Завтра мой черед

Они продолжают переписываться. Джоске хочет придумать хитрый план, как бы им хоть изредка видеться друг с другом, но все их планы заканчиваются одинаково. Они не смогут переступить через себя, постоянно прятаться, наплевать на всё, что обещали себе и мамам. А если и смогут, то пожалеют. Ошибаться — приятно, очень приятно, но рано или поздно они попадутся снова. Холли и Томоко не составит труда сложить два и два, претворить в жизнь свои угрозы. И что тогда? Джотаро и Джоске не хотят так поступать с ними снова. И обрывать друг с другом все связи — тоже. Справляются по-другому. Они всё так же говорят об учебе, и Джоске всё чаще рассказывает Джотаро про своих одногруппников. Что это за люди, куда он с ними ходил, кто нравится больше, а кто меньше: описывает новых приятелей снаружи и с изнанки. Джотаро так не умеет, но старается рассказывать что-нибудь и про свою компанию. Их жизнь наполняется другими людьми. На втором курсе в группе Джотаро появляется новенькая. Это временно: она студентка по обмену, приехала из Флориды, и к зиме отправится обратно, чтобы продолжить следующий семестр в США. Её зовут Мария. Она ничего и никого здесь не знает, не знает, что Джотаро всегда сидит один, и не надо садиться с ним рядом. Мария выбирает самого неподходящего человека из всех, кто мог бы помочь ей влиться в коллектив. Джотаро раздражает, что она не всё понимает по-японски, особенно на лекциях, вечно что-то переспрашивает у него. Ему быстро надоедает думать, как объясниться попроще, и они переходят на английский. В этом его первая ошибка. Мария удивляется, что он говорит почти без акцента, а потом догадывается, почему у Джотаро «немного неяпонский разрез глаз, в смысле, немного европейский, ты уж извини, если обидела». C общим языком находятся и общие темы. Они обсуждают то трудности перевода (этого Джотаро натерпелся и в Египте, и при общении с дедом и бабушкой), то западное кино («слышал про фильм "Чужой"? Вот я себя в Токио чувствую примерно так же, как Рипли на том корабле»). Джотаро в западном кино не очень-то разбирается, но послушать интересно. В какой момент ему стало интересно? Да вся группа оживилась после появления Марии. Кто-то шарахался от неё: фу, иностранка, кто-то видел в ней западную диковинку и наблюдал из любопытства. Джотаро, в общем-то, было всё равно, но в конце концов его компания утянула Марию к себе. Не успел и оглянуться, как она уже всюду ходила с ними и задавала сто один вопрос, удивлялась привычкам, которые для них были в порядке вещей, и рассказывала, что в Америке всё по-другому. Почему-то к Джотаро она обращалась чаще, чем к остальным: наверное, потому, что он знал английский лучше других. Почему-то прилежную девочку не смущало, что он курит, ругается, сидит всегда один, а в половину горла у него тянется шрам. На первом курсе он слышал про себя разные слухи: то он неудачливый самоубийца, то настолько отчаянный, что однажды его придушило колючей проволокой, то его ножом в драке пырнули. Мария на это сказала: «Я тоже сначала думала, что ты бандит какой-нибудь, но на самом деле ты очень добрый, когда не ворчишь... А этот шрам тебе даже идет. Извини, если обидела!» Он уже слышал про «тебе идет» от девчонок, но его передернуло, когда это сказала она. В голове раздался щелчок. Подсела к нему, как когда-то подсел Джоске. Болтала без умолку, как он, и почему-то это не раздражало, а даже успокаивало. Мария смелая. Было видно, что её пугает чужая страна — даже если ей нравилась японская культура, — пугает сложная учеба на неродном языке, пугает куча незнакомцев, в окружении которых она проведет почти год, но Мария держалась. А потом Джотаро подумал: может, это он в каком-то смысле повторяет за Джоске. Тот поддержал его, когда было тяжелее всего, заставлял думать о настоящем. И Джотаро заставил Марию, когда однажды застал её заплаканной в коридоре у