излечить

      Дым рассеивался. Давящая пелена пробирала сердце, душу до костей. Под рёбрами в тиски была сжата истинная боль. В глазах - агония, непрошедшая, не затихшая, оживленная, но мёртвая война. В глазах Лань Чжаня пламя, готовое испепелить каждую живую клетку, обитающую на этой земле. Он, всегда спокойный и сдержанный, сейчас сгорал изнутри пламенем ада, хотел смерти. Жаждал убить, собственными руками отнять жизнь и без того покалеченного Ваньиня. Хотел, чтобы он испытал всю боль, хотя она все равно ведь будет ничтожна. Что она такое пред пламенем души, пред пеплом душевной боли? Окровавленные руки крепко прижимали к себе с виду хрупкое, изящное тело, а в голове и сердце застыл один немой вопрос.       'Зачем, Вэй Ин? Почему? Это ведь был мой долг - защитить тебя, А ныне ты отдан на растерзание самой смерти И все из - за какого - то меня...'        От душевной боли хотелось кричать, но ни один звук, из сдавленной горечью глотки, не выходил наружу. Он понял. Понял, что теряет его вновь. Тогда впервые он, будучи невиновным, взял всю вину на себя, прочувствовал каждой клеткой ту боль, боль своего возлюбленного, как свою.       Наказывал, наказывал, винил. А кого винить теперь?       Если только великую любовь, незнающую границ, слова "нельзя", не имеющую терпения и инстинкта самосохранения. Что делать, если любовь такая? Что, если от любви больно, что, если от неё умирают, умирают за неё?       В характере Лань Ван Цзи мириться. Но не теперь. Сейчас он позволит страсти, гневу, тёмному взять верх над собой. Есть ли надежда? А какая разница? Он будет бороться за него, за себя, за них до конца. Потому что так должно быть, ибо иначе не суждено.       Горячие слёзы на идеальное лицо, шепот имени одними губами, поцелуй - слишком интимно и очень - очень лично. Так целуют в теплой постели, под утро, но что, если этому утру более не суждено наступить? Настоящей любви плевать: она готова целовать оголенные провода, в которых бежит статика и изливается наружу мощный поток.       Поток нежности и любви на фоне крови и в отголосках крика. Лань Чжань держит крепко, крепче, чем шестнадцать лет назад и знает, что больше не уйдёт. Он останется здесь, стоя на коленях, держа его на руках в самом пекле ада. До самого конца. Сколько будет суждено. Даже если остались считанные минуты, секунды - Лань Ван Цзи проведёт их с любимым, они - единое целое, цельное. И только друг друга.        Вэй Ин - его личное, сокровенное, неприкосновенное. Навсегда. В вечности. Ни звука, ни вдоха, ни выдоха, лишь сжатая крепко на пульсе рука, лишь едва слышным голосом молитвы. Лишь одно имя с уст. Постоянно, всегда.       Постель, устланная белым. Он в белом. Уже избавленный от красного. Живой. Иначе и быть не может. - Так пишет Лань Чжань вместо трёх тысяч правил. До мести плевать, до зла дела нет. Лишь он в белом. Он с ним. Они вместе. И сердца все ещё бьются.       Вот. Бьётся. Дотронься. Посмей, отпусти свою робость и отдайся любви вновь, вкушай её силу и позволь слиться с тобою, помочь тебе справиться, отдайся влиянию. Крепко сжатая тонкая кисть, самые мягкие ткани, приятный свет и не хватает лишь звуков родного дыхания. Лань Чжань отдал бы все, чтобы сейчас звуки цы-ни смолкли, но нельзя. Нельзя останавливаться, никогда, ни на секунду. И он вновь и вновь играет, проклиная, играет, целуя - целуя, возрождая.       Но лишь к ночи понимает, что к черту. К черту игру. Ему нужен он. Настоящий, без всяких сил. Естественный. И, если время уже подводит итог, он рука об руку с ним. Такой - какой есть. Настоящий. Такой, каким и полюбил его тот, ради одного вздоха которого мир готов перевернуть.       Рассвет возрождает день. Придает сил неспавшим, разлученным. Он забирает надежду, но также в силах её даровать. Ван Цзи не спал, смеряя каждый вдох Вэй Ина. Его до сих пор неровное, слабое дыхание пробилось сквозь сгустки крови. Взглотнуть. Нужно только взглотнуть и открыть глаза. А здесь: рука в руке, сердце к сердцу. Навечно.       Но он ещё далеко. В агонии. Неумолкая его подсознание шепчет единственное имя. Шепотом просят прощение ни за что. И влажной белоснежной тканью стирают капельки с его нежной кожи. Слишком интимно и лично, что пробирает дрожь.       - Вэй Ин... - Зовёт ангельский шепот, взывая к себе ближе. Взывая к самому сердцу, с надеждой на скорое возвращение.       И свет, уловимый взором, заставляет вновь закрыть глаза, жмуря их, как от вспышки.        Садится близко, ближе, не веря, что вновь все свершилось.       - Лань...Чжань...       Личное. Интимное. Это имя бесценно услышать из уст. Его уст. И мир останавливается, когда начинается жизнь и продолжается любовь. Мир Ван Цзи застыл на одном человеке, на нём, на его личном. Лань Чжань сидит на коленях, целуя его руки и не зная, кому и как выразить благодарность.        В тот же день от края до края Облачные Глубины начинают бурлить, вновь нарушая их личное и интимное, но злиться просто невозможно. Лань Чжань от Вэй Ина не отходит, особенно вечером, когда находит новый приступ жара, и его любимый шепчет, не прекращая, вымаливая прощение за то, что....       За то, что он болен. За то, что он такой. За то, что Лань Чжаню, Верховному Заклинателю, приходится возиться с ним, идти против своей семьи.       " Я не хотел, Лань Чжань, я не хотел... не отпускай меня... не отдавай никому.."        " Это все - моя вина, знаю, но.. я не хотел.."        Так он всхлипывает, пока Ван Цзи стирает пот с его лица, пока меняет его одежды на свежие, выглаженные, пока держит за руку, чувствуя, как за неё схватились, что есть сил; пока он играет успокоение, чтобы нагнать сон, который постоянно нарушается метаниями по постели и вспышками жара.       - Пить.. воды...       Ванци тянется за чашей, в которой заранее готова вода и подает, помогая отпить, любимому.       Когда Вэй Ин более спокоен, Лань Чжань отходит за слол, чтобы заполнить бумаги. И то и дело слышит:        - Лань Чжань.. не ходи туда, там жарко - это означает, что у Вэй Ина точно температура нешуточная.       Лань Хуань заходит к ним, поговаривая о господине Цзяне, мол, тот идёт на поправку, но Ван Цзи просит в присутствии Вэй Ина не упоминать этого имени. А - Юань перенял часть обязанностей в клане на себя, чтобы помочь своему наставнику. Он приходил каждый день, но лишь, когда Вэй Ин уже спал - дел было много.       Три тысячи правил. Только сейчас Лань Чжань понял всю их никчемность. Выводит черным по - белому, аккуратно: 3001 правило:

больше не терять его.

      Этому правилу он станет следовать всю их вечность, даже если оно останется единственным, которое он не на рушит.