И грустно Сегодня шептало: «держись!»

2015 год, июнь

      Даже как-то не верится — в последний раз слышать трель школьного звонка, словно частичка себя с минуты на минуту канет в прошлое раз и навсегда, здесь останутся все воспоминания, все эмоции, связанные с беззаботными школьными деньками, когда можно было расслабиться и немного отвлечься от туманного будущего, что не предвещает ничего хорошего. Однако Хосок знает, всегда знал вообще-то, что его жизнь уже расписана четко по минутам, каждый завиток его шальных дней ему известен, он понимает, куда поступит, так как документы уже поданы, он осознает, чем будет заниматься в университете, знает, с кем будет общаться и как будет себя вести. Хосок любит четкий план, любит, когда его время расставлено по полочкам, а мысли чисты и разобраны, потому что черные лабиринты путаницы, что крепко обвивают картинку дальнейшей судьбы таких же школьников, а лучше сказать, будущих студентов, как и он сам, его не соблазняют, не прельщает ему мысль о таинственности бытия, когда красная нить сама себя строит, ведет своего хозяина по временным отрезкам так, словно она и есть себе же властелин, а никак не человек, ведомый ею.       Хосок все давно уже расписал, а сейчас только ждет, когда все его планы будут как по графику исполняться. И не дай Бог что-то пойдет не так, потому что он буквально сойдет с ума, поскольку на иной исход рассчитывать он не может и не хочет. Субин, его лучшая подруга и одноклассница, говорит, что он чокнутый, раз считает, что способен совладать с руками будущего и взять бразды правления на себя, однако Хосок лишь мягко улыбается ей и отвечает, что он верит в свои силы.       Хосок любит людей. Да, они могут быть мерзкими, злыми, черствыми, но Хосок все равно будет продолжать их любить, потому что он знает, что людей такими делает их страх перед неизвестностью, они не в состоянии совладать со своей судьбой, они потерянные пешки этой вселенной, как бы пафосно это ни звучало. Хосок верит, что каждый человек, даже самый грубый, сможет найти себя в этой жизни, и только тогда он обретет покой. Прямо как с призраками, только в противоположном смысле. Не обязательно умирать, чтобы быть потерянным. Хосок вот нашел то, что искал всю свою жизнь, поэтому хочет помочь и остальным справиться. Он в школе вел активную социальную жизнь, танцевал в кружке, участвовал в спортивных мероприятиях, даже каждый год готовил фирменный бабушкин торт на школьную ярмарку. Сейчас он вспоминает свою деятельность только с поистине яркой улыбкой, потому что ни капли не жалеет даже о самой незначительной секунде, проведенной в школьной форме.       Не жалеет, да. Он улыбается, скулы сводит, но улыбается. Отказывается вспоминать что-то мрачное. Мозг включает режим самосохранения, ну, знаете, когда происходит что-то плохое, а потом мозг отказывается это вспоминать. Чувства остались, но памяти о них нет, ничего совершенно. Какие-то размытые пятна, блеклые образы, все смазанное, нечеткое, поэтому Хосок просто продолжает улыбаться. Он не помнит, значит, помнить не нужно. Если твой мозг отказывается что-то обрабатывать, может, данная информация тебе не нужна?       Выпускной проходит прекрасно, Хосок танцует с Субин, хотя та постоянно жалуется, что парень ей все ноги сейчас оттопчет, а на его возражения по типу «вообще-то я лучший танцор в нашем классе», девушка лишь коварно хихикает и принимается его дальше поддразнивать. Она всегда себя так с ним ведет, подшучивает только ради шутки, но никак не для того, чтобы обидеть друга. Хосок чувствительный, он вечно улыбается, да, но его легко довести до слез. Девушка помнит предпоследний год обучения в средних классах, помнит, каков Хосок в истерике, как он задыхается от слез, больше такого видеть она не желает, поэтому с тех самых пор из ранга «близкой подруги» перешла в ранг «лучшей подруги», она отказывается оставлять его одного, поэтому всю старшую школу они не отпускали руки друг друга. Она всегда была, есть и будет его персональной защитой. Хосок всегда был, есть и будет ее личным антидепрессантом. Он не дает ей грустить, так как освещает каждый ее день солнечной улыбкой, а она не дает ему вспоминать груз тяжелого прошлого. Хосок, может, сам и не помнит, но Субин не даст воспоминаниям как-то прорваться через построенную ими преграду.       Выпускной вечер завершается чудесно, только вот в воздухе осязается неприятный привкус чего-то темного, такого, что Хосок явно не вносит в свой план будущего. Предчувствие нехорошее, кажется, что приближается опасность, но Хосок закрывает глаза и отдается ощущению только что завершившегося детства. Через год он уже будет трудиться над конспектами в университете, заниматься учебой взрослой жизни и не думать, как же было просто в школьных деньках нежиться. Хосок не хочет замечать приближавшуюся угрозу. И не будет ее замечать, потому что мозг выстраивает защиту, инстинкт самосохранения работает на отлично.       Лето проходит слегка сумбурно, потому что через два месяца начнется учеба, Хосок проходит вступительные испытания, нервничает, иногда трясется так сильно, что только Субин в силах контролировать его неспокойные руки с напряжением на кончиках пальцев. Она все время рядом с ним, поддерживает, потому что знает, как важен ему этот университет, специальность. Хосок всегда мечтал учиться на экономическом факультете, грезил о нем последние три года, подтягивал историю, математику. Субин знает это, знает, как долго Хосок идет к этому поступлению, поэтому она полностью погружается в его историю, забывая о своей. Или может она отказывается думать о себе только для того, чтобы после не чувствовать себя виноватой? Субин второстепенна, таковой она себя считает, это ее жизнь, она прозрачна, незрима практически, но постоянна для Хосока. Как ангел-хранитель, что глаз не сводит, оберегает, за каждым шагом внимательно следит, чтобы не дать сделать ложный. Но если ангел-хранитель заботится о своем человеке, кто позаботится о нем самом? Он так и продолжит витать в туманном мире ожиданий без надежды на обретение человеческой оболочки?       Хосок поступает, он так счастлив, что буквально готов взлететь только на движениях своих рук, которыми размахивает в разные стороны, попутно ударяясь о разную мебель, что стоит в коридоре учебного заведения. Субин ждет его на улице, улыбается, держит в руках пакет с его любимыми сладостями, не прекращая переступать нервно с одной ноги на другую. Хосок начинает учиться, значит опасность миновала.       Они идут в их место, небольшой сквер недалеко от их домов, — живут они друг от друга через дорогу, — в котором есть небольшой мост, правда зачем он там нужен, никто не знает, может, на этом самом месте раньше, лет двадцать назад, был какой-то водоем, но сейчас там только одни заросли, колючие кустарники и маленькие пестрые цветочки. Вот именно на этом мосту любят сидеть ребята. С самого детства они окрестили это место своим, а в качестве подтверждения они оба поставили свои персональные подписи прямо на самом видном месте металлических перил: Субин накалякала подобие цветка, а Хосок с тех пор и по сей день подписывается огромным улыбающимся смайликом, он видит себя в нем, всегда чувствовал, что это его внутреннее состояние, поэтому и сейчас прихватив небольшое полотенце, чтобы расстелить его на теплом летнем асфальте, друзья устраиваются прямо на самой верхней точке моста под перилами, и Хосок, едва касаясь тонкими длинными пальцами, проводит по их детским рисункам, что олицетворяют крепкую дружбу с ранних лет. Ноги свисают с края постройки, молодые люди радостно обсуждают дальнейшие планы на жизнь, попутно раскладывая сладости на пестрой ворсистой ткани. — Ты такой крутой, Сок-а, — тянет Субин, поднимая бутылку лимонада в воздух, — за моего крутого друга, что надрал всем зад в Сеульском Национальном Университете! — Я никому не надирал зад, — смущенно хихикает Хосок, но бутылку тоже поднимает, звонко сталкиваясь с ранее поднятой бутылкой Субин. — Ты шел к этому так долго, поэтому заткнись и принимай похвалу, глупый, — смеется девушка и отпивает из горла. Она делает большие глотки, жмурится, пока сама не понимает, потому что солнце слепит в глаза или же из-за вины перед другом. Смотреть на него немного стыдно, но она ничего сделать не может, от нее мало что зависит. Пока она с ним, она будет стоять горой за него до конца. Таков ее долг как личного телохранителя, защитника и просто лучшего друга.       Так они и сидят до заката вместе в тихом местечке старого сквера, в который уже мало кто ходит, потому что не так далеко от него пару месяцев назад открыли новый парк, в том даже аттракционы есть, много-много кафе и большой пруд, занимающий почти большую часть открытой местности. Обсуждают всякую ерунду по типу новых фильмов, что выходят сейчас в кинотеатре, ну или кто сможет засунуть себе в рот больше зефирок, — кстати, это Хосок, — они даже просто молчать могут, им не обязательно каждый раз заполнять пустоту в пространстве, потому что им комфортно друг с другом.       Субин весь вечер выглядит так, словно ее мучает какой-то вопрос, она то открывает рот, то закрывает, но не произносит ни звука, это слегка напрягает Хосока, но он смиренно ждет, пока подруга сама дойдет до мысли сказать ему то, что ее волнует. Но она молчит. Хосок не подает виду, волнуется, но не показывает этого. Она скажет, если ей так нужно будет. Вечер заканчивается чудесно, потому что Хосок без остановки шутит, смеется и заряжает девушку своим настроением. Он хочет думать, что напрочь выгнал из подруги все дурные мысли, потому что девушка добродушно посмеивалась над его выпадами и даже вставляла свои искрометные комментарии. Они расходятся на хорошей ноте, позабыв про все плохие предчувствия, потому что знают, что завтрашний день начнется и закончится так же прекрасно, как и сегодняшний, и так будет дальше. А все потому, что Хосок расписывает так каждый свой день на всю дальнейшую жизнь. В ней нет места переживаниям, он знает, их не будет, если он сам не позволит им проникнуть в его разум, а позволять им это он точно не намерен.

