Марта предложила поговорить в кабинете Кеторин, раз уж Коул отказался выносить их разговор в массы. Сама же она не видела никакого смысла в подобной секретности — что такого Коул может рассказать ей, чего не посмеет открыть другим? У них, в конце концов, не такие отношения, чтобы под покровом ночи делиться секретиками и изливать друг другу душу. Марта вообще сомневалась, что способна на такое.
Света в кабинете Кеторин было так мало, словно главная люстра отказывалась светить в этом направлении. Марта не нашла выключатель, чтобы заработали настенные светильники, зато нашла спички и зажгла свечи, которых у Кеторин имелось так много, что можно было осветить целый квартал в случае отключения электричества. И при тёплом свете, отбрасываемом пляшущими огоньками, обстановка стала ещё интимнее, чем при полном его отсутствии. Настолько интимной, что Марте захотелось развернуться и спуститься вниз, а, может, даже выйти на улицу и поговорить там, где морозный ветер выдул бы всю дурь из головы.
Но девушка заставила себя сесть за стол и спрятала руки под скатертью, чтобы Коул не увидел, как дрожат её пальцы.
Она не могла понять, что с ней не так — вроде бы извинилась, признала свою ошибку… По всем правилам ей должно было стать легче. Но нет — на деле Марту била мелкая дрожь.
«Нервы, всего лишь нервы, — попыталась мысленно успокоить себя девушка. — Это нормально — нервничать».
— О чём ты хотел поговорить? — спросила Марта, буквально ощущая, как при каждом звуке стучащие зубы цепляют язык. Да уж, не хватало ещё и язык себе прикусить для полноты картины.
— Не поговорить, — поправил её Коул, садясь напротив. — Рассказать.
«О, так мне не придётся говорить? Чудесно!» — подумала Марта и стиснула зубы. Она кивнула, поощряя парня продолжить.
Коул глубоко вздохнул и выпалил:
— Это касается Ады. Моей сестры-близнеца.
Он дробил слова, словно выдавливая их по капле, как сок из очень жёсткого лимона. И кривился он так же, как если бы пытался одновременно ещё и есть этот самый лимон.
— Так, с чего бы начать? — задал вопрос сам себе Коул, и Марта не стала вмешиваться.
Она сидела напротив него и просто ждала, пока парень соберётся с мыслями. Прошло ещё немало времени, прежде чем он наконец начал рассказ. Сухой, без лишних подробностей, но всё же задевающий за живое.
— Если честно, я не знаю, как правильно начать. Ада никогда не была идеальным человеком, да и редко о ком можно сказать, что он идеален полностью. Ада была вздорной натурой, и ей нравилось быть любимой, ей нравилось создавать образ, который мог понравиться всем и каждому. В этом мы с ней оказались абсолютно разными. Я всегда любил свою сестру, но могу откровенно сказать, что она росла двуличной и даже чуточку лживой. Надеюсь, ты поймёшь меня правильно: членов своей семьи мы любим не из-за чего-то, а вопреки этому, — Марта кивнула, мол, да, я понимаю. — А Аду можно было любить только вопреки всему. И я никогда не мог подумать, что мою сестру можно любить так самозабвенно, принимая со всеми её недостатками. Так я думал, пока не увидел Сэма. Такой из себя абсолютно обычный парень, далёкий от стандартов Ады настолько, насколько это вообще возможно. Когда я впервые его увидел, я никак не мог понять, почему моя сестра смотрит на него с таким обожанием и чуть ли не с ложечки кормит этого парня; собственно, он от неё не особо-то отличался в такие моменты. Знаешь, есть такие парочки, которые своей слащавостью вызывают в тебе чувство отвращения и желание облить их холодной водой? — Когда Марта кивнула, Коул продолжил. — Вот они были именно такими, и меня это очень злило. Сейчас-то я понимаю, что просто глупо приревновал к нему свою сестру из-за того, что мы с Адой ведь всегда были вдвоём — так сказать, едины с момента зачатия. Да, между нами случались ссоры, да, мы частенько не сходились во мнениях, и да, я частенько её ненавидел; и она отплачивала мне той же монетой. Однако это не меняет того факта, что мы всегда были вместе.
Марта заворожённо смотрела на Коула, напрочь позабыв и о трясущихся руках, и об интимности обстановки, и даже о Мегги. Коул говорил так складно, так правильно, так… Его было интересно слушать. От тембра его голоса, от того, как он ставил ударения, у Марты по коже побежали мурашки. Она и подумать не могла, что Коул умеет так говорить. Наверное, потому что никогда раньше Коул Томсон не говорил с ней так откровенно и так честно.
— Наверное, ты думаешь, что это глупо — ревновать свою сестру к мужчине, которого она любит?
— Глупо, — тихо подтвердила Марта, которая между тем понимала его, проецируя каждое слово на себя и Мегги.
Коул грустно улыбнулся, едва заметно кивнув.
— В тот момент я увидел, что больше ей не нужен, потому что Сэм дополнял её, делал своего рода целостной. — Коул тяжело вздохнул. — И я обиделся, как пятилетний ребёнок: надул губы, забрал свои игрушки и сказал, что мы больше не увидимся.
Марта подавила улыбку, представив Коула маленьким, с выпяченной нижней губой, с плюшевыми игрушками в кулачках и крупными бусинами слёз на щеках.
