Завтра мой черед

Январь 1989. — ...таро! Джотаро, ты меня слышишь? Он ворочается. Голова болит, по её правой стороне растекается приглушенная боль. Глазное яблоко будто разрубили напополам, воткнули в него инородное тело и забыли вытащить. Дышать тяжело. Что-то неприятно стягивает горло каждый раз, когда Джотаро вдыхает, но ему удается прохрипеть: — Дед?.. — Ну наконец-то, — слышится голос Жана. Краем глаза Джотаро замечает движение. Он не может сфокусировать взгляд, но кто-то зашевелился у противоположной стены. — Ты в больнице, — говорит дед. Голос у него тоже хриплый, уставший. — Прости меня, Джотаро. Он поворачивает голову к деду. Свет слепит глаза, но Джотаро через силу раскрывает их. — Я тебя... плохо вижу. Он видит, что шея деда обмотана бинтом. На руке у него тоже кусочек чего-то белого: пластырь. Дед поджимает губы, отводит взгляд. Его рука опускается на койку и сжимает ладонь Джотаро. — Прости меня... Он не понимает, за что дед извиняется: за его раны? Свободной рукой Джотаро осторожно касается своего лица. Половина обмотана марлей. — Почему... Почему я вижу только одним глазом? — Пальцы опускаются ниже, к горлу. — И что с шеей? — Тебя едва не обезглавили, — слышится у стены. Джотаро поворачивается и видит на противоположной койке Жана. По соседству с ним лежит кто-то ещё. — А глаз... Джозеф, лучше скажи ему сам. Рука деда сжимает ладонь Джотаро. — Тебе сделали операцию, — тихо говорит он. — Глаз удалось сохранить, но вероятность восстановить зрение нулевая. Джотаро сглатывает. Да... Он плохо чувствует правый глаз. Операция... — Эй, эй! — зовет его Жан. — Вот, лучше сюда глянь. Сколько пальцев я показываю? — Несмешно, — бурчит дед. Джотаро приподнимается на локтях, чтобы лучше рассмотреть Жана. Он лежит на койке, голень у него перебинтована, и он показывает Джотаро пятерню на левой руке. Нет, не пятерню. Вместо мизинца и безымянного пальца — обрубки в марле. — Да, несмешно, — говорит Джотаро и криво ухмыляется. — Я бы сказал, больно. — Жан отвечает той же кривой ухмылкой. — Что с Нориаки и Абдулом? — спрашивает Джотаро дрожащим голосом. О себе подумает потом, сейчас не хочет. До него ещё не дошло, что это навсегда. — Да вот же Абдул. — Жан указывает на койку рядом с собой, и только тогда Джотаро присматривается к человеку на ней. Он не узнал Абдула: тот лежит полуголый, укрытый простыней по пояс. Обе руки в толстенных бинтах. — Ему руки назад пришили, он пока не отошел от наркоза. Врачи еле успели... Ещё немного, и началось бы отмирание тканей. Джозефу сделали переливание крови, он легче всех отделался, да, старина? Даже успел уделать того Дракулу хамоном... Игги отправили в ветеринарку, но жить будет. Лапу и глаз покалечил. — Черт... Дед, ну ты даешь. — Джотаро сжимает зубы. Ему больно смотреть на неподвижного Абдула, на эти проклятые бинты, в которые все они замотаны. — А Нориаки? Дед мычит, Жан замолкает. Джотаро кусает губы и ждет, когда кто-нибудь из них расколется. Неужели он... — Он в коме, — наконец говорит дед. — Я не знаю, что сказать его родителям. На минуту Джотаро кажется, что он не только ослеп, но и онемел. Дед терпеливо ждет, когда он придет в себя. Да как дед может просто сидеть здесь и... — Ч... что? Отведи меня к нему. — Нас к нему не пускают, он в реанимации, а тебе лучше... — Хорошо, как-нибудь дойду сам, — рявкает он и поднимается с кровати. Под ней как раз стоят тапки. Мышцы ноют, когда Джотаро встает, но терпимо. Жан шипит и вскакивает на одной ноге, преграждает ему путь. — Эй, успокойся! Даже если ты всех медсестер и главврача поколотишь, это не поможет. — Здоровой рукой он упирается Джотаро в грудь. — И не вздумай шататься один по больнице. Эти мерзавцы или их приспешники могут и сюда нагрянуть. — Чего? Разве они не... — Этого мы не знаем, — говорит дед. — Мы крушили всё, что видели, Абдул сжег поместье дотла, но они всё равно могли спастись. У Энрико был станд, и он чуть не убил тебя. Какого черта вы с Нориаки вообще полезли в... Джотаро отодвигает