, если не больше. Он думает о том, что, возможно, они единственные во дворце, кто до сих пор не спит. — Не особо. А ты? — Я тоже. Расскажешь что-нибудь? Вэриан молчит. Думает с минуту. Просит Юджина сесть удобнее, чтобы у него ничего не отвалилось за время рассказа, и вполголоса рассказывает о том, что он действительно рад находиться здесь и сейчас, потому что… Потому что сапорианцы были просто плохими, хорошо? Он рассказывает про трудности разделения с обществом, про одиночество, про множество разговоров с заключенными, которые все время соревновались между собой, рассказывая малолетке то об одной, то о другой «взрослой» штучке, которой они баловались. Про то, что ему не было это интересно, и про то, что однажды он попробовал, ну, просто для интереса, и не понял, что чувствовал. Про то, что ему было практически больно, когда он увидел Юджина и остальных в тронном зале, и про то, что плохо скрываемый флирт Эндрю преследовал его все их вынужденное сотрудничество. Про то, что он до сих пор считает Юджина лучшим, потому что это единственный мужчина, с которым ему комфортно, и про то, что сидеть здесь и сейчас ему очень нравится. И он почти ни разу не соврал, исключая лишь две маленькие вещи: он пробовал больше одного раза, потому что ощущения были больше похожи на «приятно» чем «неприятно», и Юджин был не просто комфортным, а великолепным. Юджин тоже ему кое-что не рассказал. Не рассказал, что скучал, не рассказал, что однажды в дороге стал до такой степени раздражительным и нервным, что все, кто его окружали, сходили с ума и просили просто не открывать рот, потому что любая его речь, начинавшаяся с «я думаю о Вэриане», заканчивалась длинным рассуждением о несправедливом отношении к юноше, а, на секундочку, такой была практически вся его речь. Зато рассказал, что считает его новый прикид симпатичным, но без него было бы лучше. И понял, что сделал две вещи: проболтался и сморозил глупость. Неловкое молчание повисло снова. Вэриан был смущен, как и Юджин, но все-таки сильнее, чем он, потому что не каждый день объекты симпатии вслух признают свое влечение к нему. Не каждый день обнимает нежнее. Не каждый день целуют в лоб. — Выглядишь неважно, — говорит Юджин на недоумевающий взгляд юноши, мягко улыбаясь. — Подумал, что у тебя температура или типа того. — И как? Глупый вопрос. Они оба знают, как. — Вроде хорошо, но я бы перепроверил, — и улыбка становится ухмылкой, от которой Вэриана ведет, — если ты позволишь, конечно же. — Позволяю. И, возможно, за то время, что Вэриан был изолирован от внешнего мира, медицина сильно поменялась, но он абсолютно полностью уверен в том, что для изменения температуры тела «врачам» не нужно усаживать своих «пациентов» себе на бедра, ослабляя узел шейного платка и убирая его в сторону, чтобы открыть бледную шею и прикоснуться губами к точке, где при касании ощущается, как бьется пульс. Возможно, медицина поменялась. Возможно, теперь все действительно происходит так. Возможно, Вэриану очень глубоко наплевать на медицину и на все-все-все на свете, что находится чуть дальше спальни или даже кровати, и с этим «возможно» он готов согласиться на все сто процентов, потому что его правда ничего не интересует. Потому что на коленях у Юджина удобно. Комфортно. Сидя на коленях у Юджина, Вэриан имел преимущество в росте, и пользовался им, как мог, — запускал пальцы в его волосы, растрепывая и оттягивая, когда поцелуй чужих губ, прошедшийся по ключице, вызывал слишком сильный отклик внутри; водил кончиками пальцев от уха до изгиба шеи, чуть задержавшись там, где бьется пульс, и там, где выступал кадык; прикасался губами ко лбу, надеясь, что он достаточно далеко от ушей Юджина, потому что не знал, готов ли он стонать вслух. Подсознательно он был готов. Был готов стонать, отдаваться, брать, получать ласку и проявлять ее в ответ, Вэриан был готов распрощаться с одиночеством и позволить Юджину все, что взбредет ему в голову, пока они друг с другом в одной постели. Но признать это было страшно. И признаться в этом — сказать вслух, выдавить из себя эти слова, превратить свои мысли в слышимые звуки, — тоже страшно. И назревал диалог, о котором ни Вэриан, ни Юджин еще не подозревали, потому что одному из них страшно сказать «я хочу, чтобы ты продолжал», а второму страшно что-либо делать, не услышав этих слов. Вэриан всхлипнул, когда Юджин аккуратно прихватил нежную кожу на шее губами, оставляя нечто большее, чем поцелуй. Он хотел отвернуться, спрятаться, думать над своими ощущениями до самого рассвета, а еще… — Сделай так еще раз, — тихо попросил он, отстранившись и посмотрев в чужие глаза, — пожалуйста. Возможно, не так уж и сильно он боится признаться в том, что ему нравится такая близость с Юджином, и не так уж сильно он боится признать факт того, что он хочет позволить ему делать все, что вздумается. Может быть. Хотелось бы верить. Вэриан хотел подумать еще немного, но Юджин, коротко кивнув и улыбнувшись, прикоснулся к его шее еще раз, оставляя еще один след и выбивая еще один стон из чувствительного юноши. Это мешало сохранять здравомыслие, и Вэриан сжал плечо мужчины, ерзая на его коленях, прикусил губу, будто бы сдерживание эмоций поможет ему остаться при рассудке еще немного. Это было заранее проигрышной идеей, но Вэриан таких тонкостей не знал. Он многого не знал, но у него есть тот, кто вполне мог исправить это недоразумение. Вэриан хотел спросить «ведь так, Юджин?», но не успел, потому что тот аккуратно прижал его к себе и прикоснулся губами к его губам. Никто из присутствующих в Бога не верил. Вэриан считал это частью магии, то есть, сокращая до нескольких слов, очередной ерундой, а Юджин просто совершил слишком много дерьма за свою жизнь, чтобы надеяться на благословение неизвестного мужчины откуда-то с неба. Но, Господи Боже. Юджин восхитительно целовался. Не то, что у Вэриана был какой-то опыт в этом, или он знал, как целоваться в принципе, нет. Он был малолеткой, ранее никем не тронутой, был