— И я ведь сдержал своё нелепое обещание… Не отвечал на звонки, избегал встреч, даже с матерью поругался. Ох, как она тогда разозлилась! Даже сковородкой по хребту огрела!
— Ты слишком упёртый, — вторила ему Марта.
— Всё верно. Непробиваемый тугодум. «Как бык: упёрся рогами — и вперёд!» — так мама говорила, — уголки губ Коула дрогнули в горькой полуулыбке. — Я избегал сестру два года. Но даже у моей упёртости может истечь срок годности. С одной стороны — тотальная бомбардировка сообщениями — Ада буквально писала и слала мне фотографии по сто раз на дню, иногда ещё и карауля под дверью. А с другой — мама и слезливые увещевания. И я даже не знаю, что из этого хуже. В итоге, когда мне пришло приглашение на свадьбу, я сдался и решил пойти. Даже подарки купил. И ей, и Сэму. Вот только волею судьбы опоздал на бракосочетание — смешно, правда?
Марта ничего смешного не видела. А от взгляда Коула, полного боли и тоски, стало и вовсе тошно.
— В тот день в квартирном комплексе, где я снимал жильё, отключили свет, а я в этот момент был в лифте. Застрял, наверное, часа на два. Заняться было нечем, и я играл в игры на телефоне, так что к тому моменту, когда меня вызволили, он разрядился. А потом я ещё и по пробкам добирался до отеля примерно столько же, сколько сидел в лифте. В итоге, когда я наконец достиг места назначения, мои подарки были уже никому не нужны — разве что можно было бы отдать их уборщицам вместо чаевых за то, как оперативно они смывали кровь моей сестры с паласов.
Марта вздрогнула. Коул сжал челюсти и ненадолго закрыл глаза, борясь с воспоминаниями. Собравшись с силами, он продолжил:
— Какая-то сумасшедшая вырезала моей сестре и её новоиспечённому мужу сердца, почки и желудки. Она даже оставила костную пилу, которой вскрывала грудную клетку Ады, на месте преступления — наверное, считала, что её не смогут наказать.
Марта хотела что-то сказать, как-то утешить Коула… Но тут раздался полный сочувствия и слёз возглас Джилс:
— О ужас!
Марта вздрогнула от неожиданности. Она настолько погрузилась в историю, что не заметила девушку на лестнице. А теперь увидела и разозлилась, ведь глаза Джилс блестели и буквально сочились состраданием, на которое Марта была просто не способна.
Марта сцепила зубы, недовольная присутствием девушки.
— Подслушивать нехорошо, ваше величество, — процедила она, взглядом перебегая с Джилс, стоящей на лестнице, на Коула, сидящего вполоборота и во все глаза смотрящего на королеву кровавых ведьм.
Щёки Джилс запылали, и Марта немного отстранённо заметила, что, даже зарёванная, ведьма выглядела эффектно.
— Я не специально, — принялась оправдываться Джилс, обильно жестикулируя руками и качая головой, словно все её суставы в миг превратились в разболтанные шарниры куклы, которые не могли надолго удержать выставленной позиции. — Кеторин попросила позвать вас поесть, и я услышала ваш разговор. Не весь, — зачем-то уточнила она.
Коул слегка нахмурился и спросил:
— Боюсь показаться невежливым, но вы кто?
— Её высочество или же её величество — я не сильна в терминологии — королева кровавых ведьм, — выпалила Марта, прежде чем Джилс успела что-либо сказать. А та так и застыла с открытым ртом.
Коул побелел, а затем покраснел и подскочил на ноги. А Марта испытала чувство удовлетворения, поняв, что благосклонность парня распространялась не на всех ведьм. Пока он озирался по сторонам, явно ища что-то, чем можно было обороняться, Джилс смогла переступить через удивление и наконец-то закрыла рот. Но ненадолго.
— Просто Джилс. Я лишь на словах королева, на самом деле чудом выжившая в день собственной коронации, — на её губах расцвела робкая улыбка. — Так что не думаю, что заслуживаю хоть какого-то титула.
Коул на секунду замер.
— Чудом выжившая? — спросил он у Джилс, а затем посмотрел на Марту, словно ища поддержки или подтверждения.
— Угу, — кивнула Джилс.
— Сядь ты уже, — вторила ей Марта. — Опальная она. И к тому же согласилась помочь найти Мегги.
К немалому удивлению Марты, Коул сел и даже слова лишнего не сказал, хотя обычно всегда выказывал своё недовольство.
Джилс немного потупилась, а затем произнесла:
— То, о чём ты говорил… О вырезанных сердцах, желудках и почках. — Лицо Коула перекосилось, но Джилс продолжила. — Это может показаться абсурдным, но… У кровавых ведьм есть одно зелье, оно очень сложное в плане поиска ингредиентов. Я даже не знаю, варилось ли оно когда-нибудь… — она закусила губу. — Хотя, если рецепт записан, наверняка варилось — правильно же?
— Боги! — воскликнула Марта. — Джилс, пожалуйста, по существу!
— Да, точно… В общем, есть родовое зелье, способное снять проклятие. Любое проклятие, насколько я знаю. И его основными компонентами являются сердца, желудки и почки пары комплементалов.
Повисла такая глубокая тишина, что Марта даже расслышала, как бьются сердца всех присутствующих. А на другом конце нити, связывающей её с Коулом, огнём вспыхнула боль.
