Ere thrice the sun done salutation to the dawn

      Утро было ранним, ещё и семи часов не пробило, как Хонджун услышал непонятное копошение, которое словно резонировало с его сознанием, от чего спать было невозможно. Он бы понял, если бы всё это происходило в будний день, но на дворе была суббота, точнее, та самая редкая суббота, когда Хонджун не был как на иголках с самого начала дня (то есть с двенадцати часов ночи), занимаясь самым что ни на есть неблагодарным трудом. Нет, он мог насладиться таким редким в его жизни явлением, как сон, однако чуткость сознания подвела его, и Киму пришлось проснуться. Он спал на боку лицом к комнате, поэтому, как только его глаза разомкнулись, перед ним открылась животрепещущая картина — его сосед, по совместительству, ужасный вор, Сон Минги, стоял у заляпанного зеркала и укладывал волосы, используя гель Хонджуна. Тот, не вытерпев такой наглости, крикнул во всё горло: — Зарплату тоже ты мне будешь выплачивать?       Минги настолько не ожидал, что его поймают с поличным (словно совсем забыл о факте присутствия кого-то ещё в комнате), что подпрыгнул, издал звук, похожий на полувизг, и выронил из рук злополучный гель, остатки которого теперь были на полу. — Ну что ты наделал? — начал возмущаться Минги. — Всего лишь уличил преступника. Тебе кто разрешил? — А тебе жалко что ли? — Да я ради этого геля неделю кофе разносил этим вонючим звуковикам!       Минги-то знал, как трудно приходилось Хонджуну на работе: не график, а бесконечные неупорядоченные часы; не зарплата, а жалкие огрызки. Конечно, любой бы на его месте за гель глотку перегрыз, но Сону позарез это было нужно. Не из злого умысла, потому что после он собирался всё возместить. — Я куплю новый! — необдуманно выпалил он. — Забей.       Хонджун встал и начал собирать остатки геля, на что без слёз уж точно было не взглянуть. Через пару секунд, наблюдая столь душещипательный акт, Минги пришёл в себя. — Я пойду сделаю тебе завтрак, — произнёс Сон и мигом смылся из комнаты.       Хонджун чувствовал, что его маленькая манипуляция прошла успешно — гель-то было жалко, но и от провинившегося хотелось получить что-то взамен, да так, чтобы не напрямую. Завтрак был идеальным вариантом, потому что после столь раннего пробуждения только есть и хотелось, а вот сил сделать что-то самому вовсе не было.       Хонджун вышел на кухню в том же, в чём и спал — в свободной белой футболке с криво напечатанным названием лейбла, под которым работала студия, где он и батрачил до второго пришествия, Factory Records (он бы мог гордиться тем, что находился под попечением такой именитой компании, если бы не зверские условия работы) и лёгких шортах. Каким бы ни был холодным январь, Киму явно было наплевать — мороз его не волновал. Что действительно заставляло переживать, так это завтрак. Только сейчас он понял, что в холодильнике мышь повесилась и ещё неизвестно, что соорудит его сосед по комнате.       До кухни Хонджун дошёл в считанные секунды — дом (если его так можно было называть), который они с Минги снимали на пару, был совсем крошечный, в нём и одному человеку было бы тесно, а двоим так тем более. Сама кухня являлась воплощением скромности: в ней фигурировали минимальный набор мебели, обшарпанные обои и ледяная липкая плитка, которая требовала помывки уже сколько недель. По середине, словно праздничная новогодняя ёлка, стоял уж слишком холёный Сон Минги. В темноте своей комнаты Хонджун не разглядел, но теперь заметил, что его сосед был одет с виду формально, так как его гордо украшала накрахмаленная рубашка (откуда в их бедном доме взялся крахмал?), но этим ограничивался хоть немного пахнущий официозом гардероб Сона, поэтому прекрасная рубашка была заправлена в потёртые чёрные кожаные штаны, а поверх была надета такая же кожаная куртка. На самом деле подлецу всё к лицу, но эффект создавался не однозначный. Выражение лица у Минги было гордое, и Хонджун понял причину