Брисбенские будни

      Дети летели впервые в жизни и испытывали дикий восторг по этому поводу, особенно Саиф, первые четыре часа полета отлипавший от иллюминатора только чтобы покушать, а по приземлении заявивший, что станет пилотом. Еще один полет, на сей раз от Сиднея до Брисбена, был намного короче, но оставил столь же восторженные впечатления.       Бабушкин дом казался Кейт большим ровно до того момента, когда понадобилось всех в нем разместить. Ее собственная комната на мансарде досталась Имрану (подросткам важно личное пространство), в бывшей детской разместились Саиф и Фируз, в бывшей бабушкиной спальне — Зейнаб, Фатьма и Али. Кейт по остаточному принципу заняла комнату для гостей и возрадовалась, что удалось сохранить кабинет для подготовки к занятиям. Радовалась она, впрочем, недолго — уже к вечеру страшный грохот и звон возвестили, что изменения коснулись и кабинета. Когда Кейт туда ворвалась, сервант еще покачивался, скрипя вразнобой пытающимися закрыться дверцами, а пол по всей комнате был усыпан фарфоровыми осколками. Саиф и Фируз, тихие как мыши, замерли, пытаясь слиться со стеной у двери.       — Твою мать! — вырвалось у Кейт.       Сама она не была большой поклонницей всей этой фарфоровой пошлости: кошечек, собачек, барашков, балерин, ангелочков, влюбленных парочек и юных пастушков, но бабушка собирала свою коллекцию всю жизнь, и это была самая яркая вещественная память о ней — целый сервант фигурок, некоторым из которых было хорошо за сотню лет. Кейт выдохнула, стараясь взять себя в руки.       — Осторожно, на цыпочках выходите отсюда, — сказала она виновникам разгрома. — А вы — не вздумайте заходить, — предупредила остальных, сбежавшихся на грохот.       Кейт принесла три коробки и в перчатках, чтобы не порезаться, отсортировала фарфоровые остатки. С десяток чудом не пострадавших фигур легли в одну коробку, крупные осколки — во вторую, а мелочь Кейт смела в третью и все подняла на чердак.       В доме до вечера стояла мертвая тишина, а перед ужином на кухню с повинно-опущенными головами пришли Саиф и Фируз и, не поднимая глаз, попросили прощения.       — Простите, миз Кейт. Нам очень жаль. Это нечаянно получилось.       Видимо, в качестве дополнения к их извинению Имран починил лет двадцать молчавшие бабушкины настенные часы, и теперь они с боем отмечали каждый час, даже среди ночи, пока завод не закончился.       Кейт с самого начала понимала, что легко не будет, но наивно надеялась, что сможет все распланировать и держать под контролем. В реальности каждый день приносил новые сюрпризы и сложности, к которым, по большей части, она оказывалась не готова.       Если в Пешаваре можно было дать нужному чиновнику на лапу и не париться (или поручить это Патрику и не париться), то в Брисбене регистрироваться в социальной службе, проходить собеседования, получать необходимые бумаги, подавать заявление на выплату пособия ей пришлось самой, временами притаскивая за собой всю ораву опекаемых.       В бытовом плане многое тоже оказалось не готово. Понадобилось срочно купить недостающее количество кроватей, найти магазины халяльных продуктов в относительной близости от дома, купить автомобиль, в котором могут поместиться шестеро, не считая водителя, обновить всем гардероб, найти школы для детей.       Каждый пункт в этом списке преподносил свои неожиданности.       После привычного шальвар-камиза дети настороженно отнеслись к той одежде, которую предлагали брисбенские супермаркеты. Вслух (во всяком случае, на английском) это не было озвучено, но и девочки, и мальчишки одежду подбирали долго и все как один выбрали джинсы со свободными футболками. Зато фудкорт, 3D-кинотеатр и аттракционы они восприняли на ура. Донельзя довольный Саиф так часто повторял «В Шабкадаре этого не было!», что Фируз и Имран начали передразнивать его этой фразой.       Устроить в школу Фатьму, Саифа и Фируза оказалось относительно легко: Фатьма показала хорошие результаты на вступительном тесте, и ее взяли в среднюю школу, в которой Кейт когда-то училась сама. Саиф и Фируз пошли в обычную младшую школу, а вот старших двойняшек изъявили желание принять лишь в школу для детей мигрантов. Кейт не понравились там ни общая атмосфера, ни слишком простая программа. Поэтому она уговорила директора школы, в которую приняли Фатьму, взять, пусть и на три класса ниже их возраста, Имрана и Зейнаб при условии, что они смогут подтянуть английский достаточно быстро.       Но Зейнаб пропустила первую же неделю занятий — выяснилось, что ей все же нужно хирургическое вмешательство по гинекологии и повторное — на сетчатке. На прием к врачу девушку отвозила Кейт. Ее же как опекуна доктор попросила присутствовать при ознакомлении пациентки с результатами обследования. Зейнаб выслушала врача молча, наклонив голову и избегая зрительного контакта. А уже в машине, по дороге домой молча заплакала, отвернувшись к окну.       Результаты обследования самой Кейт отклонений не выявили, поэтому ей было неловко заводить с девушкой этот разговор, но Кейт все же посчитала невозможным не притормозить и не высказаться.       — Это две совсем небольшие операции. Они необходимы, чтобы ты могла иметь нормальное зрение, отношения и детей в будущем. Да и вообще, к своему здоровью нужно относиться бережно.       Зейнаб подняла на нее полные слез и гнева глаза. Казалось, и то, и другое из них просто переливается через край.       — Я не хочу детей. И замуж не хочу. Никогда!       — Тише-тише, — Кейт обняла девушку и погладила по спине.       — Я думала, весь этот стыд и ужас уже закончились. И вот опять… и всегда… всегда будет… со мной…       Слова, что Зейнаб шептала Кейт в плечо, той не сразу удавалось разобрать.       — Мы не можем изменить прошлое, Зейнаб, но заботиться о себе и строить будущее так, как хочется, в наших силах.       После первой операции Кейт заглянула в комнату к девочкам и обнаружила там, помимо лежащей на кровати Зейнаб, сидящего рядом с ней Имрана. Брат и сестра тихо шептались на пушту. Кейт в таких случаях чувствовала себя лишней.       В этот день, чтобы отвезти Зейнаб в больницу и обратно и не отрывать остальных от занятий, Кейт впервые отвела Али в садик. Когда она вернулась за малышом, воспитательница сообщила:       — Он все время просидел в шкафчике. Молчит и отказывается оттуда вылезать.       Чего-то такого Кейт и опасалась, но надеялась, что компания сверстников все же окажется более привлекательной для Али и он перестанет дичиться.       — Али, — позвала она, опустившись на колени перед деревянным шкафчиком для игрушек, в одну из больших ячеек которого забился малыш. — Пошли домой. Вылезай.       Проблема заключалась еще и в том, что ребенок не понимал, что ему говорят — он пока еще не знал английского. Максимум, на что можно было рассчитывать — это что он уловит и правильно поймет интонацию. Или…       — Зейнаб, — сказала Кейт и протянула руку. — Зейнаб, — повторила она и сделала пальцами движения, похожие на шаги.       Али вылез и, крепко держась за ее джинсы, дошел до машины.       — Зейнаб, — требовательно несколько раз повторил он, а, не обнаружив сестры в автомобиле, расплакался.       Кейт пришлось, несмотря на плач, усадить его в детское кресло.       — Зейнаб дома. Мы сейчас поедем к Зейнаб, — как могла, продолжила объяснять малышу Кейт.       — Вам надо показать его психологу, — сказала на прощание воспитатель.       А уже ночью выяснилось, что Али писается в постель.       Кейт встала в туалет, но, услышав за дверью плеск воды, осталась в коридоре ждать. Дверь все не открывалась, свет внутри не горел, и обеспокоенная Кейт дернула ручку на себя, щелкнув выключателем. Из-под спутанных кудряшек на нее, моргая, смотрели два испуганных огромных глаза. Али сидел на корточках перед рукомойником, в который текла вода, и сжимал в руках простынь.       Звать на помощь Зейнаб, от которой Али специально отселили, чтобы она могла спокойно спать после операции, Кейт не хотела. И вообще будить кого-то еще. Нужно справиться самой.       — Али, — как можно мягче и дружелюбнее сказала Кейт.       Простыня и страх в глазах мальчика уже сказали ей все, что нужно. Не спугнуть. Не ввергнуть в панику и еще больший ужас. Как? Взгляд упал на полотенце, повисшее на крючке. Кейт сняла его и принялась застирывать под струей в раковине, делая вид, что совсем не удивилась присутствию Али. Она выжимала ткань и снова мочила, потом опять выжимала и, наконец, чуть повернув голову, позвала:       — Давай со мной, вместе веселее.       И слегка подвинулась в сторону. Несколько мгновений, затаив дыхание, Кейт продолжала трепать полотенце под водой, пока в поле зрения не возникла смуглая ручка, осторожно протянувшая угол простыни под кран. Кейт подвинулась дальше, освобождая место у раковины, потом подхватила простыню, помогая засунуть большую ее часть под воду.       — Вот так.       Она легонько пальцами нажала на намокшую ткань, Али сделал то же самое, потом задрал голову, посмотрел на Кейт и, убедившись, что ругать не будут, активнее заработал руками. Они еще немного пополоскали простыню, после чего Кейт поняла, что Али уже не боится, и предложила:       — А давай мы ее постираем в машинке?       Она вытряхнула белье из корзины, сунула в стиралку и запихала туда же полотенце. Потом выжала над раковиной простыню и тоже засунула в барабан. «Раз Али описался, то мокрая не только простынь», — мелькнуло в голове, и Кейт принялась стягивать с ребенка пижамные брюки с трусиками. Али стоял ровно и не сопротивлялся. Кейт пощупала пижамный верх и обнаружила, что задний край тоже влажный.       Запихав все снятое с малыша в стиралку, Кейт закутала его в свой махровый халат и усадила Али верхом на корзину для белья. В розовом пушистом халате не по росту он чем-то напомнил ей детеныша фламинго.       — Сиди здесь и смотри за машинкой. А я принесу тебе какао. Ты же будешь какао?       Какао Али любил, слово это было ему знакомо, поэтому кивок не заставил себя ждать.       Кейт боялась, как бы он не передумал в одиночестве и не спрятался где-нибудь, поэтому она побыстрее приготовила какао и отнесла в ванную. Али принял большую чашку из ее рук и тут же сделал себе «молочные усы» над верхней губой. Кейт уселась на крышку унитаза, и вместе с Али они дождались окончания процесса стирки. Мальчишка после выпитого какао осоловел и послушно, тихо сполз с корзины, когда Кейт, вынув из стиральной машины сухое белье и обтерев рот Али полотенцем, принялась переодевать его обратно в пижаму.       — Пойдешь ко мне спать? — спросила Кейт, не особо, впрочем, надеясь на ответ. — Или к Саифу и Фирузу?       Она сложила выстиранную простынь и протянула ее Али. Малыш взял ее и пошел обратно в комнату к братьям.       — Значит, к Саифу и Фирузу, — пробормотала Кейт. — Но, знаешь, в чем проблема? У тебя же и матрас наверняка мокрый.       