Коул издал сдавленный, полный ужаса звук — что-то среднее между смешком и всхлипом.
— Я знал, что это дело ведьминых рук — учитель мне всё разложил по полочкам. Грустно, конечно, что мы с ним так и не нашли ведьму, которая могла совершить подобное, но ничего — жизнь у меня долгая, глядишь и отыщу гадину.
— Учитель? — выгнула бровь Джилс.
— Он охотник, — пожала плечами Марта.
Джилс попятилась и чуть не слетела с лестницы.
— Опальный, — выпалил Коул. — Или не совсем опальный, но хотя бы не настолько категоричный, как все остальные.
Марта подавила смешок. Коул как раз-таки и был категоричным. Ей вспомнилось, как он чуть ли не с пеной у рта доказывал ей, что она — недостойное жизни жестокое существо. Удивительно, но в этот момент воспоминания о прошлом не вызывали страха — только капельку смеха и чувство торжества, ведь Коул всё-таки изменился и больше не желал ей смерти.
— Да? — неуверенно спросила Джилс. По ней было видно, что она готова бежать без оглядки. — Точно?
— Точно, — ответил ей Коул, только от Марты не укрылась запинка перед его ответом. Всё-таки ему было сложно перебороть себя.
— На твоём месте я бы всё же держала свою шею подальше от его рук, — встряла Марта, за что получила недовольный взгляд Коула.
— Да, я охотился на ведьм — и нисколько не стыжусь этого: те, кто мне встречался, заслуживали смерти.
Марта только хмыкнула в ответ.
— Приятно знать, что меня к ним не причислили, — Джилс неуверенно улыбнулась и поднялась на несколько ступеней вверх. — Хотя ведьмы, похоже, считают иначе. Ах да, так вот, родовые зелья… Дело в том, что они работают…, — девушка сделала паузу, нервно закусив губу, — в общем, такое зелье может подействовать только на членов семей комплементалов, принесённых в жертву. Для остальных оно бесполезно, — быстро выпалила Джилс; в её взгляде, как вино, плескалась вина.
Коул онемел, собственно, как и Марта. Джилс била фактами наотмашь, и каждый удар оказывался сильнее предыдущего. В голове Марты начала складываться картина, и она ощутила боязнь того, как на эту новость отреагирует Коул, когда всё осознает и переварит.
— Подожди, — он вскинул руки. — Ты же не хочешь сказать, что кто-то из членов семьи Сэма… был ведьмой? Кровавой ведьмой? Потому что, уж поверь мне, в нашей семье никого подобного не было и быть не может — я бы знал!
Джилс стушевалась под отчаянием, проглядывающимся за словами Коула, однако твёрдо повторила:
— Для других оно бесполезно. Поэтому я и думала, что это зелье вряд ли кто-то варил — я не знаю никого, кто мог бы принести в жертву кого-то из членов своей семьи или ребён… — краска отхлынула от лица Джилс, и в её взгляде появилось понимание. — Ты сказал «Сэм»? Жениха твоей сестры звали Сэм? Случаем, не Самуэль Страмбл?
Для Марты это имя не значило ровным счётом ничего, но, судя по тому, как округлились глаза Коула, Самуэль Страмбл был тем самым «идеально подходящим Аде» Сэмом. И, как будто имени Джилс было недостаточно, она принялась перечислять его внешние характеристики — быстро, сбивчиво, а под конец по её щекам вновь покатились крупные слёзы, потому что Коул, как болванчик кивал, вторя каждому слову.
— Совсем немного выше меня, — она показала ладонью насколько выше. — Курносый нос. Глаза голубые, хотя, скорее, больше зелёные. Он ещё всегда носил очки с толстыми стёклами, потому что ни черта не видел дальше собственного носа — не знаю, как ему права вообще выдали с его-то зрением… Всегда гладко выбрит, а на подбородке шрам шириной с палец. Он когда мелким был — расшиб его об острый валун. А ещё… ещё…
Джилс рыдала в голос, обхватив себя руками. Голосила так, что могла бы посоперничать с сиреной скорой помощи, и всё повторяла «а ещё... ещё… а ещё…».
У Марты не нашлось сил, чтобы попросить Джилс успокоиться — сложившаяся ситуация выбила почву из-под ног даже у неё.
— А ещё у него были короткие курчавые волосы, которые топорщились в разные стороны, — тихим, лишённым каких-либо эмоций голосом произнёс Коул.
— Да что у вас там творится? — донёсся с первого этажа возглас отца, и Марта вздрогнула.
Не прошло и минуты, как Алистер Рудбриг уже стоял за спиной Джилс. Марта даже подумала, что сейчас её чёрствый отец-сухарь начнёт утешать ведьму, но Джилс удивила её. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она побежала вниз по лестнице, заставив Алистера посторониться.
— Это что такое было? — удивлённо спросил Алистер. Марта, пожалуй, ещё ни разу не видела у отца такого ошарашенного выражения лица.
— Это Джилс, — ответила она ему и встала из-за стола. — Королева драмы.
— Марта, — не без осуждения в голосе произнёс отец, слегка покачав головой. — У девочки явно горе.
Марта от такого высказывания даже слегка обалдела. С круглыми, как блюдца, глазами, она спросила:
— А у нас — нет? Она рыдает из-за мужика, который умер неизвестно когда! А Мегги пропала недавно. Только я почему-то не мотаю сопли на кулак, словно это единственное возможное решение проблемы!