чист и невинен, и единственное описание поцелуя, которое он видел, было фрагментом из двадцать второй главы одной из книг о приключениях Флинна Райдера. И, очевидно, он не перечитывал его преднамеренно, просто… Просто он очень любил эту книгу, а игнорировать целую главу не мог, даже если бы описанное вызывало у него отвращение. Которого, к слову, не было. Ни тогда и ни сейчас Вэриану не было противно от поцелуя. Он не был горячим и влажным, скорее наоборот, сухим, осторожным, простым прикосновением губ к губам. Юджин не давил, не просил большего, его рука просто скользнула под челюсть юноши, мягко вынуждая приподнять голову, и, наверное, он хотел взглянуть ему в глаза или углубить поцелуй, но этого прикосновения было достаточно, чтобы Вэриан хмыкнул в чужие губы, не в силах издать звук громче. Звук громче — стон. — Мне продолжать? — тихо и аккуратно спросил мужчина, устраивая руку, которая лежала на талии Вэриана, удобнее. Он, в отличии от своего хрупкого возлюбленного, держался увереннее и лучше, но это не означало, что он не испытывал волнение, втягивая юношу в подобное. — Д-да. Пожалуйста, Юджин- Первое, что Вэриану стоило выучить перед тем, как соглашаться на секс с кем-то вроде Юджина Фитцерберта: его не нужно умолять. Сжав бедра Юджина своими ногами сильнее нужного, Вэриан боялся даже думать о том, что было бы, если бы он умолял его дольше этого мгновенья — потому что поцелуй, который Юджин дал ему, был жарким, желанным и от того чувственным. Неизвестность, тягучая и обжигающая, разливалась от сердца по телу — из грудной клетки в кончики пальцев, немного в низ живота, заставляя юношу сгорбиться и вжаться пахом в чужой живот, и в голову, спутывая остатки мыслей, оставляя после себя липкое поле, в котором один за другим тонули обрывки невысказанных фраз и не произнесенных вслух желаний. Он хотел сказать о том, что ему приятно. Он хотел сказать, что хочет продолжать. И Юджин позволял ему продолжать, позволял запустить тонкие пальцы в свои волосы, сжимая, когда ощущения оказывались слишком сильными для юноши, позволял ему самому целовать его губы, чередуя простые прикосновения и долгие, еще неумелые взаимодействия. Ситуация располагала к тому, чтобы сменить позу на более удобную и избавиться от части вещей, но мужчина не успел даже выдохнуть — Вэриан снова прижался своими губами к его губам, не открывая глаз и не дыша, потому что, очевидно, что для такого невинного и ничему не наученного парня было подвигом сдвинуть сомнение на задний план и прикоснуться языком к его нижней губе. Он выглядел смущенным, но, делая подобное, выражение его лица было чем-то средним между осознанностью и серьезностью. Втягивая самого себя и Юджина во французский поцелуй, он полностью понимал, что делает. Понимал, что касается своим языком чужого языка, разводя мокроту, от которой у него внутри все стягивает и сводит, провоцируя жар, дрожь и желание продолжать делать это. Понимал, что Юджин осторожно выпрямляется, чтобы перехватить ведущую роль, и что подчиняется ему, позволяя целовать себя, ласкать себя, положить более крупные пальцы на свою шею, ранее скрытую под платком, а сейчас обнаженную и подверженную прикосновениям. И понимал — осознавал — что получает удовольствие от всего, что Юджин с ним делает. И что хочет большего. И что готов вслух умолять Юджина о большем. Второе, чего Вэриан не знал, позволяя такому мужчине, как Юджин Фитцерберт, взять себя за талию и уложить на кровать, где под спиной неудобно смялись куртка, пальто и одеяло, но тут же померкли, стоило Юджину нависнуть над ним и поцеловать в шею: Юджин поразительно тонко чувствует чужие желания. И этот навык разгорается, подобно огню, когда одежды на нем и на его партнере становится все меньше. Но начать Юджин решил с себя, чтобы не тратить слишком много времени и не заставлять Вэриана мучиться с пуговицами своей рубашки. Не то, что это было большим упущением для юноши. Лежа на кровати и глядя на то, как Юджин быстро и умело раздевается, он получал эстетическое удовольствие. Скользил взглядом от обнаженных плеч вниз, к поясу уже расстегнутых брюк, из-под которых так неприкрыто и бесстыдно выглядывала дорожка волос, начинающаяся у пупка и уходящая вниз вместе со стыдом, мыслями и внутренним жаром Вэриана. Он думает о том, что хочет провести по всей ее длине пальцами, и втягивает воздух сквозь сжатые зубы, сдерживая себя. Не то, что можно было сдерживать себя, когда прямо перед глазами прекрасный, сексуальный и полностью твой мужчина раздевается, скользя крупными ладонями под одежду и оголяя привлекательное, практически эталонное тело. Юджин нависает над юношей раньше, чем тот успевает глянуть вниз, но тут же заглаживает свою вину, одаривая поцелуем в веснушчатую щеку и прикосновением пальцами к ямочке меж ключиц, открывшейся из-за расстегнутых верхних пуговиц рубашки. Он гладит подушечкой пальца выступающие косточки и думает только о том, как загладит, заласкает и зацелует это тело, когда избавит от одежды. Или стянет все, что можно стянуть, не поднимая Вэриана с постели. — Лежи, — говорит он тихо, делая вид, что не видит, как юноша реагирует на его низкий, приятный голос, — убери руки за голову, пожалуйста. Вот так, — Юджин давит на острый локоть, а после обхватывает оба запястья и вынуждает Вэриана вытянуть руки, — молодец. Я сам, не убирай руки. И Вэриан был не особо согласен с таким раскладом дел — он хотел, чтобы Юджин смотрел на него так же, как он сам смотрел на него буквально только что, — но прикосновения отозвались всполохами искр в грудной клетке, и он просто не мог сопротивляться. Пуговицы выскальзывают из петель быстро, управляемые умелыми пальцами, и Вэриан пропускает момент, когда Юджин раздвигает полочки рубашки в стороны, отодвигает воротник и проводит всей ладонью от шеи до живота, задевая пальцами чувствительные соски и бегло перебирая выступающие ребра. Вэриану хотелось прикрыть худобу руками, и он обязательно бы сделал это, если бы не застонал