О муках человеческих, Зоной провоцируемых

На Зону опустилась ночь. Тёмная, дремучая, спокойная. В небе острым изгибистым лезвием прорезался спадающий месяц, блестящим холодно-жёлтым светом поливающий всю Окраину. Звёзды же решили сегодня не показываться, устроив спутнику Земли моноспектакль. Бушующая вечером гроза стихла к одиннадцати часам, небо после неё очистили настырные северные дуновения. Теперь по небесной тверди плыли лишь полоски перистых облаков, движения которых обеспечивал плавный, учтивый, даже заботливый ветер. Воздух был слегка стылым, но не холодным, скорее бодрящим. Вокруг витал едва уловимый, тёплый и мягкий, землистый, древесный, пряный запах — запах мускуса, возникший из ниоткуда. Вокруг было так тихо, что слышался даже скрип деревьев, мерно качающихся на ветру. Непогода отгремела своё и в награду за терпение позволила жителям локации насладиться полуночной безмятежностью. Мотылёк сидел на лавочке, умело сколоченной из двух одинаковых березовых пеньков и устеленной на них половицы. Лавка была установлена вплотную к парадной стене ветхого домишки с покосившейся вальмовой крышей. Хибара эта по праву первенства и силы принадлежала лично сталкеру и его группе. Группа, упившаяся вусмерть, сейчас вовсю дрыхла, а их атаману отчего-то не спалось. На половице, помимо его задницы, расположились пачка сигарет «Прилуки» и светлое пиво марки «Чернігівське», опорожнённое на половину. Едкий сигаретный дым такими же перистыми облаками витал в воздухе, то и дело струйками залетая в ноздри, от чего те начинало мерзотно пощипывать. «Нос в трубочку от твоих сигарет сворачивается!» — так Мотылю говорила мама, когда он брался курить близ неё. Тогда он отходил, расправлялся со своей «втрубкосворачивающей» порцией табака и возвращался назад, виновато улыбаясь. При маме всегда было как-то стыдно курить, неуютно. Даже у её могилы это ощущение никогда не пропадало, а там он курил часто, покуда ещё был в родном Мозыре, а не в окрестностях Чернобыля. От нахлынувших воспоминаний дико захотелось пригубить алкоголя — он и пригубил, вернее сказать залпом опростал остатки «Черниговского», сминая алюминиевую банку и опуская её на сиденье рядом с собой. Поморщившись от концентрирующейся на донце горчинки, скоблящей язык, «старатель» зажмурился, с облегчением выдохнул и затянулся так, что чуть пальцы себе не обжог. Впрочем, этого он почти не почувствовал. Одиночка уже намётанными пальцами «стрельнув» окурком в ночную мглу и тихонько запел своим ломаным, абсолютно не поставленным голосом, которого, по-хорошему, стоило бы стыдиться: - Sometimes I feel like, I don't have a partner. Sometimes I feel, like my only friend, Is the city I live in, The City of Angels. Lonely as I am, together we cry… Увлечённый своим музицированием он не заметил, как к его хате беззвучно, точно на цыпочках, подобрался человек, привлечённый столь неказистым, однако искренним пением. Перед Мотыльком из сумрака вынырнула скалистая фигура Измаила. Он встал перед другом в вонзился в него вопрошающим взором мутных глаз серебристого, отдающего хромом цвета. - О-о-о! А вот и «partner»! - неприкрыто обрадовался сидящий, тут же сдвигаясь в сторону и гостеприимно похлопывая по деревяшке, мол, «бросай кости, дружище». Бородач пожал плечами и плюхнулся рядом. Стоит признать, половица стойко выдержала натиск его громоздкой фигуры. Мотыль тут же нащупал рукой пачку, гордо носящую имя украинского города, откупорил ту и радушно протянул соседу. Тот, завидев упаковку, тут же выдвинул ладонь вперёд, в точности повторяя известнейший советский плакат «Нет!», пропагандирующий трезвый образ жизни. Щедрый бродяга в ответ на это скорчил и без того изуродованную рожу в гримасу удивления: вскинул и свёл надбровные дуги — бровей у него не осталось после «зубиловских» экзекуций — округлил свои и без того круглые голубые глаза, вытянул пухлые "облезлые" губы трубочкой, отвёл голову назад и тут же ей тряхнул. - Чё это? - поинтересовался он. - Бросать надо. - сухим тоном поведал Измаил. - Дыхалка уже не та. - Н-да, дожили. Может тогда нужно не сигареты бросать, а Зону? - Может. - с щепоткой грусти согласился бородатый мужчина. Так они и затихли. И это вовсе не было плохим знаком. Одному было вполне комфортно со своими мыслями, а другой не отличался многословием. У их тандема было одно очень важное умение — они могли помолчать вместе, получая от этого своеобразное обоюдное удовольствие. Измаил вдруг вытащил из-за пазухи два небольших цинковых ящичка и напильник. Один цинк оказался наполовину забит россыпью патронов 9х19, второй был пустым. Взяв в руки напильник, «вольник» взялся подпиливать биметаллические оболочки патронов х-образными надрезами. Так бородач превращал обычные пули в экспансивные — они же разворачивающиеся, они же «дум-дум», они же «цветки смерти». Англичане про такие говорили коротко и ясно: «Сможет нанести рану, достаточно тяжёлую, чтобы остановить даже самого непримиримого фанатика». И этим было всё сказано. Тем более фанатиков в Зоне, даже если исключить разбитый «Монолит», хватало по горло, бери да раздавай в добрые и заботливые руки санитаров. Обычная пуля стремилась пройти навылет — в этом был её принцип, экспансивная же «разворачивалась» в ране, своими лепестками перемалывая кости, внутренние органы и плоть. Ранения после «дум-дума» были тяжелейшие, они сразу демобилизовали свою жертву, если та не была обладателем аномально-плотного покрова. Конечно же «разведение» таких опасных «цветков» было под запретом Женевской и всяких там остальных конвенций, которые на ЧАЗ совсем не распространялись — так уж исторически сложилось. К тому же почти все охотничьи припасы были экспансивными. А в Зоне охотятся не только на животных, так тоже сложилось исторически. И если во Вторую Мировую за «крестики» на пульках расстреливали, то среди фонящих просторов конкретно за такое стрелять бы никто не стал — других поводов для убийства хватало вполне. Но вот перенять науку — это можно, этим «нейтралы» не брезговали. - Хорошая сегодня ночь, мирная. Милует нас. - Измаил отправил очередной патрон в подготовленную под него коробочку. Звякнуло. - Это да… - зашипел довольный своим бытием Мотыль, потягиваясь до хруста. Помолчали ещё пару минут. - Я всё же думаю, что она живая… - загадочно начал мурластый «старатель», выгибаясь вперёд, упираясь локтями в бёдра, укладывая подбородок на сцепку пальцев. - Кто? - невозмутимо поинтересовался недоумевающий «садовод», не прекращая орудовать напильником. - Зона. Ты не перебивай, ты послушай! - тут же остановил друга рассказчик, топая ногой, чавкая размокшей под стопой землей. - Зона — это Ноосфера, согласен? Точнее место, где связь Ноосферы и человека крепче, чем где-либо. - Допустим. - недовольно буркнул бородач. - Вот смотри: когда Зона возникла, когда её чистая, не тронутая ничем оболочка установила связь с ЧЗО, то что она увидела? - повисла немая пауза, продолжавшаяся секунд пятнадцать. - А увидела она толпы сумасшедших и жестоких учёных, лепящих из подобных себе «хомо сапиенсов» чёрт те знает что ради прогресса и величия нашего прекрасного Союза. Пригляделась, увидела ещё и военных, таких же шизанутых и