В носу начало щипать от подступающих слёз.
«Ну, отлично, — со злостью подумала она. — Джилс на меня дурно влияет! Слёзы, похоже, заболевание, передающееся воздушно-капельным путём!»
— У тебя эмоциональный диапазон, как у зубочистки, — буркнул Коул, поднимаясь на ноги. — Не говори о том, о чём потом пожалеешь, Март. Может, для неё это — единственный способ справиться с болью?
— Разрыдаться?
— Да, разрыдаться, — пожал плечами Коул.
— Я надеюсь, ты это не серьёзно? — нахмурилась девушка.
— Все мы разные. Ты вот, к примеру, свою боль и обиду срываешь на других. И, поверь мне, лучше бы ты рыдала.
— Ну, отлично! — всплеснула руками Марта. — Пойду поплачу в уголке. Глядишь, мои волшебные слёзы притянут Мегги обратно. Они же такие — работают, как телепорт.
Марта развернулась и на полных парах понеслась вниз по лестнице вслед за Джилс, минуя отца.
— Кажется, ты сказал что-то не то, — донёсся ей в спину голос Алистера.
— Вам не кажется, — буркнул Коул и, судя по скрипу половиц, тоже пошёл вниз. — Марта, чёрт тебя дери, подожди!
Когда Марта была уже на первом этаже, Коул схватил её за руку и притянул к себе. Девушка оказалась настолько огорошена… чёрт возьми, попросту обезоружена этим действием, что даже не стала отбиваться.
Марта застыла, затаив дыхание и уткнувшись носом Коулу в грудь. От него пахло потом. Вот только у девушки этот запах не вызывал отвращения. На секунду ей вспомнились слова Кеторин о том, что ей будет нравиться запах её комплементала, но они быстро потонули в голосе Коула.
— Послушай, мы тебе не враги. Не нужно на нас злиться или от нас защищаться, — пока парень говорил, его грудь слегка вибрировала в такт словам, и было в этом нечто успокаивающее. — А Джилс… забей на неё. Пусть рыдает столько, сколько влезет. Главное, чтобы она помогла вернуть твою сестру. Может, она своими слезами будет глушить охотников, как рыб ультразвуком.
Марта едва заметно хмыкнула.
— А так можно?
— Током точно можно, а вот по поводу ультразвука не уверен, — пожал плечами Коул и отстранился. — Успокоилась?
— Что-то вроде того, — ответила Марта и огляделась по сторонам.
Её взгляд зацепился за Джилс. Проклятую Джилс, которая стояла возле Джослин и продолжала размазывать сопли по лицу. И казалось бы утихший гнев начал закипать в Марте снова.
— Дыши глубже, — прошептал Коул, который тоже смотрел на Джилс. Вот только в его взгляде не было злости — он смотрел на неё так, как мог бы смотреть на младшую сестру: столько покровительства и сострадания было в этом взгляде.
Неужели общее горе и правда сближает? Интересно, кем был этот «Сэм» для Джилс?..
— Дышу, — ответила Марта и сделала театральный глубокий вдох и выдох. — Достаточно глубоко?
Коул закатил глаза и покачал головой.
— Знаешь, — протянула Марта, — теперь я понимаю, почему ты злился, когда я так делала.
— Не прошло и десятилетия! Так и до статуса нормального адекватного человека недалеко, — парировал Коул.
— Кто бы говорил!
И в этот момент Джилс рухнула на пол, как подкошенная. Ухватившись за колени Джослин, она продолжала рыдать, уткнув лицо в колючую ткань шерстяной юбки и, казалось, даже не замечала этого. Джослин ощупью нашла голову девушки и принялась успокаивающе гладить ту по волосам.
— Тише-тише, девочка. Успокойся, и я всё тебе расскажу. Обещаю. Только не плачь. Я знаю, что сын Демьяны был тебе дорог, но горевать уже поздно. Слезами тут не поможешь. Не рви себе душу.
«Картина маслом, — не без зависти подумала Марта. — Добрая бабушка и безутешная внучка».
Наблюдать за развернувшейся сценой, как ни странно, оказалось для неё тяжело. Паскудно на душе становилось. Марта не могла не думать о своей бабушке, которая сейчас лежала в больничной палате совсем одна в окружении трубок и электрических приборов, которые поддерживали в ней жизнь. Но Марта затолкала свои чувства куда поглубже. Коул был прав: от её гнева, который она распыляла, как садовник гербициды, никому не было пользы.
Прошло ещё довольно много времени, прежде чем Джилс успокоилась. К тому моменту из-за бара вышли Кеторин и Джуди с подносами в руках, на которых стояли тарелки супа и корзиночки с хлебом.
— Давайте поедим, — предложила Кеторин. — Только, пожалуйста, не роняйте слёзы в мой суп. Это не подходящий гарнир для него!
Джилс поднялась с пола и, воспользовавшись носовым платком, который ей протянула Джослин, принялась вытирать лицо. Глаза у неё были настолько опухшими, а щель между век настолько маленькой, что в голове у Марты проскользнула самое нелепое сравнение со сморщенным изюмом, которое мог выдать только воспалённый мозг художника, и она постаралась от него отделаться.
