***
Этот же телефон Феникс берёт в руки лишь поздним вечером спустя день после заседания по делу Грамари. Его дочь — Господи, у него что, есть дочь? — в это время уже смотрит десятый сон, свернувшись в клубок под одеялом — и Райт вновь остаётся наедине с тревогой, царапающей нутро. Синий экран неожиданно ярко вспыхивает в полумраке. Почти моментально квартиру наполняют звуки саундтрека, и Феникс поспешно жмёт на зелёную кнопку, мазнув, однако, взглядом по имени звонящего. «Кристоф Гэвин». — Алло? — Райт силится скрыть накатившее раздражение и придать голосу хотя бы толику вежливости. — Мистер Райт? — мягко отвечают на другом конце трубки. — Да, — немного нервно бросает Феникс, а на языке застывает ругательство. — Простите, что беспокою в столь поздний час, но…я бы хотел пригласить вас пообедать. Послезавтра. Всего на полчаса. В ресторан «Чаша борща», — рубленые фразы сыплются грудой камней, а отстранённо-деловая интонация на мгновение превращается в слегка взволнованную. — Я не против, мистер Гэвин, — бесцветно отвечает Феникс. И действительно, он не протестует: почему бы и не узнать, что нужно загадочному коллеге, с которым они до этого обменивались только приветствиями? Да и терять, в конце концов, нечего. Наверное.***
— Вот так я понял, что значит быть адвокатом, — спустя две недели пьяно вздыхает Райт, вновь прикладываясь к зеленому горлышку. Кристоф, сидящий напротив, — само внимание. Сбивчивая, иногда чересчур цветистая, сопровождающаяся жестами фениксова речь не отталкивает его. Райт рассказывает о судах, Гэвин кивает каждому откровению и порой комментирует слова собеседника — коротко, ненавязчиво, желая лишь поддержать беседу. — Спасибо тебе, — шепчет Райт, подавшись вперёд, — спасибо. Я не думал… — Феникс, — в исполнении Гэвина имя звучит тепло и мягко, особенно в сочетании с легкой улыбкой. Райт наклоняется, ловко выхватывает бутылку из коробки, слитным движением вскрывает и плещет рубиновую жидкость в бокал Кристофа. Тот нерешительно берется за прозрачную ножку, принюхивается, но всё же глотает вино залпом. — Ну и ну, Феникс, — Кристоф морщится, протирая тонкие губы салфеткой, — не понимаю, как ты пьёшь это. Особенно вместе с борщом, — кивает на пустую миску рядом с рукой Райта. Впервые за долгое время Феникс коротко, но искренне смеётся. — Может, партию в покер? — Нет. Не люблю азартные игры. Лучше сыграй мне что-нибудь. — Не вопрос, — Феникс сразу плюхается на табурет возле фортепиано. Широкие, слегка смуглые ладони ложатся на клавиши, и незамысловатая мелодия наполняет зал ресторана…чтобы оборваться через десять секунд. — Не помню, как дальше, — смущённо признаётся Райт, пряча руки в мешковатые карманы кофты. — Я могу научить тебя играть, если хочешь, — вежливо предлагает Кристоф, и, заметив уверенный кивок, садится рядом. Аристократически бледные, длинные пальцы порхают по клавиатуре так легко и естественно, будто Гэвин не контролирует их. Заворожённый, Феникс прилипает взглядом к инструменту. — Одна из известных песен Клавира, — взяв заключительный аккорд, комментирует Кристоф. — Завтра я принесу ноты. А сейчас можешь повторить начало за мной… Феникс, ты меня слушаешь? — А? Я? — на лице Райта расцветает детская рассеянная улыбка, небритые щёки заливает лёгкий румянец. Разноцветные глаза смотрят мутно и мечтательно. — Не слушаешь, — беззлобно подмечает Гэвин, и изящные руки вновь взмывают с колен, приземляясь на фортепиано. Кристоф играет залихватскую мелодию Клавира медленно, даже тяжеловесно, чеканя каждую ноту, и, окончив, вопросительно глядит в лицо Фениксу. Райт уверенно кладёт руки на клавиши. Кристоф слегка поправляет их положение: — Представь, будто ты держишь яблоко — играть станет удобнее, — советует. Феникс начинает поочередно жать на клавиши, уперевшись взглядом в ладони так, словно на них остались отметины от холодного прикосновения. Кристоф контролирует каждое действие Райта, и, порой, наклоняясь к инструменту, повторяет куски мелодии, которую Феникс пока неуклюже, но всё же пытается воспроизвести. — Кстати, у меня есть скрипка, — после минутного молчания зачем-то признаётся Гэвин, — можем поиграть дуэтом. Конечно, не в ближайшее время, но… — Замётано, — в рифму и в тон взятой ноте почти пропевает Феникс.***