Жана и открывает дверь, лишь бы не слышать нотаций деда. Он наугад идет по коридорам, пока не выходит к отделению реанимации и интенсивной терапии. Его правда не пускают: гонят и отмахиваются на ломаном английском. Жан был прав, не колотить же медсестер. Тогда Джотаро выходит к небольшому закутку у окна, где никого нет. Всё это время Жан ковыляет за ним. Они прислоняются к подоконнику. Джотаро щурится и приглядывается к предметам перед собой. Он видит свои больничные штаны, плитку под ногами, серые стены, прямоугольные лампы. Видит хреново, хотя на зрение никогда не жаловался. — Курить хочется до смерти. — У меня с собой осталась пачка, но я тебе не дам. А то внутриглазное давление скакнет... или ещё что-нибудь. — Жан фыркает, а Джотаро думает, где он таких слов набрался. — Слушай, мы живы. Это главное. — А Нориаки? — И он тоже. Мы... можем только ждать. — Если бы я не пошел с ним, не поверил в эти его «видения»... — Руки Джотаро сжимают подоконник, но это не помогает унять дрожь. — Если бы отговорил его, то... — То Нориаки пошел бы один, и кто знает, что бы случилось. — Жан легонько пихает Джотаро плечом. — Не знаю, как Джозеф, а я верю вам. И знаю, что Абдул поверил. Он предсказатель со стажем, его чутье никогда не подводит. — Веришь?.. — Однажды видения помогли мне спасти сестру от гибели. Я думал, брежу, но если бы тогда я не вмешался... — Он пожимает плечами. — Называй это как хочешь: случайностью, интуицией, судьбой или чем ещё. Я верю, что Нориаки спас нас. Если бы всё это была его фантазия, Энрико и Дио не попытались бы нас убить. И как скоро они добрались бы до нас, не напади мы первыми? — У них явно были свои цели, а мы собирались уезжать из города. Может, они и не напали бы. — Сомневаюсь. Джозеф ведь говорил, что обладатели стандов притягиваются друг к другу. Объясни ему и Абдулу всё, как придешь в себя, и мне тоже. Они просто рванули за мной, когда вы сбежали, но со мной хотя бы говорил Нориаки... пускай ничего толком и не объяснил. Сейчас ты — единственный, кто что-то знает. Джотаро кусает губы. — Надо как можно скорее вернуться туда, на пепелище. Поискать кое-что. — Что именно? Если это срочно, можно поручить поиски агентам Фонда... но там же наверняка всё сгорело? — Всё, кроме одной вещи. Кроме дневника. — Жан сверлит его взглядом, требующим ответов, и Джотаро не отворачивается. — Заодно пускай поищут трупы Энрико и Дио. Труп вампира они не найдут, это он знает заранее. Знает, потому что Джотаро поверил Нориаки, когда не хотел верить никто. Деду он всё объясняет, когда они оба успокаиваются, когда просыпается Абдул. Трое верующих против одного. Джотаро рад, что Абдул и Жан говорят куда убедительнее, чем он, потому что дружат с дедом который год — знают его, как облупленного. Выходить из больницы им рано, и дед согласен, что на поиски лучше отправить агентов. Джотаро описывает им вещь так точно, как может. Он сам знает о ней только по беглому рассказу. Фонд работает так слаженно, что организовать поиски им не мешает даже полиция. А может, как раз она и помогла. Найдены тела двух мужчин, но они обгорели так сильно, что их личность уже не установишь. Дед считает, что это Энрико и Дио, остальные не знают, что думать, а Джотаро сомневается: это могли быть их приспешники. Агенты находят и дневник. Он лежал среди обломков целый и невредимый, не обгорел, не помялся. Находку доставляют деду, и он передает её Джотаро. У них экстренное собрание на всю больничную палату. — И что дальше? — спрашивает у него дед. — Я не знаю. Нориаки сказал: «Найди его. Или уничтожь, или береги как зеницу ока, если он признает тебя: дневник щадит только хозяина и его приближенных, становится оружием в его руках». Как это вообще понимать? — Джотаро листает страницы. Дневник почти пустой. — Тут первые страницы исписаны непонятным шифром... — Значит, дневник опасен? — Абдул мычит. — Может, лучше его уничтожить, раз он был так нужен Энрико и Дио? — Нет! Это значит, что он может пригодиться