Ты - мой Бог

      — Терпи.       «Терпи.» Это слово звучит в сознании всё чаще. Из раза в раз бархатистый голос обволакивает сознание юноши цепкими лапами, заставляя быть покорным. Гэвин уже не помнит, когда это произошло впервые. Вернее, помнит, но старательно пытается забыть, выбросить из головы, стереть из памяти этот злополучный день.       — Ниже.       Гэвин стыдливо закусывает нижнюю губу и послушно вжимается грудью в кровать, чтобы лишний раз не чувствовать на своём затылке этот рассерженный взгляд голубых глаз. Его проснувшееся в кои-то веки возмущение утонуло в коротком выдохе, ведь он снова ворвался в узкое нутро, глубоко и быстро, без жалости и осторожности. Бледные ладони заскользили по горячей, взмокшей коже, цепкие пальцы спустились от крепких плечей вниз, прямо по наряженной, словно струна, спине, к покрытым синяками и кровоподтёками ягодицам.       Унизительно. Обидно.       — Нравится, малыш Гэви-и?       Этот голос шелестит над ухом, вновь проникая в самые глубины разума и отбивая всякое желание сопротивляться.       — Элайджа, не тяни...       Рид-старший возвращается в комнату через полчаса и беспардонно сдёргивает с бёдер влажное полотенце, после швыряя его брату в руки и вальяжной поступью подходя к шкафу.       — Вытрись, ты запачкался, — просит, нет, приказывает Элайджа, раскрывая перед собой шкаф и натягивая нижнее бельё.       И так всегда. Каждый гребанный раз одно и то же. Без заботы и каких либо намеков на нежность. И каждый раз Гэвин послушно вытирается, и молча выходит из комнаты, не смея даже взглянуть на брата. А потом пройденная схема: кровать, подушка, приглушённые рыдания. Хотя, это и рыданиями сложно назвать. Давно уже все выплакано, так, бесполезные попытки выдавить хоть каплю. Чтобы хоть как-то полегчало, чтобы сквозь эти слёзы почувствовать себя человеком. Живым. Настоящим.

***

      Резкий, грубый удар слева. Стёсанные в кровь колени и синее небо.       — Вставай твою мать! Вставай, Рид!       И Гэвину хочется послать все к чертям, заорать так громко, чтобы из космоса было слышно. Стянуть с головы ужасно тяжелый и неудобный шлем и закинуть в стратосферу, чтобы не видеть никогда, и никогда не заниматься этой херней. Тренер истошно надрывается в попытке достучаться до тупого, по его мнению, нападающего, но Рида с земли поднимает вовсе не его голос, а синие, как небо глаза, внимательно, и недовольно смотрящие на него с трибун. И Гэвин поднимается, снова бежит, превозмогая боль и головокружение, лишь бы только не видеть немого укора. Лишь бы только не облажаться.       После игры, в душевой, Рид занимает самую дальнюю стойку с душем, стыдливо жмётся спиной к стене. Торопливо смывает с себя пот, кровь, грязь, но следы... их не смоешь. Рано или поздно синяки рассосутся, но только не в душе Гэвина. Только не там.       Рид-младший подходит к брату, разговаривающему с тренером, в нерешительности останавливается в нескольких шагах от них, и только после одобрительного кивка подходит ближе, нервно теребя пояс спортивной сумки. Элайджа лицемер. Он учтиво кивает и улыбается тренеру, хотя за глаза зовёт его жирным уродом. Вот и сейчас он ведёт с мужчиной милую беседу, притягивая подошедшего братца к себе и обнимая его за плечо, мгновением позже заглядывая в глаза.       — Вы правы, сэр, Гэвин немного начудил сегодня. Однако... - юноша погладил младшего по плечу, после непривычно ласково опуская ладонь на макушку, и вновь глянул на тренера. - Американский футбол у нас в крови. Он будет прекрасным нападающим. Его навыки будут отточены к следующей игре, вот увидите.       