Когда они расселись за одним из столиков, самым большим и подходящим для их компании, из-за бара вышел Рой в сопровождении огромного Элиота. Мужчина явно был не при смерти, отчего ранние истерики Джилс и пролитые слёзы, которыми вполне можно было бы наполнить ванную, показались Марте просто нелепыми.
***
Сидя за столом, Элиот не чувствовал себя пятым колесом в телеге. Нет. Он просто мысленно бронировал себе место на встрече анонимных алкоголиков. Вернее, на её волшебной вариации.
«Здравствуйте, я Элиот, и я ужинал с ведьмами. Нет, не подумайте, я не наркоман. Ведьмы — они вполне себе реальны. О чём мы говорили за ужином? О, о многом. О чём конкретно? Ну, например, о том, что бывшего парня девушки, которую я подобрал на дороге, расчленила собственная мать. Что? Думаете, мне пора в дурку? А, ну правильно думаете, я и сам уже не против».
Элиот не привык к такому: ни к ведьмам, ни к охотникам на ведьм, ни к пистолетам. Он огнестрельное оружие видел только в кино, и то лишь тогда, когда случайно наталкивался на боевики. Вся эта движуха вообще не про него. Элиот даже в самом страшном сне не мог представить, что окажется в подобной ситуации, в подобном месте и в подобной компании.
А компания была… скажем так, далека от его обычного круга общения. Слепая старуха с жутким шрамом, разрывающим глаза. Мужчина преклонных лет, которого иначе как «интеллигентным джентльменом» не назовёшь — настолько правильное впечатление он производил. Побитый жизнью бродяга, который, наверное, забыл, как правильно пользоваться бритвой; о душе он, скорее всего, тоже забыл. Миниатюрная блондинка, во взгляде которой читалось желание убивать — правда, Элиот так и не понял, кого, но мурашки по спине всё же побежали. Брюнетка… эх… красивая, но неприятная. На таких вот смотришь — и уже понятно, что с ней ничего и никогда не светит, кроме траты денег и нервов. Таких женщин Элиот избегал ещё с подростковых времён.
Из всех присутствующих более-менее нормальное впечатление у Элиота было о Джилс, парне с невероятным голосом — Рое — и его младшей сестре Джуди. От них хотя бы не хотелось убежать. Ну, и интеллигентный джентльмен, вроде, ничего так.
Остальные же — это мрак кромешный. Как они умудрялись есть суп и обсуждать расчленёнку, для Элиота осталось загадкой. Ему в этот момент хотелось блевануть прямо на стол, прямо на тарелочку с действительно вкусным хлебом.
— Не знала, что у Демьяны был сын, — рассуждала красивая брюнетка, которую все называли Кеторин. — Этим вы меня, конечно, удивили.
— Он никогда не жил в городе Кровавых Вод, — пояснила старуха со шрамом. — Когда мальчик родился, Демьяна сбагрила его отцу, как только поняла, что в нём нет никакой силы. Иногда забирала, когда хотела поиграть в мать, а потом отправляла обратно. Госпожу Гертруду это дико злило — всё-таки мальчик был частью ковена, хоть и не обладал магией. Тогда-то она и приказала его забрать в город. Демьяна забрала… но мальчик не продержался и пары месяцев — мать из Демьяны была не ахти. В итоге мальчик оставался в городе лишь на летние месяцы, а остальное время жил с отцом.
— В голове не укладывается, — устало произнёс заросший бродяга Коул. — Жених моей сестры был сыном ведьмы.
Элиот толкнул его локтем здоровой руки и спросил:
— А ты сам, случаем, не колдун?
Коул выпучил глаза. Выглядел он, как человек, для которого столь простой вопрос оказался унизительным. Словно его подозревали чуть ли не в сговоре с дьяволом или кем-то подобным.
— Нет, конечно!
— А он? — Элиот кивком головы указал на джентльмена.
— Тоже нет.
— Отлично, — протянул Элиот, чувствуя себя чуточку увереннее. Всё-таки он не один здесь в качестве обычного человека. — А кто вы тогда? Я вот бухгалтер.
— Я-то? — в голосе Коула прозвучали нотки чёрного юмора. — Собирался стать охотником на ведьм. Скажем, чуть-чуть не дотянул до сдачи экзамена. А мистер Рудбриг… м-м-м… отец ведьмы. Но, кажется, он тоже бухгалтер.
Элиот со свистом втянул воздух.
— Ну а Рой? Он-то хоть обычный?
Коул рассмеялся, привлекая к себе внимание остальных.
— Ну да, обычный… обычный ведьминский принц.
— Я не принц, — возмутился Рой.
В тот момент Элиоту очень захотелось домой. Сесть в Рольф и уехать, куда глаза глядят.
— Ну да, не принц. Так, сын королевы.
Кеторин тяжело вздохнула.
— Глава Шарпы не имеет статуса королевы, да и короны у неё нет. Вот только это к делу не относится, — поправила она, прежде чем вернуться к разговору. — Это зелье, о котором говорит Джилс… Я впервые о нём слышу. Зачем оно вообще Демьяне? Не помню ни одного слуха о том, что кто-то из кровавых Старейшин был проклят. Она что, сделала его про запас?
— Вполне в её духе, — безжизненным голосом произнесла Джилс. Взгляд у неё был потухшим. — Воспользовалась подвернувшейся возможностью.
