Ere thrice the sun done salutation to the dawn

      Кисти Сонхва были мягкими, не сравнить с теми, которыми пользовался сам Хонджун, и пахли подозрительно, как если бы Сонхва мыл их после каждого нанесения макияжа. Пак использовал разные — ту, что выглядела для Хонджуна наиболее знакомо, была распушённая; плоскую, но широкую; заострённую, как пика; маленькую плоскую и так до бесконечности. Хонджун их больше ощущал и восхищался той дотошностью, с которой ему красили глаза. Изначально Сонхва настаивал на полной боевой раскраске (со всеми средствами макияжа, о названии которых Ким не имел ни малейшего понятия), но с горем пополам согласился ограничиться одними тенями, однако даже тут умудрился всё усложнить до скрупулёзных тонкостей, а Хонджуну до них было, как до Китайской Народной Республики.       Медитативность уж слишком затянутых штрихов кистей и полусладкий, вовсе не приторный, запах теней уводили парня в очередные дурацкие размышления. Он пытался сдерживать своё сверх меры ожидание чего-то захватывающего, проходившее внезапно эдакой демонстрацией за права человека по главной улице, именовавшей себя спина Кима Хонджуна. Оно не имело словесной формы, поэтому лишь фоном проходило под основную мелодию мыслей о том, как он просто... устал. Быть возбуждённым и вымотанным эмоционально удручало. В нём появлялись силы, которые не хотелось растрачивать; созревало предчувствие, которое хотелось задушить в зародыше. Но что хуже — он продолжал вспоминать то мерзкое желание. Оно насмехалось над ним, как бы говоря Это были твои собственные мысли, ты и правда хочешь убить его. Хонджун никогда не считал себя двинутым, но что-то ему подсказывало, что он уже давно выходил из строя. — Ты уснул? — этот вопрос вернул Хонджуну ощущение реальности. Звуки, равновесие, пробирающийся сквозь веки свет лампочки — всё то, что до этого почему-то пропало из восприятия, теперь вновь включилось, потому что... так того пожелал Пак Сонхва, задав свой вопрос? Однако, могло быть и так, что Ким и правда задремал, а все эти мысли ему нашёптывало подсознание, а не он сам. — Не, — неохотно ответил Ким. — Ты там скоро? — Он уже не чувствовал прикосновения кисти, но лучше уж было не рисковать открывать глаза. — Уже. Твои глаза перестали нервно дёргаться, вот я и подумал, что ты спишь. Можешь кстати открывать, — с толикой пафоса ответил Сонхва, и Хонджун верно послушался, после чего увидел перед собой внимательный взгляд: — Ты чего? — Ким был готов ко всему — ему казалось, что Сонхва мог выпалить всё, что угодно, и это было бы в его стиле. — Выгляжу отстойно? — Что ты несёшь? Я ведь красил, — он цыкнул, но не от того, что Хонджун усомнился в его навыках псевдо-визажа (причёску же Ким себе сам делал, однако Сонхва всё равно нравилось называть всё, что он делал — визажем). — Я хотел тебе напомнить. — М? — С тобой так сложно... — это было явно не тем, чем он хотел поделиться, но он не горел желанием произносить очевидное.       Хонджун в принципе и сам понял — если его самого что-то беспокоило, надо было говорить. Его же просили об этом... но для Кима это было так же сложно, как самому Паку произнести то самое "пожалуйста, поделись своими переживаниями и прочей фигнёй", потому что этой самой фигни было слишком много. А о некотором и вовсе стоило бы помолчать, однако почему-то именно в тот момент некрасиво сложились мерзкое перевозбуждение и не соотносящиеся никак друг с другом мысли о...: — Ты даже не представляешь, как сложно, когда в те самые моменты я думаю о том, что хочу придушить тебя, — Хонджун сказал это почти шёпотом, неконтролируемо, просто тупое желание выплеснуть это из себя в надежде, что его бы не услышали или расценили бы за шутку. Просто сказать. — Смог бы? — в этом вопросе не было вызова, лишь сомнение — Сонхва и правда верил в то, что у Хонджуна было всё в порядке с самоконтролем? Ким не задумывался, но ведь первый тревожный звоночек раздался, когда он чуть не прибил Минги пепельницей. — У тебя ладошки маловаты, чтобы обхватить мою шею, — Сонхва тихо просмеялся, но по глазам было видно, что он воспринял сказанное Хонджуном серьёзно. Просто ответить на такое было не чем. — Прости, зря я это начал. — Нет, просто... в какой-то степени я рад, что ты не в влюблён в меня до того, что принимаешь всё это, — он обвёл взглядом невидимое это, которое всё ещё сложно было называть "соулмейтовской хернёй", — как должное. Я знаю, что никогда не смогу помочь тебе в полной мере, поэтому... я принимаю то, что ты хочешь... — Принимаешь? — Хонджун прервал его, пока не стало слишком поздно. Он не повышал тон, не выказывал возмущения (хотя сам факт того, что Сонхва и правда считал это нормальным, просто сводил с ума), скорее, наоборот, спрашивал чуть ли не устало. — Не говори так, пожалуйста. Пытаешься в очередной раз доказать, что готов стерпеть всё?       Он смотрел на Сонхва почти умоляюще — он не был готов к очередному скрипу диких качелей настроения. Хонджун встал с кровати, пытаясь дистанцироваться, но Пак последовал его примеру: — Давай сегодня оставим всё, как есть, — Сонхва говорил словно намеренно спокойно, — сходим на этот фестиваль, повеселимся, — он взял кимовы ладони в свои и поднёс к шее, — и видишь, ты даже нормально мою шею обхватить не можешь.       Пальцы и правда не сходились, и от прикосновения ему почему-то не было тревожно — Хонджун не чувствовал, что и правда мог задушить Сонхва. — А если мне там станет плохо? — всё же не выпуская чужую шею, как будто так мог бы выпытать вселенскую правду, спросил Ким. — Я смогу позаботиться о тебе, — и Сонхва, аккуратно взявшись за чужие кисти, убрал их наконец со своей шеи. — Ну так что?       Хонджун не понимал, как это вообще было возможно — он произнёс то, что никто бы в мире не сказал человеку, которого любил — а ему только обещание позаботиться. И ведь это действительно успокаивало. Хоть и не полностью. Впрочем ему этого хватило, чтобы согласиться пойти на чёртов фестиваль.