этого, посмотрев на стол — там, как невиданный трофей, была тарелка с непонятным содержимым. — Это... — Овсянка! — Овсянка? — недоверчиво переспросил Ким. — Да, — всё так же гордо ответил Сон. — Когда ты успел? — вопрос не нуждался в ответе. Хонджун сморщил лицо от неприятного вкуса неопознанной жижи, которую Минги именовал овсянкой. Каша была омерзительно холодной. — Я заранее приготовил. Подумал, что надо же как-то позаботиться о своём соседе, — всё-таки ответил он. — Поэтому ты так резво побежал на кухню после того, как провинился? — Хонджун однако сел за стол и продолжил трапезу. Дела обстояли так, что они не могли пренебрегать никакой пищей и приходилось довольствоваться тем, что было.       Минги немного покраснел, но в утренних лучах румянец на его щеках выглядел особо ярко. Он виновато стал пялиться в пол. Ким был готов поверить, что под тяжёлым взглядом Сона, плитка сама бы стала чувствовать, что совершила грех, и перестала бы быть липкой. — Да ладно тебе, проехали. Ты лучше скажи, куда ты такой собрался? — На свидание! — Куда? — кажется, мозг Хонджуна совсем не мог функционировать утром — он уже второй раз переспрашивал своего собеседника, словно на первый слова не могли пробиться к нему в голову. — На свидание, Джун, — упорно повторил Минги, назвав его сокращённое имя.       В этом крылась некая двойственность, потому что, с одной стороны, это звучало так доверительно, будто бы только близкие могут называть его Джуном, но, с другой стороны, его все так называли. Не из-за того, что он являлся душой компании и был любим всеми, а просто потому что людям было неудобно произносить его имя полностью. Не комфортно. — И кто же соизволил с тобой пойти? — Один парень, он тоже кореец. Его зовут Юнхо. Его семья совсем недавно переехала в Манчестер из Сеула. — Мин, ты ведь знаешь, какие проблемы могут с этим возникнуть? — Хонджун тоже называл своего соседа сокращенно. Любое имя, звучащее не так, всё ещё вызывало дискомфорт в обществе, поэтому легче было обходить эту проблем стороной и всё упрощать. — Но я хочу ему помочь. Мы даже представить не можем, насколько ему тяжело сейчас, — тут Минги был прав — они оба родились в Великобритании, хотя их адаптация длиной в жизнь чем-то должна была быть схожа с тем, через что пришлось бы пройти тому пареньку. — Если бы ты только хотел помочь ему, но ты же говоришь, что идёшь с ним на свидание? — Поэтому я и выбрал такое раннее время, чтобы нас никто не заметил. — К чёрту этих гомофобов, ты забыл, что было в прошлый раз? — Хонджун задел, очень сильно задел.       Прошлые отношения Минги были табу для обсуждения, и так глупо его нарушить... Сон промолчал. — Как давно вы знаете друг друга? — продолжал давить Хонджун. — Месяц или около того. Мы познакомились в баре и пересекались довольно часто в последнее время. На днях он признался мне, и вот мы собрались на первое свидание. Я ведь действительно влюбился, Джун. Разве это плохо? — голос Минги начал понемногу срываться. Он хотел уйти ни свет ни заря, дабы избежать этого разговора, потому что врать никак не умел, поэтому и вылил правду, как есть.       Хонджун напрягся: его друг целый месяц встречался с каким-то непонятным иммигрантом, а он и не знал. На работе забегался. Он чувствовал себя настолько растерянным, что, не подумав, буркнул: — Ты в газете не читал что ли — сейчас от любви умирают. Опасная штука.       Минги посуровел, его брови нахмурились так, что надбровные дуги стали слишком явными. — Я бы о таком не шутил на твоём месте. — На моём месте? — и вновь повтор вопроса, но на этот раз намеренно. — Я слышал, что боль испытывают те, кто встретил свою первую любовь, Джун, — на этом Минги странно заёрзал, взял свой старый рюкзак и вышел из дома, громко хлопнув знавшей лучшие годы деревянной дверью.       Хонджун так и завис над тарелкой овсянки. И как только Минги могло прийти в голову, что Хонджун способен испытать что-то наподобие любви.