калейдоскоп

в своре душных клеток раковая опухоль тео воет на алых нотах. павликовский называет ее по-кошачьи: makovaya. барбарисовое мясо продавалось по двенадцать снов за килограмм, борис зарастал головами искроволосых барби. бурые лисята-тромбоциты шмыгали по кровеносной, дряхлые полулисьи клапаны засыпали чутко, накрывшись мышечной простыней. тео весь зарос маками с медным отливом: от обратной стороны обкусанных ветром губ до подноготной. бледность глаза целовала маковую матку. сначала — безобидные цветоглавы сквозь сонную и васильковые, затем истребление сапфировых васильков как класса, а после — белохалатье поставило росчерк — рак. рак в форме мака. маковая опухоль. такого не достиг в сложении разложившейся плоти ни один из коммунальных богов. борис жарил барбариски, а тео вырезал маки повсюду, ведь маки — завсегдатаи в фарфоровом пре-мальчишеском. декер никогда не видел спящих рваных полей на черноземной подушке, никогда не видел, как борис презирал каждый новый буро-калиновый несосчитатькоторый цветок, что выскакивал, словно прыщ на девчачьей шее. павликовский резал тосты с кровью из носа и утыкался носом в личное маковое поле: — makovka, все будет хорошо. мы закинемся викодином, он — косилка для этих чертовых цветов. — надень снег рубашки, пожалуйста. я всегда мечтал сдохнуть на белом. алым по белому. борис кладет полевую пташкину голову к себе на костлявую грудь, жмурится, сдерживая слезно-речную систему, напевает что-то по-русски, а тонкая струйка макового поля капает на кафельный пол. каково на вкус бессмертие makovka так и не узнает.