***

      Группы играли ужасно. Но Ким оставил музыкальный снобизм просто для того, чтобы насладиться моментом. Он смотрел на сцену и думал о том, что хотел бы и сам узнать какого это, когда происходил некий апогей музыкальный деятельности — когда он мог увидеть, как его песни слушали другие. Это было подобно разрыву некоего шаблона, ведь до этого Ким и не задумывался, что его взаправду могли бы слушать. Хотелось скинуть тех придурков со сцены и самому что-нибудь сыграть, чтобы люди сказали А ведь этот получше будет.       Он не успел посмеяться со своей гордыни, потому что компания подростков, которые наверняка до выступления и вовсе не знали друг друга, втянула и его, и Сонхва в некое подобие слэма, где музыка, мысли "о великом", очередное странное предчувствие смешивались в одно — бешеные метания из стороны в сторону и удары, которые стали бы синяками. Он думал, что Сонхва вытащил бы его из этого бедлама, но тот лишь носился где-то рядом, стараясь не упускать Кима из виду и в случае чего смягчая удар, подставляя свою спину, чтобы вновь пропасть где-то в немытых панках.       А потом они пили. Безбожно и как-то совсем неконтролируемо. А виноваты были опять тупые подростки, которые затянули их, когда они сами были в состоянии аффекта, в бар и умоляли "взрослых дяденек купить пивка бедным ребятам". Почему-то Пак расчувствовался, что в его понимании значило и самому выпить "пивка", и Кима споить. Хонджун потерялся в этом потоке событий и впечатлений, всё было как-то резко и быстро, и оттого неправильно, но, сбитый с ног сознательности раз, он уже и не пытался восстановить равновесие вновь. Опять плыл по течению.       Пили долго. Молодняк уже начал засыпать под столами, когда бармэн решил выгнать засидевшихся любителей концертов, и где-то в этот момент Сонхва прошептал своё Давай после сразу в Лондон поедем, от которого Хонджун чуть не потерял равновесие. Один из мелких пьянчуг аккурат начал нахваливать то, как были накрашены его глаза, и Ким сразу потерял какую-либо связь с происходящим. Сонхва обещал о нём позаботиться, да? Сам бы и разбирался со всем...