нам, — парирует Жан. — Если эта штука им так нужна, пускай придут и заберут. Тут-то мы их и подловим, если они вообще живы. А если нет — ну и поделом, прибережем до лучших или худших времен. Стрелы же Фонд собирает, а эту штуку вы вдруг захотели уничтожить? Отдали бы её агентам. Жан и Абдул обмениваются недовольными взглядами. — Давайте ничего не трогать, пока Нориаки не выйдет из комы, — говорит Джотаро. Письмена плывут перед глазами. — Только он знает, что это за чертовщина, и что с ней делать. — А если он... — Жан поджимает губы, — не хочу об этом и думать, но что, если он не... — Вот и не думай. Не смей, — предупреждает Джотаро. Пока Жан, дед и Абдул продолжают разговор, Джотаро рассматривает дневник и пытается понять, что в нем такого особенного. Книжка как книжка, только вот она пережила пожар, который не пережили люди. Джотаро пробует мять и надрывать старые страницы на глазах у товарищей, но дневник не поддается. Когда Джотаро пробует сделать то же самое рукой Созвездия, всё получается. Абдула озаряет. — Так это всё-таки станд?.. Или артефакт наподобие стрелы? Погоди, Нориаки сказал, что дневник может стать оружием, если признает тебя своим хозяином. Тогда нужно просто как-нибудь обозначить, что теперь его хозяева — мы. Можно вырвать исписанные страницы и написать в нем что-нибудь... — Да отдайте это «оружие» в Фонд, там разберутся! — протестует Жан. — Если это станд, привязанный к объекту или срабатывающий при определенном событии... которым может оказаться даже уничтожение дневника... мы не можем отдать его Фонду и поставить всех под угрозу, — говорит дед. — У агентов Фонда нет стандов, они их не видят. Что, если дневник перебьет их всех, а они даже не поймут, что это было? — А нельзя его как-нибудь запереть в сверхсекретную комнату на сто замков? — Предлагаешь построить такую комнату ради артефакта, о котором мы ничего не знаем, и которому она может оказаться нипочем? — Ну... нет... — Жан надувает губы. — Если дневник так важен для Энрико и Дио, они и их приспешники будут охотиться за ним... И вполне могут выйти на нас быстрее, чем мы на них, — добавляет Абдул. — А раз они ничего не знают о Фонде... вероятно, на нас будут нападать по очереди. Почему-то Энрико отчаянно пытался убить именно Джотаро. Значит, на него и напали бы первым? — Абдул смотрит на него. — Я это к тому, что тебе защита дневника нужнее, чем всем нам. — Предлагаешь, чтобы я стал его новым хозяином? — Джотаро вздыхает. — Нет, лучше это буду я, — говорит дед. — Если это буду я, то... — Раз уж мы решили довериться Нориаки, я всё же думаю, что дневник должен остаться у Джотаро, — мягко встревает Абдул. — Даже если Энрико и Дио вернутся за ним, только у станда Джотаро хватит сил их остановить. Да и станут ли они искать его на другом конце света? — Если это поставит Холли под удар... — Я защищу её, — Джотаро перебивает деда. — А ты уверен, что сможешь защитить бабушку, если дневник останется у тебя? Может, Жан и Абдул предложили бы свои кандидатуры, но по голосу Джотаро все поняли: это вопрос чести. Нориаки привел их к дневнику. Джотаро не уберег друга, но может уберечь хотя бы артефакт. Дед долго хмурится, не находит, что ответить, и кивает. Жан хмыкает. Все смотрят на Джотаро. Рукой Созвездия он аккуратно вырывает из дневника страницы с надписями, а дед идет выпрашивать у медсестры ручку. Сначала остальные на всякий случай расписываются на первой странице, чтобы посмотреть, будет ли от этого какой-то толк. Ничего не происходит, но все трое говорят, что по спинам пробежал холодок. На последней странице дневника Джотаро ставит свою подпись и пишет: «принадлежит Куджо Джотаро». По его телу тоже пробегает холодок. Такое чувство, будто к виску приставили дуло пистолета. Что это значит: теперь они в списке будущих жертв? Дневник только что по очереди перешел к каждому из них, пока не остановился на Джотаро? Или теперь все они под защитой дневника? Если это так, не хватает только подписи Нориаки. Нориаки, который их спас.