Завтра мой черед

Их пути расходятся. Абдул остается в Каире, Жан возвращается во Францию, прихватив с собой Игги. Дед на какое-то время останется с Джотаро в Японии. Почти кажется, что всё становится на свои места, что их новогодний отдых просто длился дольше положенного, а теперь они возвращаются домой, как и хотели. Но Джотаро знает, что уже ничего не будет, как прежде. Они вызывают санитарный самолет Фонда и улетают в Морио как можно скорее. Врачи сказали, что Нориаки в стабильном состоянии, дали разрешение на перевозку. Перед отъездом Джотаро хотя бы позволили его увидеть. Он зашел в палату последним и, наверное, сидел там дольше всех. Казалось, что Нориаки спит, только он был подключен к куче аппаратов, опутан всевозможными трубками, катетерами и датчиками, как его не опутали бы и ленты Жреца. Эти ленты и привели его к поместью. К больничной койке. Джотаро долго вслушивается в гудение кардиомонитора, всматривается в рисунок на нем одним глазом. Сердце Нориаки билось, а Джотаро понемногу привыкал видеть мир наполовину. Когда Нориаки очнется, они вместе посмеются над тем, как Жан шутил, что теперь Джотаро одноглазый пират, и все они эдакие Франкенштейны, зашитые и перешитые. Обязательно посмеются. Ни о чем другом Джотаро думать не хотел. Когда он возвращается с дедом домой, в Морио, то навещает друга в больнице едва ли не каждый день. Потом — каждую неделю. В основном из-за того, что столкнулся с его родителями. Было неприятно. Дед сказал им, что их сын и все они пострадали во время экскурсии в старую часть города. Следствие посчитало разрушение поместья терактом и покушением на культурное наследие. Об этом писали газеты и вещало телевидение. Другой версии не существовало. Мама Нориаки всё равно посмотрела на Джотаро так, будто хотела ему что-то высказать, но муж приобнял её за плечи и сказал: «Пойдем, дорогая». С тех пор Джотаро старался заходить к Нориаки до того, как родители возвращались с работы. Он не мог смотреть им в глаза. С его мамой тоже что-то случилось. Она заболела примерно в то же время, когда они попали в больницу в Каире — дед сознался в этом перед ней лишь после того, как они пропустили свой рейс в Японию. Мама будто чувствовала. Её болезнь напоминала странную простуду: накатывала слабость, голова кружилась, немного поднималась температура. По приезде дед делал ей компрессы. Иногда мама чувствовала себя нормально, и казалось, что болезнь ушла, а иногда её снова лихорадило и бросало в жар. Это длилось пятьдесят дней. За это время она побывала у трех врачей. Видимо, последний оказался самым толковым, выписал нормальные лекарства. Порой Джотаро чудилось, что спину мамы опутывал призрак не то лозы, не то остролиста, но в конце концов он исчез вместе с её лихорадкой. Джотаро пропустил начало нового триместра. Его вытолкнуло из круговорота жизни и смерти в круговорот уроков и домашних заданий, а он не понимал, почему после всего этого его должны волновать оценки. Мама говорила не перетруждаться, даже не ругалась, если он прогуливал. Иногда он несколько дней кряду засыпал только под утро, если вообще засыпал, и сил на школу не оставалось. По ночам больное воображение высасывало из него все соки. Снились аварии, катастрофы, переломанные конечности, крики о помощи, на которые никто не отвечал. Снилось, что это он лежит в реанимации, и Нориаки приходит его навестить: говорит, что теперь они квиты, и отключает его от всех аппаратов. Снилось, что перед Джотаро стоят три операционных стола: на них раненные Абдул, Нориаки, Игги, а дед и Жан сидят рядом, издеваются над беспомощностью Джотаро. Он не мог спасти никого из них, и за это его самого валили на операционный стол, растаскивали на части. Школа — последнее, о чем он думает, но в этом году экзамены. Следующей зимой он поступит в университет в столице. Следующей зимой они переедут из маленького Морио в Токио, как и хотел отец, заживут на роскошной новой квартире. У Джотаро будет новая жизнь, без стандов и дневников. Теперь вещь надежно запрятана в его комнате, в единственном ящике стола, который закрывается на ключ. Джотаро обожает этот чертов стол, хочет перевезти его на новую квартиру. Смешно подумать, что теперь дневник лежит рядом с его истрепанными журналами. А вот в школе парты просто отвратительные. Узкие, неудобные, не под его