2015 год, октябрь

      Учеба начинается быстро и жестко, Хосок не успевает думать, если честно. Он знакомится с огромным количеством новых людей, живет в учебе, дышит ею, даже если не совсем этого хочет. Ему некогда думать о себе, о жизни вне стен вуза, но все равно продолжает настойчиво каждый день писать Субин и рассказывать, что интересного произошло за прошедший день. Девушка тоже пишет чуть реже, чем раньше, но она объясняет это тем, что в ее семье есть небольшие проблемы, из-за чего она не может часто проводить время в интернете. Она никуда не поступает, в основном сидит дома и занимается творчеством в своей комнате, как она это описывает Хосоку. Рисует каждый день, так что ей не до улицы или незапланированных встреч с кем-либо. Это слегка расстраивает Хосока, но он понимает, раз его подруга так поступает, значит на то есть причины, она бы не стала себя так с ним отстраненно вести по своему желанию. Парень помнит, как она упоминала проблемы в семье. Значит у нее сейчас происходит что-то очень серьезное, раз она не может уделить другу детства больше времени, чем один звонок в три дня.       Учеба сложно дается, но Хосоку нравится, он усердно работает над эссе, записывается на дополнительные задания, практически не вылезает из библиотеки, так проходят первые три месяца его студенческой жизни. Потому что потом он знакомится с Пак Чимином. Славный мальчуган, учится на факультете искусств, занимается танцами, ох, а как он заразительно смеется, слегка пискляво, но в этом его особенность. Они как-то сталкиваются в коридоре возле большого зала, в котором Хосок был лишь однажды, на вступительной речи лучшего студента предыдущего года. Зал огромный, красивый, но Хосока он слегка пугает, потому что парень чувствует себя в нем таким маленьким и ничтожным, кого этот зал-великан одним движением раздавить и проглотить может, так что он предпочитает туда заходить как можно реже.       Чимин буквально сбивает его с ног, что-то быстро бормочет в знак прощения, делает быстрый поклон, а потом поднимается полностью на ноги и вот уже планирует бежать дальше, куда направлялся ранее, но вновь спотыкается о ноги Хосока и падает прямо на его живот, а локтем задевает лицо парня. Хосок и сейчас смеется с их первой встречи, потому что Чимин оставил тогда его с фингалом под глазом, отдавленным животом и порванными учебниками, ведь те разлетелись по всему коридору так далеко, что некоторые корешки повредились. На дворе декабрь, Хосок изнурительно занимается подготовкой к экзаменам в библиотеке, устает, выбирается в главный холл, чтобы купить себе немного сладкого для улучшения работы мозга, но сталкивается с взбалмошным пареньком, что под ноги себе не смотрит. Тогда Чимин бежал на репетицию зимнего выступления, что должно было состояться прямо после промежуточного экзамена, перед каникулами, он не увидел перед собой Хосока и врезался в него, после чего в качестве извинения пригласил его на репетицию танцевального клуба. С тех пор Хосок очень хорошо общается с Чимином и даже часто светится в репетиционной аудитории, что находится прямо за главным залом, тем самым, в котором Хосок не очень любит находиться. Иногда Чимин даже умудряется уговорить Хосока немного расслабиться и попробовать потанцевать в свое удовольствие, а Хосоку это только на руку, танцы всегда были его маленькой слабостью. Он еще с начальных классов школе любил импровизировать свободно под музыку, будь то классические сонаты или же современный уличный хип-хоп, у Хосока всегда получалось точно ловить ритм и подстраиваться под настроение композиции, он иногда думает, что будет благодарен Чимину на всю оставшуюся жизнь, ибо тот впустил его в жизнь университетских танцев и показал ему много таких движений, о которых сам Хосок ни разу в жизни и не подозревал.       Чимин активный, очень милый, не умеет шутить, но зато его смех делает все за него. Они много проводят времени вместе, гуляют, смотрят фильмы. Хосок постоянно упоминает Чимина в своих рассказах для Субин. Только она теперь совсем не отвечает. Даже один раз только на звонок она подняла трубку и сказала, что пока что говорить не может, не объяснила, просто напомнила про семью и сбросила вызов. Хосок не отчаивается, продолжает ей писать, говорить, как скучает и как ее ему не хватает, но он не давит. Переживает, да, но не давит. Он смиренно ждет, когда подруга все сама ему объяснит. Он доверяет ей больше, чем себе, так что он уверен, что девушка его никогда не бросит и не оставит.

2015 год, декабрь

Так наступают зимние каникулы. Промежуточные экзамены сданы на отлично, Хосок доволен собой, но не прекращает думать о Субин. Поэтому он приезжает на каникулы домой, стоит сказать, что он теперь живет в общежитии университета. Дома его встречают родители, они так сильно рады его видеть, он тоже безумно по ним скучал, хотя они не виделись лишь четыре месяца, но все мысли его прямо через дорогу от дома. Он даже душ с дороги не принимает, просто бросает все вещи и мчится к соседнему дому, не слыша голосов родителей, что просят его остаться и никуда не ходить.       Дружба не умирает. Она постоянна, неизменна, она существует всегда, в прошлом, в настоящем, в будущем. Люди могут разойтись, но дружба не уходит с ними, она в памяти, на сердце толстой тупой палкой вырезана, как детскими руками на песке рисунки перед тем, как их смоет приливом. Сердце будет кровоточить, душа изнывать от безумия прошлого, но дружба увековечена раз и навсегда, единственное, что может убить ее, уничтожить — вырвать сердце, не менее. Слова ее не прогоняют, удары судьбы она терпит, расстояние для нее пустяк, но убийство сердца пережить не в силах даже ей. Дружба — неоспоримая истина, кто готов посягнуть на правду человеческих отношений? Кто способен принять на себя гнев вселенной, если уничтожить то, что великая матушка создала из своего подобия?        Любовь не так сильна, как госпожа Дружба. Влюбленность, или иначе ее назвать романтические чувства, мимолетна, любовь есть громкое слово для оправдания похоти, любовь — огонь, пламенный, бушующий, но отрывистый и беспомощный. Она может уничтожить людей, но тем самым сгореть вместе с ними. Любовь глупа, предсказуема и весьма беспощадна. Страсть ее главная составляющая, не ведома ей возвышенность, низменные пороки жизни ее бравые братья. Любовь всегда была и будет грехом человеческим, главной ошибкой живого существа. Хосок не верит в ее животворящую силу. Никогда не верил и не считает, что это того стоит, одухотворять и воспевать грязные желания павшей души. Субин ведь разделяет с ним размышления, соглашается, потому что оба знают, дружба будет поважнее ложной плотской любви. Так они и идут по жизни, сцепившись руками, мыслями и душами, они как одно целое, отнять друг от друга, распадутся на частицы оба, моментально, даже не задумываясь.       Хосок бежит через дорогу, даже по сторонам не смотрит, не до этого, знает, что тут машин обычно не бывает, спальный район, только жилые дома, тут дети обычно прямо на середине улицы сидят, в игрушки играют, не заботятся о своем сохранении. Хосок бежит, не оглядывается, не слышит, не чувствует опасности или тревоги. Хосок думает о подруге и трепещет от восторга и эйфории. Стучится в дверь раз пять, ждет, потом еще раза три, но сильнее и нетерпеливее, снова тишина. Он уже начинает нервничать, переступает с ноги на ногу, мнется, пальцами хрустит, губу жует, снова стучит, но теперь увереннее и громче. Неужели дома никого? Хосок ведь писал вчера Субин, что он будет в городе, говорил, как скучал, как мечтал с ней встретиться. Конечно, она не ответила, но должна же была увидеть. Так вот, почему сейчас Хосок стоит у порога дома лучшей подруги, а ему никто открыть эту чертову дверь не может, его не рады видеть? Парня не было четыре месяца, за это время его успели разлюбить?       Ну вот, он опять накручивает себя. В детстве Хосок частенько так делал, выдумывал себе проблему, сначала маленькую, едва заметную, которая на первый взгляд и на проблему-то вовсе не похожа, а после как миниатюрную искорку в затухающем костре раздувал до бушующего пламени, что спалить готов внутренности парня к чертям собачьим. Обычный, или вернее будет сказать «нормальный», человек там, где Хосок видит беду, найдет лишь ситуацию, что в жизни встречается довольно часто и в простом виде, но дать ей имя «беда» будет преувеличением гигантского масштаба.       Параноидальные мысли, страх темноты, одиночества, Хосок может и выглядит ярким человеком, но под кожей, там, глубоко внутри, где кровь разгоняет адреналин, сердце качает его с такой силой, что руки трясутся от переутомления, где органы полосует осознание своей сущности, где отступают мечты о великом и им на смену приходят потаенные ужасы детского разума, там краски исчезают, мир черно-белым становится, мрачным, тусклым, там свет пропадает, только тьма остается, Хосок боится темноты.