в голос, даже не пытаясь скрыть или подавить это. Юджин огладил худое тело еще раз — Вэриан еще раз застонал, зажмурившись и закрыв лицо ладонями. Он был готов повторять это действие до бесконечности, пока юноша не изведется полностью, отворачивая лицо и кусая припухшие губы, но ему было интереснее продолжать, а не стоять на месте, и он действовал в своих интересах. Он аккуратно скользнул пальцами под белые брюки и потянул вниз, стягивая их через соблазнительный изгиб юношеских ягодиц и бедер. Хотелось ощупать и запомнить, как ощущается под рукой все это, но внимание Юджина привлекли веснушки, лежащие россыпью на тазобедренных косточках и бедрах. — Ты не говорил, что твои веснушки находятся везде, — вслух отмечает он, стягивая брюки ниже середины бедра. — Я думал, это- Вэриан хотел сказать «это очевидно», но мужчина резко наклонился, упершись рукой в одно бедро и целуя другое, будто бы это не пигментные пятна на коже, а корица на выпечке. В планах Юджина было расцеловать каждый участок кожи, покрытый веснушками, и он был близок к тому, чтобы превратить его в жизнь, начав с плеч и ключиц, но, переставляя ногу, он коленом уперся во что-то неприятно твердое, не замеченное им из-за того, что было спрятано в складках плаща. Он хотел выругаться вслух и растереть колено, но начал искать то, что принесло ему боль. Когда он нашел, то желание ругаться пропало. И только что ярко выраженный интерес на лице Вэриана тоже. На широкой ладони лежали казенные коронские наручники, очевидно, украденные из камеры. — Это… Это что, малыш? Вэриан отвернулся. Атмосфера интимной близости, выстроенная трудом, поцелуями и потом, рисковала обрушиться. Юджин не мог этого допустить. Аккуратно расправив сапорианский плащ, до этого бездельно валяющийся и маскирующийся под одеяло, Юджин завернул в него Вэриана, придерживая под спину свободной рукой. Юноша перестал дуться, поднял взгляд и вздохнул. — Ты показывал мне, как взламывать такие замки. Я взломал и спрятал их, когда меня увозили, а потом сказал, что они потерялись. — Но зачем? — Может, пригодились бы где-нибудь. Вэриан прижался к нему ближе, вытянув ладонь из-под плаща и прикоснувшись к руке Юджина. Взгляд у него был виноватый, но, в целом, он все еще был настроен на продолжение, и показывал это, пытаясь взять мужчину за руку. Юджин гонял в голове «пригодились бы где-нибудь» и стремительно анализировал расклад сложившейся ситуации. И третье, о чем Вэриан даже не подозревал, но все-таки должен был знать, соглашаясь не только на секс, но и на знакомство с Юджином: все, что попадает к нему в руки, где-нибудь будет использовано. Информация, секрет или слово, предмет, ценность или какая-нибудь вещь, он всему подберет свое применение. И сейчас он проявляет умение это во всей красе — укладывает юношу на спину, обхватывает тонкие запястья одной своей рукой и заковывает в наручники, тут же сгибаясь, чтобы предотвратить недоумевающие возгласы поцелуем. — Ты все еще плохой мальчик, — говорит он, перемежая слова с поцелуями, — но я не могу не применить это. Он подцепляет цепь пальцем и отводит руки юноши назад, за голову, заставляя его выгнуться, и Вэриан, даже находясь в таком положении, хотел начать возмущаться, но слова застряли в горле — Юджин навис над ним снова и склонился к шее, оставляя не поцелуй, не след, а укус. И еще один. И еще не один. Юджин расцвечивает его шею — а еще уши, ключицы, плечи, — укусами, иногда задерживаясь на одном месте, прихватывая нежную кожу сначала зубами, а после губами, оставляя отметину, и Вэриан может сколько угодно возмущаться насчет наручников и всего остального, но он не может отрицать того, что это действие заставляет его метаться по кровати и стонать в голос. Он не может отрицать что-либо, пока ему так приятно. Укусы отзываются внутри обжигающими взрывами, заполняющими все тело — в частности грудную клетку, где быстро бьется сердце, и низ живота, где все едва ли не пульсирует в унисон с сердцебиением. Вэриан близок к тому, чтобы слышать шум собственной крови в голове, но он стонет от поцелуев в область повыше солнечного сплетения так громко, что не слышит ничего, ни крови, ни успокаювающего шепота Юджина, ни собственных мыслей. Юджин поднимает голову, проводя ладонями по бокам юноши, смотрит в голубые глаза, смотрящие на него в ответ с обожанием и вожделением, и целует его, обхватывая нижнюю губу своими и заставляя мир в голове Вэриана смазаться еще сильнее. Тот в ответ может лишь держать голову поднятой, не отстраняясь от губ мужчины, и стонать прямо так — когда Юджин целует его. В голове болезненно пульсирует одна-единственная мысль. Почему, Господи Боже, почему, Господь, почему ему так хорошо? — Тебе стоит быть чуточку… Он мягко прикусывает чужую губу и толкается языком во влажный рот, заставляя юношу под собой всхлипнуть и схватить пальцами одеяло за своей головой. — Тише. В этом Юджин прав — Вэриану стоит быть тише, если у него, конечно, нет желания или цели оповестить весь этаж о том, какой Юджин Фитцерберт хороший любовник. И прямо здесь, на этом месте, проявляется проблема, препятствующая сохранению тишины. Не стонать, находясь в постели с Юджином, невозможно. Невозможно не издавать шумные вздохи, когда губы или зубы проходятся по нежной коже, невозможно не стонать, когда широкие ладони гладят чувствительное тело, невозможно не всхлипывать, находясь на грани терпения, доведенный до нее превосходной лаской, вызывающей мурашки и эрекцию. Вэриан был бы рад исполнить эту просьбу, но не знал, как это сделать. Как хорошо, что Юджин всегда на шаг впереди. Его теплая рука ложится на низ живота, надавливая и оглаживая, пальцами соскальзывая ниже, а другая накрывает нижнюю часть лица Вэриана — контраст размеров ощущается очень сильно, когда Юджину достаточно одной своей ладони, чтобы зажать ему и рот, и нос, и касаться ярких веснушек на щеке кончиками пальцев. Он аккуратно сдвигает ладонь, чтобы не душить, не лишать воздуха, но Вэриан чувствует себя