Гэвин невольно тянется макушкой ближе, ловит такой редкий момент братской ласки. Гэвин млеет, тает как лёд, хочет растянуть это мгновение как можно дольше. Слушает вкрадчивый голос Элайджи, жмётся ближе, ища мнимой защиты. Но понимает, что как только тренер уйдёт, вся эта эфемерная ласка растворится. И брат обязательно его отчитает. Потому что Гэвин облажался, потому что не был лучшим, не был быстрым и ловким. Не был как Он.       Элайджа садится за руль и прерывисто выдыхает, зарываясь в свои мысли, словно в жидкий песок. В нём вскипают два чувства, борются друг с другом, не имея возможности победить. Медлительность Гэвина злит, поэтому, не открывая глаз, Рид-старший резко рявкает:       — Ты можешь побыстрее? Оставь сумку на сидении и садись вперёд.       Плечи юноши дергаются от резкого голоса брата, и он поспешно закинув сумку, садится на пассажирское сиденье, тут же пристёгиваясь. Гэвин старается не смотреть на Элайджу, потому что боится увидеть укор, боится, что снова начнётся бесконечная нотация. Элайджа поворачивается к брату и смотрит на него. Смотрит долго и как-то отстранённо, снова погружаясь в размышления. Он думает.       — Сильно ударился?       Элайджа вновь садится нормально, заводит мотор и выезжает с парковки, выруливая на главную дорогу.       — Мы едем в Мак. Есть будем в машине, так что заранее подумай о том, что хочешь.       Он захотел быть хорошим сегодня. Сейчас, по крайней мере.       — Нет, ерунда.       Гэвин прячет взгляд, потому что там будет видна вся правда. А потом и по всей правой стороне тела. Колени неприятно саднят, и ужасно чешутся, так, что хочется разодрать в кровь, лишь бы прекратить это зудящее ощущение.       Гэвин как всегда заказывает Биг Мак и колу, на этот раз решив взять ещё и мороженое. Клубничное, вкусное, настолько, что Гэвин закатывает глаза от удовольствия, и не замечает, что заляпал футболку. Элайджа просто пьёт кофе, иногда наблюдая за братом. Заметив плоды его неаккуратности, он вздохнул и пальцами вытер, насколько это возможно, сладкие пятна, после отправляя растаявшее содержимое в рот. И он даже не стал ругаться. Рид достал из пачки две сигареты, после протягивая одну брату и быстренько закуривая.       — Ты старался. Хвалю. Однако ты можешь лучше, так что не расслабляйся.       Гэвин старался. Очень старался, правда. Он хотел оправдаться, сказать, что это все тот придурок, который решил играть не по правилам, но не стал. Понимал, что такое с Элайджей не прокатит, и поэтому просто молча кивнул, выпуская дым в приоткрытое окно. Кажется, у брата сегодня хорошее настроение, и Гэвин решил попытать счастья, вдруг не откажет.       — Погода хорошая. Не хочешь... на озеро?       Гэвин повернулся к брату и в ожидании замер, нервно облизывая губы, и прикусывая нижнюю. Элайджа стряхнул пепел в окно, после допивая кофе и оставляя стаканчик в подставке. Он глянул на младшего брата, чуть прикрыл глаза и, вытянув руку, коснулся холодной ладонью веснушчатой щеки. И замолчал. Даже дышать стал тише.       — На озеро, так на озеро, малыш.       Элайджа улыбнулся. Когда он делал это в последний раз? Не ухмылялся, не строил садистскую гримасу, а именно улыбался?       — Родителей сегодня не будет, кстати. Заедем, переоденемся и поедем на озеро, да?       — Конечно.       Гэвин расцвёл как роза, даже сердце ухнуло куда-то вниз, а в животе приятно свело волнением. Так редко он получал подобные эмоции от Элайджи, что даже забывал, каково это. Поэтому тянулся, как первые цветы тянутся к слабому весеннему солнцу. Наслаждался, впитывал и запоминал.       