туалетов. — Мало ли, кто что вякнул. Ты сюда не реветь приехала. Где теперь те уроды, которые шептались, что ты тут и месяца не продержишься? Выкусили, вот именно, и эти выкусят. Пошли на пару, только глаза вытри. И сумку свою подбери. Ладно, забей, я подберу. Он удивляет сам себя, потому что обычного такого не говорит. И, кажется, он говорил слишком громко: Мария могла подумать, что он на неё орет. Просто его до ужаса раздражают женские слёзы, сопли, истерики. Просто он понимает, что такое быть чужим, пускай и наполовину. Мария всё чаще просит у него помощи по учебе, и неудивительно: легкие вводные темы уже закончились. Джотаро вспоминает, как когда-то с учебой помогали ему, и говорит себе, что это ностальгия приводит его в общежитие к Марии. Потом ему надоедает туда таскаться — непонятно, как она в этой душной каморке учится, — и он зовет Марию к себе домой, пока мама не вернулась с работы. Она даже уламывает его посмотреть «Чужого» на японском с английскими субтитрами. Это ради учебы, конечно же, практика языка. Когда в кадре изо тьмы появляется двухметровый нигериец в костюме пришельца, Мария охает и хватает Джотаро за руку, но не визжит и не орет. Может, поэтому он не убирает её ладонь. Через неделю Мария спрашивает его, в чем разница между японским «suki», «daisuki» и «aishiteiru», и Джотаро объясняет. Так можно сказать о человеке или о предмете: «нравится», «очень нравится, обожаю» и «люблю». Она отвечает по-английски: «Тогда ты мне, наверное, "suki". Или даже "daisuki"». А он думает: да, наверное, она ему тоже. Молчаливое «aishiteiru» у него ассоциируется только с тишиной вечернего парка и тиканьем стрелки часов. *** В дождливый август он снова встречается с Джоске в «Quatro». Встречу переносить не стали, хотя капли барабанят по окну рядом с ними так, что кажется, будто сейчас стекло треснет. Джоске заказывает себе вишневый молочный коктейль и уговаривает Джотаро взять то же самое. Снова говорят об учебе, об одногруппниках: начинают с рассказов о том, как им хорошо друг без друга, чтобы через пару часов снова не очутиться на скамье в том же парке. Джоске спрашивает: — А тебе кто-нибудь нравится? «Ты», едва не вырывается у Джотаро. Это самый простой ответ, какой у него есть, но он понимает, что Джоске спрашивает не о том. — Наверное, — отвечает Джотаро и пожимает плечами. — Да, нравится, только у неё иногда ветер в голове гуляет. А тебе? Джоске отвечает не сразу. Сначала он приподнимает брови, долго смотрит на Джотаро, улыбается мягко и искренне. Джоске будто ищет в его лице радость, и сам радуется за него. Разве он не должен был расстроиться, испугаться? Вот Джотаро боится его ответа. — Есть один парень... Хотя Коичи считает, что он мне не пара. — Улыбка Джоске становится всё шире, а потом он вдруг хохочет. Это должно злить, но почему-то Джотаро нестрашно, почему-то он тоже рад, что Джоске может вот так смеяться, хоть и неясно, из-за чего. — Что смешного? — Он хмурится. Не над ним же Джоске потешается? — П-просто я только что подумал, а-ха-ха... — выдавливает Джоске, когда хохот немного стихает, — его зовут Даичиро, пфф. Понял? Джотаро, его имя Да-и-чи-ро. Джотаро понимает не сразу: сначала повторяет фразу про себя, а потом прыскает со смеху вместе с Джоске. Точнее, с иронии. — Твоя жизнь — сплошные люди на букву «Д». Они смеются снова, уже громче, потому что на ум приходят самые странные ассоциации, и Джоске запрокидывает голову назад, аж кадык от смеха подскакивает. Шея у него белая и сильная. Без шрамов. — А как её зовут? — спрашивает Джоске сквозь смех. — Мария, — отвечает Джотаро, тоже сквозь смех, и не может понять, почему они всё ещё смеются, как больные. — Думаешь, она меня вылечит? Они ждут, когда их отпустит. Тогда Джоске снова смотрит на него с улыбкой, которую Джотаро начинает ненавидеть, и говорит: — Конечно. — Рука Алмаза щелкает пальцами у лица Джотаро. — Аве Мария.