***

      Всё было как-то скомкано и несвязно. Сонхва привёл Хонджуна в комнату отеля, и тогда Ким хоть немного пришёл в себя, стараясь подытожить то, что произошло: дерьмовый концерт со слэмом, заседание в баре, комплимент за макияж и Лондон, чёрт бы его подрал, то есть побрал.       Слишком много, слишком быстро. Он даже не успел осознать все свои эмоции, как будто адекватные люди занимались рефлексией по поводу каждого счастливого или странного момента в их жизни. Однако Лондон... это ведь и правда было чересчур, они же только приехали в Бирмингем.       Сонхва лежал на кровати, рассматривая стену и словно чего-то ожидая. Трудно было понять, был ли тот пьян или просто задумчив — Хонджун на самом деле плохо следил за тем, сколько тот выпил. Хоть Пак и клюнул на всю эту заварушку с алкоголем, продолжил уже именно Хонджун. — Слушай, — начал было Ким, путаясь в мыслях и ногах, — ты там про Лондон что-то говорил?       Сонхва не сразу сменил объект своего внимания, будто на стене было что-то действительно стоящее внимания. Он повернулся, словно в замедленной съёмке, и чётко сфокусировал свой взгляд на Хонджуне: — Ага, зачем тянуть?       Хонджун плюхнулся рядом с Сонхва на кровать, удивляясь, что не заснул прямо на месте: — Но я не хочу так... быстро, — он вспомнил ту апатию, которую можно было легко перепутать с ленью, что напала на него в Блэкпуле. Казалось, что ему было как-то "слишком", а он просто не мог воспринимать всё так сразу. Нужно было время или... — Я понимаю, у тебя учёба, и ты думаешь, что я смогу наконец начать заниматься там музыкой? Ты же поэтому..? — он не был пьян, он был просто переполнен. Не знал, в какую сторону качнуло бы тогда. — Поэтому и в Блэкпуле, и здесь — пытаешься показать мне...       Слова не сходились. Мысль-то была правильная, и Сонхва, вроде как, понимал. Взгляд его был чистым и внимательным. Понимал. — Тогда почему..? — Потому что не всё так просто, — прервал Ким. Он сказал это слишком резко. Слишком. — Это всё — обыденность, о которой ты думаешь... только я же... всё равно буду испытывать боль. Мне всё равно будет больно. А тебе однажды это надоест, — он говорил не то. Время. Ему нужно было время, но это уже было не остановить. — Ты устанешь быть всё время со мной. И я... я надоем тебе. Прям как мне надоел... — не так, — надоел ты.       Всё было совсем не так. Хонджун надеялся, что Сонхва понял бы. Он просто устал. Испытывать так много и так сильно, а причина крылась лишь в одном человеке. Так ведь нельзя было.       Он же понял бы? — Прости, наверно, сегодня я слишком много говорю, — Хонджун старался не смотреть на Сонхва. Он боялся узнать, какой же взгляд встретил бы его в ответ.       Что-то было не так. Неправильно. Не сходилось, потому что...       Ким сполз с кровати, всё так же стараясь избегать чужих глаз. Его немного сбило с настроя, точнее, он решил от него сбежать: — Я пойду... — Куда? — Сонхва звучал испугано. Даже в самые отчаянные моменты Хонджун никогда не слышал такого. Он почти достиг его, но... — Думаю, мне надо выпить ещё. Ты же попросил меня сегодня оставить всё, как есть. Не знаю, что на меня нашло.       В нём вдруг начало всё закипать, хотелось побыстрее уйти. Хонджун знал, что если посмотрел бы ему в глаза, то не выдержал бы. Это была необъяснимая злость на всё — почему же было так сложно? — Хонджун, можешь, пожалуйста, принести мне с кухни таблетки, — голос был до жути собран, а просьба так — неожиданно, что Ким не совсем поверил услышанному и, противореча самому себе, повернулся. — Прости? — Я хочу сегодня постараться уснуть, — Сонхва смотрел уверенно, словно отдавал приказ. И только Ким Хонджун должен был выполнить его. — Там навесной шкаф, в нём много упаковок от лекарств. Наверно, прошлые постояльцы забыли... не суть. Мои в белом бутыле прямо посередине, ты не перепутаешь, — произнёс свои чёткие указания Пак.       Хонджун не понимал, почему Сонхва сам не мог взять снотворное, однако всё равно пошёл на кухню и открыл шкаф. Упаковок действительно оказалось много, и, несмотря на то, как описательно были даны все директивы, что-то рознилось с реальностью. Бутылей было несколько, все белые, а посередине стоял не один, а два.       Почему их было два, чёрт возьми?       Могло ли быть так, что ощущение симметрии Хонджуна заглушало выпитое? В любом случае он был слишком зол на всё происходящее, чтобы размышлять о подобном чуть подольше, поэтому, не уточняя, взял бутыль наугад.       Он знал, что так нельзя?       Он ничего не понимал.       Только протянул таблетки Сонхва. Тот на секунду задержал взгляд на упаковке, и Хонджун был рад, что сам не стал жертвой. Этого ему не хватало. Затем Пак легко улыбнулся и наконец посмотрел Киму в глаза: — Спасибо.       Он начал сыпать таблетки себе в ладонь, но Хонджун уже отвернулся. Он не мог смотреть, и сам же не знал почему. Было что-то противоречащее с самого начала, но сил в нём уже не было никаких.       Забыться бы...       И он правда забылся.

