Снежные ангелы

      — И почему ты предпочитаешь оставаться в стороне каждый раз, как речь заходит о взаимодействии с социумом? Почему ты никогда не общаешься с ребятами с нашего факультета? Почему всегда одна? Ты мне кажешься очень даже милой.       Дрожащими пальцами прижимаю стопку книг к груди, прошмыгнув сквозь образовавшуюся в коридоре университета толпу, и оглядываюсь в поисках Амбар. Когда девушка наконец показывается и в два шага оказывается возле моего плеча, я отвечаю:       — У меня социофобия. Да и не люблю говорить.       — И… как давно всё проявилась?       — В шестнадцать.       Ненавидя говорить о себе и понимая, что Амбар через долю секунды опустит свой взгляд на меня, принимая выражение лица вопросительное, я заранее насупилась, выказывая нежелание беседовать на эту тему. Я вообще не любитель кому-либо что-то рассказывать. Тем более, когда речь шла о моих чувствах и переживаниях. Тот ужасающий момент оставил след только в моей памяти и памяти близких мне людей. И больше об этом знать никому не стоит.       Блондинка мягко улыбнулась, удобнее устроившись на месте в аудитории, которому отдала предпочтение, заправила прядь шелковистых локонов (выпрямленных утюжком, я думаю) за ухо и постучала ногтями по деревянному столу, выжидающе глядя на меня.       — Присядешь?       Мысленно хлопаю ладошкой по лбу, чувствуя себя форменной балбеской!       — Да, к-конечно…       Весь оставшийся день был так скоротечен, что в моей голове поселилась сумасшедшая идея о том, что кому-то взбрело в голову ускорить ход часовых стрелок. Амбар не давала мне покоя с самого утра и до вечера. Она даже взяла мой номер телефона и зафолловила в социальных сетях, куда я не заходила, кажется, лет сто, а вечером я получила пару милых сообщений с пожеланием спокойной ночи и несколькими странными смайликами.       А мне пришлось советоваться с Эмилией насчёт того, как стоит отвечать на подобные проявления.       Каким настойчивым не было бы стремление Смит — ответить взаимным желанием трепать языком я явно не могла. За эти шесть лет я окончательно и бесповоротно окунулась в пучину собственного сознания, с ясностью озарения понимая, что доверять более могу лишь самой себе. Во всех делах положиться только на себя. Однажды, доверившись, я в полной мере ощутила на языке гадкий привкус разочарования. И больше не хочу.       На одни грабли дважды не наступают.       У меня сердце перевернулось в груди, а глаза обожгли мгновенные слёзы, когда я посмела самой себе припомнить ту подлянку, уготовленную мне. Смотрю на себя в зеркало, сбрасывая одолевшие оцепенение. Лицо бледное, словно вырезанное из слоновой кости. Глаза на долю секунды сверкнули неподдельной скорбью, а безвольная рука неопределённым взмахом приблизилась к лицу, с щемящей медлительностью проходясь подушечками пальцев по мокрым щекам.       — Если мысли, выбранные нами, подобны краскам, которыми мы пишем на холсте своей жизни, то полотно, мною расписанное, — исключительное серое. Целиком и полностью. Без всяких проблесков белого, или любого другого цвета. Истинная серость, без всяких исключительностей.       И жалеть об этом я и не думала. Стабильность, окутывающая меня с присущим ей магнетизмом, явилась приятной наружности перспективой на будущее. Постоянство во всём: в учёбы устойчивые «отлично» и «хорошо» (больше «отлично», конечно); в общении — лишь я, мама, папа и сестра; в других делах всё было, по своему обыкновению, прочно. Без всяких намёков на неожиданности.       Возможно, именно эта одержимость идеей тотального контролем своей жизни помогла мне забыться и оправиться после той ночи на тринадцатое февраля. Я всегда не слишком уж и стремилась завоёвывать всеобщее внимание, а после произошедшего и подавно!       — Луна, дорогая, почему глаза на мокром месте?       Поглощённая смутными мыслями я не заметила, как дверь раскрылась и с грохотом ударилась об стену, а в проёме возникла сначала светлая макушка, а после и остальное тело Эмилии.       Я три раза глубоко вдохнула и потёрла грудину, ища успокоения внутри самой себя.       — Что я делаю не так, Эмилия? Что же я делаю не так? Возможно, мои неудачи подтверждают мою… никчёмность?..       