так, будто бы проваливается в небытие, и мир у него сужается до ощущений: под горячими пальцами пульсирует бедренная артерия, где кожа такая чувствительная, а на губах мозолистая кожа, которую хочется целовать-целовать-целовать, но Юджин давит, принуждая молчать, и Вэриан не может не повиноваться. Не смог, даже если бы хотел. Если станет больно, то он может укусить. Или закричать. Или дернуться, извернуться, ткнуться лбом в горячую ладонь и закрыться от всего. Но Вэриану не больно, Вэриану нравится происходящее, он двигает бедрами, пытаясь вытянуть еще одно прикосновение, еще немного ласки, и он стонет в ладонь Юджина, зажмурив глаза и в противовес этому раскрывшись как можно сильнее. Он готов развести колени до хруста костей и треска ткани белых брюк, но Юджин гладит его по бедру, а после резко стягивает штаны полностью, убрав ладонь со рта юноши. Колыхание воздуха Вэриан ощущает запредельно отчетливо, а еще он чувствует влагу от прикосновения рук. Его слюна на ладони Юджина и на его собственном бедре. От этого по-странному стыдно, но еще больше иррационально приятно — настолько близкий контакт между телами. Внутри все сжимается, когда Юджин подсаживается и разводит острые колени в стороны, укладывая ноги юноши так, чтобы было удобно и ему, и Вэриану. Головка члена — горячая и влажная — мажет по внутренней стороне бедра и по ягодицам. Вэриан сжимается и стонет, напрашиваясь на ладонь Юджина, но тот лишь целует его, требовательно и властно, а после гладит по волосам, уводя руку на затылок. Шейный платок резко становится преградой между их губами, стягивается под затылком и становится кляпом. Вэриан кусает ткань, чтобы не терять связи, и тут же проверяет платок на прочность. На шумоподавление. Широкая и горячая ладонь Юджина перестает выводить узоры на его тазобедренных косточках и накрывает член полностью, обхватывая и сжимая, оглаживая подушечкой пальца чувствительную головку. Вэриан упирается ступней в кровать за спиной мужчины и тянет одеяло за своей головой, кусая красную ткань и игнорируя мокрые пятна собственной слюны на ней же, пока Юджин водит рукой, лаская, доводя его, хотя, Вэриан свято верил, что дальше уже некуда. Он скулит и мычит, пытаясь донести до мужчины, что не может больше терпеть, и ему хочется большего, они уже пересекли черту, где можно было сказать «нет», и сейчас Вэриан может выдавать только «да» на каждое его движение, действие и касание. Ему хочется большего, он хочет большего, и если Юджин не даст ему этого прямо сейчас, то никакие наручники юношу не смогут сдержать. — Ты готов? — спрашивает Юджин шепотом, будто бы почуяв напряжение в воздухе, исходящее от Вэриана. Тот мог бы подумать, прислушаться к своим ощущениям, проанализировать, готов ли он, но, наклоняясь к чужому уху, Юджин прижимается своим горячим телом ближе, и напряжение становится сильнее, потому что тепло от него ощущается масштабным ожогом, идущим наружу изнутри. Мужчина водит пальцами по подбородку Вэриана, игнорируя преграду в виде платка, надавливает на нижнюю губу и немного теряется, когда тот открывает рот, позволяя толкнуть пальцы глубже, позволяя Юджину ощутить его язык, пытающийся прикоснуться к пальцам через ткань. Он теряется, но не отрицает того, что ему это нравится. — Это да? — Да, — Вэриан торопливо шепчет, когда Юджин оттягивает платок в сторону, — да, пожалуйста, Юджин, я прошу, пожалуйста- В ответ тот затягивает платок заново, завязывает сильнее, но оставляет поцелуй через ткань в качестве компенсации, а потом еще один, на шее, еще один, на груди, а потом он выпрямляется и разводит чужие бедра в стороны, проводя ладонями по чувствительной коже. Вэриан поддается вперед, к его рукам, но Юджин прекрасно справляется сам. Сначала давит на низ живота, заставляя лежать спокойно, а после придерживает за бедра и укладывает себе на колени, поднимая таз юноши достаточно высоко. Вэриан чувствует себя очень обнаженным и раскрытым перед ним, но не высказывает недовольства и не сопротивляется. Он не может быть недовольным, когда Юджин смотрит на него с обожанием. Когда он прикусывает губу как можно сильнее, глядя Вэриану между ног. Когда он проводит кончиками пальцев запретно близко, вызывая дрожь в ногах, а потом уводит ладонь вниз, касается ягодиц, ложбинки меж ними, гладит нежно-нежно, так, что у Вэриана ноги сводит и сердце проваливается глубоко-глубоко и неизвестно куда. Ему абсолютно неинтересно, куда оно там проваливается. Все, что его интересует — пальцы Юджина. Длинные, шире, чем у него самого, всегда сухие и теплые, почти горячие, но сейчас от них немного веет холодом, а на ощупь влажные. Вэриан понимает, что мужчина шарился по карманам его плаща, и, вообще-то, стыдно должно быть Юджину, потому что он снова крадет, но Вэриан осознает, что содержимое его карманов это украденные наручники и самопальный лубрикант, и стыдно становится ему. Ненадолго. Одна рука Юджина давит на низ живота, вроде как просто придерживая, но на самом деле оказывая давление на всего Вэриана, потому что он буквально чувствует исходящее от нее тепло, знает, что эта рука может довести его до блаженства, и хочет этого, лишь чудом сдерживая себя и не ерзая. Вторая — пальцы второй аккуратно проникали на одну-полторы фаланги, и Юджин действовал вслепую, потому что следил за каждой эмоцией на лице юноши. На языке у него вертелись низкие шутки и интимные вопросы, потому что вместо страха неизвестности, стыда или еще чего-либо, Вэриан испытывал удовольствие, которое едва-едва мог сдерживать в себе. Знакомое удовольствие, поправил бы он, если бы имел возможность говорить. Знакомое, но вместе с тем новое — его пальцы тонкие и не особо длинные из-за размера ладони в целом, и поэтому он не мог самому себе доставлять те ощущения, что он чувствовал сейчас. И это новое удовольствие ему нравилось так сильно, что сдерживаться больно. Ему было больно не получать никакой дополнительной ласки, которая помогла бы справиться с возбуждением, а еще было больно