***

      Хоть Хонджун и хотел напиться, но ни один бар не работал. В ушах звенело, и он присел не ближайшую лавочку, откинув голову назад. Наверно, тогда и отрубился.       Когда же проснулся, то город уже постепенно ожил, а люди кидали на него сомнительные взгляды, стараясь обходить стороной.       Хонджун ещё какое-то время слонялся по округе без единой мысли, пока не увидел случайное кафе. Там заказал венские вафли и кофе, зная, что не смог бы расплатиться. И ел, не ощущая ни вкуса, ни страха за то, что его заставили бы отрабатывать деньги. Он вообще ничего не ощущал. Вчерашнее предчувствие и смесь из непонятных эмоций словно ушли. Это было сравни беспамятству, когда в голове было так пусто, что можно было слышать звенящий шум тишины.       Киму повезло незаметно слинять из кафе, хотя он даже особо не старался. Вышел так, словно никому ничего не был должен, и работники далеко не сразу поняли, что клиент не оплатил свой заказ.       Еда хоть и была безвкусной, всё же дала ему какой-никакой запас энергии после бессонной ночи.       Что же там было? В голове возник список: дерьмовый концерт со слэмом, заседание в баре, комплимент за макияж и Лондон, чёрт бы его подрал, то есть побрал, и дебильный разговор, который Ким сам завёл, и странная просьба Сонхва.       Что-то было не так. Дежавю. Опять было предчувствие, возвращающее старые мысли. Хонджун решил не углубляться в размышления и пошёл прямиком в отель.       Он не испытывал тревоги, это было чересчур сложным чувством для него на тот момент. Он немного позабылся, когда наконец дошёл до отеля и открыл дверь их комнаты.       Сонхва всё ещё спал, и Хонджун лёг рядом. Что же было не так?       Таблетки? Он даже не задумался о том, что мог дать Сонхва не те таблетки. Тот же всегда с таким трепетом относился к каждой детали. Иногда это могло раздражать, но... почему Сонхва не проснулся? — Ты ведь просыпаешься от любого шороха. Неужели снотворное такое сильное?       Хонджун озвучил свои мысли вслух, боясь повернуться. Он ведь так и не смотрел Сонхва в лицо. — Кажется, ты набирал много таблеток, но, наверно, ты и раньше пытался их пить? Они уже давно перестали на тебя действовать, поэтому ты решил выпить больше.       Хонджун сам не знал, зачем это говорил. Повернуться всё ещё не мог. — Ты устал. Я знаю.       Горло стало сжимать. Глаза тяжелели, но не потому что хотелось спать. — Проснись, пожалуйста.       Он повернулся и увидел — глаза Сонхва были полуприкрыты, расслаблены, словно он только проснулся. Но взгляд его ничего не выражал. Не смотрел. У рта была уже подзасохшая пена.       Хонджун не мог говорить. Он натянул рукав, пытаясь вытереть лицо Сонхва — он же был таким красивым, как же это он так... Хонджун уже понял.       Он спустился вниз и сделал бесплатный экстренный звонок скорой помощи. Впрочем, смысла в этом уже не было.       Он стоял и ждал, не ощущая времени, не чувствуя самого себя. Всё пространство вдруг сжалось, засасывая и его самого в вакуум. А потом отгремели мигалки, отшумели постояльцы отеля, и всё вокруг вновь стало обыденным, словно ничего и не произошло.       Только тогда Хонджун и осознал.       Он достал непонятно как оказавшуюся у него бракованную монетку и уже сделал платный звонок. Номер набрал, хотя по идее не должен был его помнить. Гудок, гудок, и с другой стороны раздался голос: — Кто это? — Я убил его... — Хонджун? — Уён звучал обеспокоено, но как если бы за одно лишь мгновение он смог понять, что произошло. — Ты... — Он так часто говорил, что я влюблён в него, но он никогда не говорил мне, что он сам... так и умер, — Хонджун думал что-то вроде ему бы расплакаться, забиться в угол или биться головой об стенку, но ему хотелось только слышать хоть чей-нибудь голос. — Ты дурак? — Уён так обычно не звучал. В его возмущённо шутливом крике было нечто дикое, страшное, он переигрывал, но что ещё оставалось. — Он любит тебя, сука, я знаю. Я помню, как у него это было с Саном... сложно. Думаю, ему было тяжело любить его. Но когда мы были с ним наедине, он сказал, сказал, что сейчас ему легче. Для него легко любить тебя. Просто, — Уён не слышал ответа, но продолжал говорить. — Думаю, я и ты больше похожи. Для нас любить так... странно. Но они просто слишком... слишком.       Было слышно, как тому начало тяжело дышать. Хонджун всё молчал. — Любить так чисто и без сомнений. Думаю, так оно и есть, — подытожил он. — Ты говоришь, что убил его, но подумай... не сделал ли он это... — поняв, что хотел сказать, Уён замолк. — Получается, Сонхва всего-навсего умер от любви. Как глупо.