Во тьме порой бывает страшно, Лишь осознав, что ты один, Твой разум, словно метастазы, Захватывает хрупкий мир.

      Остаться одному в кромешной тьме не хочется ни одному живому существу в этом мире. Когда человек знает, что рядом ничего нет, только холод и тоска, когда нет ни намека не просвет, когда человек смотрит перед собой и ощущает чужое присутствие, что в спину дышит, холодок по шее разгоняет, тогда разум способен обрести безумие. И когда наступит безумие, войдет в свои владения, подчинив себе и мысли, и сердце, тогда человека можно считать мертвецом. Безумие есть хаос загробной жизни. Темнота лишь первая ступень к потере себя. Хосок боится темноты.       Свет спасителен, он дарит тепло и некое чувство безопасности. Субин его свет, его защитник, ангел-хранитель, что лампу всегда включенной держит, что тени разгоняет, как только сумрак на веки опускается. Субин — огонь его души. Потушить огонь в черном омуте — значит похоронить себя заживо.       Хосок вновь достает телефон, набирает, наверное, двухсотое сообщение подруге, когда дверь перед его носом резко открывается, чуть не заехав ему по лицу. Парень даже отпрыгивает на ступеньку перед домом позади себя, так как слишком уж неожиданно и сильно отворилась коричневая старая дощечка на ветхих петлях. Перед ним стоит мужчина, крупный такой, с суровым лицом и заспанными глазами, видимо, он плохо или мало спит, ну или же спал, когда Хосок колотил ему в дверь. Только вот это не его дверь. — Ты совсем обезумел, малец? — шипит на Хосока взрослый незнакомый мужчина. Но где господин или госпожа Чхве? Этого человека Хосок видит впервые в жизни. — Кто вы такой? — губы еле шевелятся, Хосок не знает, от страха ли или от смущения, что потревожил незнакомца в не его доме. — Это ты кто такой? И как ты со старшими разговариваешь, паршивец? Ломишься в мой дом, так еще и грубишь мне? А ну пошел вон! — кипит от злости сонный мужчина, почесывая свою лысую голову. — Это не ваш дом! Где Субин? Что вы здесь делаете? — Хосок переходит на крик, голос дрожит, руки трясутся, а в голове каша из сомнений, почему перед ним стоит какой-то дядька и прогоняет его из дома, в котором он был чаще, чем в своем родном? Кажется, что Хосок сейчас разломится, его ведет всем телом, шатает из стороны в сторону, он опирается о колонну, что крышу подпирает и тяжело дышит, чувствует, словно в легких камни, делать вдох запрещают, купорят дыхательные пути и медленно убивают. — Ты что, пьяный что ли? Проваливай отсюда, малолетний хулиган! — мужчина ставит точку первым, как быстро и резко он дверь открыл, так же быстро и резко он ее закрывает, не дает Хосоку последнее слово вклинить в их короткую перепалку.

Он поражает моментально, Все оскверняет пустотой, И все, казалось бы, нормально, Но ты не тот, и мир другой.

      Ноги как-то не держат, что странно, ибо особо ничего не произошло, можно дать этой ситуации разные объяснения, рано себя накручивать, верно? Хосок делает шаг от дома, второй, только сложно ему даются эти движения. Он чувствует тревогу и сомнения, не понимает, что происходит и почему на сердце комок острый сворачивается, колет, кровь пускает, плакать заставляет. На пороге своего дома его встречают родители, мама медленно подходит к сыну, за плещи обнимает, по волосам рукой проводит, перебирает их и шепчет что-то вроде «все хорошо», но Хосок не может связать все события в одно и определить, случилось ли что-то плохое или же он как обычно навыдумывал себе всякого. Мама тем временем продолжает гладить его по спине, отец как-то смотрит сочувствующе, жалко, брови хмурит, это выражение лица ему несвойственно. — Все будет хорошо, милый. Мне так жаль… — мама все шепчет, успокаивает Хосока от того, что до него еще доползти не успевает. — Я не понимаю, — только и может выдавить из себя Хосок, а после чувствует, как сердце из груди на следующих словах матери вырваться желает.       Там, где есть свет, всегда ходит тьма, она прячется, таинственно шепчет, зазывает, но не показывается первая, ее нужно найти самому, однако это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. Только оступись, она будет дышать тебе в спину, но не поворачивайся к ней, потому что как только ты в нее посмотришь, откроешь свою душу глазами, впустишь ее в себя, тогда она тебя поглотит всего без остатка.       Говорят, что мотыльки, видя свет, летят на свою смерть, но если переосмыслить эти слова, то мотыльки лишь ищут спасение для себя, потому что даже этим несчастным существам может быть страшно. Свет их единственный лучик жизни, спокойствия и умиротворения, они летят к нему, знают, что рядом с ним больше можно не бояться, мотыльки умнее, чем многие о них думают. Только эти маленькие бабочки знают, что на самом деле представляет из себя жизнь, потому что все свое существование они находятся в пустоте, в самом эпицентре тьмы, кокон, земля, ночной ветер пустых улиц, на которых и еле заметного огонька не найти. Одинокие, потерянные, напуганные. Свет — их единственный источник покоя, так почему над их желанием избежать страхов глупые людишки смеются? Издеваются, поэмы пишут, мол, мотылек летит к соблазнительному источнику тепла, который его в последствии и убьет. Бабочки знают это и предпочитают умереть в мире, что внутри живет, свободу и покой в себе лелея. Они знают, что жар уничтожит их, но почему смерть по своему желанию считается омерзительной и безрассудной, нежели существование в ненависти и безумии, зато дышать и чувствовать биение сердца можно?       Хосок — маленький мотылек, что к свету летит, беспомощный, одинокий, не знает, чего ему ожидать от своих мыслей и поступков. Всю жизнь расписавший по минутам, построивший свою вселенную, теряет все здесь и сейчас. Субин его свет, его источник силы. Исчезнет свет, в пустоте потеряется и мотылек, растворится, распадется по крупицам, падет в пучину страха и отчаяния, туда, где ему изначально и было место. Он рожден, чтобы умирать снова и снова, мотылек, что без света и жизни не знает.

Все изменилось, ты на грани, Когда твой страх берет бразды, Он управляет твоей сталью, Но ты ни жив, ни мертв внутри.

