дура

Удивительно, что её место в классе — не последняя парта последнего ряда. Наверное, это было бы уже слишком — отодвигать и без того никому не нужную беспричудную девчонку совсем на обочину жизни. Но всё-таки далеко от этого уйти не удалось — её парта предпоследняя, пусть и в центральном ряду. В общем-то, нет большой разницы, боковой это ряд или центральный, если сидишь практически в конце. В любом случае тебя не видно и не слышно, никому нет до тебя дела и не может быть. В конце всегда сидят раздолбаи, которым плевать на учебу, или тихони, которые боятся выделиться, хоть как-то обратить на себя внимание. Деку, наверное, больше относилась как раз таки к тихоням. Не то, чтобы она не любила общаться с людьми или испытывала с этим какие-то особенные проблемы. Скорее, наоборот — это с ней никто толком не хотел общаться, а она и не навязывалась. У неё, пожалуй, попросту не было общих тем для разговоров со сверстниками, что с девочками, что с мальчиками. Всеобщую заинтересованность героями в расчет брать не следовало, потому что увлеченность Деку вызывала у всех только смех. Она, никчемная по всем параметрам, должна была быть тихоней. Помалкивать и не мешать другим, куда более способным людям, спокойно жить. Не доставать никого своими безнадежными стремлениями и сидеть в самом-самом конце класса, в компании таких же неудачников. Но учитель распорядился иначе: предпоследнее место. Может, это был для неё некий знак судьбы, стрельнувший в голову старому маразматику, который запрещал им меняться местами? Знак того, что есть еще надежда когда-нибудь вырваться вперед. Может, и правда есть. Вырваться из бесконечной череды издевательств, насмешливых взглядов, презрения, причина у которых только одна — отсутствие причуды, которая, в общем-то, большинству из ныне живущих никогда не пригодится. Какая разница: не иметь причуды вовсе, или же иметь дурацкую причуду вроде способности вынимать свои глазные яблоки? Но почему-то человека даже с такой идиотской причудой не осудят за желание быть героем, над ним никто не будет смеяться, ставить под сомнение возможность успеха. Какая-никакая, но причуда есть. А если никакой нет — то ты уже недочеловек, будь хоть в сто раз умнее, сильнее, храбрее того, со съемными глазами. Это ужасно несправедливо и, наверное, именно потому так хочется совершить невозможное. Доказать всем, что чего-то стоишь. Поступить в Юэй, даже не имея причуды, стать героем! Поразить всех, кто не верил, и перестать наконец быть незаметной Деку. Стать той, к кому прикованы взгляды… Взгляд, по крайней мере, одного человека. Того, кто не верит больше всего. Хотя не то, чтобы он ее не замечал. Вообще-то замечал, и очень даже, но не так, как надо. Совсем не так, как замечала его она. Вместо долгих взглядов, томных вздохов, как будто случайных прикосновений, ненавязчивой помощи, даже ручку одолжить — только мерзкие ухмылки, тонна презрения во взгляде и яд, капающий с клыков зверя, голодного до чужих страданий. Она в самом деле была для него особенной, но не так, как ей хотелось. Ни над кем больше он не издевался с таким усердием, как над ней, беспричудной. Это было глупее некуда, ждать от него чего-то хорошего и надеяться на то, что когда-нибудь он поймет, что причуда в человеке не главное, и увидит в ней прекрасную девушку. Но даже если закрыть глаза на отсутствие причуды… В общем-то в ней не было ничего прекрасного, очевидно. Ничего ужасного тоже не было. Она была просто обычной. Не толстая, не худая, не уродина, не красавица. От этого даже как-то еще больнее, потому что когда находишь силы признаться себе, что ты страшненькая — тогда всё хотя бы понятно. А когда всё вроде как нормально, и смотреть на себя не противно, то вопрос «Почему нет?» заседает в голове слишком прочно, и носится по сознанию назойливой жирной мухой. Хотя, пожалуй, ответ достаточно очевиден. Каччан лучший во всем, и потому рядом с ним может быть только самая лучшая девушка. Самая красивая, умная, храбрая, с хотя бы какой-нибудь причудой — ничто из этого не подходит под описание