не иметь возможности донести эту информацию до Юджина, глухо скуля в мокрый платок и кусая его, сходя с ума от желания сделать хоть что-то. Хоть что-то, что ослабит эрекцию, хоть что-то, что сделает ему приятно, и, наверное, ему должно быть стыдно за то, что он хочет еще, но Юджин игнорирует стыд в принципе, и ему глубоко-глубоко-глубоко наплевать на это, и он сдвигает свою горячую, тяжелую руку с живота на член юноши, обхватывая сначала головку, а потом весь ствол. Если кого-нибудь из них спросят, жалеют ли о содеянном, то оба в унисон ответят: ни капли. Неа. Нет. Узел под головой ослаб, и Вэриан вслух стонет, скулит, хнычет на каждое движение пальцев в нем, потому что Юджин его не щадит, проталкивает на всю длину и аккуратно поворачивает кисть, проверяя, может ли эрекция в его другой руке стать крепче, и поглядывая, не переходит ли он черту, измываясь над чувствительным юношей так. Когда он видит — слышит — что Вэриану приятно, то он разводит пальцы наподобие ножниц, сводит обратно и толкает ими еще раз, чувствуя, как у него мелко дрожат ноги, так аккуратно упирающиеся коленками ему в ребра и совершенно стыдливо сведенные за широкой спиной. Вэриану страшно обхватить торс своего любовника ногами так сильно, что станет больно, но не делать этого он не может, потому что ему дурно и он сгорает от того, как ему дурно, как ему хорошо, как ему хочется насадиться на пальцы Юджина и заставить того трахнуть его, как нужно, как следует, как хочется им обоим. Его рука, которая до этого поглаживала член Вэриана, неожиданно ложится ему на грудь, надавливая и принуждая лежать, не дергаясь. Юноша не понимает, зачем так, но не сопротивляется, покорно лежит под тяжелой и горячей рукой Юджина, кусая губы. Он не понимает, почему, а главное зачем, но вслух не спрашивает. Юджин знает, что делает. Вэриан ему доверяет. Он закрывает глаза и знает, что все, что Юджин с ним сделает, ему понравится. И он не ошибается, потому что резкие, быстрые и ритмичные движения пальцев внутри него ему нравятся, нравятся до дрожи в коленях и до стонов, так удачно приглушенных платком. Юджин не останавливается, не теряется в созданном им темпе, лишь смотрит на то, как юноша под ним извивается от удовольствия, способный лишь принимать эту ласку и стонать-стонать-стонать. Вэриану кажется, что в голове у него все смешалось и он больше никогда не сможет мыслить трезво, думая только о том, как ощутить пальцы в себе еще раз, как насадиться на них самостоятельно, как упросить Юджина сделать так еще раз, но даже об этом он не может думать сейчас, и способен только на низменное. Господигосподигосподи. Ему так хорошо. Почему ему так хорошо? Ответов Юджин ему не дает, но взамен даст всего себя — и Вэриана это полностью устроит. Пальцы выскальзывают свободно, и все равно ощущаются рядом, Вэриан чувствует, как к внутренней стороне его бедра иногда прикасается ладонь Юджина, прикоснувшаяся случайно, наверное тогда, когда он водил ею по своему члену, размазывая предэякулят и лубрикант. У него сводит внизу живота, когда он думает об этом, и ему хочется поднять голову, чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку, но Юджин нависает прямо над его лицом, практически зубами стягивая промокший платок, а после, отмахнувшись от него и оперевшись на локоть, целует в губы, припухшие и влажные, приятные на ощупь. Поцелуй был долгим и… Двуликим. Со стороны Юджина он был нежным, чувственным и аккуратным. Обхватывая нижнюю губу юноши, а после отпуская и целуя ее, он был учтив и очень нежен. Со стороны Вэриана он был отчаянным. Юноша ловил его губы и будто бы умолял о большем, умолял о касаниях, умолял о тяжелых и сильных руках на своем теле, о заполненности внутри, о еще одном поцелуе. И Юджин проклял бы себя, если бы не дал Вэриану всего, чего он хотел. — Ты готов? — спрашивает он снова, подбирая платок и откидывая его еще дальше, а после возвращаясь к юноше, чтобы поцеловать его в веснушчатую щеку и уголок губ. — Это больше, чем пальцы. — И ты боишься, что навредишь мне? В ответ Юджин поджимает губы и кивает. Да, боится. — Но ты же знаешь, что не сделаешь этого? — Вэриан тянется к нему, и, когда мужчина покорно наклоняется, то целует его куда-то в щеку. — Ты же не сделаешь этого? — Да, — отвечает Юджин и гладит лицо юноши, начиная со скулы и заканчивая на подбородке, придерживая и целуя его еще раз. — Да, я не наврежу. — Хорошо, — шепот Вэриана заставляет что-то внутри грудной клетки Юджина взорваться обжигающими всполохами, — я хочу, пожалуйста, я готов. Уверен. Пожалуйста. И Вэриан теряет все, чему он научился за эту ночь — он забывает, что Юджина не нужно умолять. Мужчина снова возится с его ногами, пытаясь уложить так, чтобы было удобно и Вэриану, и ему, но их удобство заключалось в разном, и это представляло собой некоторую сложность. Мир Вэриана обрушился, когда Юджин встал на колени, прижимая его бедра к себе и держа под ягодицы, на весу. Он покорно свел ноги за широкой спиной, свел их сильнее, пытаясь держаться за него как можно крепче. Юноша пугается, когда одна из рук Юджина пропадает из-под его ягодиц, и он уже был готов оставить ему пару синяков под ребрами, но Юджин всего лишь придерживал свой член рукой, приставляя его ко входу, растер еще немного лубриканта, сохраняя спокойствие на лице, когда к разгоряченной плоти прикоснулась вязкая и холодная жидкость, а потом вернул ладонь на тело юноши, держа его на месте и двигаясь самостоятельно. Вэриан все-таки оставил ему пару синяков под ребрами. Внутри он был узким, горячим и пленительным, и, если бы сейчас обрушился мир, или дворец, или даже эта кровать, то Юджин бы ни за что не отстранился и не оставил юношу одного, потому что он готов просто проникать в него целую вечность. Всем своим видом Вэриан показывает, что он эти эмоции разделяет. Стонет, зажмурившись и сосредоточившись на ощущениях, и нетерпеливо двигает тазом, пытаясь то ли насадиться на член, то ли заставить Юджина двигаться. Ему не хочется