Чумной год

      — У, сволочь! Отпусти! Мстекрыл, здоровенный и клыкастый, с огромными жвалами-челюстями — настоящий король, видать, что и глава гнездовья, — никак не реагирует ни на пинки, ни на брыканья, ни на удар кулаком в круглый фасеточный глаз; Зот морщится — мстекрыл сжимает челюсти ещё сильнее, и рёбра вот-вот грозятся захрустеть. Ишь, чего захотел. Зот ни за что не пропадёт, особенно вот так — чтобы ни за что. Разве впервой ему за столько лет попадать в передряги?       — Кх! — кашляет и задыхается Зот: уж больно сильно мстекрыл стискивает грудную клетку, — и, извернувшись, снова бьёт, метя сапогом в глаз, а тварь, шипя, взлетает выше, под пещерный свод, и у Зота аж кружится голова: этакая махина, да может так быстро взлетать? Глупости! — Ах, чтоб тебя! Мелкие мстекрылы прыскают в стороны, и один из них мечется, — наверное, увидели горного ежа; во всяком случае, Зот остаётся абсолютно в этом уверен, пока над ухом не хрустит сталь, вонзившаяся в надбровье их главаря, а мстекрыл, зашипев, не разжимает жвалы — да так резко, что Зот, брякнувшись на камни прямо из-под свода пещеры, айкает от боли и, отползая подальше, пытается прощупать рёбра. Может, какой охотник забрёл? Тоже ещё, вовремя. Теперь Зот будет должен за спасение, что ль? Зот пытается сесть — получается неудачно, остаётся валяться, поправляет съехавший набок шлем и смотрит во все глаза, как неизвестный охотник в шлеме — рогатом и костяном, очень на Зотов похожем, — по-заячьи прыгает и то пригибается, то замахивается, раз за разом кроша хитиновый панцирь мстекрыла и метя в незащищённые грудь и шею, а тот не даётся легко — то кричит, то норовит сцапать, щёлкая челюстью, и из полумрака то и дело выпархивают мстекрылы-детёныши, норовя ущипнуть охотника за ноги и шею. Одному таки удаётся, — охотник даже не вскрикивает и, не глядя, рассекает нахала надвое, а потом — подтягивается на выступе и, соскочив сверху, вонзает лезвие меча-двуручника прямо в сочленение под затылком.       «А ведь ловко с оружием обращается, тля». Охотник и впрямь тля — футов пять, если не мельче; мстекрыл, ухнув всем своим огромным телом на камень, всё ещё дрыгается, конвульсивно дёргая конечностями, и истекает оранжевой слизью, а победитель с хрустом выдёргивает меч из его шеи — лезвие меж пластин заседает крепко, и охотнику приходится тянуть за рукоять, уперевшись в труп сапогом.       — Ты, малявка! Это была моя добыча! — Зот наконец-то садится, подбирает оброненные вместе с мечом ножны и кое-как встаёт, брезгливо оттолкнув руку охотника: тот измазан слизью, а уж Зот-то прекрасно знает, каково это — заражаться. — Что это за привычка лезть не в свои дела, а? Тебя о помощи не просили!       — М?       — Я к тебе обращаюсь, тля! Или ты глухой? На земле охотник кажется ещё меньше, и Зот с удивлением обнаруживает, что они почти одного роста, вот только тот, судя по осанке и дыханию, заметно моложе; охотник снимает шлем, вытирая капюшоном мокрый лоб, и лицо у него и впрямь ничуть не старое, — молодое, если не считать морщин и безразличных запавших глаз.       — Я, чтоб ты знал, — Могучий Зот, славный рыцарь, — надменно сообщает Зот и упирает кулаки в бока. — Ещё раз влезешь — поймёшь, чего стоит мой меч, жизнь уносящий.       — М-м-м.       — Тебе что, тля, язык вырвали?       — Хэ, — скалится охотник, являя отсутствие нескольких передних зубов и кусок обрезанного почти под корень языка, вытирает меч об плащ и, сунув его в ножны, проходит мимо.       — У-у-у! Ну, и катись подальше. Зот цокает языком, сдвигает шлем на лоб и чешет шрам на подбородке, глядя, как маленький охотник ныряет во влажно-свежие заросли, идя по зелёной тропе. Жук в рогатом шлеме напоминает ему кого-то, виденного прежде, — но Зот так и не может вспомнить, кого.       — Эй, тля!       — Мх-хэ, — равнодушно оборачивается тот.       — Слизь эта из твари, оранжевая. Она заразная, что твоя чума, и запах у неё гадкий. Мойся хорошенько, ежели измазался.