Мой ангел-хранитель

Всю следующую неделю я перебивался между уроками и химией. После очередной процедуры я сидел над книгой. Не над учебной, как следовало бы, а над той, которую мне дал Рихард. Он сказал начать ее только после выполнения дз, но я плюнул на это. Я внимательно вчитывался в «Бухенвальдский набат» русского писателя и вертел локон волос на пальце. Еще после первой процедуры мои волосы стали редеть, и парни любезно предоставили мне бритву. -Лучше сбрей сразу, чем будешь находить лоскуты на подушке или у себя в тарелке, - проинструктировал Шнай. И он был прав. Чертовски прав. Психологически это легче. Но я не хотел снова себя видеть лысым, как колено. Это как флешбек в прошлое. И сейчас в моей ладони снова осталась приличная кучка волос. Я отложил книгу и подошел к зеркалу. На висках образовались уже приличные проплешины, а остальные волосы больше походили на солому. «Сейчас или никогда» - промелькнуло в моей голове. Через 5 минут я сидел над останками своих волос и разглядывал свое новое отражение, совсем не похожее на того розовощекого парня, каким я был раньше. На меня смотрело странное существо: лысое, очень бледное, еще довольно юное, но уже с диковатым взглядом. Мне стало грустно, но не из-за волос. А из-за того, что тот розовощекий парень теперь лишь иллюзия. И как бы я не хотел стать снова таким же, но сейчас это не я настоящий. А вот он я настоящий – оживший труп с синими вздутыми венами на голове. Зеркала вообще очень хитрые. В них видно всегда видно больше правды, чем в реальной жизни. Они ловко умеют ловко вывернуть и показать твое внутреннее состояние. Не в состоянии больше наблюдать за своим «внутренним состоянием», я отворачиваюсь от зеркала и иду искать парней. *** -А тебе идет, - изучая мою новую стрижку, отмечает Шнай - Череп, конечно, не такой благородной формы, как у меня, но вполне себе ничего, - любуясь собой и мной в отражении окна спальни, добавляет Тиль. Мы уже битый час сидим в палате и думаем, чем себя занять. Вечера в больнице всегда самые скучные – приемные часы для родителей заканчиваются, ни уроков, ни ненавистных процедур, даже большинство врачей расходиться по домам. - Предлагаю сыграть в прятки, - надумывает Шнай. Мы выбрели во двор больницы. На единственную территорию, которую могли посещать. Старожилы, вроде Шная, называли это место «Гранью миров», потому что отсюда лучше всего был виден наружный мир. Про себя я называл это обычной больничной лавочкой и скамеечкой, но вслух это никогда не произносил. Шнай был очень радикален в вопросах «невежества». За скамейкой, у самого забора, стояла небольшая пристройка. Она была гораздо моложе главного здания, и больных туда не пускал. Здание было двухэтажное, а его передняя часть была изрисована граффити. Так близко я видел его впервые и стал с интересом разглядывать. -Какой…- прошептал я, увидев огромного волка. Тиль шагнул вперед и поскреб стену там, где краска потрескалась, лишив этим волка части лапы. -Флаке пытался подмазать, - сказал он. – Но время берет свое. Я, удивленный образом вечно серьезного Флаке, который оказывается в свободное время занимается вандализмом, лишь промычал в ответ: -Кто это нарисовал? -Франц, разумеется, - усмехнулся Тилль, но тут же пояснил. – Он ушел за месяц до тебя. Его рисунки самые яркие. Он говорил это медленно и неохотно, и я понял, что если стану расспрашивать про этого Франца, то узнаю подробности. Парни всегда четко и вразумительно отвечали на мои даже самые глупые вопросы про эту больницу и ее историю. Но я решил этим не злоупотреблять. И именно поэтому в тему, куда именно ушел Франца сейчас углубляться не стал. Ответ уже крылся в ответе Тилля и в его тоне, которым он это сказал. -Были еще в коридоре, рядом с его палатой, но их замазали. Якобы слишком мрачные. А я считаю, что они были самыми лучшими. Но этот волк тоже не плох. -Эй, парни, играть будем или нет? – отвлек нас крик Шная. Парни уже успели приготовить все необходимое для игры. -Кто достанет самую короткую, тот и водит, - пояснил Шнай, мешая зубочистки. Тут же он перетасовал и каждый вытащил по штуке. На счастье водой оказался Олли, и его отправили к больничному входу считать до 100. Тут