терпеть, и он чувствует себя неописуемо хорошо, и, когда он ерзает еще раз, то Юджин лишь осторожно сжимает его ягодицы ладонями, намекая на спокойствие, и двигается сам. Вэриану не с чем сравнивать то, что он испытывает сейчас, но, если честно, ему и не нужно это. Он думает о том, что Юджин был бы рад услышать что-то вроде «ты настолько хороший любовник, что я не хочу искать кого-то другого» и аккуратно улыбается, тут же срываясь на стон, когда Юджин толкается еще раз. Юджин перекладывает руки с ягодиц на талию и крепко сжимает, и Вэриан хотел всхлипнуть на этот жест, показывая, что хотелось бы нежнее, но мужчина прижимает его к себе и меняет свой размеренный глубокий темп на быстрый и частый, заставляющий Вэриана показать, как громко он может любить. Рассказать. Член проникает глубоко даже тогда, когда Юджин не старается, и почти каждый раз он упирается в чувствительную точку внутри юноши, которую тот когда-то пытался стимулировать своими пальцами, потом доверил пальцам Юджина, а сейчас упивался и стонал каждый раз, когда головка упиралась в это место. Происходящее нравилось ему до одури, до безумия, которое захлестнуло и его, и Юджина, и будь они прокляты, если посмеют сказать или соврать, что было так себе. Вэриану было не с чем сравнивать, и он упивался каждым новым ощущением, которое Юджин дарил ему. Юджину было с чем сравнивать, но он думал о том, что его опыт в другой категории, потому что никогда прежде он не занимался таким сексом с таким юношей. Таким нежным, сладким, чувствительным. Таким жадным, горячим, шумным. Таким прекрасным и любимым им, Юджином, обожаемым им. Юджин вкладывает в движения бедер и касания рук все то, что чувствует к нему, без слов произнося: «ты замечательный и хороший, я люблю тебя так сильно, что готов находиться рядом с тобой вечность, пожалуйста, послушай то, как я без умолку говорю о том, какой ты чудесный, я люблю тебя, пожалуйста». Вэриан не может ответить ему, потому что стонет, но Юджин чувствует, что он чувствует то же самое. Ему так хорошо, что все кажется выдумкой, нереальной ситуацией, сном, но он понимает, что во сне так хорошо быть не может, что выдумка не может быть такой приятной, такой проникновенной, такой чувственной. Вэриан стонет, когда Юджин выскальзывает из его горячего и растянутого прохода, рукой поправляет член и входит снова, заставляя юношу перескочить на ноты повыше и тут же стихнуть, ощущая боль в горле. А еще Вэриан не сразу понимает масштаб упущенных возможностей. Не сразу понимает, что одеяло это не совсем то, за что можно держаться, пока внутри него все горит и разгорается сильнее, стоит Юджину еще раз двинуть бедрами, не сразу понимает, что ему хочется, что ему нужно избавиться от наручников как можно скорее, потому что иначе он потеряет связь с реальностью окончательно. И он бы сделал это, если бы- — Малыш, Господи, — Юджин шепчет ему на ухо, тут же перемещаясь вниз, чтобы прикусить кожу на шее, — тебя так приятно чувствовать. Ты восхитителен, Вэр. Мужчина перемежает свои слова с низкими, хриплыми стонами, и у Вэриана горят уши, потому что не возбудиться от этого просто невозможно, но дальше уже некуда. — Ты такой податливый. Так приятно, милый, так… О Господи. Я готов делать это вечно, так приятно, солнце, так приятно. — Юджин, пожалуйста, — Вэриан зажмуривается и сжимается, будто бы пытаясь уйти от этого шепота, — это смущает, прошу- — Смущает? Смущает сейчас, милый? Я не думаю, что можно смущаться, когда ты так раскрыт, и когда ты сжимаешься вокруг меня, и, заметь, я к этому отношения не имею. Вэриан прикусывает губу и хочет возразить, сказав, что все, что происходит сейчас, имеет к Юджину Фитцерберту очень большое отношение, но тот медленно толкается на всю длину, и юноша давит в себе стон, не говоря ничего. — Не стесняйся меня, малыш, — Юджин укладывает его на спину и нависает над его лицом, разделяя с ним один воздух, — ты же знаешь, что стесняться нечего. И он знает — правда знает — и соглашается с Юджином, позволяя ему поцеловать себя, а потом подтянуть руки к лицу. Он хнычет, когда мужчина отстраняется, оперевшись на одну руку, а другой шаря по постели, но тот быстро возвращается, целуя юношу в щеку и обхватывая его локоть, заставляя поднять ладони. Вэриан не сразу понимает, что он сделал. Осознание приходит тогда, когда Юджин приподнимает его, стягивая с рук рубашку, отбрасывает ее в сторону и укладывает юношу обратно, начиная целовать под челюстью и заканчивая на плече — там, где от натянутой одежды остались красные отметины. Он больше не в наручниках. И он может сделать так много всего. Вэриан теряется, не знает, с чего ему начать, но Юджин помогает, укладывая тонкую бледную руку себе на плечо и наклоняясь, чтобы поцеловать в губы. Юджин мягко кусает нижнюю, тут же прикасаясь языком и заставляя забыть дискомфорт, а Вэриан зарывается пальцами в его волосы и тянет, принуждая поцеловать себя еще раз, поцеловать себя горячо и страстно, и Юджин даже не спрашивает себя, да кто он такой, чтобы отказывать Вэриану, потому что просто не хочет остаться без шевелюры, и покорно прикасается своими губами к губам юноши. Он стискивает бока Юджина своими коленями, но тот лишь покорно принимает это, скользя руками вниз и придерживая юношу под ягодицы. Они дышат одним воздухом, и Вэриан не может насытиться, целуя его раз за разом, зацеловывая его губы, промахиваясь, но не расстраиваясь от этого. Поцелуй мимо губ его не расстраивает, потому что, на самом деле, все его мысли сосредоточены и связаны вокруг одного. Вокруг движений члена в нем. Вэриан распутнее, чем думал, и он обязательно бы уделил этой части себя немного времени, но не сейчас, когда Юджин целует его шею и продолжает ритмично вбиваться в него, положив горячие широкие ладони на бедра. Он не может думать в принципе, когда этот мужчина находится рядом с ним, внутри него, вытесняет внешний мир и заполняет все собой, ароматом своего тела, своим теплом, к которому Вэриан льнет и которое он