Первая смена 1975-го

— Не буду играть мачеху. Лина не топала ногами, не скандалила, как это могли бы сделать Герда или Аврора; не язвила и не сыпала колкостями, как Алёнка. Лина просто стояла на своём, и, как выяснилось, сдвинуть её с её точки зрения было практически невозможно. Жилин такое упорство уважал, хотя и представлял, насколько это раздражает. Он каждое утро Игоря в школу таскал против его воли. Так что, если смотреть в теории, он мог попытаться поспорить, но — не хотел. Травко, судя по его виду, смирился и молча наблюдал, как его пионеры делят роли; утром он вернулся с планёрки с конвертом, в котором содержались темы для спектакля по самодеятельности, и огласил выпавшую его отряду сказку. «Золушка». — Мы могли бы получить, не знаю, «Русалочку», — упрямилась Лина. — Там бы я ещё подумала. Но мачеху в «Золушке» я играть не хочу. Или «Снежную Королеву», там бы я на злодейку согласилась, — ее взгляд мельком скользнул к Герде; та откровенно хихикала в ладонь. — Судя по нашему отряду, нам бы больше пошел «Волшебник Изумрудного Города», — подколола ее Алёнка. — Мы бы тебя на Железного дровосека поставили. Лина фыркнула и скрестила руки на груди, сдув непослушную челку с носа. — Не на Страшилу, и на том спасибо, — недовольно сказала она. Жилин вздохнул. — Ладно, у нас есть ещё куча отличных ролей, которые надо распределить, — попытался он успокоить Лину. — Пока все, что мы знаем — что Золушкой будет Аврора, Герда и Алёнка — ее сводными сестрами. Может, мы тебя феей-крёстной сделаем? Из угла подал ехидный голос Белкин: — У тебя определенно талант успокаивать диких зверей типа Шишкина. Может, лучше тебя? Жилин от возмущения чуть не задохнулся и тут же под общий хохот заявил: — Чернов не пропустит! Ведь не пропустит же?.. — он с надеждой повернулся к Травко в поисках поддержки, но не нашел: Травко сдерживал смех, закрыв лицо конвертом, и на почти что крик о помощи не среагировал. Битва была проиграна, даже не успев начаться. Когда смех стих, уши Жилина всё ещё горели, однако он глубоко вздохнул и заставил себя собраться. (В глубине души он почему-то считал, что его выберут принцем, но не признался бы в этом даже под дулом пистолета). — Вопрос с феей оставим открытым, ладно, — сконфуженно пробормотал он. — Лина, ты вообще насколько главную роль хочешь? — Да я вообще не очень хочу. Может, я вам суфлёром послужу? — Лина уже не смеялась, но глаза всё ещё искрили смехом. — Дикция у меня ничего. Жилин пожал плечами. — Так, ладно, кто там ещё был, — он поднял глаза к потолку. — Кучер, король, массовка, мыши-лошади... — Кучер, который крыса? — оживился Юра. — А дайте его мне, а? Это будет забавно! — Тебе пойдет, — признал Кеша, и ребята снова прыснули. — А, м-может, ну, знаете, я всякие эффекты поделаю? Ну там, свет, дым... Появление Феи? — Нет, — в один голос сказали Юра и Жилин, и Юра ему ещё и напомнил: — Химичка тебе так и не простила спаленную подсобку. Кеша надулся, но замолчал. Жилин почесал в затылке. — Косолапов, давай тебя королем сделаем? — предложил он. — Ты высокий, хорошо сможешь будущему принцу рассказывать, что он неправ, а? — Но тогда принца надо бы брать примерно ростом с меня, — Косолапов пожал плечами, — а вы все низкие. Разве что Белкин здоровый, но куда его... — Меня вообще в это не впутывайте, — угрюмо заметил Белкин, но Шишкин обнял его за плечо и самодовольно заявил: — А мы с ним парой коней будем! — Судя по твоей грации, лосей, — с иронией заметила Алёнка, но Шишкин и не подумал стесняться. — А можно и лосей! Игорюх, бывают рогатые мыши? Чтобы нас мышами сделали, рогатыми, блин, мышами? — он подёргал Игоря за плечо; Игорь потянулся, чуть не убрался в стену и доверительно сообщил: — Жабы. Рогатые жабы. — Идеально! — триумфально возвестил Шишкин; Белкин, который уже понял, что с другом бодаться бесполезно, молча закатил глаза. Жилин откашлялся. Травко всё ещё молча посмеивался в конверт и не вмешивался. — Так вот, принц. Принц должен быть статен, хорош собой, высок в меру... — Может, Раф? — предложила Аврора, но Раф замахал руками. — Ни в коем случае. А вот музыкой готов заняться, но на сцену ты меня не загонишь, — помотал он