      Субин сильная, преодолевает все невзгоды с каменным выражением лица и легкой походкой. Она держится за себя же, не рассчитывая ни на кого, может, если только на Хосока. Чувствует боль, но держит внутри, слабости прорваться не дает, потому что как только она даст трещину, надломится и Хосок. А Субин его ангел-хранитель, если жив Хосок, жива и она. Каждую царапину бережно лечит, словно стена перед ним, не дает внешнему миру сбить его спесь. Хосок знает, что порой его подруге нелегко, улыбка натянута, кулаки крепко сжаты, но он не дает ей уйти в себя, одним словом искренне смеяться заставляет, а девушка и рада, только бы минуты счастливые не уходили в небытие прошлого. Субин чувствует себя хорошо рядом с Хосоком. Хосок чувствует себя прекрасно, когда знает, что Субин счастлива. Что будет, если одного из них убрать из их душевной идиллии? Что станет со вторым? Если Субин лишится Хосока, замкнется ли она в себе окончательно? Если Хосок потеряет Субин, забудет ли он, каково это улыбаться?       Забудет. Субин бы никогда не оставила его по доброй воле, это факт, Хосок знает это, знает, что любим ею, дорог ей, она всегда шла бок о бок с ним, свернуть для нее от парня в иную сторону есть настоящее преступление и отклонение от истинного пути. Однако оставила. Даже не верится, что они закончили школу тогда, когда Субин закончила верить в лучшее. Родители девушки сказали, что еще в мае были первые предпосылки краха. Смерть, что поселилась в крови, уничтожала ее медленно день ото дня, запрещала дышать, жить и быть настоящей, прежней Субин, шутить над глупостями Хосока, таскать с кухни конфеты, что предназначались для общего стола на вечер, гулять допоздна и спать до вечера. Такова Субин, она была искренней, в ней жизнь била ключом, но после выпускного класса вены узлами завертелись, агонию внутри разжигая. И вместо того, чтобы перенести боль на двоих, она предпочла умирать в одиночку, тихо, гордо, молча. Даже когда ее жизнь находится на волоске, главной задачей остается сохранение счастья Хосока. Кто-то скажет, что это героически, но Хосок ответит, что это эгоистично. Желать сохранить в тайне свою беду, только чтобы не получить в ответ горе близкого человека. Улыбаться ему в лицо, зная, что через пару месяцев он будет улыбаться твоей могиле. Уйти с закрытым ртом, чтобы оставить человека гадать, что же он сделал не так, почему не заслужил хотя бы одного слова с объяснением, мол, не стоит переживать, я ценю наше время, уйду в иной мир, а ты продолжай жить, потому что я все еще останусь твоим ангелом-хранителем, только уже в настоящей форме. Почему она молчала? Почему она сейчас заставляет Хосока умирать от неведения и беспомощности, потому что высказаться больше некому, почему он разбивает свои костяшки в кровь, раздирает их в мясо в старом сквере полуденного дня, без остановки крича и вопя от боли, что глубоко в душе поселилась гнусной слизью, органы поражая и уничтожая разум? Больно не от ударов физических, больно от осознания будущего без нее.       Хосок зол, но на кого, понять не может. Злиться на Субин не только бессмысленно и глупо, но еще и мерзко. Он будет чувствовать себя последней сволочью, если продолжит и дальше испытывать это гадкое ощущение предательства. Субин его лучшая подруга, кто он такой, если отвернется от нее из-за тишины? Дружбу оставлять нельзя, ни под каким условием, никогда. Человек, что отпускает друга, человеком называться не смеет, самое низкое преступление. Хосок ценит дружбу больше, чем свою жизнь. Субин ценит Хосока больше, чем себя.       Он и она, две половинки одного целого. Как кулон на шее девочки-подростка, одинокая частичка сердечка на тонкой старой цепочке, болтается, из стороны в сторону движениями хозяйки перебрасывается, но держится. А вторая часть затерялась во времени, где-то там, на шее другого человека, что в какой-то момент обещал быть рядом на всю жизнь, а в другой уже исчез с потока их совместной истории. Хосок остался болтаться в петле, когда вторая его часть растворилась в череде событий, что по кускам практически разорвали, себе забрали, запрещая воедино вновь собраться. Хосок остался один. И что ему теперь делать?       Каникулы он планирует долго, сначала встреча с родителями, что пройдет буквально за тридцать минут, а потом два месяца непрерывного общения с Субин, каждый день вместе, их сквер, самый край старого моста, любимая забегаловка у госпожи Ан, незабываемые вечера, наполненные музыкой, танцами и постоянными разговорами, шутками и небольшими пародиями, потому что без этого ни одна встреча не обходится. А когда время подойдет к концу, когда наступит момент собирать чемоданы и возвращаться в университет, подойдет и черед долгих и теплых объятий, они не будут отпускать друг друга практически двадцать минут кряду, сидя вместе на диване в доме родителей Хосока, и никто тревожить их не будет, потому что все знают, как они держатся друг за друга, как будут скучать в разлуке. Хосок любит объятия, если честно. Очень любит, жить без них не может. Любые прикосновения вообще-то важны для него, будь то рукопожатие, дружеские толчки плечами или даже поцелуи. Хосок боится одиночества, а прикосновения есть символ постоянства, теплоты и заботы. Когда человека обнимают, он понимает, что не один в этом мире, что нужен кому-то. Когда человека обнимает кто-то определенный, то приходит осознание смысла этой чертовой жизни. Объятия важны не меньше еды, сна или воздуха. Хосок скучает по их объятиям.       Сейчас его гладит по спине мама, пока сам он лежит на кровати лицом к стене, зарывшись носом в ворох из подушек, она что-то шепчет, не прекращает повторять, как любит его, что он не один и то, как же ей жаль. Забавные эти слова. «Мне жаль» Они не выражают особо ничего важного. Да, конечно, тебе грустно, но ты не можешь испытать того, что чувствует человек, ты лишь пытаешься сказать, мол, мне нечего особо тебе ответить, но, чтобы не остаться непричастным, скажу, что мне жаль. Тебе не жаль. Тебе все равно. Хосоку все равно. Он не слышит, не чувствует уже неделю, вторую. Не считает даже, не смотрит в телефон, в окно, не отрывает взгляд от подушки. Ему все равно.

Ты как игрушка, подчиняясь, Преследуешь порок судьбы, Идешь за ниткой, все цепляясь За старый ритм в своей груди.

      Каникулы проходят на кровати, Хосок не вылезает из-под одеяла. Мама все подходит и спрашивает, не задохнется ли он там, а он бы и рад, да не может, инстинкт самосохранения позиции не сдает. Ему б прекратить дышать хоть на минуту, сердце остановить, потому что тяжело выслушивать его четкий грузный ритм, что набатом в ушах бьет со всей силы, голову изнутри разрывая. Хосоку бы на секунду остановить мысли, чувства, потому что терпеть их просто невыносимо. Он жив, дышит, слышит, к его сожалению, чувствует. Но он не живет. Он не в порядке. — Я в порядке, мам, отпусти, — тихо говорит Хосок, терпя крепкие ободряющие объятия матери. Она отказывается его отпускать, но каникулы подходят к концу. Она предлагала ему не возвращаться в вуз, остаться дома, может, перейти на дистанционное обучение, однако Хосок отказался от этой идеи, ссылаясь на то, что у него там уже своя жизнь появилась, друзья, задачи и обязанности, он не может все вот так просто бросить и остаться. Мать согласилась, но переживать не перестала. Поэтому сейчас она стоит и шепчет молитву в его спину, пока Хосок с отцом выходят из дома и идут к машине. Одного на автобусе они его тоже не рискнули отправлять.       Поездка до Сеула оказывается ну очень долгой и нудной, отец все старается отвлечь сына, рассказывает про свою работу, как к ним в коллектив пришел новенький, что с ним очень тяжело завести разговор, так как он совершенно необщительный, затем он рассказывает про Давон, сестру Хосока, что давно уже переехала из Кванджу в Сеул и живет там со своим парнем, это сам Хосок знает, но вот то, что она решилась съехаться с Минхеком, он и подозревать не мог.       Отец говорит всю поездку, один раз даже нужный поворот пропускает, потому что отвлекается на очередную историю про жену и ее выходные встречи с подругами, а Хосок кивает, иногда даже поддакивает, мол, да, я слушаю, но мыслями находится за пределами старой машины. Сейчас он далеко отсюда, в заросшем сквере сидит на мосту, ногами болтает и рисует на перилах смайлик рядом с кривым цветочком, сейчас он слышит голос за спиной: — Мой цветок еще не такой кривой, как эта твоя рожица! Хосок не слышит голос отца, он отвлечен на другой, более высокий, тонкий и с насмешливыми нотками, что его хозяйка скрывать не намерена. Поэтому, когда они доезжают до общежития Хосока, парень рассеянно смотрит на отца, так как тот задает вопрос, который Хосок совершенно не понимает, ибо находится не здесь. Он переспрашивает и получает удивленный взгляд, потому что отец давно уже как остановил машину, и стоят они сейчас напротив большого красивого здания университетского общежития. — Я говорю, выходить не собираешься? — получив молчание на вопрос, отец продолжает сверлить его беспокойным взглядом. — Сын, может мама была права, тебе пока стоит дома отсидеться? Я понимаю, ты любишь эту профессию, не хочешь пропускать, но ты уверен, что сейчас это лучшая идея? — Я в порядке, — снова спокойно повторяет уже заученную фразу, что словно в бетонной стене выбита вручную, теперь ее не оттереть, не закрыть, не замазать, она навечно пробивает грудную клетку парня, заседая внутри с неприятным ощущением пыли и грязи. — Спасибо, что подвез, я сам поднимусь. Будь осторожен по пути домой.       Отец помогает достать чемодан из багажника, обнимает сына на прощание и уезжает, Хосок продолжает стоять на обочине рядом с воротами и с места не сходит, завороженно смотрит туда, где раньше машина на дороге мелькала. Сложно развернуться и пойти к зданию, что скажет сосед? Он такой строгий, странный немного, но Хосок к нему привык. Джин — член студенческого совета, староста его группы и просто очень активный молодой человек. Если есть лишнее задание от декана, он берет его, если преподаватель дает дополнительное задание к семинару, он первый поднимает руку. Джин — машина для учебы, безжалостная даже, вот у кого вся жизнь по секундам расписана. Хосок ранее завидовал, а сейчас лишь с непониманием смотрит, но ничего не говорит.

Мир полон зла, и нет просвета, Черно вокруг, черно в пути, И что ты хочешь дать себе-то, Когда и ты лишь призрак тьмы?