Она нагнала Али и взяла за руку, перенаправляя в сторону своей комнаты. Тот удивленно взглянул на Кейт и даже попытался высвободить ладошку, но, видимо, побоялся уронить простынь. Уже у себя, Кейт расстелила эту простынь поперек кровати и похлопала по ней.       — Залезай.       Али молча смотрел на нее своими огромными глазищами. Кейт вздохнула, обошла кровать и легла, оставив половину постели свободной. Она старательно делала вид, что спит, на протяжении примерно получаса, прислушиваясь к малейшему шороху. В конце концов Али стянул свою простыню с кровати, расстелил на полу поверх коврика и улегся.       Кейт мысленно чертыхнулась. Встать и достать одеяло из шкафа? А вдруг Али заползет под кровать? Его потом оттуда точно не выковырять, не перебудив всех. А через три часа уже просыпаться и собираться в школу. Кейт осторожно стянула одеяло с себя и ногой несколько раз отпихивала, пока оно не упало по ту сторону кровати.       Тишина. Слабый шорох. Кажется, догадался накрыться.       Детский психолог то раскладывала перед Али игрушки, то давала бумагу и маркеры для рисования, и лишь потом, с помощью Фатьмы, выступавшей и переводчиком, и информатором, задала интересовавшие ее вопросы.       — Сколько ему было, когда ваши родители погибли?       — Два с половиной года, — ответила Фатьма.       — Вы приучали его ходить на горшок?       — Да, конечно.       — Успешно?       — Да.       — В таком случае, когда он начал опять писать под себя?       — После того как Зейнаб пропала.       — А Зейнаб это… — продолжила психолог, делая пометки у себя в блокноте.       — Зейнаб — наша старшая сестра.       — Значит, он начал писать под себя после того, как она пропала. А когда нашлась, перестал?       — Нет, — Фатьма бросила на Кейт виноватый взгляд.       — Кейт, выйдите, пожалуйста, — проследив за взглядом Фатьмы, попросила психолог. — Я позову вас позже.       Когда психолог снова пригласила Кейт в свой кабинет, Фатьма уже находилась за стеклянной перегородкой, на детской половине, где Али складывал кубики.       — Возьмите, — психолог протянула Кейт несколько листов с детскими рисунками.       Горящий дом. Чудовище с огромной пастью, неумело заштрихованное черным и нависшее над человеческими фигурками. Человечки с оружием и человечки без оружия, обведенные фиолетовым овалом.       — У Али практически отсутствует базовое ощущение безопасности, необходимое детям для активного взаимодействия с окружающим миром. Он не чувствует себя защищенным и боится снова потерять тех, к кому привязан. Поэтому Али предпочитает не выпускать их из вида, прячется, когда рядом чужие. Он боится, что чужие заберут его и сделают больно, как делали Зейнаб и Имрану.       — С этим же можно что-то сделать?       — Разумеется. Будете приводить его два раза в неделю, мой секретарь подберет подходящий график. А по поводу энуреза нужно отвести его на осмотр к урологу, там могут присутствовать и соматические факторы.       — Я сама могу как-то помочь Али?       — Вы уже движетесь в правильном направлении, Кейт. Не торопитесь. Не повышайте голос, не ругайте его.       — Я не ругаю.       — Не настаивайте на своем присутствии или чем-то, что ему делать не хочется, без крайней необходимости. Тогда он сможет понять, что новый дом и вы в нем — часть его безопасного пространства.       — А садик?       — И садик тоже. Это придет со временем. Думаю, Али стоит отдать пока в специализированную группу. Еще я бы порекомендовала завести животное, кота или собаку, но понимаю, что при шестерых детях вам это будет сложно.       По дороге от уролога домой Кейт купила горшок, памперсы и упаковку впитывающих подстилок. Никаких физиологических факторов, которые могли бы вызвать энурез, врач не выявил, более того, сказал, что до пяти лет диагноз ставить преждевременно. Но указал на то, что Али отстает в физическом развитии от сверстников, будучи ниже ростом и легче весом.       Дома Кейт с помощью Фатьмы объяснила Али, что он может на ночь надевать специальные трусики.       — Памперс, — сказал Али в ответ, демонстрируя свое знакомство с предметом.       — Да, верно, памперс, — ободряюще кивнула Кейт. — А еще ты можешь сделать вот так.       Она достала из упаковки впитывающую подстилку и расстелила ее на постели мальчика.       — И тогда, если ночью она намокнет, ты можешь ее снять, просто выкинуть и постелить новую. Понятно?       Фатьма повторила слова Кейт на пушту. Али послушал и кивнул.       — А еще под кроватью будет стоять горшок. И если ты проснешься от того, что хочешь писать, то можешь не ходить в туалет, а сесть сюда. Понятно?       Али подождал, пока Фатьма переведет, подумал и опять кивнул.       — И если у тебя что-то не получится, позови меня, я помогу.       Али выслушал перевод Фатьмы и на сей раз что-то спросил. Кейт и без перевода догадалась, о чем вопрос, когда прозвучало имя Зейнаб.       — Он говорит, что хочет спать с Зейнаб.       — Скажи ему, что Зейнаб сейчас болеет и с ней пока нельзя спать.       Впрочем, нормально выспаться Кейт не удалось и этой ночью. Ее разбудил тихий стук в дверь. Кейт сначала застонала и натянула на голову подушку, но потом спохватилась и, вскочив с постели, побежала открывать.       — У меня кошмары, — сказала стоящая на пороге Зейнаб. — Можно я… здесь.       — Все наладится, спи, — пробормотала Кейт, погладив начинающую дремать девушку по волосам перед тем, как повернуться с одного бока на другой.       Уже на следующую ночь в постель между Кейт и Зейнаб просочился Али. Кейт вздохнула и улыбнулась, увидев, что малыш принес с собой и постелил подстилку.       Перед сном по вечерам Кейт и Зейнаб тихо разговаривали, а Али гонял по полу и кровати свои новые машинки, пока не заснет.       Утренние сборы в школу закончились дракой в ванной. Разумеется, передрались Фируз и Саиф.       — Ишак! — различила Кейт среди пуштунской ругани, с которой Саиф попытался через нее дотянуться и ещё раз пнуть брата.       — Сам ишак! — не остался в долгу Фируз. — Миз Кейт, у него козявки в носу опять зелёные. И воняют.       «Опять» насторожило Кейт даже больше, чем «воняют». Саиф сначала горячо все отрицал, потом упорно отбрыкивался, не давая никому заглянуть себе в нос, а в машине угрюмо сверлил взглядом наябедничевшего Фируза.       Естественно, Кейт вместо занятий пришлось везти Саифа к доктору. Выяснилось, что у мальчишки хронический синусит, обострившийся из-за акклиматизации на новом месте.       Вернувшись в город своего детства, первые дни Кейт была настолько загружена заботами и вопросами обустройства, что даже толком не успела осознать сам факт возвращения, опознать знакомые лица. И лишь под вечер воскресенья, вспомнив, что не успела закупиться булочками и тостовым хлебом, Кейт решила пройтись пешком до ближайшего супермаркета и буквально через десяток шагов была остановлена приветственным окликом и взмахом руки. Соседка, миссис Бредли, заклятая соперница бабушки в деле выращивания самых пышных роз, после пары приличествующих случаю фраз о том, что Кейт похудела и с возрастом все больше становится похожа на отца, поинтересовалась:       — Кейт, дорогуша, скажите, как надолго у вас этот учебный лагерь для азиатских детей?       А узнав, что надолго или даже навсегда, миссис Бредли ограничилась сдержанным англосакским «оу».       Мать, нагрянув с визитом на следующий уик-енд, сказала:       — Я надеялась, что ты когда-нибудь подаришь мне внука или внуков… естественным путем, так сказать, и не от этого неприличного мужчины.       «Неприличным мужчиной» она называла Патрика не только за матерные татуировки, но и за то, что, поссорившись как-то с Кейт, пьяный, он вышиб плечом входную дверь и облевал в саду мамины любимые гортензии.       — Но мое желание исполнилось только во второй части. Мальчики все выглядят как бандиты, девочки — все три — будто ты привезла их сюда под дулом пистолета. Прости, милая, я просто констатирую факты.       — Девочек двое. Младший — тоже мальчик.       — Тем хуже, — вздохнула мама.       Она еще раз внимательно осмотрелась и…       — А где бабушкин фарфор? Я надеюсь, ты его убрала.       — Да, на чердак.       — Хорошо, я сегодня же заберу.       — То, что осталось, — вынуждена была признаться Кейт.       — Боже! Я так и знала. Я знала, что эти варвары разнесут дом твоей бабушки и начнут именно с фарфора!       Она обошла весь дом. Кейт отказалась идти с матерью, но до нее периодически доносились стоны: «Обои!», «Балясина! Кейт, они расцарапали балясину!», «Газон весь вытоптан!», «Кейт, это безобразие! И тут обои!», «Дыра в занавеске!».       — В этом доме выросла я с двумя сестрами, ты с братом. И все было целым! А эти дикари уничтожили его за пару недель! — горестно заявила мама, когда осмотр был окончен.       — Помнится, я тоже рисовала на обоях… — пробормотала Кейт.       — И если ты надеялась, что я буду участвовать в этом безумии, то, позволь, я тебя разочарую. Не вздумай привозить их ко мне. Нет. Категорически!       Кейт вздохнула.       — Хорошо.       Подопечные Кейт во время визита гостьи активно стремились стать невидимыми, и частично им это удалось. Али с машинками окопался в шкафу в комнате у Кейт, Фируз с Саифом — в чердачной комнате с Имраном, а девочки развели бурную деятельность по готовке и натиранию до блеска кухни.       — Отбой тревоги, — сказала Кейт, вернувшись после того, как посадила мать на паром до Байрон Бей, где та обитала со вторым мужем.       То, что Зейнаб и Фатьма умели прекрасно готовить, значительно облегчило Кейт жизнь в бытовом плане, но она не желала, чтобы такое положение вещей становилось нормой и обязанностью девочек по умолчанию. Поэтому после ужина поручила мальчикам разобраться с посудой, а сама повезла Зейнаб и Фатьму кататься по вечернему Брисбену.       Конечной целью прогулки был старый автодром на окраине, огороженный забором-сеткой и рядами старых покрышек по периметру.       — Смотри внимательно, — сказала Кейт сидевшей на пассажирском сиденье Зейнаб. Объяснив девушке, как, что и когда надо жать и/или крутить, Кейт медленно завела минивен и совершила круг почета по автодрому. — Теперь пробуй сама.       Зейнаб поняла принцип действий сразу и после первого неуверенного круга зашла на второй, потом на третий, четвертый, пятый, ускоряясь и меняя траекторию движения.       — Вау… Это кайф, — сказала Зейнаб, все еще держа руки на руле, когда минивен остановился.       — Ага, — кивнула, улыбаясь, Кейт. — Это скорость, это драйв, и это ощущение, что ты сама контролируешь свою жизнь. Фатьма, хочешь попробовать?       Та кивнула с горящими глазами.       У Фатьмы получалось хуже, машина двигалась рывками, но это не отменяло удовольствия от новизны и самостоятельности приключения.       — Я тебя завтра запишу на курсы вождения, — сказала Кейт, обращаясь к Зейнаб, на обратном пути. — Нам нужен еще один водитель на те случаи, когда я сильно занята и не успеваю.       Зейнаб кивнула, и они с Кейт обменялись довольными взглядами.       