Юноша кинул сумку с формой на пол и спешно переоделся, не желая заставлять брата ждать. Он этого не любит. Поэтому Гэвин спустился к машине даже раньше Элайджи, уже предвкушая, как здорово будет поплескаться в приятной тёплой воде. Рид-старший вышел из дома, на ходу заправляя футболку в шорты. Он потрепал брата по голове и сунул ему в руки ключи от машины, после снимая с плеча сумку.       — Садись за руль. Сегодня можно.       Элайджа бросил вещи на заднее сиденье, после садясь на переднее пассажирское и тут же пристёгиваясь, вместе с этим незаметно наблюдая за реакцией брата. Гэвин просиял пуще прежнего, своей счастливой улыбкой затмевая наверное даже солнце. Ему не верилось во все происходящее, словно это было какой-то сказкой, или сном, и Гэвин старался делать все максимально правильно, чтобы случайно не проснуться в серой реальности.       До озера доехали без происшествий. Гэвин ни разу не спутал знаки и не превысил скорость. Возможно, именно ободряющая улыбка брата, искренняя и расслабленная, так действовали на юношу, и благодаря этому он чувствовал себя уверенно. Гэвин остановил машину, довольно улыбаясь Элайдже, заглушил двигатель, и вынув ключи из замка зажигания протянул их брату.       — Эй, Эл... спасибо.       Элайджу снова охватил внезапный порыв, поэтому, чуть подавшись вперёд, он мягко коснулся губами шрама на носу брата, попутно забирая ключи. Отстранившись, он прижался лбом ко лбу мальчишки, рукой поглаживая стриженный, чуть колючий затылок.       — Я люблю тебя, Гэвин.       Чтобы так и не просидеть в машине до вечера, Элайджа дотянулся до задних сидений и забрал вещи, мимолётно подмигивая подростку и оставляя его одного. Пусть отойдёт немного от таких внезапностей. Когда плед был расстелен, Рид быстренько снял с себя одежду и поправил плавки, уже через минуту оказавшись в воде по колено. По мраморной коже пробежали приятные мурашки, ибо озеро было тёплым, как и ожидалось.       Гэвин растерялся. Не ожидал ни нежностей, ни этих слов от брата. И, чего греха таить, юноше хотелось броситься к Элайдже с объятиями, показать ответную любовь. Порывистую, чистую и искреннюю. Но старший брат словно почувствовав то, что может последовать, просто оставил его наедине со своими невысказанными чувствами. Гэвин отмахнулся от мыслей, нагоняющих только тоску, и поспешил выйти из машины, на ходу стягивая шорты, футболку, и оставаясь в плавках. Вода манила, но не настолько, чтобы отходить далеко от берега, поэтому Гэвин остался в воде по пояс, с восхищением наблюдая за тем, как грациозно брат нарезает круги. Как плавно рассекает руками воду, не вызывая лишних брызг, почти бесшумно.       Подплыв достаточно близко к берегу, Элайджа почувствовал ногами дно, поэтому к брату он приблизился уже шагом. Он скользнул руками по крепким плечам, чуть поглаживая кожу бледными пальцами, подался вперёд и мягко коснулся губами разгоряченного лба, ладонями опускаясь к спине. Гэвин смущенно прикусил губу, щеки заалели, и он потянулся ближе, хотел обнять брата, почувствовать всем телом, но неожиданная боль в ступне разрушила к черту всю романтику.       — Ай, черт!       Юноша вскрикнул, тут же теряя равновесие, и ухватился за крепкие плечи брата, чтобы получить хоть какую-то опору. Элайджа дёрнулся от неожиданности, оторопел и сначала просто поддержал брата, чтобы тот не упал, а после, примерно поняв, в чём дело, подхватил его на руки и спешно направился к пледу, чуть не падая. Усадив Гэвина поудобнее, он спешно сходил в машину за аптечкой и уже через минуту бинтовал промытую рану, решив, что зашивать не к чему. Тут он и заметил ссадины от сегодняшнего падения, и ему, почему-то, стало не по себе.       — Больно? — шепнул Элайджа, мягко касаясь губами свода стопы несколько раз, после перемещаясь поцелуями на щиколотку и выше, к разодранной коленке, к бедру, при этом глядя в зелёные глаза искренне обеспокоено.       — Н-нет, все нормально...       Конечно же Гэвин соврал. Он хотел выглядеть перед братом сильным, мужественным, не хотел показывать слабость. Хотя, на самом деле было больно. И коленям, и ступне, и душе... Но он стойко сделал вид, что это так, ерунда, и не стоит внимания. Юноша задрожал под поцелуями как осиновый листок, тяжело дыша, и всей душой желая, чтобы брат не останавливался. Чтобы сегодняшний сказочный сон не заканчивался. Элайджа обвил руками дрожащее тело, прижал Гэвина к себе и уткнулся носом в висок, тихо выдыхая и чуть покачиваясь взад-вперёд, как бы жалея.       — Тише, малыш, тише. Не трясись, — шепчет он так вкрадчиво и нежно, будто не делал ему больно сегодня утром. Будто не смотрел презренно, как на кучу дерьма. Элайджа перевернулся на спину и уложил брата на себя, всё так же не выпуская из объятий, и стал бархатисто мычать ему на ухо что-то, что отдалённо напоминало колыбельную.       — Сынок, я схожу в магазин ненадолго, присмотри за братом.       Мать скрывается за закрытой дверью, и тринадцатилетний Элайджа складывает руки на груди, обиженно вздыхая. Почему он должен это делать? Он не хочет. Он злится, потому что не может заниматься своими делами. Он _не любит_ брата.       /каково это — обманывать самого себя?/       Гэвин уже и не помнил, почему его брат так сильно рассердился. То ли из-за слишком громкого смеха, то ли из-за обилия пролитой краски на полу, то ли из-за разбросанных игрушек...       — Ты меня слушаешь вообще? Тебе уже восемь, учись самостоятельности!       Элайджа замахнулся, чтобы влепить мальчишке пощёчину, а тот лишь сжался, задрожал и расплакался, поджимая колени как можно ближе к себе. Подросток опустил руку и тут же спрятал её в карман, чувствуя, как внутри что-то неприятно заныло.       — Ты меня бесишь, ясно?       За окном уже стемнело, а мать так и не пришла домой. Да и не придёт, чего греха таить? Поэтому Элайджа, обеспокоенный отсутствием брата в зоне видимости, поднялся на второй этаж и зашёл к нему в комнату.       Температура. У Гэвина поднялась температура. Рид-старший безуспешно пытался дозвониться родителям, но в итоге ему самому пришлось рыться в медикаментах. Заставив таки мальчишку принять лекарства, он уже собирался удалиться восвояси, но слёзный, уставший детский взгляд не позволил ему этого сделать. Элайджа с тихим вздохом улёгся рядом с братом, закутал его хорошенько и прижал к себе, утыкаясь носом в макушку и тихо бормоча слова колыбельной, которой его когда-то убаюкивала няня.       — Ну что, полегче?       Рид чуть приподнялся и глянул на Гэвина в ожидании ответа, ощутимо поглаживая успевшую высохнуть спину.       — Да, спасибо, Элайджа...       Гэвин не удержался. Ему было слишком хорошо, и хотелось поделиться этим хорошим с братом. Он ткнулся губами в скулу, замирая, впитывая в себя ощущения, зажмурился, отдавая через этот поцелуй все то, что чувствовал. Нежность, радость, эйфорию, любовь...       «Я люблю тебя».       — Я... мне легче, правда.       Элайджа, на удивление, не отстранился. Он лишь прикрыл глаза и вновь заулыбался, получая удовольствие от щекочущего чувства на скуле.       — Поедем домой, или хочешь ещё раз окунуться? Не бойся, я подержу тебя на руках, на ногу вставать не придётся.       — Хочу ещё.       Юноша сел, смотря на брата с легкой, но искренней и счастливой улыбкой. Элайджа без лишних слов взял брата на руки и поднялся с колен, поскорее направляясь в воду — он, конечно, прекрасный игрок в американский футбол, но держать на весу человека, да ещё и такого крепкого, как Гэвин, довольно сложно.       — Как ощущения?       Элайджа держит левую ногу брата чуть выше, чтобы тот ненароком не намочил бинт, и медленно покачивается, рассекая тем самым водную гладь.       — Приятные.       Гэвин кладёт голову на плечо брата, украдкой рассматривая его профиль. Осторожно, будто на пробу касается пальцами подбородка, ведёт выше, к уголку губ, замирает в нерешительности, боясь получить в ответ резкость. Гэвину до ужаса хочется губами, но он знает, что нельзя. Элайджа этого не любит. Будто чувствуя потребность брата, юноша сначала мягко целует подушечки чужих пальцев, а затем прикрывает глаза и сам подаётся ближе, молча давая разрешения на дальнейшие действия и прижимая к себе плотнее.       Трепетно и мягко, так осторожно, будто Элайджа состоит из самого хрупкого хрусталя, Гэвин коснулся губами подбородка, щеки, уголка его губ, задержался, прикрывая глаза. Обвил рукой шею, коснулся нижней губы, боясь переступить негласную черту, ожидая ответной реакции от брата, и если тот позволит, подарить такой желанный и необходимый поцелуй.       И Элайджа позволил. Он закрыл глаза и безропотно сделал первые шаги, целуя брата так, как никогда раньше не целовал, однако всё ещё не беря инициативу в свои руки, дабы Гэвин мог насладиться моментом, как следует. Юноша чуть не застонал от нахлынувшего чувства облегчения. Поначалу он целовал то верхнюю то нижнюю губу, растягивая блаженный момент как можно дольше, а потом, отдавшись порыву, углубил поцелуй, лаская чужой рот со всей возможной страстью. Гэвин дрожал, прижимался ближе и целовал словно в последний раз, пытаясь передать через этот поцелуй все невысказанные чувства, всю свою любовь и преданность. Свою душу. Всего себя.       Я люблю тебя.       Языком. Осторожно толкаясь внутрь и соприкасаясь с чужим языком.       Ты нужен мне.       Более требовательно, кусая родные губы, и прося больше, намного больше.       Не отвергай меня.       Просяще, почти до боли касаясь нежной кожи только губами, задерживаясь на каждом миллиметре.       Элайджа целовал брата в ответ, пьянея от чувств и подрагивая. Иногда всё таки нужно быть хорошим. Он отстранился через некоторое время и прижался губами к румяной щеке,       — Я люблю тебя.       после шепча тихо и сладостно.       По дороге домой Элайджа купил пиццу и прочую дрянь, которую в обычные дни даже нюхать не стал был. Однако сегодня другой день. Особенный. Редкий. Он знал, что Гэвин порадуется этому, поэтому, снова садясь за руль, мельком глянул на довольного брата.       — Я купил пиццу, колу и всякую всячину. Дома можем посмотреть что-нибудь, если хочешь.       — Да, будет здорово.       Гэвин счастлив. Гэвину это нужно. Больше чем что либо ещё на этом свете. Гэвин отгоняет надоедливые мысли о том, что этот день не будет длиться вечно, и сменится обычной, серой реальностью, где Элайджа снова будет относиться к нему, как к ничтожеству. Гэвин улыбается, и затыкает этой улыбкой рот своему внутреннему голосу, старательно нашёптывающему неприятные мысли.       Всю дорогу до дома юноша любуется Элайджей, ловит его короткие, довольные взгляды и наслаждается. Помогает донести все купленное, сам относит мокрые вещи в стирку, а потом присоединяется к брату на диване в гостиной.       — Что смотреть будем?       Элайджа протягивает брату кусок пиццы и приобнимает его за плечо, мимолётно целуя в макушку.       — Я не знаю...       Гэвин задумался, с аппетитом жуя пиццу. После воды всегда ужасно хотелось есть, да и тем более, сейчас далеко за полдень, а он последний раз ел утром.       — Может... «Последний самурай»?       — Мы уже миллион раз его смотрели.       — Но он же классный!       — Ладно, ладно, включай давай.       Гэвин заулыбался, и, взяв пульт от телевизора, нашёл на забитой до отказа флешке любимый фильм. Хоть он и вышел всего через год, после рождения Гэвина, но юноша любил его всем сердцем. Красивая, немного трагичная история, всегда цепляющая словно в первый раз. Элайджа показал его, когда Гэвину было десять, и с тех пор Рид-младший занёс этот фильм в список своих фаворитов, каждый раз уламывая брата посмотреть снова. Элайджа тоже принялся за еду, чуть поглаживая Гэвина по плечу и просматривая уже наскучивший фильм со вновь вспыхнувшим интересом. О чудо. Они смогли досмотреть его до конца.       Элайджа убирал пустую коробку из под пиццы, прочие упаковки и бутылки в мусорный пакет, когда его левую ногу внезапно свело судорогой. Юноша вскрикнул и, не удержав равновесия, с грохотом повалился на пол, дрожащими руками хватаясь за больное место и стискивая зубы до скрипа; глаза мутнели под пеленой непроизвольных слёз, а из прокушенной нижней губы потекла тонкая струйка крови. Гэвин был на кухне, когда услышал грохот, а потом и громкий вскрик брата. Он тут же побросал посуду, и побежал в комнату, быстро склоняясь над ним, и вытягивая его ногу, дабы предотвратить судорогу.       — Тише-тише, спокойно, вот так, да.       Гэвин справился с этим так, как справлялся и раньше, после помогая брату подняться на ноги, и повёл его на второй этаж, в комнату Элайджи. Гэвин осторожно посадил его на кровать, тут же опускаясь на колени, и принялся мягко, но уверенно массировать сначала ступню, а потом икру. Элайджа держался изо всех сил, чтобы не сорваться. Сегодня он хороший. Сегодня не будет. Нет.       — Гэвин, принеси шприц и спирт. Быстрее.       Судорога не отпускала, и он вновь скорчился, стараясь максимально вытянуть ногу. Гэвин без промедления выполнил то, о чем попросил его брат, и протянул нужные предметы Элайдже, снова присаживаясь рядом, и с беспокойством наблюдая за ним. Дрожащими руками провернув все нужные манипуляции, Элайджа чуть ли не со свистом воткнул отсоединённую и обработанную иглу себе чуть выше колена и с трудом сдержал крик, издав лишь тяжёлый вздох. Мышца в скором времени расслабилась, и он вытащил из ноги иглу, с хмурым видом откладывая её на прикроватную тумбочку. Пару минут понадобилось, чтобы окончательно прийти в себя; затем, прерывисто выдохнув, Элайджа улёгся к стенке и кивнул младшему брату, мол, так и собираешься сидеть на полу? Гэвин перебрался на кровать, сначала просто присаживаясь на краешек, а потом, видя приглашающий жест брата, прилёг на его плечо.       Гэвин испугался. Конечно, такое бывало и раньше, но это не отменяло того факта, что каждый раз Рид-младший до чертиков боялся, что не сможет помочь, или сделает что-то не так. Он видел, насколько сильно страдал в такие моменты Элайджа, и всей душой желал, чтобы эта боль предназначалась ему. Если бы он только мог облегчать его страдания...       — Сильно больно? - глупый вопрос, но Гэвину хотелось хоть как-то прервать напряженную тишину.       — Всё прошло, малыш. Не думай об этом.       Элайджа повернулся на бок и прижал брата к себе, утыкаясь носом в линию роста волос и вдыхая дурманящий аромат. Он и не думал ругаться, по всей видимости.       — Как твоя нога?       — Не болит.       Пока не болит. Завтра наверняка невозможно будет нормально ходить не опираясь на все подряд, но главное не ныть перед старшим братом. Гэвин жмётся ближе, подставляясь под ласку, мягко поглаживает Элайджу по руке. Спокойно и безмятежно. Почему так не может быть всегда? Почему..? Гэвин не хочет об этом думать. Не сейчас.       