— Это неприемлемо! — возмутилась Кеторин, ударив рукой по столу так, что часть её супа покинула тарелку.
— У нас часто убивают детей, — Джилс устало потёрла переносицу. — Я понимаю, как это звучит. Но раньше это было для меня нормой. Дети ковена принадлежат ковену. Кровь в их жилах также принадлежит ковену.
Элиот содрогнулся. В каком жутком месте выросла Джилс, если ребёнком считала, что убивать детей во имя общего блага — это норма. Элиоту было её жаль.
— Нет ничего удивительного в том, что Демьяна воспользовалась этим шансом.
Элиоту показалось, что Джилс готова была вновь разрыдаться. Но она столько плакала за последние дни, что, похоже, её слёзные железы просто не могли вырабатывать такое количество слёз. И потому она лишь горько вздыхала, закусывая нижнюю губу так, что, не ровен час, могла её и прокусить.
— Я никогда не встречался с родителями Сэма. Ада говорила, что он не особо распространялся по поводу своей семьи. Не удивлюсь, если со своей свекровью она познакомилась лишь незадолго до смерти.
— Сомневаюсь, что даже тогда твоя сестра знала, кто именно её убивает, — Джилс подпёрла подбородок ладонями, склонившись над тарелкой супа, к которой так и не притронулась.
— Это ещё почему? — удивился Коул.
— Когда я видела её в последний раз — а это было меньше недели назад — она выглядела немногим старше меня. Хотя на деле она не многим младше моей бабушки.
Слова Джилс, казалось, не удивили в этой комнате никого, кроме Элиота. Чувствуя себя новичком на продвинутом курсе информатики, он спросил:
— Это как?
Он думал, что ему ответит Джилс, но эту роль на себя взяла старуха. Она с невероятной точностью нашла его за столом и, обратив к мужчине лицо, принялась растолковывать:
— Это всё магия. Для ведьмы это главный источник жизненных сил. Если её много, то ведьма остаётся молодой долгое время; стареет, конечно, но очень медленно. Вот только стоит магии, скажем так, перестать вырабатываться или по каким-то причинам начать вырабатываться в меньшем количестве, и процесс старения продолжается, а иногда даже ускоряется. Однако если запас силы изначально мал, то процесс старения не многим отличается от обычного человека или же не отличается вовсе.
— И сколько вам лет? — спросил Коул.
Морщинистые губы ведьмы изогнулись в улыбке.
— Столько, насколько я выгляжу, — она подняла руку и сложила большой и указательный пальцы, а потом развела их так, что между ними появился небольшой зазор. — Магии во мне самые крохи. Хватает на то, чтобы поддерживать это тело живым, да на какие-нибудь лёгенькие заклятия. Только на кой оно мне? Двадцать лет в темноте отучили меня и от магии, и от времени. Ещё, быть может, пару лет протяну — погляжу, как Маргарет третирует своих внуков — и уйду на покой.
В словах Джослин сквозила такая усталость, что Элиоту стало немного не по себе. Так мог говорить лишь человек, который смертельно устал от жизни и которого уже ничего толком на этом свете не держит. Марта — девушка со злым взглядом, как изначально показалось мужчине — с тоской и сожалением молча смотрела на пожилую женщину. Поймав взгляд Элиота, она лишь пожала плечами и уткнулась в свою тарелку, которая тоже была наполовину полной. Всё происходящее в той или иной степени напоминало театральную постановку «Делаем вид, что мы едим».
Элиот внимательнее осмотрел стол и понял одну вещь: он и Коул оказались единственными людьми, которые действительно ели. Остальные же были в таком эмоциональном раздрае, что им кусок в горло не лез. Элиот не мог сказать, что нервничал меньше остальных — чёрт возьми, за каких-то пару дней его привычная жизнь встала с ног на голову и помахала ему свободной рукой, другой тщетно пытаясь удерживать равновесие!
Да уж, сменил место жительства, ничего не скажешь.
Коул, кстати, тоже был напряжён. Только они с Элиотом явно относились к тому типу людей, кто любой стресс заедает. И брюшко над поясом джинс Элиота это подтверждало, в отличие от подтянутого и худощавого телосложения охотника.
***
Волков привезли поздно вечером. Сидя на лестнице, Элиот сквозь перила наблюдал, как четверо мужчин в рабочей одежде без каких-либо опознавательных знаков затаскивали в «Ведьмину обитель» клетки, накрытые брезентом. Волки оказались небольшими. То были далеко не гордые и величественные животные, которых рисуют на картинах. Эти волки явно и леса-то никогда не видели. Апатичные и слабые, с намордниками. Шерсть у них была линялая и какого-то непонятного грязно-бурого цвета. Элиот никогда не был борцом за права животных, но даже он испытывал к ним жалость. И на секунду, даже на долю секунды, обрадовался, что сегодня их жизнь оборвётся.
Мысль о том, что эту жизнь заберёт Джилс, его не радовала. Когда ведьмы за столом начали обсуждать поисковый обряд и все тонкости его проведения, Элиот старался не кривиться и не подавать голоса. А высказаться ему хотелось. Потому что никто из присутствующих, казалось, не замечал, как трясёт Джилс от каждого их слова. Только слабое подобие улыбки, которую она ему послала, заставило мужчину сдержаться.