2016 год, март

— Вставай, хен! У нас встреча в триста семьдесят пятом кабинете с утра, сбор, помнишь? — громкий голос пробивает утреннюю тишину, звонкий такой, словно и не ложился вовсе. Чем занимался Хосок ночью? — Хен! Джин-хен! Подъем!       Сокджин с тяжелым вздохом открывает глаза, медленно, лениво, устремляет взгляд в серый потолок с красивыми белыми плинтусами, на котором словно выгравированы древнегреческие узоры, переплетение растений, что огибают вершину комнаты, может, зрелище и красивое, так как общежитие недавно только ремонтировали, обновляли старые комнаты к приезду новых студентов, однако Джин в эту секунду действительно проклинает тот день, когда уговорил Хосока вступить в студенческий совет. Было это не так давно, примерно перед началом каникул, за месяц до отъезда парня, он тогда так мило всем улыбался, брался за любую дополнительную работу, потому что желал помогать своим сонбэ, Сокджин тогда подумал, что именно такие люди нужны в коллективе, они задают нужный тон, правильный ритм, ведь с полной боевой готовностью и серьезностью относятся к своему делу. Сейчас с Хосоком что-то происходит. Джин не до конца понимает, что именно, просто он изменился. Он так же ярко улыбается, только улыбка эта вымученная какая-то, она похожа на ту гримасу боли, когда человек отчаянно пытается скрыть истинные чувства, и как только он отвернется, счастье с лица в мгновенье исчезнет. Джин переживает, но ничего сделать в общем-то не может. Ему приходится мириться с данной ситуацией и ложной атмосферой дружелюбия, исходящей от соседа. — Еще даже семи нет, Хосок, ты издеваешься? — бубнит Сокджин, посматривая на часы, висящие над входной дверью. — Почему ты так рано встал? Только не говори, что ты не ложился?       На лице Хосока пробегает тень легкого замешательства. Такая обычно бывает тогда, когда человека раскусили на его маленькой шалости, когда, например, ребенка поймали на краже конфеты, ну или же когда мама встает рано на работу, а ее чадо даже не успело еще лечь, поэтому сцена выходит неловкая, наигранная слегка, потому что Хосок пытается прикрыться высоко поднятыми бровями и ухмылкой в стиле: «Ты что, да как же я так смог бы?» — Через час уже собрание, а ты еще лежишь, вставай!       Это последнее, что говорит соседу Хосок. Он хватает свою сумку с тремя тетрадями и папкой для наработок по информационному проекту. Под тетрадями на дне портфеля лежит маленький контейнер с тремя бутербродами, но Хосок почти уверен, что забудет напрочь про них и съест только перед сном, уже лежа в своей кровати, в тот момент, когда на сонный разум нападает ночной жор.       Дел много, а вместе с тем их и нет вовсе. Так, иллюзия занятости, успешного понедельника, напрочь забитого планами и заданиями. А на деле пустота, без смысла все потребности, только ложные убеждения, мол, все в порядке, «я продолжаю двигаться дальше», кривые усмешки и косые взгляды на счастливые лица окружающих. Не то чтобы Хосок имеет хоть какую-то заинтересованность в настроении и интересах серых людей вокруг, скорее он просто подбирает для себя выгодную позицию, к каким персонажам стоит подходить, а кого нужно опасаться в столь сложное эмоциональное время. Он идет по коридору университета на третьем этаже, выдавливает из себя милую улыбку, что в сущности и милой-то не является, только людям все равно, лишь бы только улыбался им человек, а как именно, не имеет ни малейшего дела. Людям важна мнимая вежливость, такая, с которой встречаешь на улице старого знакомого, с кем еще и идти вместе некоторое время приходится, в этот момент появляется заинтересованность в его жизни, как он поживает, как его семья, нравится ли ему погода. Ничего важного, но улыбку сохранять почему-то необходимо, якобы это приличие. Только ложное дружелюбие есть истинное отношение к человеку перед вами, чем больше собеседник врет, тем сильнее он хочет сбежать от вашего общества, сохранив свое жалкое достоинство.       Собрание студенческого совета ровно в восемь часов, пары у Хосока начинаются в двенадцать, ему даже не обязательно присутствовать в такую рань на обсуждении дня открытых дверей, что через месяц только войдет в обиход тем для рассуждений. Хосок не может оставаться наедине с собой, со своими мыслями, чем дольше он себя слушает, тем сильнее хочется кричать в пустоту, лишь бы заглушить вопли внутри. Он загружает себя максимально, так, чтобы можно было успевать только пару раз в день вдохнуть, даже без намека на выдох. Собрания совета, подготовка к итоговым экзаменам первого курса, математические секции, олимпиады, так много занятий, так мало сил. Танцам конец, потому что «не время для творческих развлечений», как считает парень. Танцы — покой для разума, но нагрузка для тела. В случае Хосока разум — его клетка, пытка, персональное наказание, в состоянии покоя он сводит с ума, лишает права голоса, только полосует сознание огненной яростью вперемешку с обидой и сожалением. Так мало сил.       Хосок всегда на первых рядах в аудиториях, переписывает все конспекты лекций, отвечает на все дополнительные вопросы преподавателей, лишь бы не молчать. Иногда слышит шепотки в спину, мол, что этот зазнайка из себя представляет, ему заняться больше нечем? Но на помощь приходит Джин, что кладет руку на плечо и с уверенной улыбкой хвалит за прекрасную работу. — Ты тот самый человек, Хосок-а, который нужен этому университету.       Хосок шепчет «спасибо», но необходимости в этом не видит. Он старается не ради кого-то, ему не нужна похвала, объяснения или оправдания, он не слышит людей, не видит недовольства. Он слишком устал. После очередного невероятно скучного собрания студенческого совета Хосок натыкается в коридоре рядом с актовым залом на Чимина, того самого милого парнишку, что в начале учебного года налетел на Хосока и сбил его с ног, а после затащил его в свою группу по танцам и полностью увлек его данной деятельностью, которую совсем недавно Чон стоически отверг от себя, скрепя сердцем, отказался от единственного, что ранее приносило ему массу удовольствия и уверенности. Чимин спрашивал, что случилось с Хосоком, почему он предал танцы, почему перестал здороваться в коридоре, но Хосок не смог ему дать точный ответ, глаза закрываются, язык камнем осел во рту, не желая двигаться. Парень просто пожимает плечами и просит прощения, удаляется, чтобы уединиться. Хочется сбежать, спрятаться, исчезнуть, больше не появляться на глаза людям, слишком это для него, неправильно, неполноценно он себя ощущает рядом с теми, кто и душой, и телом собран. Хосок почти сбегает от Чимина в актовый зал, что ранее казался ему местом, которое до дрожи пробирает, сейчас он не смотрит по сторонам, прямо идет, к сцене, рядом с которой дверь есть, старая такая, выкрашенная в бежевый под стать стене, ее и заметить с трудом выходит, слишком уж она спрятана там, где прятать нечего, прикрыта тяжелой плотной тканью пыльного занавеса. За дверью этой небольшой узкий коридор, что кишку напоминает. Кажется, это место так и называют в кругу театральных деятелей, но Хосок не знаком с творческими терминами лицедеев. Он идет по узкому коридору и подходит к самой дальней стене. Только бы спрятаться, только бы отдохнуть. Так мало сил.       Каморка скрыта от посторонних глаз, Хосок сам удивляется, как нашел ее в переплетении университетских коридоров. Он под своим желанием ни разу бы в этот актовый зал не наведался, но обстоятельства вынуждают искать покой и некий образ свободы. Каморка маленькая, пыльная, два на четыре, если можно так выразиться. Вероятно, в былые времена ее использовали в качестве гримерки для актеров в вузе, учебный театр тогда еще процветал, сейчас же это забытое всеми место умирает в грязи и годовом слое пыли. Два шкафа, заваленных тряпьем и поломанным реквизитом, комод с черным зеркалом, ибо ни одна мошка в нем не отразится, ни один лучик даже от слабого источника света не промелькнет на гладкой поверхности. Лампочка под потолком перегорела несколько лет назад, Хосок даже выключатель найти не может. На полу у стены коробки с хламом, но не это цепляет взгляд парня.       В самом углу у панельной стены с потрескавшейся краской на пластике лежит футон, он темно-синего цвета, с редкими прорезями по бокам, откуда набивка вылезает, делая матрас тоньше, вероятно, на нем сидеть-то неудобно, не то чтобы спать, костями можно ощущать поверхность деревянного пола. Мерзко немного, футон выглядит грязным, но Хосоку слишком все равно на брезгливые принципы, он без зазрения совести бросает свою сумку в угол к коробкам, слишком резко садится на матрас, из-за чего в воздухе кружит вихрь из облачка пыли, и опускает голову на едва ли мягкую поверхность. Когда тело на грани изнеможения, оно будет трепетать от любой горизонтальной поверхности, поэтому, когда Хосок ложится на старый пахнущий временем футон, он с хриплым стоном на губах мгновенно засыпает.

2016 год, апрель

      Тонкие длинные пальцы оглаживают щеку с такой трепетной заботой и лаской, словно одно неосторожное движение может разбить фарфоровую кожу вдребезги. Теплые прикосновения душу греют, когда как воспоминания разрывают ее на миллионы маленьких лоскутков, Хосок теряется в ощущениях, они противоположны друг другу, прошлое смешивается с настоящим словно потоки горячего и холодного воздуха, образуя смертоносный вихрь, смерч, разрушительный и неумолимый, Хосок еле на ногах стоит, его уносит мощным порывом, с места подрывается, взлетает, парит в невесомости, понимая, что нет и не будет больше твердой почвы под ногами. Земля есть постоянность, она дает понять, что ты существуешь, что ты можешь двигаться вперед или назад, она дарит уверенность. Если земля из-под ног уходит, исчезает в мгновение ока, вероятно, настает черед параноидальной темноты, неопределенности, неизвестности, что заставляет внутренности дрожать от предвкушения поражения. Неизвестность как вирус поражает мысли, остается только одна фраза в голове: «А как быть дальше?»       И правда, как быть дальше? Хосок задается этим вопросом каждый день по несколько раз, но ответа так найти не в состоянии, хочется сесть перед кем-то мудрым, чтобы погладили по волосам, успокоили и сказали, что все хорошо будет, что не нужно будущего бояться, потому что оно не такое пугающее, как может показаться на первый взгляд. Когда руками дрожь овладевает, когда в мыслях погром, а на душе слипшиеся комки грязи разрушаются, дыру образуя прямо посредине грудной клетки, когда кончиками пальцев на ногах ощущается ледяной воздух, а глаза к темноте все привыкнуть не могут, тогда приходит осознание, что спасение обошло тебя стороной. Хосок замерз, он потерян, он совсем один. Ему больно. Боль эта физически ощутима, раздирает изнутри, кровавые подтеки оставляет, мышцы рвет, нитка за ниткой плоть трескается, заливая все помещение смрадно пахнущей кровью, черной, вязкой, обжигающе горячей. Спину поражает адским пламенем, а по лицу слезы медленной полосой расчерчивают себе дорогу. Хосоку больно.       И хочется биться головой о стену, молить о помощи, о пощаде, о чем угодно, только вот все выдуманные идеалы не слышат, а вокруг совсем никого, чтобы в радушные объятия упасть. Остается только глаза закрыть в надежде, что просыпаться будет не обязательно. Но Хосок открывает слипшиеся веки, хрипло выдыхает и сжимается в маленький комочек, тепла у своего же продрогшего тела ищет, а вокруг затхлый запах старины и одиночества. Каждый раз, когда Хосок проваливается в чертоги сновидений, он видит ее, чувствует ее теплые пальцы на своей коже, родное дыхание и добрую, слегка колкую улыбку, слышит ее смех, ощущает прошлое на своем теле, каждый раз Хосок боится засыпать, поэтому чем больше дел, тем меньше отдыха, меньше былых дней за плечами.