State That I'm In - Emma Hewitt       Элайджа не выдерживает, ведёт кончиком носа вниз и касается губами шеи, закрывая глаза. Затем ещё раз, и ещё; он целует очень нежно, с особым трепетом, свободной рукой медленно скользнув на бедро.       — Малыш…       Гэвин рвано выдыхает и жмётся ближе. Дрожит от всего сразу. От того что приятно, а ещё потому что... Гэвин боится. Элайджа нависает сверху на пару мгновений, прерывисто и тихо шепчет имя брата, стягивая с него футболку и непривычно принимается целовать его тело везде. Каждый миллиметр, лаская вдогонку ладонями. Гэвина словно прошивают разряды тока, настолько хорошо. Элайджа нежный и чувственный как никогда раньше, и прежде напряженное тело юноши расслабляется. Руки непроизвольно тянутся к макушке брата, и Гэвин зарывается пальцами в его волосы.       — Чего ты хочешь?       Элайджа поднимает на брата взгляд в тот момент, когда поцелуи достигают подвздошных косточек; он стягивает с подростка шорты, однако приступать к самому пикантному пока не спешит.       — Сегодня тебе всё можно. Я разрешаю.       Гэвин какое-то время молчит, осмысливает слова брата, думает, что послышалось, но пристальный взгляд Элайджи даёт понять, что это правда. Гэвин мнётся, закусывает нижнюю губу, и робко шепчет:       — Тебя... хочу всего тебя.       Элайджа прикрывает глаза и слабо улыбается, возобновляя поцелуи и переходя ими к внутренней стороне бедра.       Я уже в твоих руках.       Гэвин ахает, выгибается, раскрывается словно цветок, нежный и манящий. Пальцы перебирают братские волосы, а ноги невольно раздвигаются шире. Элайджа желанный, такой необходимый, что Гэвину хочется раствориться в эмоциях, которые охватывают его душу. Рид не сдаёт позиций, продолжает ласкать каждый миллиметр горячей кожи, после ведя мокрую дорожку языком от щиколотки до паха, и снова по внутренней стороне.       — Люблю тебя.       Он стягивает с брата бельё и касается губами лобка, вновь поднимая на него взгляд. Элайджа только начал, а Гэвин уже готов растаять под непривычно трепетными поцелуями. Гэвину жарко, щеки залились пунцовой краской, он кусает пальцы, чтобы только не стонать в голос. И ему слабо верится в происходящее, хотя обжигающие губы на коже говорят об обратном. Гэвин жалобно, почти со всхлипом просит:       — Пожалуйста…       Элайджа прикрывает глаза и сомневается пару минут. Он не любит делать минет, раньше он ни разу не оказывал брату подобной чести, но сегодня особенный день. Сегодня можно. Элайджа касается горячим языком возбужденной плоти, ведёт, ласкает кончиком самые чувствительные места перед тем, как вобрать плоть в рот; засунув одну руку под подушку, он нащупал там тюбик и уже через минуту растирал пальцами лубрикант по пульсирующему колечку мышц; Рид медленным движением ввёл в тело брата два пальца и принялся усерднее отсасывать ему, с непривычки пуская слюни. Гэвин шикнул сквозь зубы, привыкая к пальцам, а потом расслабился. Было непривычно получать удовольствие вот так, и юноша поначалу даже не знал как реагировать, и только тихо постанывал, прикрывая глаза от наслаждения.       Гэвину было хорошо, так хорошо, что он даже не сразу понял, что сам подаётся бёдрами навстречу ласкающим его пальцам брата. Он сжал руками простынь, до боли прикусывая нижнюю губу, сдерживаясь, чтобы не начать двигать бедрами, навстречу умело ласкающему его рту Элайджи. Гэвин хотел бы, потому что ощущения были до невозможности потрясающими, заставляя желать больше, намного больше, но не знал как на это отреагирует брат, поэтому покорно ждал дальнейших действий Элайджи.       