обычной беспричудной Деку. Поэтому всё становится еще более бессмысленным. Даже если бы у неё была причуда, которая явно не появится из ниоткуда в 14 лет, у неё не было бы никакого права быть с ним. Даже если бы она стала героем номер один, всё равно не дотягивала бы. Если опустить голову и уставиться в свою тетрадь, то вообразить можно, что угодно. Можно убедить себя, что станешь героем и без причуды, что станешь даже номером один. Можно придумать, что Каччан на самом-то деле влюблен в нее, и когда они оба поступят в Юэй, то обязательно будут вместе. Можно до бесконечности воображать свидания, поцелуи, совместное спасение мира… Но стоит поднять глаза и столкнуться с ним взглядом — мечты трещат по швам, почти не в силах уже сопротивляться натиску. Воздушные замки уж слишком потрепаны взрывами, от них почти остался один мираж. Остается только втянуть голову в плечи и снова отвернуться, не обращая внимания на злорадный смех Каччана. «Девочкам нравятся плохие парни» — это истина, старая, как мир, и всё такая же загадочная. Это может быть понятным, когда смотришь на объект своей любви в розовых очках. Мечтаешь, как рядом с тобой он вдруг изменится, станет добрее, оставаясь при этом, конечно же, всё таким же крутым. Но в случае с Деку система снова даёт сбой: как бы она ни любила Кацуки, оправдывать его не получается. Слишком долго и слишком хорошо они друг друга знают, чтобы воображать себе, что в самом деле — не в мечтах, а в жизни — случится чудо. С четырех лет он над ней издевается, и оправдания «если мальчик дергает тебя за косички, значит ты ему нравишься» исчерпали себя лет в шесть. Теперь было слишком уж очевидно, что Каччан неприемлет само ее существование, воспринимает его практически как личное оскорбление. О какой любви речь? За последние десять лет он не сказал ей, пожалуй, ничего приятного. И всё-таки Деку, как самая глупая девица на всей Земле, не могла смотреть на него без восхищения. В её глазах он сиял так же, как Всемогущий — хотя, конечно, в его действиях не было абсолютно ничего героического. Лишь на словах он хотел стать героем, продолжая действовать скорее как злодей. Но то, чего нельзя было у него отнять — он был ближе всего к воплощению идеи «быть номер один». Лучший во всём, способный достичь успеха во всём, за что бы ни взялся, способный буквально на ВСЁ. Даже если он не был героем, «всемогущим» для неё он точно был. Вот так. Разве кто-то вроде неё, обыкновенной девчонки с горсткой глупых грёз, не способной ни на что, в отличие от него… Разве ей могло быть место рядом с ним? Деку никогда не хотелось мириться с собственной участью. Совершенно очевидно, что её судьба (беспричудной, бесполезной, совершенно ни на что не годной идиотки) — это просто сидеть и восхищенно смотреть на других. До конца своей жалкой жизни взирать снизу вверх на тех, кого Госпожа Удача любит больше, и с восторгом помалкивать, занимаясь своими маленькими, ничтожными, ненужными делами. Звезды с неба будет доставать кто-то другой. Удел же таких, как она — быть массовкой, что, не помня себя, хлопает в ладоши и радостно визжит по сигналу режиссера. Деку не хотелось. Нет, конечно, она не видела ничего зазорного в том, чтобы быть этой массовкой, визжать и хлопать. Она и правда делала это всю свою жизнь, глядя на героев… На Каччана. Но быть тем, кто достает звезды — не ради славы, восхищения, а ради самой идеи, ради соприкосновения с прекрасным… Как можно просто жить, довольствуясь только любованием ночными огоньками, не мысля даже о том, чтобы дотянуться? Наверное, многие слишком быстро понимают: не получится, и мирятся с этим. Прыгнуть — не достанешь. Да и стремянка-то старая и ржавая, как бы не упасть с неё… А и влезешь — коротковата. У иных и прыжок выше, и лестница до небес проложена золотыми ступеньками. Как тут не сдаться? Деку вот почему-то не хочется. Можно же, наверное, достать где-нибудь лестницу? И если раз за разом пробовать, то, может, и получится подпрыгнуть чуть повыше, дотронуться, хоть бы кончиком пальца звезду задеть. Уже даже это