рост, но они хотя бы индивидуальные, и на том спасибо. Только рядом так и норовит кто-нибудь подсесть. На уроках Джотаро не трогали. Весь класс знал, с кем имеет дело, и лишний раз с ним осмеливались заговорить только самые настырные девчонки. А тут его дернуло пойти на дополнительные занятия по японскому. Не сдаст — ему кранты, и следующей зимой он пустит себя на корм рыбам из-за того, что не стал морским биологом. Морская биология — единственное, чего он хочет и за что цепляется, лишь бы не думать о следующей зиме слишком долго. Она настанет, и в ней просто обязано быть что-то хорошее. Для него и для Нориаки. — Эй, Джотаро, — слышится с соседней парты, как только кончается дополнительное занятие. — А пошли вместе домой? Поговорить хочу. Это Джоске. Джотаро удивился, когда заметил его на дополнительных, а потом вспомнил, что ребята из параллельных классов тоже на них ходят. Он соглашается пойти с ним — вдруг что-то важное, запросто так они почти не общались, — но надеется, что разговор пойдет не о Египте. Дед уже уехал из Японии, но наверняка навестил Томоко и сына перед отъездом. Он вполне мог упомянуть о том, что случилось, и почему он здесь. Рано или поздно Томоко всё равно узнала бы от Холли. К несчастью Джотаро, Джоске ничего не знает, и вопросы сыплются по новой. «Куда делась та белая штука? Откуда шрам? Что с тобой случилось? Поэтому мой отец приезжал в Морио?» Сначала Джотаро лепил себе на глаз белую клейкую повязку, потому что достало, что все в школе пялились на его шрам, охали и задавали вопросы, на которые он отвечал одним словом: «авария». Со шрамом на горле он ничего не мог поделать, закрывал высоким воротом. Потом вопросы кончились, к шрамам все привыкли, а он решил, что стыдиться здесь нечего, и перестал носить повязку. Всё равно большую часть времени лицо скрывала тень от козырька фуражки. Джоске он отвечает то же самое. Авария. Египет. Неудавшийся отпуск. Главное не путаться, не говорить про взрыв и теракт. Тогда вопросов задают ещё больше. Он ждет бурной реакции и от Джоске, но не дожидается. Тот просто выслушивает его и говорит, что соболезнует. Он видит, что Джотаро неприятна эта тема, и переводит её, спрашивает про его маму, хотя видно, что Джоске всё ещё сгорает от любопытства. Прямо-таки удивительно, что он себя так повел. С тех пор Джоске проявляет всё большее любопытство к Джотаро. Сидит рядом на дополнительных, помогает с заданиями, хотя его не просили. Сначала Джотаро злится и отмахивается, а потом забивает. Сил нет, и если Джоске готов потратить их за него, отлично. Иногда Джотаро даже спрашивает у него непонятное, потому что учительница объясняет им про предикаты и сложение антонимичных корней, но не объясняет, как сдать экзамен. Джоске собирается поступать в полицейскую академию в Морио, пойти по стопам дедушки Рёхея. Джотаро не очень хочет расспрашивать про него, но он слышал, что история печальная. Серийный маньяк, которого так и не поймали, убил деда Джоске при исполнении. Непонятно, как Томоко согласилась с таким выбором профессии для сына, если потеряла из-за службы отца. Потом Джотаро понимает, в чем дело: Джоске настойчив. Всегда добивается своего. Только Джотаро не понимает, как случилось, что они с Джоске начали общаться в школе, на переменах, почему шли вместе домой с уроков и с дополнительных, и с чего вдруг он заделался частым гостем в их доме. Маминой радости не было предела. Спустя годы сдержанной вражды её брат и сын наконец-то сдружились. Не могла же она рассчитывать, что Джотаро с самого детства будет в восторге от плода дедовой измены. Девятнадцать лет назад дед приехал в Японию, чтобы заключить выгодный договор с инвестором и заодно проведать недавно забеременевшую дочь. В итоге увидал Томоко в каком-то ресторане. Только он был не в курсе, что Холли её хорошо знает. Они ходили в один литературный клуб. Томоко ушла в декрет. В клубе про неё долго ничего не слышали, а потом она как-то раз пересеклась в городе с Холли. Та сама недавно родила, решила поздравить Томоко с будущим прибавлением, и они разговорились. Разговорились за женскую долю до того дружески и откровенно, что Холли узнала: у ребёнка Томоко будет дедушка, но не отец. Она хочет родить для себя, и от этого мужчины ей ничего не надо. Она любит его, очень любит, но он уже в возрасте, ей в