— Почему они выглядят так, словно умрут, стоит их только выпустить? — возмущалась Кеторин, стоя между двумя клетками. Руки она положила на верхние прутья, нисколько не боясь, что ей могут оттяпать пальцы. Хотя волки были настолько апатичными, что и правда вряд ли могли бы голову поднять, да и намордники не дали бы им открыть пасть. Так что бояться там действительно было нечего.
— Ты же не говорила, что тебе нужны здоровые волки в самом расцвете сил. Ты сказала, что подойдут любые, главное — быстро. Вот я и искал тех, кого можно забрать быстро. Эти ребятки списаны из зоопарка; по документам прошли, как умершие. Так что можешь делать с ними всё, что хочешь, — ответил ей один из мужчин, заносивших клетки. Лицо у него было настолько невыразительным, что такое сразу же забываешь, когда за человеком закрывается дверь. — Надеюсь, ты не собираешься их есть? Я не вникал в список их болезней, но в случае, если надумаешь готовить из них рагу, знай, что пищевое отравление тебе обеспечено.
— Фу, нет, конечно, — послышался брезгливый ответ Кеторин.
К Элиоту же подошла Джилс и села на ступеньку рядом, и он сразу же перестал следить за разговором той парочки. Джилс всё ещё продолжало трясти. Она обхватила себя руками, пытаясь то ли согреться, то ли успокоиться.
— Ты как? — тихо спросил Элиот, не желая, чтобы их разговор подслушали остальные.
— Нормально, — ответила Джилс и, подвинувшись, положила голову ему на колени. — Ты не возражаешь, если я полежу так? Я очень устала.
— Без проблем, — ответил Элиот на её запоздалый вопрос. Пальцами здоровой руки он принялся перебирать волосы девушки. Они были немного жёсткими, но пропускать их между пальцами оказалось даже приятно. — Не возражаешь?
— Нет, — устало вздохнула Джилс. — Я люблю, когда трогают мои волосы. Меня это успокаивает. В детстве, когда мама меня причёсывала, мне казалось, что я словно впадаю в транс.
— Понятно, — протянул Элиот, накрутив прядку на палец; потом отпустил её, и та идеальным колечком упала ему на колено. Он взялся за другую прядь. — Ты уверена, что хочешь в этом участвовать? Происходящее тебе, кажется, не шибко нравится.
Элиот подбородком указал на клетки с волками, и Джилс вздрогнула всем телом.
— Не нравится. Абсолютно не нравится. Но выбора у меня нет — я должна им помочь, чтобы они помогли мне. Баш на баш, как говорится.
— Если ты делаешь это из-за Сэма…
Джилс покачала головой.
— Нет. Не из-за него. Он был моим первым другом, моей первой любовью, и в моём сердце он занимает большое… значимое место. И это больно — узнать о случившемся таким образом, но я делаю это не из-за него. А из-за Демьяны.
— Месть? — удивился Элиот.
Джилс горько усмехнулась.
— Разве я похожа на мстительницу? Я трусиха, каких поискать. И помогаю им из страха. Демьяна от меня просто так не отступится, — Джилс повернула голову, и их глаза встретились. — Раз она использовала собственного ребёнка, как разменную монету, то я для неё — лишь маленькое препятствие на пути. А умирать мне не хочется.
— И они смогут тебя защитить?
— Надеюсь. Меня и тебя.
— Меня-то им с чего защищать? Я же не ведьма.
— И не колдун, — улыбнулась Джилс. — Но я втянула тебя в это и не могу оставить теперь. Я в ответе за тебя. Поэтому попросила Кеторин защищать ещё и тебя.
— Да уж, ведьмы меня ещё не защищали… Даже не знаю, что чувствовать по этому поводу.
— Надеюсь, тебе понравится, — усмехнулась Джилс, а Элиот лишь хмыкнул, продолжая перебирать её волосы.
К этому времени Кеторин уже распрощалась с невзрачным мужчиной и, закрыв за ним дверь, принялась ходить по бару, собирая всё необходимое для обряда. Она разобрала несколько досок в полу, под которыми скрывалось выложенное в земле своеобразное кострище или же очаг. Элиоту, наверное, стоило бы удивиться, но он был морально вымотан и, пожалуй, по-настоящему хотел лишь одного — сесть в «Рольфа» и уехать отсюда. Однако по ему самому непонятным причинам, он продолжал сидеть на ступенях и гладить Джилс по волосам.
Волков выволокли из клеток, чему они нисколько не сопротивлялись, и посадили на цепи в очаге. Элиоту стало немного не по себе, и он заметил, с каким ужасом смотрит на животных Джилс. Она глубоко дышала, пытаясь успокоиться, что у неё не особо получалось.
— Как же я это ненавижу, — пересохшими губами произнесла она, не сводя глаз с Кеторин, которая умелыми движениями продевала цепи в специальные кольца, вмонтированные в бетонные плиты, на которых раньше лежали доски пола.
Такие кольца могли удержать и кого-то посущественнее, чем больных волков, и Элиот даже боялся думать, зачем этой женщине нужны такие вещи. Он даже мысленно начал анализировать все бары, в которые ходил с друзьями пропустить по кружечке пива. Вдруг их хозяйками тоже были ведьмы? Вдруг это целая подпольная организация, которая спаивает мужчин, а потом использует их слюну с кружек для каких-то своих магических целей?
От подобных мыслей Элиота всего передёрнуло, и он постарался отмахнуться от них. Так недолго и параноиком стать.