головой. И тут подала голос Герда — она молчала все это время, только посмеивалась и шепталась с Линой и Алёнкой. Подняла глаза на присутствующих, а потом совершенно спокойно сообщила: — Наша фея-крестная — Сергей. Почему мы не можем сделать Лину нашим принцем? Ростом она почти с Косолапова, отлично танцует, осанка, опять же, получше, чем у наших книжных мальчиков, — она хитро осмотрела присутствующих. — Есть возражения? — Я бы сказал, что Чернов не пропустит, но что-то мне подсказывает, что я ошибаюсь, — проворчал Жилин. Вдруг его как будто прошило током: Северов хлопнул его по плечу. К тому вечно липли то бумажки, то шерсть с лагерной кошки; он жаловался на статическое электричество почти всегда, когда не играл в шахматы. Статическое электричество Жилин не любил. Проведя по вставшим на затылке дыбом волосам, Жилин не очень дружелюбно обернулся и поинтересовался: — И что это было? — Я знаю, кого сделать мачехой, — с сияющими от безумия глазами поделился Северов. Ребята притихли. — И кого же? — осторожно спросил Жилин. Северов расплылся в улыбке злого гения. И указал на Кешу. Ливень лил уже третий час. Все спортивные мероприятия отменились, и первый отряд изнывал от скуки. Не хватало только Алёнки — она уже добрых два часа сидела в кружке авиамоделирования, и вытаскивать её оттуда не отважилась даже Герда как главный режиссер грядущего спектакля. Поэтому она утащила в угол Аврору и всеми силами пыталась уговорить её тараторить поменьше. Северов учил Жилина играть в шахматы. Косолапов спорил с Шишкиным, можно ли спрыгнуть с третьего этажа и ничего не сломать; там, где Косолапов оперировал фактами и логикой, у Шишкина был железный аргумент «вот я пойду и проверю, и всегда так делал, и живой ещё!». Впрочем, Шишкину это потом надоело, и они с Катамарановым нырнули в ливень; Жилин этого не видел — он уже час сидел в вожатской вместе с Травко и майором. Раф и Белкин живо спорили по поводу стихов Маяковского; Раф находил их любопытными, тогда как Белкин скептически называл Маяковского любителем поскандировать модные лозунги. Сама Лина сидела над взятой в библиотеке книгой «Великое противостояние»; несмотря на всеобщий шум, она практически его не замечала — только изредка пробегала глазами, все ли на месте. Тем удивительнее для неё был момент, когда Кеша и Юра выбрались из своей палаты взмокшие от усердия, но довольные; Юра в руках бережно сжимал видавший виды радиоприёмник. — Да ладно, завели?! — Шишкин подлетел, как укушенный, тут же забыв про свой спор с Косолаповым, и подбежал к Юре. Юра сиял, как начищенная монета. — Завели, — довольно заявил он, и Кеша важно закивал. — У нас было инженерное это.. озарение... Мышление, вот! Юра прям знает, что надо делать, а я умею. Мы молодцы, да. Изобретатели, — и приосанился. — Запускай, что ли, не зря ж сюда тащил, — Шишкин дёрнул его за рукав, и Юра осторожно устроился в кресле, закрутил ручки приёмника. Лина отложила книгу. Ребята притихли, сгрудились вокруг Юры и Кеши. Сначала не было ничего слышно; потом вдруг грянула музыка, что-то незнакомое, на английском языке. Лина понимала мало, она в основном учила немецкий; но музыка была сильной, от неё хотелось танцевать и петь, и сильный мужской голос заполнил пространство рекреации. — Про маму поет, наш человек, — со знанием дела сообщил Косолапов. — Потише сделай, там майор за стенкой, — зашипела на Юру Герда; впрочем, она не выглядела недовольной, наоборот, мерно качала головой в такт музыке. Однако Юра подчинился; он выключил приёмник и негромко сказал: — После отбоя приходите к нам. Будем слушать. И что-то было такое в его голосе, в музыке, которую они только что услышали, что Лина не смогла бы объяснить; но вечера она ждала с куда большим нетерпением, чем обычно. День бы так и шел своим чередом. Но после обеда вернулся Катамаранов вместе с Шишкиным, оба мокрые по уши; Катамаранов ввалился в рекреацию и пошлепал к Жилину, который таращился на него, как на привидение. В руке у него было что-то большое, рыжее и... — Игорь, это что? — ахнул Жилин, вглядываясь в клубок рыжего меха. — Лллиса, — сообщил Катамаранов. — Подумл, что тебе нужна лиса. Повисла тишина. Лина