Сестра уже через долю секунды сжимала хнычущую меня в своих объятиях. А я мысленно вторила аффирмации, не понимая толком их смысла. Но в одной из книг утверждали, что проговаривание аффирмаций помогает бороться с самокритичностью и избавиться от горечи обид.       Но, чёрт! Нет! Я не могу без слёз всё это вспоминать!       — Дорогая, это не так, — шепнула она мне, прижимаясь ещё ближе. — Далеко не так… Я не понимаю, о каких неудачах ты говоришь! События той ночи не были твоей виной. Ты не виновна в том, что те люди возомнили себя теми, в чьих правах так зверски с тобой обойтись. Ты не повинна в наивной доверчивости. Луна, они… Ты считала, что им можно доверять. Потому что они вселяли доверие. На них полагалась даже наша мама! Никто уж и предположить не мог, что они тебя… Неважно! Главное, что это было в прошлом, а изъедать себя виной — ужасно неправильно!       Эмилия говорила об этом так расплывчато, потому что на этой теме у нас в семье давно табу. Тогда я была на грани безрассудства. И чтобы лишний раз не тревожить меня, мама и папа запретили кому-либо в этом доме вспоминать о том, что со мной произошло.       Да что там! После этого я будто попала в замкнутый круг, воздвигла вокруг себя стену, не позволяющую другим людям подойти ко мне достаточно близко. Внутри меня до сих пор жила девочка-подросток, которой было нестерпимо больно от воспоминаний о той ночи.       — Как ты?       Отстранившись от сестры, утираю слёзы тыльной стороной ладони и натягиваю ободрительную улыбку, предназначенную более для успокоения сестры, нежели для выражения моих истинных внутренних настроений. Я была всё так же подавлена. — Хорошо. Всё хорошо. Спасибо, Эмилия.       — Не за что! Ты же знаешь, что ты во всём можешь на меня положиться. А ещё ты знаешь, что я знаю о том, что я твоя лучшая сестра, заменившая всех подружек и друзей. Иными словами: самый близкий тебе человек. А ты самый близкий человек для меня. Я рада, что мы есть друг у друга, дорогая!       Теперь уж я улыбнулась вполне искренне. Слова моей сестры заставили меня растрогаться, а гулко отстукивающее сердце неумолимо замедляло свой ход:       — И я безмерно рада, что ты у меня есть, Эмилия!       Мы ещё раз кратко обнялись.       — А ещё я рада тому, что ты всё же решила начать общение со сверстницами.       — Со сверстницей, — возражаю я. — С одной. И не знаю, что из этого выйдет.       — Да какая разница, Луна. Думаю, совсем скоро ты сможешь попрощаться со своей социофобией. — Я закатила глаза. — Кстати, я пришла, потому что мама попросила подозвать тебя к ужину. Ты долго не спускалась, не слыша того, что она тебя звала, посему послала меня. Идёшь ужинать?       Я прищурилась:       — А что мама уготовила нам на ужин?       Блондинка поджала губы, поиграв бровями и, поманив к себе ближе пальцем, улыбнулась:       — Обацда*!       Я подпрыгнула на месте и ахнула, выпучив глаза.       — Да ты что? Н-е-е-т!       — Да! — Воскликнула Эмилия и устремилась в сторону двери. — Приходи. Мы только тебя и ждём.       Когда сестра спешно скрылась из виду, я вновь взглянула на себя в зеркало. Умыться мне не помешает, это уж точно! Красное лицо и опухшие глаза блеснут новой болью в глазах родителей, беспокоить которых не слишком уж и хотелось. Я не желала, чтобы они переживали из-за меня. И без того у них забот хватает.       Мотаю головой, призывая успокоение. Забудь обо всём, Луна, и подумай об учёбе, родителях и своём будущем. Никто, кроме тебя, не позаботиться о тебе. Ты единственная способна вершить свою судьбу, и всё только в твоих руках!       Телефон на письменном столе издал непродолжительный писк, оповещая о каком-то событии. Сердце в груди замерло, а я напряглась. Но подумав, что это снова может быть Амбар, позволила себе облегчённо вздохнуть и без всякого страха взять мобильный телефон в руки.       — @matteo_balsano подписался на ваши обновления…       Я поджала губы и откинула телефон на кровать, не придав абсолютно никакого значения обыкновенному уведомлению из Твиттера, пусть и это выглядело до безобразия странно, ведь я никогда в жизни не постила ничего в Твиттере. Ровно так же, как и в остальных социальных сетях. Обацда* — закуска из мягкого сыра, масла, лука и тмина.