Ко всему-то подлец-человек привыкает. Эту фразу заведенно твердит Кристоф, каждый раз отчего-то делая акцент на слове «подлец». Феникс скоро убеждается в правоте цитируемого. Он вполне привыкает к «Чаше борща»: холоду, ледяными пальцами лезущему за шиворот, жирному красному супу, в котором плавает мясо на кости, терпкому дешевому вину и даже водке, расстроенному пианино с парой выломанных клавиш, пьяному гулу за обедом, бесконечным игрокам в покер — с кроличьими глазами либо острыми, злобными, огненными взглядами. К присутствию Гэвина он тоже привыкает. Ангельски прекрасный адвокат приходит в ресторан почти ежедневно. Ест он мало, от покера и алкоголя неизменно отказывается, зато говорит за двоих и обращается в слух, стоит Фениксу начать рассказывать что-нибудь. Настороженный, недоверчивый в последние месяцы Райт по-настоящему расслабляется бок о бок с Кристофом. Тревога отступает, подобно высокой волне, пенисто разбивающейся о берег и затем утекающей в море, шипя. Дни в «Чаше борща» текут незаметно. Завсегдатаи приходят и уходят. А Гэвин остаётся в дыре, забитой пьяницами, преступниками, нищими — хоть какое-то постоянство. Гэвин по-прежнему сидит напротив за пустым бокалом, слушает его с вниманием, улыбается открыто и вообще становится лучиком света и надежды, пробивающимся сквозь полумрак. Дни текут незаметно быстро. В какой-то зябкий осенний день, прощаясь с Кристофом, Феникс спонтанно выходит из ресторана и по аллее добредает до машины Гэвина. — До встречи, — Райт, подняв ладонь, уже собирается круто повернуться, а Кристоф…обвивает руками его талию. Усмехнувшись и ничуть не удивившись, Феникс жмётся к Гэвину, тот же мягко целует его обветрившиеся губы. В груди Райта вспыхивает что-то тёплое и лёгкое, как рассветные лучи, и он прячет зардевшееся лицо на плече Кристофа. В этот раз влюблённость не пронзает Райта молнией, а приходит естественно и закономерно.***
После обеда ресторан ненадолго пустеет, и Феникс перебирается за столик в углу. У них есть полчаса. Кристоф ложится на фениксовы колени, блаженно жмурится и позволяет Райту касаться его волос. Тугая коса распускается в руках. Феникс пропускает светлые пряди, пряно пахнущие апельсином, сквозь пальцы и выгребает из кармана горсть разноцветных резиночек. — Тренируешься делать прически Труси? — интересуется Гэвин с усмешкой. Райт, фыркнув, тянется к пшеничной копне и начинает методично заплетать локоны в косички. На тонкие губы Кристофа наползает улыбка, он по-кошачьи довольно жмурится. Руки Феникса продолжают купаться в золотом вихре, и он, периодически нагибаясь, крепко целует возлюбленного в губы. Кристоф улыбается шире, шепча что-то невнятное, но очевидно ласковое. Минуты текут медленно, как мёд с ложки. Мир сужается до белокурой копны, ласкового синего взгляда и ленивых, тягучих прикосновений и поцелуев.***
Однажды Кристоф приносит в ресторан несколько увесистых книг. — Русская классика? — фигурные брови Феникса приподнимаются, когда он читает названия. Кристоф снисходительно улыбается и наугад вытягивает одну книгу из стопки. — «Преступление и наказание», — Гэвин оглашает заголовок громко, лекторским тоном. — Я всегда любил русскую литературу. Да, в этих книгах, — кивает на стол, — отражены не самые приятные стороны человеческой жизни. Пьянство, нищета, падение на дно общества и нравственности… Не счесть трагедий со схожими обстоятельствами. Но их язык, право, потрясающий. — Почитай мне, — хрипло просит Райт. — Что-нибудь из любимого. Другой небольшой томик со стершимся заголовком тотчас оказывается в руках