Твоя душа мертва однажды, И мертвой будет навсегда, Но ты позволишь тьме бесстрашной Забрать надежду в тех глазах, Что раньше видели упорство, Свет за холмом, что ярче тьмы Вплетает в душу твою гордость И за себя, и за труды Своих же рук, своей отваги, Ты позволял себя сломить?

«Почему? Хосок, почему? Почему ты убегаешь? Хосок? Почему?» — Почему? Эй, ты, — еще несколько уколов в поясницу, Хосок неосознанно тянется рукой к боку, поглаживая сквозь тонкую ткань серой рубашки, глаза болят, вероятно, он опять во сне плакал, голова трещит, лицо выглядит настолько помятым, что голос над головой издает хриплый смешок и вновь повторяет вопрос, который Хосок, разумеется, опять не слышит. — Какого хуя ты тут делаешь? Ты слышишь меня? Эй, идиот, вали отсюда по-хорошему. — Что? — сложно оторвать голову от матраса, перед глазами все плывет, уже даже запах пыли не смущает, и прилипшая к лицу грязь не ощущается так мерзко, как ранее. Хосок грузно садится, поднимает голову, в каморке стало чуть светлее, затуманенным разумом Хосок хватается за осознание, что в комнате есть окно. Правильно, он его не заметил, так как оно заставлено всяким хламом, но парень, стоящий перед ним в свете дневного солнца, видимо, отодвинул панельную доску, что скрывала за собой светлую улицу. — Что? Вали отсюда нахер, говорю. Это мое место, — грубо бросает парень, вновь пиная ботинком ногу Хосока, словно перед ним не человек, а какой-то мешок с мусором. — Почему это твое место? Тут не подписано, что комната занята, — растерянно хмыкает Хосок, потирая шею у затылка. Тело слегка затекло, хотя сон длился всего три, может, четыре часа всего. — Подписано, смотри лучше, — парень небрежно достает сигарету, зажигает ее и ей же указывает на стену возле матраса прямо под старой деревянной оконной рамой.       На стене три маленькие прожженные дырочки от сигареты, им, вероятно, несколько месяцев, они не выглядят так, словно появились три часа назад. Когда Хосок нашел эту каморку, он не приглядывался ко всем деталям помещения, чтобы распознать, обитает тут кто-нибудь. И зря он не был так внимателен, потому что сейчас можно понять, что комнатка живая. На матрасе — постельное белье, хотя, казалось бы, откуда в заброшенной комнате чистые простыни? На подоконнике — пепельница в виде консервной банки, в шкафу, что тряпками забит, лежит комплект сменной одежды, причем сложен он весьма аккуратно, по крайней мере на фоне скомканных тканей, что старее самого Хосока, черная стопка одежды выглядит максимально прилежно. — У меня обед, я решил посидеть тут, — тихо отговаривается Хосок, почему он чувствует себя пристыженным? Он не виноват, что заснул на территории университета, многие прямо в коридорах отрубаются, а Хосок нашел тихую уединенную комнату. Он не должен стыдиться и извиняться! — Но ты не обедаешь, а у меня он есть, так что свали, — все так же грубо выдает парень, выдыхая сигаретный дым прямо Хосоку в лицо, из-за чего Чон гулко кашляет и отмахивается от неприятного запаха. — Нет! У меня обед! — Хосок вспоминает, что в сумке его поджидает контейнер с бутербродами, что он наспех утром забросил перед самым выходом, спасибо его предусмотрительности! Он достает контейнер и победно ухмыляется, — Вот, у меня обед! А твои сигареты — это не еда!       Хосок тихо смеется, но парень не выглядит так, словно ему понравилась шутка, он проходит мимо сидящего на полу Хосока и садится на подоконник, приставляя к себе поближе пепельницу, приоткрывает форточку и смотрит на оживленную улицу, на студентов, что во время перерыва в тридцать минут заполоняют весь университетский дворик, садятся прямо на траву, не обращая внимания на то, что апрельская земля все еще прохладная.       Хосоку неловко, но и уходить он не спешит, потому что как только он выйдет из своего нового, как он сейчас его окрестил, убежища, ему придется вернуться в реальность, наполненную заботами и одиночеством. Он не торопясь ест один бутерброд, запивает водой, что успешно еще не пролилась в его сумке и не залила все тщательно прописанные конспекты, вытирает рот тыльной стороной руки и смотрит на парня. Он такой хмурый, словно недоволен всем, что видит сейчас. Хосок улыбается, разглядывает его профиль, а тот сопит угрюмо, сердито так, что только умилительный смешок вызывает. Субин так же злилась, Хосок любил рассматривать ее лицо, когда она была не в духе, подмечать все изменения в ее мимике, потому что как только она начинала злиться на друга за чрезмерную наблюдательность, сама забывала про свои невзгоды, после чего они вместе смеялись над пародиями Хосока, как он активно щурил глаза, хмурил брови, мол, ты, Субин, выглядишь точно так же, когда злишься, именно поэтому долго злиться на него она не могла.       Парень, что сейчас сидит перед Хосоком, не Субин. Он не улыбается, не смотрит на него, однако периферийным зрением наблюдает за ним, мычит что-то себе под нос, а потом фыркает, словно они дружат уже несколько лет, но сейчас в крупной ссоре. Хосоку даже становится немного не по себе, словно он его обидел. Но опять же, извиняться ему не за что, он не должен убегать с позором с чужой территории, когда как эта территория ничья. Подписано? Ну и что, там просто три сигаретных точки на стене, это еще не подпись. Хосок покажет ему, что такое подпись.       Они сидят в полной тишине, которую только звуки с улицы разбивают сквозь приоткрытую форточку. Хосок эту напрягающую тишину кожей ощущает, но сказать что-то сил не хватает, внутри все такое тяжелое вмиг становится, даже двигаться лишний раз не хочется. Неожиданно и жевать бутерброд равняется стучать по барабанам, громче этого занятия сейчас не придумаешь, но бесшумно есть не получается. Интересно, сколько сейчас времени? У Хосока, кажется, пары в двенадцать должны быть, но желания на них идти никакого. Он достает телефон из кармана сумки, всматривается в экран, на котором пять пропущенных, десяток сообщений и крупными цифрами время прямо по центру экрана. Четыре часа дня. Хосок проспал в каморке весь учебный день. Ему не раз звонил Джин, вероятно, кричал ему в голосовых сообщениях на автоответчик. Хосок улыбается. Нет разговора с совестью, что он бездельник, лентяй и предатель, потому что сам разбудил утром Джина, чтобы затащить его на глупое и бесполезное собрание, и сам же не явился. Вечером предстоит серьезный разговор, который Хосок как всегда сведет в шутку, потому что Джин слишком проницательный, а Хосок слишком не любит говорить о проблемах.       Нужно идти домой, обратно в общежитие, только двигаться тяжело. Парень, что сидит на подоконнике, расслабленно держит книгу в руке, он в нее полностью погружен, его не существует сейчас в реальном мире, его нет в этой комнате, Хосок осознает, что именно сейчас должен уйти. Но он не следует его угрозам, он будет держаться за новое уединенное место всеми силами, пока способен на это! Чон встает, подбирает свою сумку и пустой контейнер, в котором было два бутерброда на скорую руку приготовленных, сует телефон в карман брюк и уже хочет развернуться, направиться к двери, только кажется, что нужно что-то сказать. Слова не идут. Он смотрит на парня, открывает и закрывает рот, точь-в-точь как рыба на берегу, плотнее сжимает лямку сумки в руке и все-таки молча уходит, краем уха уловив легкий смешок в спину. Вот мудак!       В общежитии уже поджидает Джин. Время шесть часов вечера, парень сидит на кровати, сложив руки на груди, с осуждением смотрит на Хосока, что только что зашел в комнату. Он похож на строгую мать, что сейчас будет ругать свое чадо за то, что он школу прогулял. Хосоку больше одиннадцати, честное слово, что за отношение? — Ну и где ты был весь день? Хосок, ты никогда не прогуливал! На носу экзамены, ты не лучшее время выбрал для гулянок, — отчитывает его Сокджин, все так же держа строгое осуждающее выражение лица. — Да, мамочка, я знаю, — отшучивается Хосок, проходя к своей кровати, по пути снимая кеды. — Хосок-а, я серьезно, я прикрыл тебя сегодня, сказал преподам, что ты приболел, но все лекции все равно себе перепишешь и выучишь. Поскольку ты один из лучших студентов в потоке, преподы поверили этим словам, но взяли авансом, сказали, что спросят тебя на следующих занятиях. Пожалуйста, не подводи меня, выучи все, — устало тянет Сокджин, следя взглядом за соседом. Хосок тем временем переодевается, стягивает с себя грязную рубашку, на которой из серого цвета больше пыли, чем ворса хлопка. Джин это замечает. Джин всегда все замечает. Чертов Джин! — Где ты так испачкался? Ты ведь не влез в неприятности? — Нет, все нормально. Просто я заснул в библиотеке, пока читал биографии тех философов, по которым нам нужно было написать эссе. Там было так тихо и спокойно, что я просто отключился, — врет Хосок, натягивая домашнюю одежду. Отчитываться перед Сокджином совсем не хочется, но других идей нет. — Я был в библиотеке, искал там тебя в первую очередь, тебя там не было. — Ну, значит плохо искал. Я был в разделе философии, на полу меж стеллажей. И вообще, что за допрос? Так получилось. Не волнуйся, друг, все нормально, я знаю, что делаю.       