Минхо сцепляет зубы на загривке Чана и рычит низко.
Кудрявый брыкается поначалу, но когда Ли сжимает зубы сильнее, тот, прижатый грудью к дереву, замирает и скулит тихо.
Губы Минхо хочется ощущать на своей шее чуть ниже затылка, там, где требовательно испускает феромоны железа. Но...
Младший втягивает носом тонкий аромат омеги. Зубы крепче на коже сжимает и устанавливает с жертвой мысленную связь.
—
Ты все еще жалкий щенок, Чан. Глупый, маленький, ни на что неспособный щенок, – слова, отпечатанные на подкорке сознания еще много лет назад, обновляют свою краску.
Чан скулит громче, когда альфа сжимает до боли тонкие бановские запястья и толкает омегу ближе к дереву, отчего кожа на груди, животе и щеке, которыми он прижат к твердой коре, саднят и горят.
Горячие бедра Минхо зажимают нижнюю часть тела Чана между собой и столетней сосной. Кудрявый плавится от настойчивости, властности Ли, его разум туманится, а на языке только жалостливое "пожалуйста" крутится, но он не позволяет себе сказать это.
Минхо несдержанно толкается навстречу чановской заднице. Внутри него пылает пожар, уже поглотивший разум, и он вот-вот доберется до сердца. Искрой послужили медовые глаза, распалили огонь пухлые губы, а силой огня является улыбка счастливая, но короткая, робкая. Та, ради которой Ли Минхо все годы, проведенные в чужой стране, перетерпел, испытание прошёл и наконец в родной дом на правах
жениха вернулся.
Имя пожара пожирающего он знает, признает, и Минхо бы прямо сейчас любимого под алтарь повел, но азарт и страсть не отпускают, вслед за омегой в темный лес повели.
—
Так нуждаешься во мне, что потечешь прямо сейчас. Глупый, глупый омега.
– А сам-то...
Минхо прокусывает кожу от бурлящей внутри злости. Он слизывает проступившую кровяную росу, отпускает чужую шею и неосторожно поворачивает Бана к себе лицом, ударив спиной о дерево. Тот ахает, когда Ли неожиданно склоняется над его лицом почти впритык.
— Как же ты похорошел, Чанни, – говорит он, пока исследует кончиком носа линию подбородка омеги, крепко сжимая ладонями тонкую талию, до тех пор, пока не натыкается на железу. Минхо жадно вдыхает запах топлёного молока и свежеиспеченного хлеба. Вспоминает детство и неосознанно притягивает парня еще ближе, скрепляя свои ладони на его пояснице. — Так хорошо пахнешь...
Чан в ответ обнимает того за плечи, тихо нашептывая тому на ухо:
— Я скучал, Минхо,
так скучал, - маленькими пальцами он цепляется в волосы альфы, чтобы наклонить его голову вбок и вобрать в лёгкие запах затопленной печи и трескающихся дров, охваченных пламенем.
Младший обнимает крепко, отчего Чан на носочки привстал из-за разницы в росте.
— Я вернулся, Чанни.
Я с тобой.
Альфа в ответ лишь шею лижет нескромно, втирая свой запах в омегу. Тот не против, голову призывно в сторону наклоняет и за затылок к себе ближе прижимает. Горячие губы крепко втягивают соленую кожу, после чего, по ощущениям, останется красный след. Мысль о том, что младший отчаянно хочет пометить его, приносит огромное удовольствие и тешит самолюбие Чана.
Моймоймой трезвонит в голове Минхо, пока он, развязав предварительно рубашку на старшем, кусает аккуратные ключицы. Омега тихо стонет и мечется то ближе к твердому торсу и сильным рукам, то, отпрянув от острых клыков, к дереву жмется.
С жадностью альфа вылизывал его кожу на плечах, оставлял ярко-красные пятна везде, куда без особого оголения старшего дотягиваются губы. От цепкого взгляда не ускользнули нетронутые запястья – вскоре и они оказались мокрыми от слюны, пропитанные ароматом кедровых дров.
— Наступит время, Чанни, когда ты будешь носить мой запах
под своим сердцем. – Его ладони мягко скользят по обнаженной груди, задевают пальцами набухшие соски, отчего старший несдержанно стонет, прямо на упругий живот Бана, потянув слюну за собой. Тот накрывает его пальцы своими, млея, встретившись взглядом с Минхо.
Их губы сплетаются неожиданно, мягко кружа друг по другу. Языком Чан касается выступивших клыков Ли и гордится собой, ведь после пяти лет разлуки альфа все также отчаянно желает
обладать им.
"— Ты будешь моим омегой, Чан. – Чеканит младший, нахмурив выразительные брови. Бан насупился, рыкнул по-недоброму и в противоположную от Минхо сторону умчался. Спустя неделю Ли отправили на Восток, налаживать партнерские отношения с недружественной семьей волков.
– Вернешься, как только я буду уверен, что союзу семей ничего не угрожает. Будем честны, Минхо, я не верю твоим намерениям относительно моего сына. Пока ты будешь в отъезде, у него, да и у тебя, будет время подумать над вашим совместным или нет будущим. Вернешься, и, если он тебя примет, так уж и быть, свадьба состоится."
Хо обещал вернуться и обещание свое сдержал, поэтому теперь имеет право неумело целовать своего омегу хоть до посинения.
Это первый поцелуй для них обоих. Первый
настоящий поцелуй, ведь скромный чмок в щеку, полученный Минхо от Чана несколько лет назад от переизбытка чувств при прощании, не считается.