Кеторин подошла к ним, сжимая в руке деревянную ручку огромного старого ножа, всё лезвие которого было в рытвинах и ржавчине. Элиот с опаской покосился на нож. Он сомневался, что им можно резать кожу человека. Он вообще сомневался, что человека можно резать хоть чем-то, что не было предварительно простерилизовано, не боясь при этом получить столбняк.
— Сцена готова, — выпалила женщина, похоже, даже не замечая, насколько нелепыми могли показаться её слова. — Пора погреться в лучах рампы.
Джилс кивнула, явно не разделяя энтузиазма Кеторин, и поднялась на ноги. А Элиот остался сидеть на ступенях, следуя указанию Кеторин — не приближаться к месту обряда. Вскоре к нему подошёл Коул, заняв место Джилс. Он молчал, и Элиот тоже — говорить им было совершенно не о чем.
Марта с Роем сидели на барных стульях и во все глаза смотрели за действом, разворачивающемся на земле очага. Кеторин же, скрестив ноги, разместилась на самом краю кострища, в то время как Джилс, Джослин и Алистер с маленькой сестрой Роя спустились вниз, к волкам. Бедные животные даже не смотрели в их сторону, положив головы на лапы и тяжело дыша.
Джилс сделала несколько глубоких вдохов и её лицо лишилось всяких эмоций. Она словно смотрела перед собой, но при этом ничего не видела. Элиоту было странно и дико смотреть на то, как Джилс шагнула к одному из волков и, схватив того за холку, приподняла голову. Животное не успело издать и звука, прежде чем единое плавное движение старого ножа перерезало ему глотку. Второй волк протяжно завыл, опустившись на брюхо; воздух наполнился тошнотворным запахом сырого мяса, а шерсть на груди волка стала мокрой от крови.
Коул выругался сквозь зубы. Джилс, не теряя времени и не отпуская холку волка, схватила с пола чашу и подставила под рану на горле животного. Элиот видел, каких усилий ей стоило оставаться на месте, удерживая умирающее животное.
Наверное, Элиоту стоило бы испытывать отвращение — умом он это понимал, — но он испытывал только жалость к бедной девушке и животным.
Казалось, это длилось несколько часов. Затем — пульсирующий поток крови и болезненный, полный страдания вой второго волка.
Но вот тело животного обмякло, а кровь больше не вырывалась толчками. Джилс отпустила холку, и туша безвольно упала на пол. Не дав себе времени на раздумья и даже не обтерев нож — что уж говорить о кипячении лезвия, — Джилс полоснула себя по незабинтованной ладони. Кровь закапала в чашу, смешиваясь с волчьей.
Затем настала очередь мистера Рудбрига, и Элиот уже не удивлялся тому, что никому в голову даже не пришла идея хотя бы протереть нож спиртовыми салфетками.
Когда кровь мистера Рудбрига смешалась с кровью в чаше, Джилс положила туда несколько белых мутных кристаллов, и они вместе со слепой старухой, держа чашу между собой, принялись нараспев читать нечто вроде молитвы на незнакомом Элиоту языке. Он понимал, что сравнение с молитвой может быть неуместным, но это было единственным, что пришло ему на ум.
В какой-то момент странной песни — Элиот не запомнил, в начале, в конце или в середине, — Марта тихо воскликнула:
— Они светятся!
Кеторин шикнула на неё, приложив палец к губам. Но Элиот так и не понял, что именно светилось. Единственное, что он заметил, так это то, что, когда Джилс опрокинула чашу, кристаллы, оказавшиеся на полу в луже разлившейся крови, стали красными, словно рубины, и слегка подрагивали, как стрелка компаса.
Затем всё повторилось ещё раз лишь с небольшими отличиями. Перепуганный насмерть волк ползком на животе пытался отползти от Джилс, борясь за свою жизнь, тихо поскуливая. В этот момент Джилс вновь начала плакать. Крупные слёзы скатывались по её щекам. Перерезая горло, она судорожно всхлипывала и причитала: «Прости… прости… прости…» Элиоту показалось, что, будь у неё свободная рука, она принялась бы гладить животное, пытаясь хоть как-то облегчить его страдания.
Когда маленькой сестрёнке Роя пришлось резать ладонь, она выглядела ничуть не лучше. Бледная, чуть ли не зелёная, она хватала губами воздух, стараясь сдержать рвотные позывы.
И снова странная песня-молитва.
Когда кристаллы оказались на земле, Джилс вылетела из очага и со всех ног понеслась в сторону туалета, зажимая рот перебинтованной ладонью. С другой руки капала кровь, оставляя за ней своеобразный след.
Элиот поднялся и пошёл за девушкой. Общественный туалет бара «Ведьмина обитель» был маленьким: лишь унитаз и раковина справа. Джилс склонилась над унитазом, выблёвывая туда содержимое желудка.
Элиот приподнял её волосы, чтобы она не испачкала их.
Через открытую дверь мужчина краем глаза видел, как Кеторин расстилает на полу огромную карту и раскладывает на ней кристаллы. Но это Элиота нисколько не волновало — склонившись над Джилс, он гладил девушку по спине, надеясь, что это хоть как-то ей поможет.
Вновь обернуться к двери его заставил лишь протяжный и полный ужаса вопль сестры Роя:
— Что там делает мама?!