Хосок всегда знал, что делает, это не ложь. Ранее у него был прописан четкий план действий на ближайшие несколько лет, чуть ли не по дням распорядок действий. Сейчас Хосок понятия не имеет, как дожить до завтрашнего дня. Он напуган, он шокирован своей ситуацией, когда сложно не то чтобы жить, сложно думать. Он врет чаще, чем дышит, а люди верят, но Джин единственный, кто не поддается, Джин видит его насквозь, это слегка волнует. Как-то Хосок разбил фигурку Джина из какого-то аниме, попытался как-то прикрыть банальную историю ложью, мол нечто загадочное произошло, но Джин понял все с первых слов. Благо скандал не развел. Он весьма рациональный, адекватный, серьезный, не будет закатывать истерику, ссору, потому что понимает, что ни ему, ни собеседнику не до этого. Они взрослые люди, Джину легче высказать свое недовольство и закрыть тему. Сейчас же он все не унимается, на каждую ложь Хосока вставляет как минимум пять своих остроумных реплик, пропитанных подозрением. Джин хороший человек, но порой так сильно раздражает, что его ударить хочется. И самое ужасное — он всегда прав. Хосок может кричать, биться головой об стену, доказывать свою правоту, но Джин всегда прав. Он видит не только людей насквозь, но и их поступки, видит атмосферу, видит ситуацию, он всегда знает, что нужно делать. Чертов бог Ким Сокджин! — Я не знаю, что у тебя там происходит, но это что-то давит на твою успеваемость. Реши этот вопрос, чел, — твердо обрубает Джин. Он такой, говорит жестко, так, что после его слов и вставить-то нечего. Словно последнее слово всегда должно быть за ним. Хосок на это только глаза закатывает.       Вечером Хосок по указанию Джина пишет конспекты, заучивает их, чтобы завтра ответить перед преподавателями, не будет же он подводить своего единственного, хоть и такого занудного друга. Проводит три часа к ряду, чтобы заучить конспекты по социологии, истории и психологии, а после, когда на часах доходит до девяти вечера, Чон выходит на улицу, чтобы добежать до магазина. У него возникает идея, не факт, что хорошая, но в голове он лелеет ее, она кажется ему весьма удачной. Завтра покажет, насколько его замыслы успешны. До часа ночи он готовит, попутно просматривая очередной музыкальный клип любимой группы, подпевает, даже слегка подтанцовывает, хотя сам себе периодически запрещает тратить время на бесполезные танцы. В конце концов время три часа ночи, а Хосок все еще не ложится, сна ни в одном глазу, а вставать в восемь утра, на этот раз он должен попасть хотя бы на одну пару, иначе опять предстоит неудобный разговор с Джином, наполненный ложью и нелепыми отговорками. Нужно свести подобные распри к минимуму.       В университет он подрывается вновь в самую рань, забегает в библиотеку, сдает несколько учебников, что брал ранее. Госпожа Ли просит помочь ей в расстановке книг по древнегреческой мифологии, на что Хосок тратит около тридцати минут, не так много, но это прилично тормозит его задуманный путь, потому что через пятнадцать минут начинается первая пара, на которой он должен рассказать преподавателю информацию с прошлой лекции, Хосок зубрил ее всю ночь, потому что пытливые слова все никак не хотели улечься в больной голове сонного студента. Хосок заканчивает с расстановкой книг в библиотеке, бежит на второй этаж по витиеватой лестнице, благо не падает на последней ступеньке, а мог бы, ибо не стоит бежать и прыгать на лестнице, не держась при это за перила и не смотря под ноги, и останавливается у нужного кабинета. Пара через три минуты, аудитория открыта, ему всего лишь нужно занять свое место прямо перед кафедрой, чтобы быть на глазах у преподавателя, рассказать то, что должен, отсидеть каких-то полтора часа и найти то самое интригующее его место. Время протечет моментально.       Время убийственно медлительно. Хосок ненавидит его. Мало того, что преподаватель опоздал на свою же пару, так еще и не спросил то, что должен был, а выслушивать его не стал, сказал лишь, что верит Чону на слово, на экзамене все докажет. Хосок зол, ибо Джин убеждал его, что парня спросят. Либо сосед — предатель года и решил так проучить Хосока, либо преподаватель — мудак. Что ж, Хосоку осталось дотерпеть самую скучную лекцию в мире и сбежать. У него будет целых тридцать минут до следующей пары, маркер наготове, в сумке то, что греет душу, а в голове победоносная речь.       Никакого звонка о конце занятия нет, Хосок все еще не может к этому привыкнуть, в школе совсем другие правила. Зато тут перерывы значительно длиннее, однако Хосок все равно не желает тратить ни минуты, хватает сумку и мчит в ненавидимому актовому залу, где за пыльным занавесом находится едва ли заметная дверь. Маршрут пока что плывет в голове, туманистыми дорогами плутает, путает, Хосок вспоминает долгие пять минут, куда сворачивать, за какую ручку потянуть, но обещает себе выучить, запомнить ту самую дверь в узком коридоре.       Дверь поддается с трудом, как и в первый раз. Пыльно, темно, пахнет старостью, жуткое место, но простынь на футоне все еще свежая, а пепельница полна окурков. Не похоже, чтобы сегодня кто-то посещал каморку, но Хосок знает, что тот недовольный парень обязательно придет. На часах ровно четырнадцать, Хосок садится на матрас, открывает сумку и достает фломастер. Будет ему подпись!       Проходит около пятнадцати минут, что странно, ведь во всем вузе обед сейчас, у каждой группы, на каждом факультете. Да, Хосок понятия не имеет, кто этот парень и откуда он, но и у него есть заслуженные тридцать минут отдыха. Вероятно, его вообще может не быть в вузе, но Хосок надеется, что это ложные мысли. Перерыв скоро совсем завершится, а Хосок все еще как идиот сидит и ждет того, кто обязательно скажет ему «свали с моего места». Не слишком радушный прием, но Хосок готов потерпеть.       Он всегда был любопытным, а данная ситуация больно уж заинтересовала его. Ну если посмотреть объективно, есть таинственная комната, о которой несколько лет никто не вспоминал, только один человек, словно он домовой какой-то, охраняет ее агрессивно, не подпуская никого ни к помещению, ни к себе, огрызается и не подпускает к себе ближе, даже на контакт не идет, а потом еще и в спину смеется. Хосок заинтересован. Он практически жаждет расколоть этого парня, чтобы он ему хотя бы свое имя назвал. Ну или вместе «свали с моего места» сказал бы «привет». Хосок добьется своего. — Хули ты тут опять делаешь? Свали с моего места! — грубый хриплый голос за спиной прорезает гнетущую атмосферу ожидания. И Хосок мог бы испугаться, однако он улыбается, потому что слишком предсказуемо. Это их вторая встреча, но Хосок уже предугадывает его реплики. — А, привет и тебе, — со смешком выдает Чон и выдавливает из себя самую милую и дружелюбную улыбку, на какую способен. — Я не здоровался с тобой. Свалил! Что ты тут вообще забыл? — с каждым словом парень злится все больше, видно, как на бледных щеках яркий румянец появляется, как уши краснеют и кончики пальцев подрагивают в нетерпении кого-нибудь треснуть. Хосок, разумеется, не особо жаждет завязывать драку, он не то чтобы смог бы кого-то ударить, да еще и костяшки не зажили с истерики в парке в Кванджу, однако продолжает гнуть свою палку, улыбаться незнакомцу и ждать его реакцию. — Я тут обедаю, — обыденно говорит Хосок, не скрывая свою улыбку. Он словно дарит ее этому парню, желая разжечь в нем что-то, пока не уверен, пламя чего, ненависти или интереса. Хосок в подтверждение своих слов достает контейнер с двумя яичными сэндвичами и термос с чаем. Демонстративно он откусывает знатную половину бутерброда и смотрит с улыбкой на парня, не обращая внимания, что в уголке рта остались крошки. — Я тоже тут обедаю! И вообще, тут не подписано, что это твое место, так что свалил! — каждое слово жестче предыдущего. Ох, этот парень явно выходит из себя. — Сигареты — это не еда! И к твоему сведению, тут подписано, — Хосок кивает на стену, туда, где остались три выжженных следа от сигареты. Прямо под ними нарисован кривой улыбающийся смайлик, личная неофициальная подпись Хосока. Он гордо осматривает свое творение и продолжает есть сэндвич как ни в чем не бывало. — Сука, — шипит парень и проходит к своему излюбленному месту — подоконнику. Он убирает панельную доску, вновь открывая для себя вид на студенческий дворик и весенний пейзаж за окном, и присаживается рядом с импровизированной пепельницей, доставая сигарету из пачки.       