Да, это их первый поцелуй, поэтому они сталкиваются носами и зубами, но лишь еще более страстно, с напором, продолжают вылизывать рты друг друга. Ли вновь прижимает кудрявого к дереву и рывком поднимает его над землёй, вынудив обхватить бедрами талию.
– Стой, стой, Минхо, остановись... – лепечет старший и обхватывает лицо своего жениха, о чем ему пока неизвестно, ладонями. Их взгляды снова встречаются, но теперь Чан обращает на себя внимание, чтобы возвать к разуму, погасив желанную, но опасную в данный момент страсть.
Названный смаргивает пелену с глаз: перед ним,
в его руках,
его омега, со спущенной рубашкой и яркими пятнами засосов и укусов на плечах, груди и шее, он тяжело дышит из-за бушующего возбуждения и это все сделал Минхо – волк внутри довольно облизывается и рокочет.
— Посмотри на себя, Чанни, – хрипит Ли, а после мажет носом меж ключиц омеги, втягивая смешанный аромат. – Такой красивый, – обновляет пленку слюны на горячей омежьей шее, – как мне остановиться? Я так много думал о тебе.
Бан дрожит в его руках, сжимает пальчиками миниатюрными широкие плечи; ресницы черные трепещут, когда собственническим жестом Минхо лижет по чувствительному соску, доводя разнеженного омегу до безумия.
– Я сейчас, я-
Альфа ловит поскуливания губами, лижет пухлые уста Чана, а ладонью по телу вниз скользит, под завязки штанов, и обхватывает возбужденную плоть, от чего парень в его руках выгибается, бедрами притирается, большего желая.
Старший чувствует, как кровь приливает к лицу, а под зажмуренными веками пляшут солнечные блики. Разум отправился куда-то далеко, оставляя лишь невыносимое чувство тоски и
любви после себя.
—
Пожалуйста... – куда-то в шею Минхо выдыхает и, когда тот несколько раз проводит ладонью вверх-вниз по члену, наконец кончает, вцепившись намертво пальцами в голые плечи младшего.
Голые?
В порыве страсти Чан стянул с мужественных плеч плотную ткань рубахи, отчего загорелая кожа теперь исполосана лунками и царапинами от острых ноготков.
Хо массирует головку члена омеги, выуживая семя до последней капли. Старшего потряхивает, он упирается затылком о дерево и следит за ладонью Ли, которую тот, измазанную в сперме, тянет к своей шее, услужливо наклоняет голову к плечу, мол,
помогай.
Чан тянется вперед, губами вжимается в вязкую субстанцию, целует расслабленно, размазывает, втирает свой запах в тело Минхо. Сперма на вкус терпкая и соленая, но желание пометить альфу не позволяет отпрянуть, пока белесая жидкость не будет размазана по плечу и шее партнера.
***
Когда пелена возбуждения полностью сошла, парни уже были на полпути к деревне. Бан, уставший, был не в силах идти самостоятельно, поэтому Ли, обернувшись в волка, нес его на себе. Он сквозь полузакрытые глаза любовался переливающейся иссиня-черной шерстью
его альфы, перебирал сонно пальцами жесткие волоски меж острых ушей и периодически спрашивал что-либо.
— Почему ты уехал?
Минхо в ответ фыркает: конечно же, омеге никто ничего не сказал.
—
А ты как думаешь? – Чан хмурится неосознанно. У него было несколько теорий по этому поводу, но ни одна из них не подходила Минхо – он бы не бросил Чана из-за отказа, да и высылать бы альфу не стали, попросту не за что.
— Скажи, – усаживается удобнее, обхватывает ногами грудную клетку волка и хватается за длинную шерсть на загривке, чтобы больше не соскальзывать, – это из-за меня?
—
Отчасти. Твой отец выслал меня после того случая. Сказал, что нам нужно время, чтобы определиться. Хотя, кажется, он - единственный, кому нужно было время смириться с тем фактом, что рано или поздно ты уйдешь из его дома моим.
— Такой самоуверенный.
—
Хочешь сказать, пять лет назад ты не хотел того же, что и я? – оборачивается немного, и Чан может поклясться, что заметил ухмылку, которую едва позволяла скупая звериная мимика.
— Я до сих пор не знаю, чего хочу, Минхо, но одно мне известно точно: больше ты ничего от меня не скроешь.
***
В просторной комнате пахло догорающими поленьями, треск дерева убаюкивал. Чан, вспомнив взгляды прохожих, когда они шли в сторону жилища Минхо, вынырнул из полудремы.
— Минхо? – Тот протянул сонное "м-м?" спустя несколько секунд, — ты слышал мой запах, пока мы шли домой?
—
Наш запах слышали все, малыш. Тебя это беспокоит? – он приподнялся на локтях, заспанным взором выискивая на лице у собеседника негативные эмоции, но не нашел: кудрявый было смутился неожиданному зрительному контакту, но замотал отрицательно головой. Его мягкие губы растянулись в небольшой улыбке, а ладони робко обняли лицо альфы.
— Нет. То есть, да, это непривычно, но я знал, что когда-нибудь
это произойдет.
Что именно беловолосый подразумевал под "этим" Минхо не особо понял: то ли их недавнюю связь в лесу, то ли их отношения. Может, возвращение Хо? Или он догадался о женитьбе? В любом случае, Ли был счастлив, что омегу не сильно беспокоят его собственнические наклонности, поэтому альфа целует тонкие омежьи запястья и вновь укладывается головой на теплый живот.
Спустя пять лет разъездов по солнечным восточным краям, вечером, лежа в объятиях жениха, Минхо вновь вдохнул его тонкий природный аромат и понял, что наконец-то он
дома.
— На твоей рубахе хочу вышить цветы синими нитями и ленту в рукава вплести, что скажешь?*