Еще один водитель в семье действительно был нужен, и Кейт хотела, чтобы это была именно Зейнаб, не только потому, что доверяла ей больше, чем Имрану, но и потому, что, с точки зрения Кейт, из ее подопечных Зейнаб больше всех нуждалась в ощущении независимости, уверенности в собственных силах.       А чтобы у Зейнаб было больше времени для занятий, Кейт составила график дежурств по хозяйству и тем же вечером огласила его.       — Вас шестеро, каждый дежурит в один из дней с воскресенья по пятницу в соответствии с графиком. Суббота — свободный день, гуляем, едим покупную еду. Али, ты первый, мы с тобой завтра дежурим вдвоем.       Али выслушал пояснения Зейнаб на пушту и гордо кивнул. Сначала Кейт хотела исключить его из дежурств ввиду малолетства, но потом решила, что это неправильно, а совместные дежурства — возможность проводить с мальчиком больше времени.       Себе для дежурства Кейт не случайно выбрала воскресенье — перед началом рабочей недели нужно было многое приготовить и успеть. Али послушным хвостиком таскался за ней следом. Кейт включила стиралку и поручила малышу позвать ее, когда та запикает и замигает, а сама отправилась наводить порядок в кабинете.       — Пик. Пик, — услышала Кейт за спиной через полчаса.       Пока она гладила, Али терпеливо сопел рядом, забирал из ее рук ещё теплую вещь и складывал, причем иногда так, что глажение становилось бесполезной тратой времени. Но, по крайней мере, мальчик уже меньше дичился и начал понимать больше английских слов.       В багажнике было тесно. Ужасающе тесно, безнадежно темно и адски не хватало воздуха. Кейт старалась вдохнуть полной грудью, но получалось плохо из-за невозможности расправить плечи и нарастающей паники. Она задохнётся, ей не хватит воздуха, уже задыхается, уже…       Кейт проснулась и села на постели. Дышать все ещё было тяжело, во рту было сухо, почти как тогда. Вспомнился отвратительный вкус шерстяного кляпа, мелкие ворсинки, прилипшие к губам, дёснам, зубам. Кейт передёрнула плечами и встала.       В ванной она напилась воды прямо из-под крана, пила долго, наклонившись над раковиной. Потом посмотрела на себя в зеркало, поправила волосы, успокаиваясь. Она в Брисбене, больше с ней такого не случится.       Странно, что кошмар приснился ей только сейчас, в первый раз за все время. И хорошо бы, чтоб в последний.       Кейт вышла из ванной и уже хотела было открыть дверь к себе в комнату, но тут ее внимание привлекло движение в конце коридора. Свет уличного фонаря, по косой пересекавший коридор и лестницу, очертил мальчишеский силуэт. Фируз. На плечах у Фируза лежали руки Имрана, который шел за ним следом. Эта странная кавалькада прошествовала в комнату к мальчикам, а на движение Кейт в эту же сторону Имран отрицательно мотнул головой. Кейт осталась стоять в коридоре, дожидаясь, когда парень выйдет.       — Что это было?       — Фируз спит и ходит иногда.       — У него лунатизм?       — Не знаю. У нас это называется … — последнее слово Имран произнес на пушту.       Кейт вздохнула. Ну вот, еще одна проблема.       — А ты куда собрался?       Имран был в спортивных штанах и футболке. То ли куда-то ходил, то ли спал одетым. Кейт насторожилась уже по привычке, и тут заметила за ухом у парня сигарету.       — Я не буду в третьем часу ночи читать тебе лекцию о вреде курения, — устало сказала она.       — Спасибо, — с ехидцей поблагодарил тот, доставая из кармана зажигалку.       — Во двор, — предупредила Кейт, и, когда Имран уже начал спускаться по лестнице, глядя ему вслед, добавила: — К черту! Мне тоже нужен перекур.       — У меня всего одна, — сказал Имран, сделал первую затяжку и передал сигарету Кейт.       «Ну хотя бы не травка», — подумала она, ощутив, как легкие заполняет табачный дым.       — Давно у Фируза начались прогулки?       — Давно.       Кейт запрокинула голову и наблюдала, как легкие струйки дыма вписываются в звездный пейзаж, добавляя туманности галактике.       — Иногда он долго не ходит. Потом опять ходит. Сейчас снова начал ходить, — послышался голос Имрана.       — Почему я узнаю об этом только сейчас? — спросила Кейт, передавая назад сигарету.       Ответа не последовало. Парень молча курил, выпуская дым в небо, как и Кейт чуть раньше, и острый кадык на шее при этом вырисовывался на фоне стены соседского дома так же четко, как контуры лица.       Наконец, протягивая сигарету обратно, Имран сказал:       — Я хочу работать.       Кейт докурила оставшееся до фильтра расстояние так же неспешно, как он, и погасила окурок о каменного гномика под розовым кустом.       — Тебе не хватает слов, чтобы общаться на английском. Учись говорить, а потом подумаем об остальном.       Утром, грешным делом, Кейт пришло в голову, что это Фируз так привлекает к себе внимание, которого ему достается меньше, чем другим, «проблемным» детям, но нет, ему тоже прописали лекарства и занятия с психологом.       Дожидаться, пока на поверхность всплывут какие-нибудь проблемы у Фатьмы, Кейт не стала и молча отвезла девочку к терапевту. Анализы выявили повышенный уровень кортизола — гормона тревожности, вызывающий в том числе проблемы со сном и лишним весом.       Еще в Пешаваре Кейт много думала о том, как будет лучше выстроить отношения с детьми. Не претендуя на то, чтобы заменить им мать, оставаться в статусе учительницы, в котором, похоже, ее все еще воспринимали, ей не хотелось. В итоге она попросила подопечных называть ее просто «Кейт», без пресловутого «миз», правда легко и сразу просьбу выполнили лишь старшие дети.       Думала Кейт и о том, как сохранить для детей память о родителях. В телефоне Имрана нашлось несколько снимков, и, выбрав наиболее качественный из них, Кейт отпечатала фотографию и поставила в рамочке на столик в гостиной, рядом с фотографиями своей семьи.       Зейнаб, Имран и Али унаследовали свои огромные глазищи от отца, а Фатьма слегка падающий разрез глаз — от матери, поняла Кейт, приглядевшись к фото. У Фируза отцовские руки, а у Саифа — материнская улыбка и папины уши.       Каждый день начинался с того, что надо было развести всех: Али в садик, Саифа и Фируза в младшую школу, Фатьму, Зейнаб и Имрана — в среднюю. Работала Кейт как многодетный опекун по льготной, уменьшенной ставке, после занятий забирала Зейнаб и Али, отвозила Зейнаб к психологу по работе с сексуальным насилием, отвозила Али к детскому психологу, возвращалась домой, отвозила Саида на процедуры, Фатьму на тренировку для снижения лишнего веса и Фируза к психологу.       По пятницам следовало обязательное посещение мечети — в Пешаваре в качестве одного из условий Кейт подписала обязательство не препятствовать сохранению веры, языка, традиций и культурного наследия в отношении принимаемых под опеку детей.       Чтобы дети чувствовали, что адаптация идет обоюдно, субботний вечер Кейт выделила для игр, фильмов и общения на пушту. Она купила самоучитель и честно пыталась читать его перед сном, но измотанная неизбежно засыпала на второй или третьей странице.       Чем дальше, тем больше Кейт приходилась по душе идея поздневечернего или даже ночного шоппинга. С некоторым стыдом она призналась себе, что шоппинг по большей части прикрытие, и жаждет она мгновений тишины, возможности посидеть с чашечкой кофе в практически пустом кафетерии и просто немного побыть наедине с собой, выдохнуть и хотя бы полчаса не быть старшим и ответственным взрослым. Хотя бы пару раз в неделю.       Впрочем, уже второй раз первой недели наглядно продемонстрировал, что эти «полчаса для себя» может украсть случайная встреча.       — Кейт Маррей, ты? — услышала наслаждавшаяся кофе с полузакрытыми глазами Кейт. — Привет!       Мужчина в спортивном костюме, обращающийся к ней, смутно напоминал кого-то. Кого-то из ее одноклассников. Кейт напрягла память.       — Билли Ковальски?       — Точно! Узнала!       — Привет!       Мужчина, стоявший перед Кейт, мог бы быть воспринят ею как вполне привлекательный, если бы перед внутренним взором параллельно не вставал Билли Ковальски, каким Кейт запомнила его в старшей школе, — стройный, спортивный красавчик с веснушками и рыжими буйными кудрями. Теперь кудри выгорели и поредели, а веснушки растянулись по увеличившимся щекам и частично спрятались под пышными бакенбардами.       — Какими судьбами? Я уж думал, ты не вернёшься в Брисбен.       — Ну, я не ставила перед собой цели не вернуться в Брисбен.       — Обычно из Штатов мало кто возвращается.       — И тем не менее, вот она я.       — Как жизнь? Чем занимаешься?       — Учительствую.       — Да ладно?! Пацанка Кейт — училка? — Ковальски расплылся в дразнящей улыбке.       — Карма, не иначе, — пожав плечами, пошутила в ответ Кейт.       — А я бассейны устанавливаю. Тебе, кстати, подошёл бы бассейн в бабулин двор, места хватит.       — Спасибо, обойдусь.       — Пока не попробуешь, не поймёшь, от чего отказываешься. Приходи, устрою бесплатный тест-драйв.       Кейт взглянула на экран телефона. Полпервого ночи. Завтра рано вставать, а она напилась кофе. Хоть и вкусного, и с лошадиной дозой молока, но кофе. Надо было заказывать без кофеина.       — Ну а в остальном ты как? Муж, дети? — не унимался Ковальски.       — Мужа нет. Детей шестеро.       — Ого! — брови Билли поднялись в изумлении. — Хотя, знаешь, ты всегда была похожа на ту, кто может завести шестерых.       — Да ну? — усомнилась Кейт.       — А кто кормил в классе биологии ораву хомячков? Помнится, их тоже было штук шесть или около того.       Хомячки скончались все в один день, причина мора осталась неизвестна, а Кейт долгое время задавалась вопросом, что же случилось и не она ли была тому причиной. Сравнение с нынешней ситуацией не понравилось Кейт в корне.       — Выглядишь хорошо. Для матери стольких спиногрызов так вообще улетно. У нас с Мег трое… Помнишь Мег Хадсон? На два класса младше, блонда с хвостиками. Так вот у нас с ней трое.       — О, поздравляю, — ответила Кейт, так и не припомнив Мег Хадсон.       — Правда, мы недавно разбежались. То есть поссорились немного, так что сейчас я живу у родителей. Как в старые добрые времена.       — А я в бабушкином доме, но ты это и так знаешь. Извини, мне пора. Дети дома одни.       — Я бы тебя подвёз, но сейчас без лошадки. Оставил Мег, детей возить и все такое, ну, ты понимаешь…       — Я на машине, — Кейт подняла руку с ключами.       — Так это мне повезло.       Дом родителей Ковальски находился на три квартала выше, поэтому, поворачивая на свою улицу, Кейт уточнила:       — Дальше дойдешь?       — Да, не переживай, надо жирок растрясти, — Билли похлопал себя по начинающему отрастать животику.       Кейт припарковала минивен перед въездом в гараж, и оба вышли.       — Рад был увидеться. Заходи как-нибудь, старики будут рады. И ребятишек прихвати, с моими познакомятся, Мег их отпускает на выходные.       — Передавай родителям привет, — ответила Кейт.       Билли неловко потоптался и все же поцеловал Кейт в щеку.       — Ладно, пока.       — Пока.       Проводив его взглядом, Кейт взглянула на окна фасада — свет в них не горел. Зато у террасы в тени мангового дерева слабо светился огонек догорающей сигареты.       — Я не хочу, чтобы Зейнаб и Фатьма просыпались в доме с незнакомым мужчиной, которого ты встретила ночью в баре, — выдал Имран на одном дыхании, не подбирая слов — видимо, заготовил фразу заранее. И пока обалдевшая Кейт пыталась выдохнуть свое возмущение, закончил: — Поэтому не приводи сюда мужиков. Пожалуйста.       — Во-первых, ты в принципе не имеешь права на ультиматумы применительно к моей личной жизни… — начала она.       «Особенно после того, что из-за тебя со мной произошло», — хотело сорваться с языка, но Кейт сдержалась. Тем не менее невысказанное почти осязаемо повисло между ними.       — Не приводи их в дом и сообщай, где ты, — медленно и настойчиво произнес Имран. — Больше ничего.       Он ушел, а Кейт осталась стоять у террасы, распираемая противоречивыми эмоциями. Да она и близко не думала о том, чтобы кого-то привести в дом, в первую очередь, по той же причине, которую озвучил Имран! Он был прав и в том, что теперь, учитывая наличие детей под ее опекой и пережитый опыт похищения, Кейт следовало сообщать, где она, куда собирается и как надолго планирует задержаться. Но все вместе, с учетом ее проблемных отношений с Имраном и тона восточного деспота, которым он высказал свои условия, делали признание этих условий правильными ударом по ее авторитету и самолюбию.       Хотя каждый из опекаемых ею детей был по-своему проблемным, хуже всего дела, ожидаемо, обстояли с Имраном. Он не просто создавал проблемы, он оспаривал лидерство Кейт. Она не зря сомневалась больше всего именно на его счет, когда принимала решение об опекунстве. Взять Имрана автоматически означало ко всем прочим проблемам заиметь огромную занозу в заднице, отказаться — было слишком похоже на месть за его поступок. Мстить и оставлять парня одного в Пакистане Кейт не хотела, но ей нужен был хоть какой-то рычаг управления Имраном, и этот рычаг ей постарался обеспечить Патрик.       — Значит так, парень. Если ты хочешь уехать отсюда со всеми, то есть условия. Завязываешь со своими гребаными многоходовочками, поиском приключений на собственную и чужие задницы, это раз. Никакого фундаментализма и прочего религиозного помешательства, это два. Помогаешь Кейт управляться с вашей оравой во всем и всегда, это три. И самое важное — если по твоей вине ещё хоть волос упадет с ее головы, я порву тебя голыми руками, понял? Если понял и принял, кивни.       Глядя на татуированные лапищи Патрика, легко верилось в его способность разорвать кого-то голыми руками.       Наверное, Имрану было бы легче говорить с Патриком наедине, а не в ее присутствии, тогда это была бы чисто мужская беседа, но Патрик, со всей очевидностью, считал необходимым сделать Кейт стороной договора об условиях будущего сосуществования в ее новой семье, что, кстати, было абсолютно правильно.       Мгновение, пока Имран медлил с ответом, Кейт успела подумать, что все-таки придется оставить парня в Пешаваре, но он все же кивнул. Осознанно и без притворства, насколько Кейт могла видеть.       — Что ж… — Патрик, похоже, до последнего надеялся на отказ и принял согласие, как принимают неизбежное зло, вздохнув.       На выходе из комнаты он тяжело хлопнул Имрана по плечу, добавив:       — На твоём месте я бы попросил у Кейт прощения. Но, к счастью, я не на твоём месте.       Прощения Имран так и не попросил, а Кейт не хотела принимать вымученные и вынужденные извинения. Так что вопрос о моральной составляющей его поступка они закрыли молчанием.       А теперь парень выкатил Кейт ультиматум, отказался ходить к психологу с формулировкой «я нормальный», прогуливал дополнительные занятия по английскому языку, при условии обязательного посещения которых его зачислили в школу, и дрался с одноклассниками. После одной из драк выяснилось, что у него сломано и неправильно срослось ребро.       — На месте перелома образовался ложный сустав, вот здесь, — сказал врач, обводя указкой пятно на экране. — Вообще сломано было три ребра, но только на этом не сформировался костный мозоль, необходимый для нормального срастания. Это может и будет создавать проблемы с легкими, если не удалить и не срастить заново. Переломам около трех месяцев, процесс, можно сказать, удалось «поймать» в самом начале, поэтому нужно просто счистить суставные наросты, чтобы дать костной ткани сформироваться, устанавливать направляющие нет необходимости. Я впишу вас в операционный лист на следующую неделю.       — Хорошо, — кивнула тихо звереющая Кейт. — В машину, — сквозь зубы, чтоб не орать, сказала она Имрану, который ждал окончания ее беседы с врачом, сидя на медицинской кушетке, с перевязанной кистью и свежим швом над бровью.       — Мы это уже обсуждали. Ты больше не дерешься. Ты ходишь на занятия. Ты не ввязываешься ни в какое дерьмо типа наркоты или нелегальщины. Иначе вас у меня заберет социальная служба, решив, что я не справляюсь. Что из этого ты в прошлый раз не понял?       Кейт старалась говорить спокойно, как уравновешенный, взрослый человек, но получалось не слишком убедительно.       — Я старший мужчина в семье. Я не хочу в школу, я хочу работать. Это мы тоже прошлый раз обсуждали, но ты не поняла.       Из-за недостаточного владения английским парень часто в ответ зеркалил ее фразы, и временами это просто бесило. Как сейчас.       — Ты не мужчина, Имран, ты семнадцатилетний подросток, находящийся под моей опекой. Через год тебе исполнится восемнадцать, и тогда из-за твоих художеств не будут находиться под угрозой остальные дети. Если ты не в состоянии это понять и потерпеть год, то какой ты на фиг взрослый мужик?!       — Десять месяцев, — ответил Имран, выходя из машины, но Кейт не сразу уловила смысл слов сквозь сильный хлопок двери.       Отлично! Он считает дни до совершеннолетия. «Ну, значит, мне можно не считать», — разозлилась Кейт.       — Мисс Маррей, Имран, проходите, пожалуйста, директор Уилкинсон вас ждет.       Одна из лучших школ в Брисбене, где когда-то пару лет училась она сама, разумеется, наняла бы Кейт, тем более на ту небольшую нагрузку, которую ей обеспечивали льгота участника программы «Учителя без границ» и статус многодетного опекуна, но Кейт отдала детей в эту школу, а сама пошла работать в другую, чтобы не усиливать у них уже и так устоявшегося восприятия ее учительницей. Впрочем, за прошедшие несколько недель она посещала кабинет директора Уилкинсона намного чаще кабинета директора школы, в которой преподавала.       — Проходите, мисс Маррей. К сожалению, я был вынужден опять попросить вашего присутствия, потому что это совершенно вопиющий случай. За те годы, что я руковожу этим учебным заведением, у нас никогда такого не случалось, да и в более длительной перспективе мне о подобных случаях неизвестно. Именно отсутствие прецедентов, видимо, объясняет, что я и члены Попечительского Совета так долго не имели представления о происходящем. Но я вас уверяю, заседание Попечительского совета состоится уже завтра, и на нем будет поставлен вопрос о доработке нашей программы межкультурной толерантности и вопрос об исключении мистера Янга. Мартин…       В конце своей слишком путанной для злой и уставшей Кейт речи директор повернулся к подростку с перевязанной головой, который с родителями также присутствовал в кабинете. Кажется, Кейт его уже видела на одном из прошлых разбирательств.       — Извинись перед мисс Маррей.       — Извините, мисс Маррей, что назвал вас «тупой сукой, трахающейся с волосатожопыми и предающей свою расу».       В глазах у юнца не было ни малейших признаков раскаяния, он бросал Кейт вызов. Как же ей надоели трудные подростки, Господи!       — Я не знаю, откуда он этого набрался, мисс Маррей. Это не те ценности, которые мы стараемся прививать в нашей семье, уверяю, — вступился за сына отец. — Простите, такого не повторится…       — Подождите… То есть мои дети подвергались в вашей школе систематическому буллингу по национальному признаку, и вы об этом узнали только сейчас?!       — Нам они не жаловались и, судя по вашей реакции, вам тоже. Современные подростки устраивают разборки вдали от школьных камер наблюдения, — развел руками директор. — Если бы миссис Спаркс сегодня случайно не стала свидетелем событий…       — Мистер Янг, купите своему сыну тома Британской энциклопедии со статьями на буквы «Н» и «Р». И заставьте переписать вручную. Может, тогда он узнает, в чем разница между расой и национальностью. А еще купите букву «Г» — гормоны, чтобы у мальчика появилось более четкое понимание, откуда у него волосы на попе.       Домой они с Имраном ехали в молчании. Кейт попробовала было прокомментировать произошедшее, уронив в тишину автомобильного салона:       — Я в состоянии постоять за себя сама.       И получила в ответ предсказуемое и сердитое:       — Когда плохо говорят про женщин его семьи, мужчина отвечает.       В принципе, Патрик поступил бы так же — ввязался бы в драку, если бы речь шла о сверстнике, или надавал бы воспитательных люлей, если бы речь шла о ком-то помладше. Только Патрик с его ростом метр девяносто, мышечной массой и навыками спецназовца мог это сделать с намного меньшим уровнем риска для здоровья. Но больше всего Кейт возмущала и беспокоила даже не угроза здоровью Имрана, Фируза и Саифа — основных драчунов среди ее подопечных, а то, что они все хором ей солгали.       Не видя смысла в беседах тет-а-тет, Кейт собрала всех, кроме Али, на кухне, что резко сделало помещение тесным.       — Сегодня в школе мне сообщили, что над Зейнаб, Имраном и Фатьмой там надсмехались. И теперь у меня вопрос к вам, Фируз и Саиф — в вашей школе вас кто-нибудь обижал?       — Нет! — сразу отреагировал Саиф. — Я сам кому хочешь ка-ак дам!       Он сделал боксерский жест рукой, а Фируз кивнул, подтверждая сказанное братом.       — Тогда другой вопрос. Есть какие-то проблемы, о которых мне важно знать, но о которых вы мне не сказали?       Тишина. Кейт внимательно посмотрела на подопечных, и все, как один, опустили глаза. Фируз пнул Саифа, Саиф — Фируза, но молчания не нарушил никто.       — Я ведь стараюсь. Я пытаюсь сделать все правильно, пытаюсь заботиться о вас. Так почему вы все время недоговариваете и лжете?!       — Мы не лжем, — вскинулся Имран.       — Не лжете?! Когда я спрашивала про занятия, ты говорил, что все нормально, и прогуливал. Когда я спрашивала, как дела в школе, вы говорили, что все хорошо, и ни словом не обмолвились о том, что над вами там издеваются. О том, что Али писается, а Фируз ходит во сне, я узнала, только столкнувшись с этим лично. Я что, вам враг?       — Мы боялись, что если вы узнаете, то отправите нас обратно в Пакистан, миз Кейт, — виновато сказал Саиф. — С нами и так много проблем.       — Господи, — выдохнула Кейт. — Никто не отправит вас в Пакистан. Просто передадут другому опекуну. Более опытному, чем я.       — Мы не хотим к другому, — Саиф все равно встревожился.       — Да, мы не хотим к другому, — подтвердила Зейнаб. — И мы… Просто… после всего, что было дома, это такие мелочи, — извиняющимся голосом добавила девушка. — Мы не придавали им значения.       Эти слова стали для Кейт холодным душем.       После операции Имрана на пару дней оставили в больнице. Зейнаб порывалась остаться с братом на всю ночь, но врач с Кейт убедили ее этого не делать. На следующий день после занятий Кейт и Зейнаб заехали проведать Имрана и в коридоре повстречали девушку лет шестнадцати с голубыми косами, пирсингом в носу и загипсованной рукой. В здоровой руке она несла стакан апельсинового сока.       — Здравствуйте! Я — Уиллис, — заговорила с ними девушка. — А вы, наверное — опекун и сестра Имрана.       — Они самые, — подтвердила Кейт.       — Меня держат в соседней палате, и от скуки я все время брожу. Вот, решила принести Имрану сок, — кивнула девушка на бумажный стакан в руке.       Имран, завидев посетителей, смутился и попытался привстать.       — Я сказал, не надо, — отреагировал он на поставленный на тумбочку стакан.       — Он у вас колючий, — вздохнула Уиллис, направляясь к выходу.       — Что есть, то есть, — рассмеялась Кейт. — Спасибо за сок.       На послеоперационный период врач назначил антибиотики, рекомендовал прекратить курение и снизить физические нагрузки минимум на пару месяцев.       Перед тем как освободить палату, Кейт специально сделала вид, что ей надо вернуться в регистратуру, чтобы дать возможность Имрану попрощаться с Уиллис наедине и обменяться телефонами, на случай, если они еще этого не сделали.       — Девушка очень милая, и ты ей явно понравился, — заметила Кейт, выруливая с больничной автостоянки.       Имран раздраженно посмотрел на нее.       — Кейт, не трогай мою личную жизнь.       — Ладно, не буду… трогать, — ответила Кейт, которую выбор глагола позабавил.       — Так что ты хотел сказать, когда я спросила, что вы еще от меня скрываете?       Припертый к стенке Саиф, с которым Кейт затеяла этот разговор наедине, без Фируза, предварительно подкупив мальчишку мороженным, нервно завертелся на месте.       — Я не скажу, что от тебя узнала.       — И Имрана ругать не будете?       — Нет.       Отрицательный ответ стоил Кейт усилий.       — Али четыре года.       — Я знаю.       — Нет, только сейчас стало.       Видя непонимание в глазах Кейт, Саиф пояснил:       — Имран написал в бумажках, что Али больше, чтобы его в детдом для маленьких не отдали.       — Ага, — протянула Кейт. Что ж, не такая плохая новость, теперь понятно, почему врачи и воспитательница считают, что Али отстает в физическом развитии от сверстников. — И когда у него день рождения?       — По бумажкам зимой, а так недавно был.       — Когда?       — В день, когда вы ругались.       Час от часу не легче.       Кейт не придумала ничего лучше, чем сводить всех в IMAX на мультфильм «Тачки», а потом на детский автодром. Подопечные, вопреки ее опасениям, остались довольны, особенно Али, ради которого все и затевалось. Он рулил, пищал, визжал, хохотал, сталкивался на машинках с братьями и сестрами, перелезал из машинки в машинку, пока не опробовал все цвета и модели, а под конец от перевозбуждения начал хныкать и капризничать. Дома его ждал торт в форме машинки с четырьмя мини-свечками в фарах, задув которые, Али снова повеселел и потребовал показать еще раз «Тачки». Кейт подозревала, что от мульта теперь будет не избавиться.       Она все же решилась завести детям собаку. На следующее утро после импровизированного дня рождения Али Кейт созвонилась с приютом для животных, посадила в минивен всю ораву… И они поехали выбирать.       Изначально предполагалось, что выбирать будет Али, но малыш долго испуганно прятался за Зейнаб, потом долго боялся подойти к вольерам, а потом Саиф заявил «Вот он наш!», так крепко обнимая сквозь сетку лохматого коричнево-бело-черного дворнягу, что Кейт поняла — собаку придется забрать, без вариантов.       «Дворянина» из приюта звали Джей, но с лёгкой руки все того же Саифа он быстро стал Джаем.       В следующий свой визит в социальную службу Кейт уточнила, могут ли детей отправить назад в Пакистан.       — С точки зрения законодательства это возможно, мисс Маррей. Если с вами что-то случится до того, как Имрану и Зейнаб исполнится восемнадцать, пакистанские власти вправе затребовать передачи детей обратно.       — И… каковы шансы, что их отдадут?       — Мне сложно давать оценку в цифрах, но шансы того, что их оставят в Австралии, были бы на порядок выше, если бы вы пошли на усыновление.       — Я поняла вас. Что для этого необходимо?       — От старших детей — согласие.       Имран заявил, что не хочет, чтобы его усыновляли. Зейнаб подумала и отказалась тоже, предварительно уточнив, будет ли достаточно усыновления младших для того, чтобы семью не разделили. Поскольку этого оказалось достаточно, Кейт начала собирать документы на усыновление Фируза, Саифа, Али и Фатьмы.       На пятничную молитву в мечеть они опоздали из-за того, что слишком долго собирались, а потом пришлось возвращаться за забытым платком Кейт, а потом выяснилось, что платок они забрали, а вот Джая выпустили. В итоге Кейт уже не знала, что было бы хуже — явиться без платка или опоздать почти на двадцать минут и прийти с собакой, как в итоге получилось.       С имамом, которого звали Ибрагим, Кейт познакомилась еще при оформлении документов в социальной службе.       — Верите ли вы в бога, мисс Маррей? — первым делом поинтересовался тот.       — Я не религиозна, скорее агностик.       Имам огладил бороду.       — Но вы дали письменное обещание.       — Да, я помню и не собираюсь его нарушать. Мы будем у вас каждую пятницу.       Пока дети молились, Кейт с Джаем ждала у минивена, заглянула в кафетерий напротив, но, поскольку Джая туда не пустили, прогуляла пса по кварталу, а вернувшись и усадив его в машину, залипла в телефоне, от которого ее оторвал лишь звук отодвигаемой Фирузом задней двери.       — Мисс Маррей, я хотел бы пригласить вас с детьми в гости в следующую пятницу после молитвы.       — Спасибо, — улыбнувшись, поблагодарила Кейт.       В субботу они поехали в парк играть в крикет, потом там же устроили пикник и занятия пушту. Слушая, как Кейт старательно произносит слова и фразы, дети угорали.       — Миз Кейт, миз Кейт, скажите еще раз «шур ма хора», — попросил Саиф, а услышав снова ее акцент, перевернулся на спину от смеха.       — Ца саве де? — пыталась уточнить свою ошибку Кейт, но мальчишка только продолжал заливаться хохотом.       — Вот погоди, я буду так же проверять твою домашку, — в ответ пригрозила Саифу Кейт.       — Ма кава, — остановил брата Фируз. — Миз Кейт, простите, но правда очень смешно.       Вечером они посмотрели пакистанский ромком «Неприятности Тефа», на Нетфликсе фильм шел с субтитрами, а поскольку сюжет был совсем простенький, многое оказалось понятно Кейт и без перевода.       — Мама индийское кино очень любила, — вдруг поделилась Фатьма. — Его нельзя было громко слушать, но папа все время диски приносил. Мы «Вира и Зару» раз сто, наверное, смотрели.       — Тогда давайте в следующую субботу сходим на что-нибудь индийское в кинотеатр, — предложила Кейт.       — Миз Кейт, — начал Саиф, пристроившись чесать пузо Джаю на террасе.       — Кейт, — автоматически поправила она, не отрываясь от глажки.       — А день рождения всем будут отмечать или только Али?       — Всем.       — Это хорошо, — солидно и одобрительно кивнул Саиф.       Кейт мысленно прикинула по календарю, к чему вопрос. До февраля дней рождения вроде не предвидится, если, конечно, Имран ещё кому-нибудь не подправил «бумажки».       — А Рождество мы отмечать не будем, правильно?       — Ну как бы… Да, — ответила Кейт, в очередной раз припомнив данное в Пакистане обещание.       — Но вы сама же можете отмечать?       — Сама могу.       — А если вы сама нам захотите подарить подарки, нам же не обязательно отказываться?       Тут, оценив всю хитрость и дипломатичность, вложенную Саифом в беседу, Кейт не выдержала и рассмеялась.       — Думаю, не обязательно.       — А как вы узнаете, кому какой подарок нужен, если мы не можем написать Санта-Клаусу? — продолжил Саиф.       — Действительно, как? — озадачилась Кейт, подозревая, впрочем, что у Саифа уже проработан вариант решения проблемы.       — Мы можем написать желания и повесить на манговое дерево, а вы оттуда снимете и почитаете.       — А вдруг ветер унесет их раньше, чем я прочитаю?       — Тогда не надо на дерево, — нахмурился Саиф. — Мы сложим в коробочку и поставим на кухне, а вы там посмотрите.       — Хорошо.       Из раскрытого окна гостиной послышалось до боли знакомое «Я — скорость».       — Господи, только не снова «Тачки», — простонала Кейт.       — Джай жил один на улице, ему было плохо. И нам без вас было плохо, миз Кейт. И Имрану, если бы вы его не взяли с нами, тоже было бы плохо. Нам всем было плохо по отдельности, а вместе лучше, — выдал Саиф, не переставая чесать пузо Джаю.       Кейт застыла над ними в молчании. Было бы ей лучше, если бы она вернулась в дом бабушки одна после пережитого? Нет. И осознание того, что банальность, высказанная устами ребенка, не что иное, как правда жизни, поразила ее в самое сердце. Человек — существо социальное, существо стадное.       Из шестерых ее негласным любимцем стал именно Саиф — самый открытый, непосредственный, искренне радующийся жизни во всех ее проявлениях. К тому же он один из всех быстро привык обращаться к Кейт напрямую, без оглядки на приличия и остальных братьев с сестрами. Зейнаб и Фатьма иногда слишком старались быть благодарными, и это создавало определенную неловкость, Али, постепенно привыкая к Кейт, матерью и самым близким человеком все же воспринимал Зейнаб, Фируз все время оглядывался на Имрана. А Имран… Имран продолжал оставаться проблемой. Проблемой, у которой были проблемы со сном, хоть и не такие специфические, как у Фируза.       Кейт раз за разом замечала в темноте ночного двора огонек сигареты. После операции огонек появляться перестал, и Кейт было решила, что рекомендации доктора возымели эффект и ночные бдения Имрана прекратились, но вскоре выяснилось, что они лишь переместились в пространстве — на крышу террасы, куда выходили окна его комнаты. Имран вылезал на крышу из окна и курил, а огонек Кейт заметила случайно, задвигая шторы в своей спальне. Вздохнув, Кейт припомнила времена бурной юности и осторожно подтянулась до пожарной лесенки, прошла по узкому карнизу, отделявшему крышу над ее комнатой от крыши над террасой. Наклон у крыши был незначительный, поэтому дальше Кейт двинулась увереннее.       Заметив ее, Имран протянул Кейт зажженную и уже наполовину выкуренную сигарету. Кейт покачала головой, усаживаясь чуть поодаль. Некоторое время она молчала, опершись локтем о колено, а подбородком на руку, и просто обозревала вид, подзабытый за годы, прошедшие после окончания школы. Ночные огни домов, фонари, иллюминация старой водонапорной башни вдали… Когда-то она обожала здесь «тусить» по ночам, да и днем, бывало, стелила одеяло и вылезала позагорать с книгой. Но сейчас ее привело на крышу совсем другое.       — Нет ничего постыдного в том, что мужчина может уставать, страдать от кошмаров или бессонницы, нуждаться в помощи, Имран, — Кейт голосом подчеркнула слово «мужчина», стараясь дать понять, что воспринимает парня именно в том качестве, в каком он хотел, чтобы его воспринимали. — Тебе, как и каждому из нас, нужна помощь психолога.       — Мне не нужно помощь психолога, — послышалось в ответ. — Мне нужно, чтобы восемь с половиной месяцев ушли, и я могу делать, что захочу.       — Прошли и смог бы делать, — на автопилоте поправила Кейт.       Ответом ей стала усмешка.       — Чтобы делать, что захочешь, тебе нужно знать язык. Чем лучше — тем больше шансов найти работу и нормально устроиться.       Имран промолчал, в очередной раз затянувшись сигаретой. Когда Кейт не курила сама, табачный дым ее раздражал. Сейчас, по крайней мере, он раздражал не только ее, но и комаров, вившихся вокруг.       — Когда мужчина слабый, не может защитить свою семью. Или может, но… за счет других, — послышалось из темноты.       Кейт ни разу не касалась в разговоре ни с Имраном, ни с кем-либо из младших детей того, что он сделал, чтобы освободить Зейнаб. И не ожидала, что Имран сам об этом заговорит, путь даже в такой иносказательной форме.       — Есть вещи, к которым невозможно быть готовым в любом возрасте и мужчине, и женщине. К человеческой подлости и жестокости, например. И когда мы с ними сталкиваемся… Никто не знает, как поступит или не поступит в той или иной ситуации. На что пойдет ради близких, — ответила Кейт.       — Когда не знаешь человека — можешь так. Когда знаешь… потом… думаешь… что надо было… сделать… не так.       Увеличившееся количество пауз, трудность подбора слов подсказали Кейт, что парню говорить сложнее обычного. Имран неожиданно и впервые произнес что-то, если не напоминающее признание вины и просьбу о прощении, то свидетельствующее о сожалении и рефлексии по поводу совершенного поступка.       — Я простила тебя, Имран. И не держу на тебя зла, — сказала Кейт.       — Ты взяла нас. Забрала сюда. Всех. Я не знал, в Малаканд Фируза и Саифа отдать или нет… Зейнаб и Фатьму оставить не мог. И Али куда…       Имран замолчал, а Кейт поняла, что он говорит о решениях, которые обдумывал в Пешаваре, пока Зейнаб лежала в больнице, а остальные дети оставались в социальном приюте.       — Вас больше не разделят. После совершеннолетия ты и Зейнаб можете оставаться здесь, сколько захотите. Это и ваш дом тоже.       Очередная затяжка слегка высветила лицо парня. Свободной от сигареты рукой он потер лоб.       — Я тебе уже очень много должен, — это прозвучало устало и сердито.       — Хочешь быть должным чуть меньше — сходи к психологу, — пошутила Кейт.       Имран молча затушил окурок, встал и ушел через окно в свою комнату.       Кейт почему-то вспомнилось в этот момент, как ее нью-йоркская соседка по квартире, собираясь наказать нашкодившего кота, говорила: «Так красив и пушист, зараза, что рука не поднимается». Кот раз за разом оставался безнаказанным, а у Кейт раз за разом не получалось по-настоящему, надолго разозлиться на Имрана, несмотря на всю неадекватность его поведения временами.       Мотивацию парня Кейт теперь понимала чуть лучше, но сходить к доктору заставить так и не смогла. Ругать его за курение Кейт тоже казалось неправильным, ведь Имран явно так снимал стресс, с которым не хотел идти к психологу.       В следующую пятницу Кейт заставила всех собраться заранее, чтобы не опоздать в очередной раз. Она даже съездила с девчонками в торговый центр и купила для этого случая платья в семейном стиле, длинные, с шифоновыми длинными рукавами и закрытым воротником-стойкой. Девочки к тому же заранее испекли традиционные угощения.       Как оказалось, имам пригласил в гости не только их, дом был полон прихожан.       — Ас-саламу алейкум! Милость и благословения Аллаха да пребудут с вами. Рады вас видеть. Это моя жена Фарида.       — Приятно познакомиться, — ответила Кейт.       — Мне тоже. Идёмте с девочками со мной, мальчиками займётся Ибрагим, — пригласила жена имама.       — Я давно хотела с вами познакомиться, — доверительно продолжила она, ведя Кейт, Зейнаб и Фатьму за собой на кухню, где собрались женщины с детьми. — С тех пор, как Ибрагим мне рассказал вашу историю, я все время думала… Что сподвигло вас на такой поступок? Взять шестерых из другой страны, другой веры, другой культуры, будучи одинокой слабой женщиной, — покачала головой Фарида.       — Я до сих пор иногда и сама задаюсь этим вопросом, — честно ответила Кейт и, не удержавшись, с лёгким сарказмом добавила: — В минуты слабости.       — Конечно, вам очень тяжело, мы это прекрасно понимаем, у нас у самих семеро. И это нелегко, даже когда дети растут в крепкой, полной семье, верующей в Аллаха, всемилостивого и всемогущего.       Они как раз дошли до просторной кухни-столовой, и Фарида принялась знакомить Кейт с другими прихожанками. Угощения, принесенные Зейнаб и Фатьмой поставили на и так уже перегруженный стол.       Кейт сначала пробовала запомнить, кого как зовут, но вскоре перестала, запутавшись в море незнакомых имен и лиц. Ее платье с шифоновыми рукавами и воротником-стойкой и шифоновый же платок, казавшиеся дома вполне подходящими случаю, здесь, на фоне туго скрепленных хиджабов и свободных темных одеяний в пол, выглядели вольностью, которую позволяли себе в основном девушки, и то далеко не все. Такая строгость соблюдения норм в Брисбене стала для Кейт неожиданностью.       Скучая посреди ни к чему не обязывающей беседы, Кейт отвела взгляд за спину собеседницы и увидела, как пожилая женщина ударила по руке мальчика, пытавшегося взять со стола выпечку Зейнаб, показала ему на другой поднос, а потом ссыпала сладости с подносов Зейнаб и Фатьмы в отдельную миску, исчезнувшую в недрах одного из кухонных ящиков.       Повернув голову, Кейт обнаружила саму Зейнаб в компании закутанной во все черное женщины, чуть позади которой стоял, слегка покачиваясь, пухлый и высокий молодой человек. «Явно с отклонениями развития. Аутизм?» — подумала Кейт и поняла, что молодого человека подвели к Зейнаб неслучайно. Больше в этом женском царстве мужчин не наблюдалось. Фатьма одиноко и неуютно стояла у шкафа, делая вид, что рассматривает посуду.       — Идемте, хочу вас познакомить с особенными членами нашей общины, — послышался голос Фариды. Вместе с ней Кейт подошла к женщине чуть за пятьдесят, к которой вскоре присоединился муж, вызванный одним из мальчиков по поручению Фариды из гостиной, где собрались в основном пожилые мужчины. Супружеская пара говорила с сильным пуштунским акцентом. Впрочем, оба по большей части молчали, изредка кивая или эхом вторя словам жены имама, доверительно сообщившей Кейт:       — Это очень хорошие, достойные люди, прекрасная пуштунская семья. Недавно они потеряли младшего сына, его сбила машина. Старший с внуками переехал по работе в Сидней, и теперь в их доме так не хватает детских голосов. Они будут рады, если вы отпустите мальчиков погостить.       «А в перспективе не прочь и забрать их от нечестивой австрало-американки», — мысленно продолжила Кейт. Она уже подустала от направленной на нее и Зейнаб пассивной агрессии, и решила, что пора переходить в контрнаступление.       — Ну почему мальчиков, давайте девочек. Им даже важнее быть ближе к корням, чтобы удачно выйти замуж, правда? Мы с Зейнаб и Фатьмой обязательно придем к вам в гости, научите нас делать эти чудесные сладости.       Муж посмотрел на Фариду, а у жены неожиданно прорезался собственный голос:       — Мы не мо…       — Да, кстати, я как раз хотела поговорить с вами о Зейнаб, — Фарида снова перехватила инициативу в беседе. — Ей ведь скоро восемнадцать.       — Через восемь, кажется, месяцев. Точнее мог бы Имран сказать, он у нас ведёт обратный отсчет, — ответила Кейт.       — Бедная девочка, — вздохнула Фарида. — Но МашАллах все позади. Она даже сможет выйти замуж. У нас в общине есть достойные, не испорченные развратом молодые люди.       — Да, и одного я как раз наблюдаю, — ответила Кейт, чуть наклонившись влево, чтобы лучше видеть происходящее в столовой. Зейнаб держалась, но выражение лица у нее было мученическое.       — Это Ризван, очень хороший парень. И мать достойная, верующая женщина, вдова. Зейнаб очень повезет, если она войдет в эту семью.       — Не думаю.       — Что именно? — переспросила Фарида.       — Что кому-то повезет, если он простоит рядом с Зейнаб еще пару минут. Простите, нам пора. Спасибо за гостеприимство и всего доброго.       — Можно я возьму минивен и съезжу на автодром? — спросила Зейнаб.       Кейт внимательно посмотрела на девушку и кивнула. Она понимала чувства Зейнаб, к тому же недавно оформила на ее имя разрешение на вождение минивена и наклеила ученический значок на стекло. Удостоверение курсов вождения у Зейнаб тоже было в наличии.       Девушка сбежала по лестнице вниз, звякнув ключами. Во дворе она пересеклась с братом и после короткого разговора завела минивен. Имран сел на пассажирское сиденье впереди, и они уехали вместе.       По возвращении Зейнаб пришла в комнату к Кейт и заявила:       — Я хочу быть юристом. Хочу защищать права своей семьи и права таких же девушек, как я.       — Что ж, это твой выбор, — ответила Кейт. — И, по-моему, его стоит отпраздновать. Пойдем пить чай из фужеров.       Чай из фужеров плавно перешел в мороженое из фужеров и пижамную вечеринку, к которой присоединились Али, Саиф, Фируз и Фатьма. Всем очень понравилось высказывать пожелания на будущее и чокаться. Пожелания Кейт постаралась взять на заметку, чтобы потом вставить напоминалки в календарь дней рождения. Не обошлось без разбитого хрусталя, но Кейт морально к этому была готова, и, к счастью, никто не порезался.       Имран в кухню так и не спустился, как выяснилось под утро, потому что не ночевал дома. Кейт сквозь дрему на рассвете услышала сначала шаги во дворе, потом шорохи вдоль стены, сопровождавшие попытку парня влезть сначала на крышу над террасой, а затем в окно своей комнаты.       «Неужели наконец-то завел подружку», — обрадовалась Кейт, боясь сглазить.       — Мисс Маррей, я вынужден сообщить, что Имрану придется покинуть нашу школу.       — Что на этот раз? — вздохнула Кейт. — Он обещал мне больше не прогуливать.       — Он не прогуливает. Но, честно говоря, я даже не знаю, что хуже — когда он прогуливает или когда присутствует на занятиях.       — Почему?       — Потому что на занятиях он спит, мисс Маррей. Садится за последнюю парту, кладет голову на руки и спит до звонка.       — У него бессонница по ночам. Я думаю, это следствие ПТСР.       — В таком случае необходимо обратиться к врачу.       — Я предлагала сходить к психологу, но он отказывается, — сказала Кейт и, увидев, как изменилось выражение лица мистера Уилкинсона, поспешила добавить: — Пока. Но я над этим работаю.       — Поймите, ему необходимы занятия с психологом. Это вопрос не только сонливости на уроках и бессонницы по ночам, но и социализации. Я готов оставить в школе Зейнаб, хотя, боюсь, и это большой риск с моей стороны, но вдвоем они обучаться здесь не могут.       Кейт устало выдохнула, а директор продолжил:       — Имран ведет себя так, будто сестра — его собственность. Никого к ней не подпускает. Не то что парней, даже других девочек. Он контролирует каждый ее шаг. Это приводит к изоляции, к отсутствию контакта с одноклассниками, к насмешкам. И ситуация не изменится пока: а) он не пойдет к психологу и б) они с Зейнаб не начнут учиться порознь.       — Хорошо, переведите его в другой класс.       — Он не тянет программу, у него проблемы с английским. Учителя жалуются на незнание абсолютно базовых вещей. Даже учителя физики и информатики, на чьих уроках Имран наиболее успешно проявляет себя, говорят о сложностях с выражением своих мыслей и о понимании смысла скорее на интуитивном уровне, нежели об основах каких-то фундаментальных знаний, пусть и полученных на другом языке.       — Тогда давайте обсудим индивидуальную программу обучения, мистер Уилкинсон.       — Школа для детей мигрантов — не самый плохой вариант, вы напрасно отказываетесь от этой возможности. Вполне вероятно, Имрану там будет комфортнее. И там он сможет учиться по индивидуальной программе, учитывающей его особенности.       — То есть вы его выгоняете.       — Вы, конечно, можете попытаться надавить на Попечительский совет, мисс Маррей, апеллируя к ущемлению прав по национальному признаку, но, поверьте, я принял решение исходя из объективных факторов. И я готов его отстаивать, потому что считаю, что так будет лучше для всех, включая Имрана.       — Я бы хотела лично поговорить с его учителями, особенно физики и информатики.       — Да, пожалуйста. Всего доброго, мисс Маррей. Мне очень жаль.       — Из него может получится хороший инженер, но обучать его сложно из-за гонора и закидонов. Он старается не показывать, что чего-то не знает, поэтому иногда невозможно понять, дошло до него или нет, — поделился учитель физики на перемене.       — Да, это очень похоже на Имрана, — согласилась Кейт. — Я думаю о том, чтобы перевести его на индивидуальный график обучения. Вы согласились бы с ним заниматься?       — Боюсь, что нет. У меня нет ни времени, ни возможности искать к нему подход.       — Тогда, может, вы порекомендуете кого-то?       — Пожалуй, да, смогу.       — А Зейнаб? Как она?       — Она… Скорее гуманитарий. И я подозреваю, что домашние задания за нее делает Имран.       Кейт вышла из кабинета с записью контактов репетитора по физике и направилась к преподавателю информатики.       — У Имрана нестандартное видение, возможно, как раз потому, что нет основательной теоретической базы. Он предлагает оригинальные решения, пусть с ошибками, но по-настоящему интересные. Думаю, у него талант к программированию.       — Вы согласились бы заниматься с ним индивидуально?       — Почему нет? Давайте, попробуем.       — Отлично.       Вечером Кейт собиралась поговорить с Имраном, но, подойдя к его комнате, услышала отголоски довольно бурного разговора между ним и Зейнаб. Из всего быстрого потока слов на пушту Кейт удалось вычленить лишь «не хочу», несколько раз повторенное обоими. Она решила не вмешиваться.       Зейнаб весь вечер четверга вела себя нервно, а Имран улизнул через окно раньше обычного, так что Кейт не удалось его перехватить для беседы.       Утром нервозности меньше не стало.       — Зейнаб, что происходит? — спросила Кейт.       — Ничего.       — Она не хочет идти, — ответил, перекрывая «ничего» сестры Имран.       — А ты ее заставляешь?       Изогнутая бровь и иронический взгляд были Кейт ответом.       — Он не заставляет, — вступилась за брата Зейнаб.       — Тогда не ходи. Можете обе остаться с Фатьмой.       Кейт, как обычно, ждала окончания пятничной молитвы в кафе напротив. Когда из ворот мечети показались первые верующие, Кейт перешла улицу и села в минивен.       — Здравствуйте, мисс Маррей, — поздоровался имам, слегка наклонившись к приспущенному оконному стеклу.       — Добрый день, — ответила Кейт. Детей не было видно, из чего она сделала вывод, что разговор планируется долгий. Вздохнув, она вышла из минивена.       — Я все ждал ответного приглашения в гости от вас, не дождался и вот решил напроситься сам, — улыбнулся имам.       — У нас с детьми договоренность — я не привожу в дом мужчин.       — В данном случае я, в первую очередь, выступаю как лицо духовное.       — Что никак не отменяет вашу половую принадлежность.       — Я не вижу Зейнаб и Фатьму. С ними что-то случилось? Они заболели?       — Насколько я понимаю, присутствие на пятничном намазе не является обязательным для женщин.       — Да, но смысл пятничной молитвы ещё и в том, что после нее община собирается и общается, это важно.       Кейт решила не ходить вокруг да около.       — Давайте я вам объясню, раз уж вы не являетесь женщиной, пережившей сексуальное насилие, а я являюсь. Зейнаб плохо после каждого посещения вашей общины, потому что она с лихвой наелась молчаливого осуждения и отчуждения, брезгливости и опозоренности, которые тут на нее транслируют, ещё в Пешаваре. Каждый раз происходит ретравматизация, которая потом требует психического восстановления и мешает ее здоровой жизни. Дома у нее есть Коран и молитвенный коврик, она молится по пятницам и во все другие дни в своей комнате, а сюда приходить не будет как минимум ближайшие месяцы и пока не захочет сама.       — Тогда мы снова возвращаемся к вопросу: когда я смогу посетить ваш дом?       — Когда я вас приглашу, — во все тридцать два зуба улыбнулась Кейт. — Всего доброго.       — Мисс Маррей, вы же понимаете, что с учётом вашей, кхм… недоброжелательности и нежелания идти на контакт, мое заключение о возможности усыновления будет отрицательным?       — Простите, я видимо пропустила этот момент: вы имеете какое-то отношение к социальным службам? Они уполномочили вас писать заключение?       — Да, я уполномочен уведомить социальную службу Пакистана о том, как вы соблюдаете свои обязательства по непрепятствованию сохранению детьми веры и национальной идентичности.       — О.       — И вообще я хотел обсудить ваши цели. Зачем вам все это? Вы уверены, что справитесь? Что хотите потратить годы, в которые могли бы создать собственную семью, родить собственных детей, на то, чтобы оторвать от родной среды чужих?       — А вам не приходило в голову, что я этих детей люблю?       — Если любите — отпустите. Мы с Фаридой нашли им пакистанскую приемную семью здесь, в Австралии, в Мельбурне. Они готовы забрать шестерых, но, если хотите, можете после восемнадцатилетия оставить у себя Зейнаб.       Кейт с трудом сдержалась от того, чтобы не высказать в нецензурной форме все, что думает об этом предложении.       — Пишите свое заключение, с интересом почитаю. А по поводу усыновления, я консультировалась с юристом — если даже мне откажут, пока будет длиться разбирательство, Зейнаб и Имрану исполнится восемнадцать, а значит, любой из них получит приоритетное право опекунства в силу близкого родства. И не забывайте, пожалуйста, что все дети, кроме Али, уже достигли возраста, когда на усыновление требуется их согласие. Они не вещи, которые можно упаковать в контейнер и отправить в Мельбурн для лучшей сохранности культурных и религиозных ценностей. Ещё раз всего доброго.       По дороге домой Кейт не могла перестать думать. Она принимала решение на эмоциях тогда в Пешаваре, но отдавала себе отчёт в последствиях и трудностях, которые повлечет это решение. То, что ее пытаются выставить чуть ли не чокнутой в Брисбене многие, начиная с матери и заканчивая имамом, мягко говоря, подбешивало. Обесценивание выбора жертвы с целью посеять сомнения и неуверенность — типичный ход манипулятора. Но понимать это мало, надо ещё и не вестись.       Кейт уже второй день собиралась поговорить с Имраном. Во-первых, о его исключении из школы. Во-вторых, о режиме день/ночь, который, похоже, у парня окончательно встал с ног на голову. А в-третьих, о том, что ему совершенно не обязательно влезать через крышу в окно после свидания, особенно учитывая тот факт, что со дня операции прошло чуть больше месяца.       — Подъем! Уже опаздываем! — барабанной дробью простучала Кейт по двери Имрана. Судя по звукам, которые Кейт слышала тремя часами ранее, вернулся он не раньше шести.       Остальная орава уже завтракала внизу, как обычно шумно, дежурный по кухне Фируз щедро раздавал нерасторопным не только оладьи с сиропом, но и подзатыльники.       Имран спустился минут через пятнадцать, когда с завтраком почти все уже закончили. Вид у парня был помятый и не слишком похоже, чтоб окрыляющей влюбленностью. Глаза покрасневшие, на переносице след как от тяжёлых очков или… защитного экрана.       Кейт принюхалась. Пахло от Имрана отнюдь не девичьими духами. Запах был знакомый, всколыхнувший в ней воспоминания о мастерской дома Касми в Шабкадаре. Машинное масло. Кейт опустила взгляд на руки парня и увидела темные ободки-полоски под ногтями. Вот гаденыш!       — Работаем без разрешения опекуна, значит?       Имран подобрался и с вызовом взглянул на нее.       — Так где ты пропадаешь по ночам?       — В автомастерской.       — И что же это за автомастерская, позволяющая несовершеннолетним работать ночью?       — Круглосуночная.       — Угу, — кивнула разозленная Кейт. — А если к ним придут с проверкой, как они это объяснят?       — Пусть сначала найдут, — усмехнулся Имран.       — Ясно. Ты нелегально устроился работать в нелегальную автомастерскую. Ты это специально, Имран?! Чем ты вообще думал?!       — Не ори на меня!       — Да ты достал уже! Сколько можно повторять, что тебя за это могут выслать, а меня лишить опекунства и отклонить заявление на усыновление!       — Ты сама не дала мне сделать по-другому!       — Тебе нужно учиться, а не работать!       — Я учусь, когда работаю!       Кейт осознала, что они действительно орут друг на друга, их слышат остальные дети (и кажется, даже соседи), а у побледневшего Али вот-вот начнется приступ паники, и он забьется куда-нибудь под кровать.       — Так, — Кейт медленно и глубоко выдохнула, коснувшись висков. — Стоп. Сегодня остаёшься дома. Договорим вечером. А пока оба подумаем над ситуацией.       Честно говоря, подъезжая к дому после субботней прогулки в парке и киносеанса, Кейт не была уверена, что найдет Имрана на месте.       — Он хотел как лучше, — подала было Зейнаб голос в защиту брата.       — Ага, а получилось как всегда, — хмыкнула Кейт, поворачивая на подъездную дорожку к гаражу.       Дети ощутимо нервничали, и Кейт сочла нужным добавить:       — Не собираюсь я отправлять его в Пакистан или выгонять, успокойтесь.       Кейт намеренно не стала переходить к проблеме, пока все не поужинали, и лишь потом сказала, обращаясь к Имрану:       — Ну пошли, поговорим.       