принимает без возражений. Он бы упился им, честное слово, если бы только мог. Он упивается всем Юджином, лицом уткнувшись в изгиб его шеи, руками вцепившись в широкую спину и стараясь не напрягать ноги, чтобы не напрягать задницу и не добавлять в жгучую смесь ощущений еще что-либо, потому что в таком раскладе у него крайне маленькие шансы на сохранение способности к здравому мышлению. Болезненный укус на шее все еще отчетливо ощущается, и Вэриан думает только о том, как это ощущалось со стороны Юджина — ведь он весь сжался, когда мужчина стиснул зубы на его коже. Наверное, приятно, он не знает точно. Хочет спросить, но знает, что, если даст Юджину тему для рассуждений, то он не замолчит еще очень долго. Понимает, что он не очень-то и против того, чтобы Юджин не молчал. Юджин останавливается, когда юноша аккуратно проводит ладонью по его лицу, пальцами проводя невидимую линию от подбородка до скулы, привлекая внимания и как бы прося посмотреть на себя. — Да, милый? Юджин ожидал чего-то в роде «давай закругляться» или «пожалуйста, быстрее», как это обычно с ним бывало, но Вэриан мягко увел руку на его затылок, гладя, и Юджин был полностью уверен в том, что подобных слов от Вэриана он не услышит. Или услышит, но определенно не сейчас. — Тебе нравится? Ну… Внутри, там. Тебе приятно? И это было лучше всех ожиданий. — Да, — он выдохнул и смазано поцеловал куда-то в щеку, обхватывая руками бедра юноши и прижимая его к себе, проникая глубже, принося больше удовольствия, — очень приятно, малыш, ты не представляешь. Ты горячий, и узкий, тебе даже не нужно сжиматься, ты и без этого- ох. Действуя наперекор словам Юджина, Вэриан прикусил губу и сжался, не так сильно, как мог бы, но у него было оправдание в виде члена внутри, и это оправдание было принято Юджином, пусть он даже и не знал. — Малыш, я же сказал, тебе необязательно сжиматься. Правда, без этого тоже приятно, очень приятно, — в подтверждение своих слов Юджин двинул бедрами еще несколько раз, переложив ладони с бедер Вэриана на ягодицы и придерживая его. Юноша застонал, неловко проведя руками по спине любовника, но Юджин это проигнорировал, целуя его в щеку еще раз и перекладывая ладонь на бок. — Как мне показать тебе, что мне правда приятно? Вэриан зажмурился, а потом медленно — вместе с тем, как из него выскальзывал член, — расслабился, открыв глаза и глядя на мужчину над собой. Ну, вообще-то, есть вариант. Но даже в голове у Вэриана он звучит ужасно пошло и неправильно, неправильно даже для той ситуации, в которой он сейчас находился, даже в том положении, где находились они оба. Ему очень повезло, что Юджин человек понимающий и готовый к долгому уточняющему разговору. Ему очень повезло, что Юджин чувствует все желания еще в зародыше. Ему очень повезло, что Юджин сам поднимает его с простыней, усаживая себе на колени и придерживая за талию, позволяя практически тут же упереться руками в грудь и сократить расстояние между ними достаточно, чтобы поза, которую Юджин знал как «наездник», стала чем-то другим, более близким и интимным. Возможно, потому что те люди, с которыми он это практиковал, были готовы скакать на нем от заката до рассвета, а Вэриан, который так неловко и аккуратно устраивался удобнее на нем, желания скакать особо не показывал. Ему хотелось видеть, а не делать, и ему еще раз очень повезло, потому что Юджин был готов и делать, и показывать, и все-все-все, что там нужно. Он положил ладони Вэриану на поясницу и продолжил двигать бедрами, вбиваясь в него снизу и ни капли не сдерживаясь — позволяя Вэриану слышать его тихие, хриплые стоны, пробирающие юношу до дрожи. В этом было что-то странно интимное. Более близкое и более открытое, чем просто секс. Никто раньше не просил Юджина стонать для него, и никто раньше не стонал для Вэриана, потому что он попросил. Но они не говорили, что им это не нравилось. Вэриану нравилось снова быть в том состоянии, когда ощущения изнутри были сильнее, чем ощущения снаружи, и ему нравилось стонать с Юджином в унисон, подмахивая бедрами и принимая задаваемый мужчиной темп. Ему хотелось остаться здесь навсегда, вечность сидеть на чужих бедрах и принимать удовольствие, которое Юджин дарил ему, и одновременно с этим хотелось прийти к чему-то большему, развить, улучшить то, что они оба чувствовали. Это было и любопытством, и некоторым страхом, вызванным дрожью в ногах, робкой и аккуратной, больше похожей на трепет. Он трепетал перед Юджином? Да. Он трепетал от подступающего оргазма? Да. Юджин чувствовал это? Да. Сильнее сжав ладони на пояснице юноши, он начал вбиваться в него быстрее, прижавшись телом к телу и шепча в самое ухо настолько восхищенно-восторженное, что на мгновение он думает, что Вэриану этого будет достаточно, чтобы кончить. На мгновение — после этого он обнимает юношу одной рукой, другой обхватывая его член и оглаживая, так, как делал раньше, так, как Вэриану хотелось, очень-очень хотелось, свидетельством чему были его стоны, нежные и хриплые, чувственные и искренние, без слов показывающие, что Вэриану нравится, что Вэриан любит, что Вэриан счастлив с Юджином сейчас. Он кончает в его руку и прячет лицо в изгиб чужой шеи, тут же стискивая плечи ладонями и царапая — Юджин продолжал вбиваться в него, заставляя буквально вскрикивать от ярких и контрастирующих друг с другом ощущений. После оргазма по телу разлилась приятная усталость и наслаждение, но движения члена внутри возвращали возбуждение, заставляя юношу оставлять царапины на широкой спине Юджина и перемежать громкие стоны с тихим скулежом, будто бы пытаясь донести до Юджина, что такие эксперименты над собой могут свести его с ума. И будет ли он против, если это случится? Разумеется, нет. — Юджин, пожалуйста, — Вэриан горячо выдыхает ему в ухо и сжимается, заставляя Юджина чуть сбавить обороты. — Прошу тебя, это слишком, я- — Не справляешься? Слишком приятно? И когда «да» Вэриана становится стоном, он улыбается и продолжает двигать бедрами, сжимая бедра