же парни разлетелись в разные стороны. А я один, как дурак, остался стоять на месте. Оглядев территорию и позаглядывав во все потайные места в кустах, я понял, что упустил все хорошие места. Оставалось только залезать на дерево, но высоты я боялся, поэтому стал думать еще. И лишь когда Олли дошел до 90, я увидел, что дверь пристройки открыта. Недолго думая, я влетаю в нее. Передо мной тут же открылся яркий коридор с комнатами. Я не знал, что это за кабинеты и почему никто тут ни разу не был, но сейчас меня это мало волновало. Важнее было спрятаться. И, в конце концов, это же не пентагон, а какое-нибудь очередное отделение. Услышав через открытую дверь шаги Олли, я тут же нырнул в первый попавшийся кабинет, дабы не быть замеченным. Не разглядев его, я нырнул под диван. И лишь краем глаза успел заметить, что комната не была похожа на палату. Скорее на какой-то кабинет с лекарствами. «Можно ли тут вообще мне находиться» - промелькнуло в моей голове, но тут же я прогнал эти мысли. Если было бы нельзя, то двери бы закрыли или хотя бы повесили таблички. Затаив дыхание, я стал вслушиваться в тишину этого места. Первое время она даже пугала. Но через пару минут ее нарушил топот ног, а затем и голоса. Скрип двери. В мою комнату вошли двое. По их ногам, промелькнувшим у самого моего носа, я понял, что это мужчины. Один шелестел какими-то бумажками, а второй лишь тяжело дышал. -Вы понимаете, чем это грозит? – начал один из них, и я узнал в говорящем Рихарда. -Я понимаю, Герр Круспе, это вы, кажется, не понимаете, - Ответил ему второй. По голосу он был похож на заведующего отделением. – Лечение хоть и новое, но уже испытываемое. Причем с не самым лучшим результатом. -Не совсем, мы добавили новые.. -Новые, старые, Рихард, это не важно. Этот эксперимент не удался, смирись. И Франц был тому подтверждением. Ты думаешь в этот случае будет по-другому? Голос заведущего был очень строгий, даже немного раздраженный. На имени Франц по моему телу пробежали мурашки. Мои догадки о его кончине подтвердились. Но о каком эксперименте идет речь? При чем тут Рихард? И о каком «этом случае» они говорят? -Да. Но сейчас лекарство теперь не просто экспериментальное, а утвержденное. Исследовано лучшими врачами и лично мной. Я уверен в нем больше, чем когда-либо. К тому же, другого варианта нет. Либо мы продолжаем это, либо он умрет. Нельзя прерывать. Наступает тишина. Я задерживаю дыхание, чтобы не быть услышанным. Я понимал, что наблюдаю картину, которую точно не должен слышать. -Твоя воля, Рихард, - после паузы отзывается заведующий. – Но, надеюсь, ты и правда знаешь, что делаешь. Ландерс не подопытная крыса, в конце концов. На этой фразе они последний раз прошуршали бумажками, что-то положили на стол и вышли, захлопнув дверь. *** Выхожу из пристройки как в воду опущенный. В пол уха слушаю парней, которые кричать что-то про то, что я победил и где вообще я был. Из головы не выходит разговор врачей. «Экспериментальное лекарство, из-за которого умер Франц» «Оно утверждено» «Ничего больше не поможет» «Он не подопытная крыса» «Эксперимент» - это слово пугает меня больше всего. Сразу на ум приходят нацистские эксперименты в концлагерях. Но это не концлагерь и Рихард точно не нацист. Я уверен, что если парень умер, то уж точно не по его вине. Рак ведь очень хитрый. Но, черт возьми, я слишком мало его знаю. Может он так активно сближался со мной просто, чтобы следить, как быстро я умру или вылечусь. Может все эти разговоры про книги и искусство просто для того, чтобы следить, не тупею ли я. А я, такой наивный, поверил в то, что ему просто интересно со мной болтать. А на самом деле я для него просто «подопытная крыса», как деликатно заметил заведующий. Но как бы то ни было, я точно запомнил, как на слове «умрет» его голос дрогнул. Чем дольше я обо всем этом думал, тем становилось грустнее. Махнув парням, я дал им знать, что хочу побыть один. Я оглянулся на пристройку и удивленно присмотрелся. Под рисунком волка виднелась надпись, которую вблизи принимаешь просто за узор. И лишь на расстоянии непонятные символы организовывали предложение «Сожгите меня после смерти, развейте прах над лесом и не вините никого»