отцы годится. У него в Америке крупное агентство по продаже недвижимости: весь такой из себя из себя делец, ему не до детей. Разве он будет хорошим отцом? Томоко — сама педагог, преподает в местной школе, и она сама даст ребёнку замечательное воспитание, какое давала своим ученикам. В тот день Томоко узнала, что Джостар — девичья фамилия Холли. В тот же день Холли серьёзно поговорила с Джозефом по телефону, но Сьюзи ничего не узнала. Узнала потом, когда однажды увидела счета, которые Джозеф не успел спрятать. Ему трудно было находить предлоги, чтобы видеться с сыном, но он помогал Хигашикатам деньгами и переписал на Джоске треть наследства. Холли охладела к Томоко. Сначала она видела в ней соперницу её мамы, разрушительницу семьи, но Томоко всегда вела себя очень скромно: не пыталась увести Джозефа, ничего не требовала. А потом родился Джоске, и Холли потеплела: не к Томоко, но к нему. Зимой того года у Холли появился прелестный сынишка, а летом — прелестный братик. Маленькие дядюшка и племянничек. Вселенская радость. Вырастить из них друзей детства не получилось. Джотаро постоянно слышал, что Джоске в чем-то лучше него, и из-за этого они цапались, как кошка с собакой. Из-за этого Джотаро оставил ему шрам в половину нижней губы. Джоске то, Джоске это. Если бы взрослые только знали, что именно он был главным зачинщиком драк. И от него же Джотаро пару лет назад услышал: «Вот в детстве ты нормальным пацаном был, а сейчас-то с тобой что стало?» Сейчас Джотаро общается с Джоске, как ни в чем не бывало. Он даже догадывается, из-за чего это, и чувствует себя предателем. Его лучший и единственный друг уже который месяц лежит в коме, прогноз всё неутешительнее, а Джотаро вздумал заводить новых... друзей? Приятелей? Никто не заменит ему Нориаки, но Джоске... Джоске заставлял поверить, что жизнь продолжается. И почему он так бесил в детстве? С самим Джоске «что-то стало». Кажется, они наконец-то понимают друг друга. Теперь он считал Джотаро «нормальным пацаном», «славным парнем», теперь он брал с него пример и заглядывал в рот. Кончилось тем, что Джоске заглянул к нему в рот буквально. — Я не понимаю, почему у меня тут ответ не... — Джотаро ерзает на татами, хочет подвинуть свою тетрадь ближе к Джоске, но замечает руку на своем колене. — Не сходится... Джоске? Лицо у Джоске такое красное, будто он насмотрелся, натерпелся чего-то — от Джотаро, что ли, — и с него хватит. Джоске в упор смотрит на его губы, ждет. Когда Джотаро не отталкивает его, а только растерянно смотрит в ответ, рука скользит к его плечу. — Слушай, а можно... Можно я... Хорошо слова подобрал, отступить можно в любой момент. Джотаро пожимает плечами. Отчего-то приятно, что их сжимают мягко и уверенно. Отчего-то приятно, что Джоске так близко. — А ты хочешь? — Он указывает на свое израненное лицо. Вместо ответа Джоске целует его. Даже не целует: припадает к губам и охает, когда его пытаются лизнуть. У Джотаро это впервые. У Джоске, видимо, тоже, но Джотаро знает, что целоваться можно по-разному. В его закрытом ящике лежит слишком много истрепанных журналов. Он хватает Джоске за напряженные плечи, заставляет расслабиться. Пальцы наверняка задевают родимое пятно, и Джотаро вздрагивает, но не отстраняется. «Дядюшка и племянничек», «сынишка и братик». Сказка для его мамы, хоть и основанная на реальных событиях. Джоске доверяется ему, открывает рот. Они целуются мокро и неумело, стукаются носами и зубами. Руки ложатся на пояс Джотаро. Он хочет зарыться пальцами в волосы Джоске, но как только они опасно приближаются к прическе, Джоске рычит и валит его на татами. На секунду они отстраняются. — Про ш-шрамы... вообще не переживай, слышишь? Если не думать о том, откуда они, тебе даже идет. Джотаро моргает. — Просто ты следишь за внешностью, и... я подумал, тебе это важно. — Короче, забей, мне всё нравится. Ты нравишься. Глаза у Джоске расширяются: сам испугался того, что сказал. В Джотаро тоже вздымается страх, но он не обвивает внутренности липким холодом, а мелко щиплет сердце, как искра. Это похоже на надежду. На следующий день Джотаро зажимает его в школьной раздевалке после уроков, пока там никого нет. И только через пару дней, когда Джоске спрашивает, встречаются ли они, Джотаро осознает, что всё это значит. Теперь никто не должен видеть их такими.