Луна
Влюблённость… Иногда окрыляющая и возвышающая к небесам, а иногда вспарывающая брюхо и беспощадно оставляющая шрамы на сердце. Та, от которой все внутренности ходят ходуном. Та, от которой в душе — лишь разверзающаяся пустота да пара-тройка спасательных лестниц. Контрастная. Непостоянная. Словно верёвочный мост, — раз! — и в лучшем случае мерзко обволакивающая тьма да предсмертные агонии. Но разве не из-за того люди ищут тот самый любовный угар, отдающийся приторностью на языке, чтобы время от времени — (опьянённые внезапной страстью и животной одержимостью) — вдруг, будто бы специально, остывать и чувствовать разочарование?.. …Разве не оттого люди влюбляются? Чтобы в конечном итоге оказаться разбитыми. — Иди ко мне. — Прижимаю голову Маттео к своей груди и массирую кожу головы, когда пальцам удаётся прорваться через кудрявый беспорядок. Нет. До безобразия бредово! Каждый нуждается в ощущение тепла. У человеческой сущности есть эти потребности: любить и быть любимыми. Наравне с регулярным сном или приёмом воды. Потому рядом с Маттео, даже после незначительной разлуки, ощущала себя изголодавшей странницей, попавшей на пиршество… И в какой-то миг глаза обожгли слёзы, я всхлипнула и уткнулась в его макушку, чтобы не разрыдаться в голос от неизбежного сопротивления внутри. Могла ли мама ошибиться, как ошибается каждый, может, пребывая в состояние стресса из-за работы? Могла ли спутать? Могло ли это быть иллюзией? И то, в чём я более хотела убедить саму себя во благо успокоения, с каждой секундой тлело, словно древесный уголёк. «Нет доказательств. Могла быть ошибка. Мало ли на свете похожих друг на друга людей?» И в это даже хотелось верить. Было удобным верить в истинность данных убеждений. И следовало бы спросить самого Маттео о природе его смутных настроений, но казалось, что начни я говорить и задавать вопросы, — и случившееся окончательно станет реальностью. Новой составляющей жизни, которую потом обязательно придётся учитывать. Из-за которой наверняка захочется взреветь во всё горло, упасть на колени, провалиться под землю. От того, что ты не можешь и не хочешь мириться с нежеланной новизной. — Прости меня, Луна… Неожиданно для самой себя самой я устроилась на ледяном полу тесной ванной комнаты (ранее я ютилась на краю душевой кабины) рядом с Маттео. Он прикусил губу и притянул меня к себе спиной, устраивая подбородок на моём плече. Мне моментально стало тепло… — Если ты хочешь сказать мне о том, что всё сказанное моей мамой — не ложь, лучше помолчи! — Взмолилась я. — Только не говори ничего. Это ужасно. Отвратительно! Отношения между родственниками — мерзость! Может, кто-то не видит в таком проявление чувств ничего плохого, но я не представляла себе: как кто-либо мог спать или целоваться с человеком, зная, что — это его сестра или брат. Становилось настолько невыносимо, что я было подалась вперёд, чтобы вырваться из объятий Бальсано, но ему отчаянно не хотелось отпускать меня от себя. И сейчас я, похоже, в полной мере ощущала его потребность в тепле моего тела рядом с его, в искренней поддержке. Ведь сейчас он, без всякого стеснения или робости, признавался в чувствительности, созерцать которую до этого мне никак не доводилось. Образ вечно улыбающегося Маттео Бальсано, поднимающего мне настроение каждый раз, когда я вдруг смела растерять весь оптимизм, никак не вязался с парнем, которого я видела сейчас перед собой. Бледный, изнурённый, с форменной болью, отражённой в каждой черте выражения его лица. Даже после нашей единственной ссоры он не выглядел таким убитым. Я кашлянула, поперхнулась и попыталась соблюсти осторожность: — Маттео, пожалуйста, отпусти… Мольба услышана. Усаживаюсь к нему лицом. Пальцы ползут к ладони Бальсано. Потому что я должна коснуться его, дабы резкое отстранение его не обидело. — Я не знал, Луна. Правда. Когда начал ухаживать за тобой — не знал. А осознал всё только сейчас, когда твоя мама говорила про эту аварию, и… Всё это. — А что же ты тогда знал? Получилось куда грубее, чем планировалось, поэтому я покашляла в кулак, изображая, будто во всём виновато пересохшее горло. А Маттео молчал несколько минут. А потом жадно втянул воздух глубоко в лёгкие через нос и приготовился говорить, похоже, долго и пылко: — Единственное воспоминание, что до этого дня связывало меня с детством — детский дом. Я помнил лишь то, что был там до того, как меня не усыновило семейство Бальсано. Я знал свои подлинные имя и фамилию, но никогда бы не смог предположить, что как-то связан с тобой и твоей семьёй. Я уехал из детского дома, когда мне было семь. Маленький, глупый, несмышлёный мальчишка. А после того, как я подрос, приёмные родители рассказали мне о том, кем я являюсь. Что я считаюсь погибшим сыном влиятельных людей. Что дом нашей семьи по сей день стоит нетронутым. Тогда я туда и поехал. Покопался в вещах и нашёл снимок. На котором были я и ты. Тогда я вспомнил тебя и наши игры. В голове всплыло: Луна Валенте. Твои черты лица. Мимика, что не изменилась со времён, когда мы были детьми. А когда ты показала фото из детства — сложил два плюс два. Сомнений не оставалось. И я узнал это уже после того, как запал на тебя. Мы учились в одной школе, после, по счастливой случайности оказались в одном университете. И тогда я точно подумал, что судьба… Но я думал, что мы… просто дружили. А оказывается… Мы родственники. Но мы с тобой — четвероюродные брат и сестра. Степень родства слишком далёкая. Быть может, нам ничто не помешает быть вместе и дальше? — Маттео, — его имя ожгло язык. Будто было чем-то запретным. От чего я поёжилась и прикусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. — Я знаю, что степень нашего родства слишком далека, но, прошу, дай мне время. Давай возьмём паузу в отношениях? Чтобы каждый из нас осознал всё? — Если тебе это необходимо — я никак не могу препятствовать. Поцелуй — слишком невесомый, чтобы вообще считаться поцелуем, — умирает на губах. Будто он последний. Будто он прощальный…«Твоя любовь подпускала близко. Прощала крики, по нервам била. Прощала боль, признавала риски. Твоя любовь во мне всё мирила. Твоя любовь прикасаясь к телу. Меняла временно запах кожи. Твоя любовь становилась целым из двух частей, что так не похожи»