юноши ладонями. Господигосподигосподи, ему невыносимо хорошо. Он отклоняется назад, опираясь на руки Юджина, и член внутри начинает ощущаться иначе, и Вэриан сжимается еще раз, практически вскрикивая. Юджину хочется отметить, какой он чувствительный и нежный, но вместо слов из его рта вырывается стон — долгий и низкий, пробирающий до дрожи, заставляющий Вэриана сжаться еще раз. Юджин долго кончает внутрь, больно сжав ладони на тонкой талии, но Вэриан не уделяет этому внимания, лишь ожидая, когда член выскользнет из него, оставляя после себя странное ощущение незаполненности, ставящее юношу в тупик своих размышлений. Он невероятно доволен тем, что было с ним, но отчего-то не хочет заканчивать, хотя только что умолял об этом. И от этого его отвлекают только пальцы Юджина, аккуратно ведущие вниз, к растянутому входу, после мягко толкаясь внутрь и тут же выскальзывая, подушечками проводя ниже, по теплым подтекам. Вэриана это смущает, но Юджин смотрит на вытекающую сперму с восхищением, которого юноша никогда раньше не видел на его лице, и решает не мешать. Разводит ноги шире, ощущая то, как они дрожат, и сжимает плечо мужчины своей рукой, опираясь на него. — Ты такой податливый, — шепчет он, размазывая белесую жидкость по бледному бедру пальцами, — такое чудо. Я так люблю тебя. В ответ Вэриан тихо стонет, когда Юджин сначала прижимает его к себе крепче, убирая с постели испачканный плащ, а потом укладывает на прохладные простыни, контрастирующие с горячим телом Юджина, ощущаемым совсем рядом. Вэриан чувствует себя затраханным и очень уставшим, но счастливым. Внизу живота у него ощущается приятная пустота, и он даже игнорирует то, что из него все еще вытекает, пачкая ягодицы, бедра и простынь под ним. Юджин сидит рядом, размазывая сперму по его телу сильнее и сжимая свой член одной рукой, лаская и возвращая эрекцию. Вэриан выглядит очень горячо, и Юджин думает о том, что он обязательно будет проклят, если не кончит хотя бы разок, глядя на него. Он ложится рядом, позволяя юноше прижаться лбом к своему плечу, обнимает за талию и водит ладонью вверх-вниз, прикусив губу. Вэриан чувствительный, раскрасневшийся и очаровательный, и вместе с возбуждением Юджина наполняет теплота, ощущение любви к этому юноше, так долго сдерживаемое внутри. Тепло, больше похожее на расплавленный металл, растекается от сердца по телу, до кончиков пальцев, наполняя внутренности, Юджин наклоняет голову, чтобы поцеловать Вэриана в висок, но тот тянется к нему первым, прикасается губами к губам и ладонью шарит по телу, уводит ее вниз. — Я думал, ты сейчас уснешь, — признается Юджин, отстранившись от губ юноши. Тот ухмыляется, прижимаясь к нему ближе, и накрывает его член своей ладонью, вынуждая Юджина убрать руку. — Я же вижу, что ты делаешь. Он сжимает член в ладони крепко, и Юджин даже не успевает двинуть бедрами навстречу. — Я заставлю тебя кончить, а потом мы ляжем спать. И Юджин проклинает себя, как умеет, потому что от этого тона, взгляда и действий он хочет кончить прямо сейчас. Юноша водит пальцами, оглаживает головку, сжимает ее и тут же отпускает, доставляя Юджину странное мазохистское удовольствие, но еще больше желание, которое разгорается, подобно огню, и сжигает его изнутри, не оставляя после себя ничего. Он пытается подмахивать бедрами, толкнуться в руку, но Вэриан сжимает член крепче, и Юджин сдается, не сопротивляясь и больше не пытаясь этого сделать. Он принимает эту игру, даже если в тихом омуте юноши водятся дикие черти, которые растерзают его в клочья. Он соглашается и больше ничего нет, потому что мир сосредотачивается до теплого тела рядом и до горячей легкой руки, не ласкающей и не дающей получить ласку об нее. Юджин бормочет, умоляя, скулит, выпрашивая, и стонет, просто позволяя Вэриану слушать это и наслаждаться. И тот наслаждается, правда. Наслаждается каждым касанием, каждым поглаживанием, каждым движением ладони Вэриана. Наслаждается маленькими короткими поцелуями, которые юноша дарит ему, оставляет на лице и шее, стараясь то ли отвлечь, то ли раздразнить сильнее, и, Юджин был уверен, даже сам Вэриан не знает, что именно он делает. Он водит ладонью вверх-вниз, практически мурлыча в ухо Юджину, а потом сжимает, заставляя его заскулить и начать умолять снова, замолкая только тогда, когда хватка слабеет и снова становится лаской. Кусает под челюстью, обводя головку подушечкой пальца и тут же сжимая на ней всю ладонь, лаская и заставляя мужчину низко стонать. Вэриан успевает оставить красноватую метку на его шее до того, как Юджин сжимает его локоть своей рукой и кончает, не спрашивая и ничего не говоря, лишь глухо простонав, вызывая у юноши дрожь в коленях. Он не возмущается насчет нарушенных правил, старается не двигать рукой, чтобы не размазать сперму по телу, и смотрит на то, как Юджин приходит в себя, прикусив губу и другой рукой сжав простынь рядом с собой. Немного полежав без движения и восстановив сбитое дыхание, Юджин подает юноше плащ, чтобы тот вытер об него руку и снова выбросил за пределы кровати, устраиваясь рядом и тут же прикрывая глаза, зная, что на этот раз он точно уснет. — Это было прекрасно, — шепчет Юджин, стряхивая с одеяла ненужные вещи и накрывая им себя вместе с юношей. — Я люблю тебя. — Я тоже, — совсем тихо отвечает Вэриан, прижимаясь щекой к груди мужчины и расслабляясь. — Я тоже, Юджин. Юджин засыпает медленнее, чем его юный любовник, и, с нежностью во взгляде посмотрев на то, как он спит, греясь об одеяло и тело рядом, лениво начинает обдумывать все произошедшее. Понимает, что, скорее всего, Вэриан не сможет завтра выйти из комнаты, и он не знает, из-за чего именно — из-за ноющей боли в пояснице или из-за того, что всю его одежду они испачкали. Осознает, что это не история на один раз, и что дальше будет только лучше, потому что они не будут подсознательно бояться, что это последнее их время друг с другом, что кто-то посмеет отобрать. И что Вэриан не плохой мальчик, потому что он хороший.