безжалостных, покрывающих и охраняющих учёных, к тому же делающих за науку всю грязную работёнку. Ну и напоследок остались жертвы экспериментов — удачные и не очень. В итоге имеем букет из, внимание, — бритоголовый «старатель» сменил тон на официальный, одаряя друга плотоядной лыбой. - Тупости, ненависти, кровожадности, гениальности, беспринципности и общего морального разложения. Учитывая всё это, мне даже забавно от того, что мы задаём вопросы, дескать, а что же это Зона такая суровая , жестокая и злая? Кто сеет ветер — пожнёт бурю, знаете ли. - голос у мужчины изменился, он патетически затараторил. - И даже ладно с возникновением, Бог с ним, но первым делом мы ведь сюда армию погнали. Солдат едет к чёрту на рога у в голове у него две вещи: страх и готовность убивать. Так мы второй шанс и проёбли. Зона, как любой нормальный организм, включила иммунитет, дабы изгнать тлетворных паразитов из самой себя. Вот она до сих пор и борется с такими как ты, такими как я. - Выговорился? Полегчало? - абсолютно беззлобно, тихо, вкрадчиво так спросил выслушивающий поток сознания Измаил. - Слегка. - хохотнул его товарищ, да тут же посерьёзнел и метнулся к нему, стреляя колючим взглядом. - Не, ну согласись, звучит ведь резонно? - В рамках твоих же лубочных размышлений? Вполне. - ехидно заметил совсем не впечатлённый бородач. - Ты всё гадаешь на кофейной гуще, вилами по воде пишешь — толка никакого. Свою теорию ты проверить не сможешь. Не верю я в Мотыля-мессию, который заставит всю Зону побросать оружие, собраться в хоровод и водить его, напевая песни о мире, любви и единении. Причём водить хороводы, исходя из твоей логики, нам нужно ровно столько же лет, сколько здесь бедлам творится. А всё это время нас будут рвать мутанты и лопать аномалии. Ты же знай себе — подставляй щёку. Нет уж. И вообще, о стоящем нужно думать, друг мой, о стоящем. - Ну и что оно такое тогда — стоящее твоё? - насупился теоретик, морща облезлый, «обваренный» нос. - Допустим… - Измаил, поражённый неожиданным выпадом, призадумался. - Допустим, нынешнее положение «вольных сталкеров» на Окраине. Вот над этим можно думать — пользу извлечешь. - А чё там думать-то? В Багдаде всё спокойно. - хмыкнул изуродованный бродяга, расплываясь в довольной улыбке. - Как бы не так. Вот смотри: сообщество сталкерское аморфно, безынициативно, разрозненно. Есть ублюдок, но мы его почему-то Зубилом зовём. Он сталкеров, которые не под протекторатом Солёного, обдирает, как липку, ебёт и в хвост и в гриву. Все об этом знают и все с этим согласны. Местные бродяги почему-то скорее готовы без передышки унижаться, платить за «крышу», нежели организовать рэкетирам достойный отпор. Да, пара «борцов за справедливость» небось погибнет. Однако они и так ведь передохнут, пытаясь заработать себе на оплату этой самой «крыши». Так от их смерти была бы польза, они бы проложили другим дорогу в не столь гнетущее будущее. - Эка ты загнул. - хрюкнул от удовольствия слушающий. - Да чтобы сборище оборванцев централизовалось и всем кагалом решило дать бандитизму отпор? Я скорее уж в Мотыля-мессию поверю, он хоть гротеском блещет, а у тебя избитая наивность. - Брось. - отмахнулся от насмешек «загнувший». - Были ведь прецеденты. Того же Отца Валерьяна вспомни. Там не просто бандитов за пояс заткнули — СОПовцев! - Помню. И помню, чем его восстание кончилось. Помню и Дикого Напра даже. Идентичные ситуации. Воду помутили с месяц и схлопнулись. Никакого сплочения — сплошная личная выгода. Дышать стало невозможно — так уж и быть, пошли голодранцы в ополчение. Хватку ослабили, дышать можно — поминай как звали. Это так везде работает. Главное для угнетателя — уметь баланс держать и всё у него будем в ажуре. - развёл руками мордастый, физией изображая непринуждённость. - Вот именно. Это так везде работает. - с горечью согласился Измаил. - Даже там, на Большой Земле. Что у тебя на родине, что у меня. - О, глядзі як наш маскаль заспяваў! - перешёл на белорусский Мотылёк, подтрунивая над коллегой. - Ты лучше что ли, бульбаш? - на этот раз обиделся труженик напильника. - Не-а. Я вообще аполитичен. - соврал мужчина, лукаво посмеиваясь. - Вот-вот! - погрозил ему пальцем Измаил. - Вас — аполитичных, всех бы… - отвечающий замялся, цокая губами. - Что? - не без удовольствия уточнил его собеседник. - Вразумить. - на выдохе выдал совладавший с собой «садовник» - Авось и зажили бы припеваючи. - Управы на нас ещё не придумали, хех. - Мотыль мотнул головой в отрицательном жесте. - Припрёт — полезем на амбразуру, а пока хомут у шеи только сжимается, дышать ещё можно. - В том и беда. Никогда не понимал, почему для того, чтобы мы осознали простые истины, обязательно нужно, чтобы погибло так много людей. Преступно много. Маразм. - тон голоса у бородача сделался каким-то надтреснутым, тяжелым, словно каждое слово ему приходилось высекать из камня своим же языком. - Ну, более логичного и простого ответа, нежели эгоизм, я тебе найти не смогу. Чужая душа — потёмки. - воздел ладони к небу «старатель». - Но ты мне всё-таки скажи, чего ты так за «вольных» печёшься? Они — отдельно, мы — отдельно. Нас Зубило не трогает. Если ты способный, ну вот как я, то пройдёшь сквозь тернии к звёздам — к Солёному, то есть. А те, кто послабее волей и духом, пусть в своём же дерьме варятся. Ради баланса вселенной. - Аполитичный ты мой, - ласковым, снисходительным тоном начал Измаил, довольно крякая. - Не было бы Зубила, у тебя бы рожа была похожа не на мясное ассорти под хрустящей корочкой, а на… На что-то сносное. - Сдалась мне твоя рожа! - огрызнулся изуродованный мужчина, тем самым лишь выдавая, что рожа ему сдалась, но не далась. - Впрочем, я тебе хочу сказать лишь о том, что если сейчас приходят за другими, то завтра могут придти и за тобой. - совсем отстранёно, жутко серьёзно, рассекающим металл голосом проговорил бородач. Проговорил так, что не оставил Мотылю и шанса на апелляцию. Они умолкли ещё на несколько минут. - Что-то «кречетовцев» не видно. Задерживаются. - нарушил тишину мордастый сталкер, меняя тему. - Да небось в обход «Миазмов» завернули и уже упиваются в ЛиСе, обмывают новое крупное дельце. - выдал свою версию Измаил, отрываясь от кропотливой работы. - А может схоронились где, чтобы ночью не шастать. Я бы так и сделал. - Так. - не выдержал Мотылёк. - Раз пошла такая пляска, ну мы же оба понимаем, что это именно Кречет с его ребятишками кинул «Синдикат» через хуй, заграбастав себе весь куш? - Да. - коротко подтвердил его мысли собеседник. - Тогда скажи мне, гуру ты наш, какого хера он и его парни остались в Зоне? Учитывая, какой здесь ералаш был из-за этого «Двоедушия» — там сумма немалая, пусть даже за вычетом всех долей и процентов, уплаченных посредникам. Мы же знаем — Кречет тут из-за долгов, Гавиал вроде на лечение кому-то собирал. Почему хотя бы эти двое остались? - Потому что они идиоты. - сказал, как отрезал Измаил. - Ну, это не ответ. - скривился в неудовлетворении его друг, всем своим видом давая знать, что он ждёт развёрнутой мысли. - Идиоты потому, что у них Зона уже не вокруг, она вот тут! - «садовник» постучал себя по левому виску надпиленой пулей. - Они уже прикипели к ней, срослись с