(Война) Что же в ней хорошего?

Жизнь возобновилась, и возобновилась с бешеным темпом. И действительно, как будто ничего не случилось: Кастиэль вернулся к своей войне. Он закончил свою войну, но неудачно, и все Чистилище омрачило его существо. А потом в нём завыли Левиафаны. Души и выигранная война и смерти, смерти, смерти, смерти. Лишь много лет спустя, вернувшись из Чистилища, Кастиэль снова получил весточку от Азирафеля и Кроули. Он не забыл их, конечно, но это было похоже на сон, как будто он заснул как человек в одно мгновение и вообразил это прекрасное, безопасное место. Он почти поверил в это, но он был ангелом, и поэтому не обладал таким творческим потенциалом. Оно должно было быть настоящим, хорошим, наполненным любовью, даже если это была всего лишь вспышка в его долгом, всё более жалком существовании. К счастью, никто из них не пришел его искать. Он вернулся из Чистилища сбитым с толку и растерянным. В голове у него была странная, ноющая пустота. Пропавшие вещи, потерянные вещи. Он ужасно устал, и в голове у него стучал призрак боли. Но он не спал. Он сидел в грязном, неудобном кресле с откидной спинкой в номере мотеля, пока Сэм и Дин, оба в постели. Дин тихо похрапывал, и этот звук был ужасно милым. Он хотел бы, чтобы Дин не чувствовал такой боли от Чистилища, но, с другой стороны, некоторые вещи были бесполезны. Его собственная вина могла бы заполнить океаны. Он был так смущён. Он думал об этих вещах, снова и снова, наблюдая, как спят его люди. Мотель был потрёпанный и с неудачным выбором обоев. Это был настоящий дом, насколько он знал; все эти комнаты выглядели одинаково, за исключением ужасных обоев, и Сэм с Дином были здесь. Он должен был бы чувствовать себя спокойнее от их привычного присутствия и спокойного дыхания, но ему казалось, что он что-то упустил, что-то забыл. Это было очень важно, то, что он забыл[1]. Он откинулся на спинку стула и потянулся за воспоминанием. Он ничего не вспомнил. Это было тревожно. Внезапно температура в комнате упала на десять градусов. Сэм со стоном свернулся в комочек на кровати — скорее всего, это были кошмары. Кастиэль посмотрел на Дина, который тоже свернулся калачиком. Ему совсем не понравилось это зрелище, и он почти поднялся, когда тихий голос остановил его. — Angelum Castieliem quaero, — сказал голос — только это был не один голос, а сотни, тысячи шепчущих голосов вместе взятых. Кастиэль удивленно повернул голову. Оно было похоже на летучую мышь или белку-летягу. Невидимый для людей элементаль ветра склонился на маленьком столике в комнате над чем-то, похожим на пергамент. Он оскалил зубы на Кастиэля. — Angelus Castiel esne? — Да, — сказал пораженный Кастиэль, — я ангел Кастиэль. Существо ухмыльнулось. — Linguam viventam non loquor — сказало оно резко. — Boreas sum, Ventus Aquilonis, et pro angelo Aziraphalio venio. Кастиэль резко выдохнул. Теперь это было имя, которое он пропустил, из далекого мира, где доброта была обычным делом, и даже демоны могли любить. — Азирафаэль? — он вздохнул. — Aziraphalius. Custos Euroae Portae. Mihi ferre nuntium tibi rogavit. Accipisne nuntium? — Я принимаю сообщение, — сказал Кастиэль, сбитый с толку, и Северный Ветер усмехнулся его английскому языку и рассеялся, как туман. В комнате потеплело. Он услышал, как Сэм вздохнул. Борей исчез, но письмо осталось. Неуверенно, едва осмеливаясь поверить в это, Кастиэль придвинул его ближе и открыл. Мой дорогой Кастиэль, Я надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здравии, и я очень надеюсь, что вы выиграли свою войну. Мы с Кроули потратили последние несколько лет, пытаясь найти способ связаться с вами, не подвергая опасности себя, целостность Вселенной или вас, и я верю, что это, наконец, может быть ответом. Борей — это северный ветер, и он не связан законами физики. Боюсь, он предпочитает пергамент бумаге и говорит только на мертвых языках — я использовал латынь, потому что в остальном Кроули настаивает на египетском, особенно на портовом диалекте в Тунисе. Если мы снова начнём говорить по-египетски, я деградирую до иероглифов, а этого мы допустить не можем! Но расскажи мне о своих приключениях, милый мальчик, я просто умираю от желания узнать: ты здоров? Что случилось в этом твоем кошмарном мире? Я так надеюсь, что вы победили этого Рафаэля, что вы спасли их всех. Пожалуйста, расскажи мне всё. За последние два дня я приобрел для книжного магазина три новых первых издания и просто в восторге. В Лондоне сменяются времена года, и Кроули по какой-то причине решил превратиться в змею и вздремнул на моём обогревателе. Он, конечно, шлёт тебе привет и надеется, что ты когда-нибудь съешь что-нибудь вкусненькое. Прочитав это письмо, я должен настоять, чтобы вы хотя бы причесались, если не можете привести в порядок свои крылья. Я очень надеюсь, что вы подружились с кем–то, способным позаботиться о вас — мысль о том, что в последние несколько лет вы не прихорашивались должным образом, просто разбивает моё сердце. Найди себе пустой склад, милый мальчик, или широкую пустую равнину, и сделай это сам! Вы должны лучше заботиться о себе. Но мне надо перестать болтать. Пожалуйста, ответь побыстрей! В конце концов, мне будет приятно услышать тебя! Я добавил к письму пергамент, чтобы вы могли на нём писать, на случай, если вам будет трудно его найти или опасно наколдовать. Всего наилучшего, Азирафель Написанное другим почерком, Кроули добавил: PS: Я требую песен или чего-то подобного от твоего Дина; моя машина всё ещё играет только Queen, и это сводит меня с ума. — Кроули Кастиэль уставился на письмо. Он перечитал его ещё раз, не веря своим глазам. Он издал недоверчивый, изумленный смешок. Азирафель и Кроули. Они нашли его, не подвергая себя опасности. Он чувствовал себя совершенно ужасно, и ему каким-то образом удалось снова ранить Дина, но восторг поднимался в нём, как пузырь в воде. Друзья его не забыли. Он скучал по ним, по их мягкому миру. Он нашёл лишний пергамент и нащупал ручку. «Борей», — подумал он, — «Борей, Борей, нет, Борей не годится». Этот мир не был создан для Северного Ветра. Западный Ветер, добрый и справедливый, подходил ему гораздо больше. Если Борей ответил на их зов, он, конечно же, сможет вызвать Зефира. Он положил перо на бумагу и писал, и писал, и писал. Нужно было многое наверстать.

______________

[1] Это начинается с Н и заканчивался -аоми, и она делала с его памятью разные забавные вещи.