Волчий настороженный взгляд больших темных глаз был ей ответом.       — Тебя отчисляют из школы.       — Знаю.       — И ты не сожалеешь.       — Я не хочу там учиться.       — А чего ты хочешь? Как ты видишь свое будущее, Имран?       — Я хочу работать. И зарабатывать как много больше.       — По-твоему, без образования это возможно? — спросила Кейт и тут же осеклась, задержав взгляд на высоко изогнутой линии брови, густых ресницах и красивом профиле. Да, в случае Имрана это возможно, пожалуй.       — Я не сказал, что не хочу учиться. Просто я учусь по-другому. Сам.       Парень самоучка. Ему нужно дойти до вывода самому, а не услышать из уст педагога. Она ошиблась, крупно ошиблась, пытаясь впихнуть его в классическую школьную систему, поняла Кейт.       — В другой школе у тебя будет индивидуальный план обучения. И я узнаю, что нужно для твоего официального трудоустройства.       — Так просто? — недоверчиво уточнил Имран.       — Я услышала тебя. Теперь — услышала. Наверное, надо было это сделать с самого начала, но я искренне думала, что в этой школе тебе будет лучше.       — И никаких условий?       Вот уж нет, такого подарка Имран от нее не дождется.       — Условия те же — ты не дерешься, не ввязываешься в неприятности, не увлекаешься фундаментализмом. Плюс дополнительные занятия английским со мной и сеансы с психологом.       — К психологу не пойду.       Кейт устало закатила глаза.       — Буквально пару сеансов. Если ты не захочешь продолжать, я настаивать не буду.       — Два сеанса.       — Договорились, два. И учти: мои занятия английским не выйдет ни проспать, ни прогулять.       Как Кейт не хотела снова становиться в восприятии подопечных «училкой», но избежать этого, похоже, не получится.       — Помирились! — донёсся громкий шепот Саифа, которого остальная компания, очевидно, отрядила подслушивать в коридоре.       Позже Имран принес и положил на стол в кабинете, где она проверяла работы, стопку купюр.       — Это что?       — Заработал.       — А… — оценила Кейт широту жеста. — Оставь себе, это твои деньги. На сигареты и другие личные расходы.       — Я уже оставил. Это на продукты.       — Ладно, хорошо, — согласилась Кейт.       Утром она отвезла Имрана на обследование, чтобы убедиться, что его излишняя активность не нарушила процесс срастания ребра. Врач уверил, что образование костной ткани идет нормально.       Воскресенье. Кейт походкой утреннего зомби спустилась вниз заварить себе кофе. Включила чайник, услышала тявк из гостиной и вспомнила, что надо выгулять Джая.       — Саиф, у Джая кончается терпение! — позвала Кейт, перекрикивая привычный шум утренней суеты на втором этаже.       — Сейчас иду! — послышалось торопливое сверху.       Кейт оглянулась в поисках собаки и тут заметила лежащие на пуфике в гостиной подошвы. Большие такие, одиннадцатого размера, не меньше. Рифленые подошвы кроссовок, джинсы, плавно перетекающие на диван, Джай там же, здоровенная рука с татуировками, лениво чешущая у него за ухом…       — Привет, Китти-Кейт.       Патрик довольно ухмыльнулся, встал, сгреб Кейт в объятия и чмокнул в ухо так, что в голове зазвенело.       — Решил устроить вам сюрприз и — ха! — получилось. Из вашей диванной псины охранник никудышний.       Диванная псина метнулась к сбежавшему по лестнице Саифу и для приличия тявкнула ещё пару раз, не переставая на всякий случай махать хвостом.       — Неправда, Джай залаял, — заступился за друга Саиф.       — Ага, когда Кейт на кухню вышла. Давай лапу.       Однако Саиф, насупившись, лапу давать отказался.       Самой же Кейт показалось, что Патрик не столько хотел устроить сюрприз, сколько застать всех врасплох, подсмотреть, как в ее новой семье сложились взаимоотношения. И то, что Патрик с Имраном обменялись многозначительными взглядами матерого и молодого волков, в открытую еще не соперничающих за территорию, но потенциально готовых к этому, лишь подтвердило внутреннее ощущение Кейт.       — Так, ребятня, я забираю Кейт, вы тут сами как-нибудь полдня справитесь, — после завтрака командным голосом объявил Патрик.       — Но постой, — заволновалась Кейт. — Я сегодня…       — Да все нормально будет, разберутся, — Патрик обхватил Кейт за плечи и развернул к двери.       — Ну, рассказывай.       — Черт, я так и знала, что мое нежелание приседать тебе на уши жалобами ты расценишь как сигнал тревоги.       — Раз я уже прилетел послушать твои жалобы, невысказанные по скайпу, хватит кокетничать, колись, давай, — усмехнулся Патрик, устраиваясь поудобнее в плетеном кресле кафе на набережной.       — Хорошо, ладно, — вздохнула Кейт. — Большую часть времени я херовый опекун. Я все время косячу, я упускаю из вида важное, я ругаюсь с Имраном, я поссорилась с имамом, который теперь напишет отрицательное заключение на мое заявление об усыновлении, и я не знаю, какого черта я вообще написала это заявление, если — смотри пункт первый — я херовый опекун.       — Ты написала заявление. И ты в курсе, надеюсь, что с усыновлением, в отличие от опеки, провернуть фарш обратно будет невозможно?       Кейт кивнула.       — Ты уверена, что тебе это нужно?       Кейт покачала головой.       — Единственное, в чем я уверена, это в том, что не хочу, чтобы детей вернули обратно в Пакистан. А усыновление — самый надёжный способ этого избежать, как мне объяснили.       — Так, ладно, теперь давай по порядку.       И Кейт пустилась в долгий и путаный рассказ о последних трех с половиной месяцах. Сумбурно, сбивчиво, с нецензурной лексикой она выносила на поверхность поток мыслей и впечатлений, чувствуя облегчение уже от того, что наконец может выговориться, не стесняясь, не приукрашивая, не боясь показаться несправляющейся, незнающей, неготовой. Она почти не имеет представления о детских болезнях, как оказалось. Никогда не любила готовить, а тут еще этот халяль. Ей постоянно не хватает терпения. Она не уверена, что поступила правильно, пойдя на поводу у Имрана и пообещав ему возможность работать. И она не хочет, чтобы дети видели в ней учительницу, но хочет дать им всем нормальное образование.       — Ты опять исходишь из того, что сначала образование, а потом нормальная жизнь. Ты мешаешь им адаптироваться, бросая в среду, где они чувствуют себя хуже других, потому что у них меньше знаний. А в ту сферу, которую они знают лучше и куда рвутся — в реальную жизнь, ты не даешь им прохода.       — Я не хочу, чтобы они вернулись в ту реальную жизнь, которой уже успели пожить. Я хочу дать им счастливое, обычное детство, — возразила Кейт.       — Вот именно, Кейт. Вот именно, — покачал головой Патрик.       — Что? — насторожилась она.       — Твоя ошибка в том, что ты пытаешься им додать сейчас то, что они не получили вовремя раньше. Но даже с малышами это не срабатывает. Потому что после того, через что они прошли, у них уже не может быть обычного детства. Обычного австралийского детства, которое ты так упорно пытаешься подарить всем, включая Имрана и Зейнаб.       — И что ты предлагаешь мне делать вместо этого? Пустить все на самотек?       — Я предлагаю перестать пытаться починить их и малость отпустить вожжи. Ну хочет Имран быть мужиком, так дай ему им быть. Совершенно нормальное желание в его возрасте, кстати. Я в семнадцать уже подал документы в морпехи и тоже отсчитывал месяцы до совершеннолетия.       — Я бы так и поступила, будь он… если бы видела, что это его потолок, Патрик. Но он умный, он любит возиться с техникой, учитель информатики говорит, что у Имрана хорошо получается программировать. Ему нужно учиться, а не застревать где-то у подножья социальной лестницы.       — Это ты сейчас так изящно намекнула, что я тупой?       — Нет, конечно. Я…       — Кейт, еще раз: ему семнадцать. Он успеет. От того, что Имран год проработает в какой-нибудь автомастерской или кафешке, катастрофы не произойдет.       — Патрик, мозг человека устроен так, что лучше всего воспринимает информацию в юности, именно поэтому важно учиться в этом возрасте…       — Кейт, я тоже чего-то да повидал в своей жизни и могу тебе сказать, что человек в любом возрасте с удовольствием учится тому, что ему интересно. А зубрить то, что ему не надо, можно лишь заставить, но и в пятнадцать, и в восемьдесят результат будет один — это не пойдет никуда дальше оперативной памяти.       Кейт выдохнула.       — Ладно, хорошо. Ты меня переспорил.       — И убедил, надеюсь.       — И убедил, — улыбнулась Кейт. Она опустила глаза на стакан перед собой и машинально стерла с внешней стороны стекла мелкие капельки. — А еще… он не встречается с девушками. Девушки явно не прочь, Имран красивый парень, но он то ли стесняется, то ли неуверенно себя чувствует, то ли… мне вообще кажется, что он решил, что если у Зейнаб никого нет, то и у него не будет. Они же двойняшки и очень привязаны друг к другу.       — В их культуре нет понятия встречаться, там сразу женятся и приводят невестку в дом. А куда он её приведет? Тебе на шею?       — Но гормоны ведь у него есть. Он подолгу застревает в ванной и сам стирает свою одежду.       Патрик расхохотался.       — Вот уж не думал, Кейт, что из тебя получится пуританская мамаша.       — Я не пуританская мамаша. Наоборот, я хочу, чтобы они с Зейнаб, каждый, нашли себе пару, встречались, почувствовали, что такое нормальные отношения, поняли, что секс не есть что-то постыдное и запретное. Но я боюсь, что попытку разговора об этом Имран воспримет в штыки. С моей стороны — точно воспримет.       — И ты хочешь, чтобы с ним поговорил я? — поднял брови, подсмеиваясь, Патрик.       Он, как всегда, угадал раньше, чем Кейт произнесла вслух.       — Да, — кивнула она.       — Это же взаимосвязанные вещи. Не ожидал, что ты не понимаешь. Парень настолько же гордый, насколько нищий. На какие деньги он будет водить девушек на свидания? На карманные, что ты даешь? Позволь ему работать. Почувствовать себя мужчиной, заработать свои деньги, сблизиться со сверстницами в обстановке, где они в равных условиях и не рисуются, как в школе. И все пойдет естественным путем, как любит выражаться моя несостоявшаяся теща.       — Видимо, ты прав, — вздохнула Кейт. — Но поговори с ним все-таки, прошу.       — Кейт, мы сидим здесь уже… — Патрик нажал боковую кнопку на телефоне и взглянул на засветившийся экран… — битых полтора часа и все это время обсуждаем детей. У Али то, у Саифа это, Зейнаб, Фатьма, Имран… А где во всем этом ты? У тебя самой когда в последний раз был секс?       — Мне пока не до этого, Патрик. И не очень хочется, если честно.       — Погоди… Ты после изнасилования еще ни с кем не встречалась?       — Не из-за изнасилования. Я просто…       — Ты просто записала Зейнаб к психологу, а сама не сходила не то что к мозгоправу, но даже на свидание.       — Понимаю, со стороны это выглядит странно, но я совершенно нормально себя чувствую.       — Так, вставай. Пошли.       Патрик поднялся сам и потянул Кейт за руку.       — Куда?       — Ко мне в номер. Исправлять положение.