всего на секунду успела понять, что Катамаранов выглядел довольным совершенно искренне; он смотрел на Жилина с какой-то гордостью и хитрецой. Но додумать эту мысль времени не было — сначала с криками ребята рассыпались по комнатам, оставив их наедине (ещё с Шишкиным и лисой), а через минуту, судя по звукам, вернулся Травко. Шишкина, Катамаранова и Жилина увели к директору; лису Травко отловил и поручил Зайцеву отнести её в лес от греха подальше. Врач же до конца вечера не выпускал их из комнат; обследовал всё, стерилизовал поверхности, кварцевал. Аврора высунула было нос из палаты, но чуть не получила струёй спирта в нос, что заставило её передумать. На ужин выходили отдельным строем, и Травко выглядел куда более сердитым, чем обычно; Жилин, Катамаранов и Шишкин вернулись только вечером, и из них всех уши горели только у Жилина (по крайней мере, так сообщила всё та же любопытная Аврора). А через час после отбоя девочки потихоньку, стараясь не наступать на скрипящий паркет, гуськом через рекреацию побрели в палату Юры, Мишек и Рафа. Жилин и его палата уже сидели там; Юра, от усердия высунув язык, крутил ручки приёмника. Замахал руками Северов, приглашая их сесть к ним; Лина после недолгих раздумий осторожно опустилась на одеяло на кровати Рафа. — Давно тут? — тихо спросила Герда; она взяла с собой одеяло и сейчас вила кокон на кровати Северова, устраиваясь так, что торчали только светлая макушка и глаза. Игорь, который сидел рядом с Жилиным на полу, покачал головой. — Нет, нас ещё майор полоскал, — вяло пробормотал он. Даже в темноте было видно, что Жилин посмотрел на него с осуждением. — Сам дурак. Зачем лису в корпус притащил? — Тебе же и притащил! — взвился Игорь, но тут же осел под дружное «чш-ш-ш!» со всех сторон и угрюмо устроился в пол. — Минуту тишины, — важно попросил их Юра и снова прикрыл глаза. Ручки мерцали в темноте под его пальцами; Лина почему-то была уверена, что делает он это наобум, наугад, но умный вид делает, чтобы порисоваться. Тем не менее, спустя минуту потрескивания и шипения неизвестных радиоволн тишину комнаты разрезал голос, который Лина до этого никогда не слышала. Пел он, похоже, на английском, Раф рядом с ней заерзал. Все взгляды тут же обратились к нему. — Понимаешь? — в лоб спросил его Жилин, и Раф слегка неуверенно кивнул. — В общих чертах, я думаю. Сейчас, — он поднял палец, до невозможного светлый в темной и тесной комнате; ребята послушно притихли, пока он хмурился. — «Она говорит, что нам нужно держаться за то, что у нас есть, и ничуть не важно, получится у нас или нет, мы есть друг у друга, и этого хватит». — Глубокомысленно, — заметила Аврора. Юра скривился. — Да ну, музыка классная, а слова какие-то... Сопливые. — Да ты немного глупый просто, — заявил ему Кеша. — Хорошие же слова, отражают... Ну... Отражают! — Сам ты глупый, и не немного, — огрызнулся Юра. Потом снова забормотали на английском, и Раф непонимающе захлопал глазами. — Что-что там? — Аленка чуть подалась вперёд; она вольготно устроилась прямо на подоконнике, совсем рядом с Юрой. Раф помотал головой. — Да ну, ерунда какая-то, — он вздохнул. — Числительные надо будет повторить, как из лагеря вернусь. — Тебе не показалось, — Северов нахмурился. — Я тоже услышал восемьдесят шестой год и третью неделю в первой строчке. Неуверенно в полной тишине ребята смотрели друг на друга; Лина лихорадочно искала объяснения. Ей казалось, что она касается ступнями не холодного пола, а невидимого океана; холодный сквозняк волнами времени гладил её ступни, и она не знала, мёрзнет ли она от сквозняка, потрясения или предвкушения. Герда громко выдохнула. — Сделай погромче, эта мне нравится, — сказала она; и человек на русском языке рассказывал им про китов и кислород в незатейливой песне про дыхание на другой станции, а потом кто-то пел про обратный отсчёт, и песни сменяли друг друга, неизвестные и невиданные, и напряжение отпустило, а голова все шла кругом, они смеялись и шутили, и Раф негромко переводил, что мог. Разбрелись уже заполночь, и до утра Лина молча смотрела на слепую опушку в лес, боясь, что, стоит закрыть глаза — океан ускользнет из-под её ног.