Элайджа лишь в очередной раз глянул брату в глаза, будто пытаясь сказать, что он готов. Что Гэвин может делать так, как хочется, что ему нравится видеть его таким. Сказать он не мог по понятным причинам, посему оставалось лишь надеяться на присущее им двоим понимание без слов. И Гэвин прочел ответ на безмолвный вопрос в глазах брата. Он двинул бедрами навстречу, толкаясь глубже, зажмурив глаза от слишком ярких ощущений. Из приоткрытого рта вырвался гортанный стон, и Гэвин уже не пытался его сдерживать. Все равно никто не услышит, поэтому он услаждал слух Элайджи неразборчивым шепотом перемежающимся с тяжелым дыханием и всхлипами.       В какой-то момент ощущения стали слишком яркими, хотелось разрядки, но не так. Хотелось вместе с Элайджей. Чтобы чувствовать все на двоих. Гэвин жарко зашептал, замедляя движения:       — Хочу... хочу тебя, Эл... иди ко мне, пожалуйста...       Элайджа садится на кровати и слабо улыбается, усаживая брата к себе на колени и обвивая его талию одной рукой. Пара пробных движений, и его член оказывается внутри, входит медленно и осторожно, чтобы чувствовался каждый дюйм, каждое малейшее сокращение мышц. Элайджа гортанно стонет и утыкается лбом в плечо, ладонями обхватывает округлые ягодицы и приятно сжимает их пальцами. Гэвин жмурится, на какое-то время замирает привыкая к ощущениям, а потом медленно двигает бёдрами. Ещё. И ещё. Быстрее. Сжимает руками крепкие плечи брата. Гэвину так хорошо, что он готов плакать. Шепчет что-то нежное на ухо Элайдже, рвано выдыхает. Целует. Сначала мягко, а потом углубляет поцелуй, стараясь передать все чувства, все эмоции.       Любовь.       — Я люблю тебя...       Шепчет трепетно, заглядывая в голубой океан глаз Элайджи, погружается в самые пучины, тонет. И не хочет обратно. Гэвин очень любит целовать брата в уголок губ. Это кажется очень интимным, особенным. До дрожи в пальцах, до боли где-то в груди. Даже дышать становится тяжело, потому что переполняет целый космос чувств. Обычно так нельзя, а сегодня особенный день. Поэтому Гэвин целует много, столько, сколько захочет, будто в последний раз. Элайджа целует брата в ответ, обнимает, гладит, облизывает. Позволяет ему любые вольности, терпит, не теряет контроль.       Однако через какое-то время становится невыносимо хорошо, хочется больше. Поэтому он подхватывает брата под бёдра и осторожно валит его на кровать, снова целует и начинает двигаться быстро и более резко, иногда отстраняясь и шепча что-то невнятное, но очень жаркое.       «Мой. Мой, только мой.»       Гэвин вскрикивает, но не от боли, а потому что хорошо. Слишком хорошо. Он не смог бы передать словами весь спектр ощущений и эмоций, поэтому показывает действиями, поцелуями, руками. Обхватывает ногами бедра брата, подается навстречу, слушает сбивчивый шепот Элайджи, но в голове все как в тумане, хочется больше, быстрее.       — Ещё...       И Элайджа дает это "ещё". Ритм становится запредельным, движения рваные и быстрые, глубокие. Гэвин не узнает свой голос, потому что уже не стонет, а кричит. Наверняка до боли стискивает братские плечи, но им обоим сейчас на это наплевать. Яркая вспышка оргазма накрывает одновременно, и Гэвин прокусывает губу. Гэвину хорошо и плохо, ему кажется, что перед глазами звезды, а еще по щекам текут слезы, потому что слишком...       — Я люблю тебя... люблю, люблю...       Окончательно прийти в себя Элайджа смог только через двадцать минут. Чуть склонив голову, он внимательно посмотрел на спящего на его плече Гэвина. Тот был спокойным. Счастливым.       /неправильным./       — Сладких снов, малыш, — шепнул Элайджа, заключая брата в объятия и удобнее устроился на подушке, через какое-то время тоже засыпая.