будет хорошо. Каччану было легко достать до звезд хотя бы потому, что он изначально стоял выше. В общем-то, практически все в этом мире стояли куда выше Деку, куда ближе к тем звездам, что были нужны именно ей. И Каччан стоял настолько высоко, что и сам был звездой для неё. Прежде, чем тянуться к самому небу, нужно было допрыгнуть хотя бы до него. Каччан, правда, не гнушается того, чтобы спуститься на пару-тройку ступенек, чтобы отдавить ей пальцы, которыми она цепляется за перекладины. Это больно, но даже это вызывает в ней восхищение, потому что всё, что Звезда делает, неизменно окутано великолепием, от которого слепит глаза. И пальцы сами разжимаются, одна радость — не высоко падать. Только Деку не сложно отряхнуться и упрямо полезть заново биться головой об потолок. А потолок-то из стекла, его особо не видно, и кажется, что вот еще чуть-чуть и поднимешься, доберешься наконец до стартовой площадки хотя бы, где начинаются какие-никакие тернии. Каччану даже не обязательно спускаться, чтобы посмеяться над ней. Достаточно только взглянуть под ноги, и увидеть девчонку, которая там вместо грязи. Так он на неё и смотрит, даже прямо сейчас, когда она украдкой снова поднимает глаза. И вот, Деку снова ничего не может. Ни ответить ему хоть раз на обиду (а кто будет дерзить живому огнемету), ни признаться в своих глупых чувствах, над которыми он вволю посмеется. В детстве почему-то на это смелости хватало: пытаться защитить какого-то мальчишку от его кулаков, а потом бегать за ним хвостиком, восклицая «Я тебя люблю, Каччан!» Так может, всему этому и следовало бы остаться в детстве? Может, и следовало бы. Только от мечты и от чувств не так легко отказаться. Ну, от мечты еще, предположим, получится. Но сердцу-то не прикажешь, верно? Сколько ни говори себе: «Он плохой человек», «Тебе с ним ничего не светит», сердце всё равно бьется чаще при взгляде на него, а щеки краснеют. Мало того, что он воплощает в себе саму суть победы, заставляя трепетать её жаждущее свершений сердце. Он хорош, в конце концов, даже по меркам простого (глупого) девчачьего помешательства: все-таки такой красивый. Его самодовольная, гадкая улыбка — вообще-то тоже довольно привлекательна, не так ли? И самый страшный взгляд на неё — все еще взгляд на неё.Деку вполне можно считать чокнутой, и с этим ничего уже не поделаешь, если, встретившись с ним глазами, она отворачивается из-за смущения, а не из-за страха. Глаза у него, кстати, тоже красивые, пусть и убивают волю к жизни каждого, кто в них заглянет. Это даже не говоря о его теле, которое на физкультуре уже не скрывает никакая мешковатая одежда… Мускулатура, действительно достойная героя. Казалось удивительным, что всю эту красоту замечает только она одна. Но на то она и чокнутая: всех нормальных девушек отпугивает его ужасный характер. Наверное, этому следовало бы радоваться — меньше поводов для ревности (на которую у Деку и права-то нет), меньше соперниц (как будто она могла бы посоперничать с другими девушками в чем-то, хах). Да Каччан и сам не проявлял интереса к противоположному полу, но… Когда-нибудь это должно будет случиться, верно? Когда-нибудь он будет с кем-нибудь «вместе». И это будет точно не Деку. Да, представить рядом с Кацуки (другую) девушку было трудно, но для фантазии Изуку нет ничего невозможного. Фантастическая эта девушка была по всем пунктам лучше Деку раз примерно в миллион, и становилась примерно на место героя номер два, сразу после Каччана, иного быть не могло. И это было бы ложью, если бы Деку сказала, что такие мысли не причиняют ей боли, но… К мыслям, причиняющим боль, она привыкла довольно давно. Обычно, правда, она отказывалась считать их реальностью, но недостижимость именно этого — недостижимость Каччана — была слишком очевидно-неоспоримой, чтобы думать, что когда-нибудь наступит тот день, когда она сможет назвать себя его девушкой. Всё, что, пожалуй, оставалось, это с болью в сердце идти вперед. Навстречу единственно возможному будущему, где его никогда не будет. И продолжать любить его, как дура.