Не считается

Церковный свод украшен мозаикой — разноцветные библейские сюжеты точно разбросанные пустышки-стекляшки в калейдоскопе отражают солнечный свет, пробравшийся из открытой двери. Фёдор размыкает руки, до этого сцепленные в молитве, медленно поднимает взгляд, не оборачиваясь, вслушивается в шаги. Каблуки стучат о холодный бетон. Точно дьявольские копытца — «какого ты обо мне мнения, смертный?» смеясь, убирает интригу, словно фокусник, срывающий покрывало: резко и эффектно. — Сейчас час молитвы, Дазай, — Достоевский не двигается, смотрит вперёд, сцепив крепко руки в замок. Переминает большие пальцы. Кусает собственную щеку с внутренней стороны. — Разве не лучшее время? — Для чего он не поясняет. Проходит вперёд и садится на молитвенный столик. Качает ногой. Ловит чужой взгляд — на лице только победная улыбка. — Яблочко хочешь? — Чтобы ты сверг меня из Рая? — К чему? Одного случая достаточно. — Мешаешь. — Как и планировал. Замолкают. Слышен колокольный перезвон. Фёдор вновь складывает руки в молитве, наклоняет голову и старательно игнорирует то, как демон перед ним ведёт своей ногой по его. Мучительно медленно. Игриво. С каким-то вызовом. «Тело — это пустое и бренное, не так ли, священник?» — лишь смеётся, наклоняясь ближе. «Плоть к плоти», — шепчет так близко, что обжигает кожу щеки и край уха. «Если вы будете меня игнорировать», — договорить он не успевает, Фёдор поднимает взгляд и смотрит прямо на него. — Всё сказал? — И даже для виду не купишься? — Лицо искажается от нелепой притворной обиды, становясь похожим на смятый бумажный лист. — Яблоко и то было более серьёзной ставкой, — честно отвечает Достоевский. — Очаровательное признание в импотенции, — улыбка распознаётся дугой, точно у несуразной мультяшки. Так и хочется шлепнуть, чтобы прекратил. Достоевский кладёт руку на чужое бедро. Горячее, сильнее, чем у человека, даже больного. Пальцы почти обжигаются. Но он не убирает, ведёт выше — ткань расходиться волнами и складками. Осаму цепляется за плечо священника. Ногти впиваются в кожу даже через одежду. Федор не обращает внимания — ведёт выше, останавливаясь, только когда рука почти касается паха. «Искушаешь других, когда сам не в силах выдержать и обыкновенной ласки?» — отстраняет руку и отходит сам. — Жестоко. — Время молитвы кончилось, — просто отвечает Достоевский. — В следующий раз сначала придумай своё предложение, а после только начинай торговаться. — Не стыдно учить демона? — Такого нелепого нет, — прикрыв глаза, хмыкает. — У тебя член встал. Фёдор опускает взгляд. Смотрит пару минут — «и после этого ты говоришь, что я плох, как искуситель?». «Не считается», — только и выдаёт Достоевский, уходя.