Кристофа, и спустя пару мгновений шелеста страниц он, театрально взмахнув рукой, начинает: — По вечерам над ресторанами Весенний воздух дик и глух… Феникс жадно смотрит на лицо Кристофа, эмоции — неподдельные, яркие — на котором меняются с каждой строкой. Льющийся голос, бархатистый и мягкий, не убаюкивает: напротив, Райт окунается в художественную реальность, представляя происходящее необычайно живо. Ресторан до странности похож на то, что его окружает сейчас — и воображать не надо. А вот Незнакомка, таинственная женщина из иного, прекрасного мира, кажется, вот-вот появится в зале и пройдёт мимо столов, влекомая чарующим чтением. — Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине, — Гэвин оказывается чертовски хорошим актёром. Под звон последних строк Райт чувствует, будто его со всей силы ударили обухом.***
Дверь вползает в коридор со скрипом. Феникс слитным движением цепляется за ручку и прикладывает к губам указательный палец. — Труси спит, — поясняет он максимально тихо, как вдруг резкая вспышка света бьёт по глазам. Райт щурится, но дочь, несущуюся навстречу по коридору, замечает сразу и отчётливо. — Папочка! — восклицает она весело, подбегая к Фениксу. Райт нагибается и целует ее макушку, пока Труси обвивает шею отца маленькими руками. — Здравствуйте, мистер Гэвин, — отстранившись, проговаривает девочка. Несмотря на подчёркнутую вежливость, она звучит весело, хотя, может быть, немного смущается. Кристоф отвечает широкой улыбкой, и всё идёт хорошо…пока характерный треск не разрывает повисшее ненадолго молчание. — Добрый вечер! — раскатистый голос, сопровождаемый ритмическими ударами, эхом разносится по всему дому. Труси заливается смехом, а Феникс поспешно приобнимает резко побледневшего Кристофа за плечи. — Труси, — Райт пытается говорить с укоризной, однако на деле едва сдерживает смех, — разве так нужно встречать гостей? — Добрый вечер, — монотонно повторяет Невероятный мистер Шляпа, покачиваясь на деревянной ножке. — Это всего лишь фокус, — Труси прячет новый приступ хохота за зевком, — и я думаю, что у мистера Гэвина хорошее чувство юмора. — Всё в порядке, — Кристоф шагает вперёд, наклоняется и ласково треплет девочку по волосам. Труси сияет. Уже через пару мгновений пугающая деревянная фигура, скрипя, исчезает, а розовый цилиндр оказывается на встрёпанной девичьей голове. Гэвин что-то шепчет маленькой Райт, и она опять хихикает, но на этот раз ей вторит переливчатый смех Кристофа. Феникс незаметно вытирает выступившие слёзы рукавом кофты. — Спокойной ночи, пап, — уже убегая, скороговоркой произносит Труси, — добрых снов, мистер Гэвин, — край розового плаща быстро исчезает за дверью комнаты. — У тебя прекрасная дочь, — тепло произносит Кристоф. В ответ Райт лишь берёт его за руку, крепко сжав ладонь, и уводит в спальню.***
Пробравшись сквозь вечный беспорядок райтовской комнаты (гость его никак не комментирует, но глаза манерно закатывает), Феникс и Кристоф наконец достигают дивана. Пара минут, ушедших на раскладывание и прочие приготовления — и вот они лежат вдвоём в приятном полумраке, тесно прижавшись друг к другу. Медовый луч лампы падает на лицо Кристофа. Райту, потянувшемуся к выключателю, чудится, будто вечно спокойные, фарфоровые черты искажаются тревогой, а в глазах сверкают слёзы. Феникс моргает и понимает: это лишь отблески света. Райт щёлкает на кнопку и тут же сгребает Кристофа в объятие, целует хрустально-тонкую ключицу. Затхлый запах пыли, пропитавший плед, смешивается со свежим ароматом дорогих духов. — Крис… — выдыхает, обжигая чужую щеку. — Ты в порядке? — Я в порядке, Р… Феникс, — незамедлительно следует ответ. Феникс хочет верить ему безоглядно и безрассудно, как раньше. Но магатама на шее напоминает о себе нестерпимым жжением, и Райт, пытаясь не морщится, касается амулета Пёрл. Тут же перед глазами темнеет. Цепи глухо лязгают, оплетая Гэвина; пять замков — шкатулок — секретов