этой гадостью и жизнь без неё им не мила! А деньги небось обесценились… Короче, сюда все приходят решать жизненные проблемы, а многие остаются, чтобы сгореть, а не угаснуть. Это их притягивает, видите ли! - Измаил говорил с надрывом, повышая голос и разбрызгивая слюной. За стеной дома кто-то застонал во сне, потревоженный выразительностью повествующего. - Знаешь, - продолжил он уже спокойно. - Один товарищ мне однажды такую вещь сказал: жизнь человека — это прежде всего выбор. И выбор не всегда правильный. - Ага… - абсолютно безучастно, нелепо протянул Мотыль. - Я вот после этой истории одного бояться стал: если нам повезёт, как им, то не останемся ли здесь и мы?.. «Старатели» замолчали. И это молчание, впервые за эту ночь, отнюдь не было приятным. А ночная Зона всё так же отзывалась спокойствием. В попытке справится с мрачной тишиной, Мотылёк вновь стал выводить голосом дребезжащие ноты, принадлежавшие дорогой его сердцу, во многом автобиографичной песне: - Under the bridge downtown, Is where I drew some blood. Under the bridge downtown, I could not get enough. Under the bridge downtown, Forgot about my love. Under the bridge downtown, I gave my life away. Аккомпанементом дрожащему, срывающемуся тенору служил скрежет ребристого напильника, точащего переливающийся в лунном свете металл. *** Из застывшего, непроницаемого, густого, как домашние сливки тумана вышел силуэт. Впрочем, будь у того события свидетели, каждый бы заявил, что силуэт не вышел, а был соткан из нитей серой, как лунь, мглы прямо у них на глазах. «Хмарь» выплюнула из себя человека, в котором, если говорить откровенно, ничего человеческого толком и не осталось. Его мозг зачах, сжался, начал постепенно отмирать ещё давно. В нём больше не было места полноценным воспоминаниям, сложным мысленным конструкциям, экзистенциальным вопросам. В нём не было места ни для чего бы то ни было духовного. Вся плоть, каждое сухожилие и мышца теперь работали на инстинктах, повинуясь эмоциям. А эмоции были скверные: злоба, обида, ярость, страх, смятение, голод. Существо ступало неуверенно, покачивалось из стороны в сторону, то и дело замирало, наклоняясь в бок и замирая так на несколько минут. Нейронные сигналы «центра принятия решений» уже не так ладно разносились по организму, который то и дело поднимал бунт, не желая слушаться. У мужчины были запавшие от истощения щёки и глаза, всё его лицо приняло мертвенно-бледный оттенок. Оливковый цвет его очей выцвел, перетекая в какой-то тусклый, грязный, отдающий чем-то болотным. Стан потерял всю свою «крепость», сделавшимся жалким, обескровленным на вид. По всей роже несчастного растеклись паутинки кровоподтёков и лопнувших сосудов. Правая щека вздулась и опухла, точно после укуса десятка разъярённых ос. Рот был вечно приоткрыт, через него выходец из дымки дышал, из него же доносились хрипение, стоны, ларингальные рыки. С правого уголка нижней губы то и дело вытекала вязкая слюна, смешанная с кровью. «Свежевыпеченный» зомби был одержим идеей-фикс. Он чётко знал, что должен добраться до виднеющейся вдалеке возвышенности — до плато, усаженного деревянными домиками. Там его ждал друг, армянский бренди и умиротворение. Очередной шаг дался с большим трудом. Не выдержав нагрузки, кадавр споткнулся, упал на колени и тут же, даже не пытаясь подняться, двинулся вперёд, упираясь в земную твердь всеми четырьмя конечностями. А на его поясе размеренно трясся контейнер для артефактов, отличающийся мифологическим наименованием — «Аргус», внутри которого то сжимался, то расширялся аномальный образец неизвестной породы.