Хосок бы хотел победно ухмыльнуться, но он сейчас заворожен тем, как парень перед ним сияет в лучах полуденного солнца. Вчера он не заметил, насколько бледна его кожа, он вообще даже не обратил внимания на внешность этого человека, делал акцент на голосе и ситуации в целом, но внешность расплылась в его воспоминаниях. Он запомнил лисьи глаза, а остальное растворилось в памяти. Черные отросшие волосы, что уши едва прикрывают, растрепанные, неубранные, однако это им придает своеобразный шарм «плохого парня», бледная кожа, очень-очень худые руки, длинные пальцы, на которых сейчас Хосок держит свой взгляд, что может показаться странным, но Хосок просто заворожен эстетикой этих рук. Тело парня закутано в мешковатый свитер и широкие джинсы, так что сложно сказать, какая у него фигура, однако рост точно не высокий, точно ниже Хосока на полголовы как минимум. Хосок не осознает, что пялится, а парень все терпит, молчит, но ему явно не прельщает тот факт, что его рассматривают почти как под микроскопом. Дайте Хосоку в руки скальпель, парень будет чувствовать себя лягушкой под неопытными руками школьника. — Ты доел? Все, уходи, — бросает парень, не смотря на Хосока. Он тушит окурок о подоконник и бросает в пепельницу, которую нужно бы уже очистить. — Ты вообще питаешься чем-нибудь еще? Или только сигареты входят в твой рацион? — Хосок встает с футона, берет сумку в руки, но контейнер оставляет лежать на матрасе. — Боже, какой ты надоедливый, — вздыхает парень и поворачивает голову к Хосоку. У того чуть ли ноги не подкашиваются, пробирает его этот лисий прищур, Чон еще сам понять не может, в хорошем смысле или плохом. Кто из них еще лягушка. Хосок пялился на него около десяти минут и ничего, а парень только обратил на него свой взгляд, как Хосок готов закрыть руками лицо, только бы не смущаться. — Поешь сегодня что-то более сытное, — кидает Хосок на прощание, желает хорошего дня и покидает каморку, не оборачиваясь на этот раз на смешок в спину. Он почти уверен, что этот смешок с хорошим посылом. Он оставляет свой контейнер на футоне, в нем еще один яичный сэндвич, Хосок готовил его очень долго, потратил порядком десяток яиц, только потому что хотел предоставить незнакомцу приятный на вид бутерброд. Докатился. Готовит для какого-то грубияна, тратит на него свои деньги и силы, позаимствованные у сна. Зачем он это делает?       Хосок возвращается на занятия, слегка опаздывает на пару по корейскому языку, но преподаватель не обращает на это внимание, только вот Сокджин все видит и недовольно качает головой. Вот же перфекционист чертов, неужели после опять начнет свою шарманку, что нужно быть прилежнее? Хосок и так старается изо всех сил, просто никто не может и представить, чего ему стоит эта мнимая прилежность.       Учеба вновь становится однообразной, преподаватели не забывают каждые тридцать минут вставлять информацию о том, как же сложно будет первокурсникам сдавать экзамены в конце года, запугивают, угрожают, но Хосоку все равно, сейчас он думает о каморке, где тихо, спокойно, грязно, да, но там никто не может побеспокоить. Даже странный парень, что сплошь состоит из сигаретного дыма, не навевает тоску и отчаяние. Он интригует, заставляет вспоминать себя, думать о себе. Это слегка пугает Хосока, но он сбрасывает все на одиночество. Он давно не общался с кем-то помимо Джина, да и с тем только об учебе. Джин хороший друг, только нудный уж слишком, давит периодически своей моралью и принципами, но Хосок привык к нему. Однако тут появляется новый кадр, который с первой секунды приковывает к себе внимание. Хосока это задевает, так как хочется раскусить его, промотать от начала и до конца, чтобы понять, стоит ли просмотра этот самый кадр. Хосок слишком любопытный, а этот парень так и напрашивается на раскрытие секретов.       Хосок готовит каждый день, во время обеда приходит в каморку, ждет весь перерыв, но никто не появляется. Сегодня, завтра, послезавтра. Проходит почти неделя, пять дней проносятся как один, но мучительно медленный, тягучий, невыносимо скучный и однообразный, Хосок ждет, словно верный пес сидит на матрасе, только никого нет рядом. Ему скучно. Он как-то даже пропустил пару по логике только из-за того, что услышал в коридоре за дверью каморки звуки, думал, это тот парень идет, но нет, никого не было, он прождал полтора часа, так и ушел со своим контейнером с нетронутым кимбапом внутри. Не удается избежать впоследствии разговора с Сокджином, который вновь обвиняет его в несерьезном отношении к учебе. Что ж поделать.       Учеба вновь поглощает, нет времени на посторонние мысли, вернее, Хосок запрещает себе думать о лишнем, а в эти мысли входят и Субин, и лисий прищур, ничего, что может отвлекать его от выполнения заданий. Апрель быстро пронесется, не за горами выпускные экзамены, Хосок все еще один из лучших студентов в его потоке, так что никаких слабостей, так он убеждает себя держаться на плаву. Ходит с уверенностью на занятия, потому что осталось совсем немного, а дальше лето, новые планы на жизнь. Хосок не выбивает себя из привычной колеи. Старается не выбивать.       После семинара по дискретной математике Хосок изнеможенный плетется по коридорам вуза, ноги сами его несут туда, где он душой ощущает покой, это уже само собой привычное дело. Открыть одну бесцветную дверь, пройти по кишке и завернуть в ту самую каморку, где сердце уже основало свое особое излюбленное место. Тут все так же, как и несколько дней назад, Хосок не уверен, посещал ли кто-нибудь, читать как тот самый парень, комнату. В пепельнице новых окурков нет, а это сразу заметно, ибо если бы тот парень посетил каморку, пепельница бы точно переполнилась. Все тихо и спокойно, но что-то бросается в глаза Хосоку, не сразу, правда, но он замечает свой контейнер на футоне. Он поклясться готов, что все эти дни, что он приходил сюда, контейнера не было. Это значит одно, тот парень принес его сюда сам. Хосок улыбается, не может сдержать свое глупое лицо, улыбка сама расцветает на губах. В контейнере оказывается яннем тундак, то, что Хосок точно не ожидает увидеть. Сам-то он готовил все это время сэндвичи да кимбап, на большее он не способен. А тут полноценное блюдо, причем которое подается обычно в ресторанах от рук профессиональных поваров. Хосок убежден, что парень потратил деньги на него, что слегка смущает, но дарит неимоверное удовольствие. Вкусно, красиво и очень-очень приятно. Хосок теперь обязан найти парня и поблагодарить его.       На следующий день он его не встречает, через день тоже. И так проходит еще несколько дней, пока утром четверга в самом конце месяца Хосок не видит незнакомца в узком коридоре прямо перед дверью в каморку. Неожиданная встреча, приятная. Парень стоит у двери, видимо, хочет открыть ее, пройти в каморку, но отвлекается на шаги позади себя, оглядывается и видит Хосока. Тот ярко улыбается и машет ему рукой. — Ну отлично, — шипит парень, открывая дверь в комнату. — Опять ты. — Привет! Я так долго тебя не видел, где ты был? — искренне спрашивает Хосок и проходит за парнем в комнату. — Не хотел тебя видеть, — спокойно отвечает тот, Хосок не понимает, сарказм ли это, или же он действительно достал этого человека. — Но вот он я, — все так же с улыбкой отвечает Чон, присаживаясь на футон. — Кстати, я видел контейнер. Спасибо, что купил это для меня, это невероятно вкусно! — Я это приготовил, а не купил, — тихо себе под нос говорит парень, усаживаясь на подоконник. Хосоку на мгновение кажется, что он слышит в голосе незнакомца нотки обиды, так что сразу извиняется за недопонимание, на что парень только хмыкает и отворачивается, зажигая сигарету, снова. — Ты в прошлый раз оставил мне какую-то херню, я даже доесть не смог. — Оу, — только и выдает Хосок. Он знает, что не умеет готовить, но ему так понравилось готовить для кого-то, что он захотел повторить, только вот не удалось передать вновь этому парню свою стряпню. — Поэтому я решил показать тебе, как надо готовить, — ухмыляется парень. В этот момент Хосок понимает, что лыбится во все тридцать два, он ударить себя по лицу готов, да только не может и пошевелиться.       Так они и сидят там, Хосок смотрит на парня, думает, что тот чертовски интересен, все гадает, как бы к нему подобраться ближе, потому что пока что на каждое хосоково «что тебе нравится?» он отвечает «когда тебя тут нет». Но это только начало, Хосок уверен в своих силах, он знает, как сближаться с людьми. Пусть этого не делает, но опыт у него есть.       Раньше он не боялся открываться людям, мог заводить разговор за секунду, приковывал к себе всеобщее внимание, сейчас же предпочитает со стороны наблюдать, больше рассуждать и подмечать. Но в данном случае Хосок готов перейти через свои комплексы, наступить на горло страху и обнажить свой интерес к человеку, что уже несколько дней из головы упорно не выходит. Хосок слишком любопытный, он любит загадки, секреты, любит побеждать. Этот парень для него новое испытание, которое он обязательно разгадает.