ядовито-красным пятнают пугающую черноту. — Крис, — Райт берет — хватает — его холодные ладони в свои, нежно поглаживая костяшки пальцев, осторожно разминая фаланги. — Если тебя что-то тревожит, скажи мне. Я всегда готов выслушать и помочь. Кристоф быстро, словно невзначай, клюет-целует Феникса в уголок губ и отворачивается. — Всё в порядке, — он звучит более уверенно. — Не беспокойся, meine liebe. Райт слабо улыбается немецкой фразе, откидываясь на подушку. Кристоф устраивается рядом и вскоре засыпает, уютно прислонив голову к плечу Феникса, дыша глубоко, мерно и ровно. К Райту же сон не идёт. Он лежит на спине, глазея в темноту и прокручивая в сознании всё то же. За незанавешенным окном гаснут огни соседнего дома и всходит луна. Тусклый свет течет в комнату, пятнает стену, искрится на острых складках простыни, серебром мажет лицо Кристофа, сверкает Райту в глаза. Феникс смотрит на высокий лоб, дымно-светлые локоны, разметавшиеся по подушке, тонкие белесые брови и длинные ресницы. Спящий Гэвин — воплощение умиротворения, а разгладившиеся морщинки и снятые очки делают его на несколько лет моложе. Компульсивно переводя взгляд с кончика носа Кристофа на серебристую от света подушку, Феникс морщится: плечо под тяжестью головы Гэвина затекает, под кожу точно впивается тысяча мелких иголок. Такими же иголками беспрестанно зудят тревожные мысли. …Сон одолевает его, когда синий рассвет заливает лоскут неба, видный из окошка.***
С того дня всё переворачивается с ног на голову. Феникс бы предпочёл видеть такие повороты исключительно в суде и только в случае, если они помогают высветить истину: защитить невиновного и найти настоящего преступника. Но жизнь куда несправедливее и жёстче. Кристоф продолжает приходить в ресторан каждый день и делить незамысловатый обед с Райтом. Внешний облик адвоката остаётся прежним: тугая светлая коса, овальные очки в тонкой металлической оправе, фарфоровые черты лица, сиреневый костюм. По-прежнему звенит его бархатный голос с едва уловимым немецким акцентом. По-прежнему… Феникс отчаянно хватается за ниточки, связывающие его с Кристофом. Феникс верит в Гэвина безудержно и бесконечно, совсем по-адвокатски. Как может Кристоф, почти единственный, кто спустился на дно вместе с ним, постоянно скрывать что-то, убегать от правды, таиться, прятаться, юлить? Совсем как преступники при даче показаний. Только ведь Гэвин ни в чём не виновен. А ожог в форме кура’инского амулета краснеет на груди, с каждым днём становясь ярче. — Как ты? — интересуется Феникс, когда их пальцы мягко переплетаются. — Всё в порядке с работой? — роняет фразу невзначай, купая ложку в остатках борща. — Ты выглядишь подавленно, ничего не случилось? — озабоченно спрашивает на прощание. Кристоф неизменно растягивает губы в ответ, но от его улыбки веет скорее загадочностью Моны Лизы, чем дружеской искренностью. — Феникс, у меня всё хорошо, не переживай так, — Кристоф звучит уверенно, и Райту хочется принять слова за чистую монету…как вдруг грохот цепей заглушает конец фразы. — Ну и слава Богу, — после затянувшейся паузы невозмутимо говорит Феникс, а в голове крутится что-то вроде «нет правды на земле». По своему обыкновению, они отдыхают вместе. Кристоф читает что-то про русскую карточную игру, мистику, смерть… Недавно казавшийся выразительным голос превращается в монотонную мелодию, идущую будто из-под земли. Слова лишаются смысла, становясь странными, местами уродливыми сочетаниями звуков, и целых полчаса Фениксу отчаянно хочется закрыть уши, а лучше — сбежать, улизнуть, исчезнуть… Он слышит, но не слушает, всё глубже погружаясь в собственные мысли. Тревога тем временем вяжет тугой узел под ребрами. Однажды он сумеет распутать его…однажды. А сейчас остаётся русский ресторан, полупустой бокал и чтение русской классики вслух тем, чьи черты лица антично идеальны и безжизненны, тем, в чьём взгляде стынет толстый синий лёд.