В тени крыльев

      — Ну Пит, пожалуйста! Нам нужно, чтобы вы пришли на эту встречу, — умоляюще произнесла Тестабургер.       — С чего бы мне идти на вашу конформистскую вписку? — Поморщился парень. Одна мысль о том, что придется дышать одним воздухом с кучей несведущих идиотов вызывала отвращение.       — Пит, это важно! — В глазах Венди мелькнуло раздражение. Она уже битую неделю пыталась убедить готов прийти на вечеринку, искренне полагая, что это поможет сплотить командный дух школы. По ее мнению, Пит — наиболее легкая мишень для убеждения, так как остальные готы — нонконформисты до мозга костей, а на Пита можно было как-то повлиять. В любом случае, она на это надеялась.       — Дерьмовая идея, Тестабургер. Не надейся увидеть кого-то из нас, — устало и чуть со злобой протянул Пит и, развернувшись на каблуках, пошел прочь, гордо хрустя снегом и слегка ускоряя шаг, чтобы эта странная, помешанная на дружбе, снова не пристала со своим конформистским отстоем.       — Пит, в пятницу, в шесть! У Бебе Стивенс. Мы ждем, правда! — прокричала Венди его спине. Как же Питу хотелось показать ей фак. Но готы более сдержанны, поэтому он подавил в себе это желание и просто пропустил ее слова мимо ушей.

***

      Выйдя за школьные ворота, Пит вытащил сигарету и с тоской заметил, что осталось их всего-то три.       «Отстой» — подумалось Тельману.       — Если бы я не знал, что ей нужно, то подумал бы, что она на тебя запала, — раздался низкий бархатный голос откуда-то слева.       Услышав голос, отчего-то стало так спокойно, тепло прошло нежной волной по телу. Не поворачивая головы, Пит подождал, пока Майкл затянется последний раз и потушит бычок о кирпичный забор школы. Пит знал все эти движения буквально наизусть: вот Майкл держит в своих длинных тонких узловатых пальцах окурок, вдумчиво смотрит, словно вкладывает какой-то смысл в несчастный остаток сигареты. Вот он медленно подносит его к тонким губам, глубоко вдыхает горький дым, докуривая практически до самого фильтра и едва ли не обжигая себе пальцы, медленно выдыхает, смотрит куда-то, словно сквозь этот отвратительный мир, пока его рука беспощадно тушит окурок о красный кирпич, оставляя темный след, который позже смоется дождем, снегом или останется на куртке человека, которого прижмут в поцелуе к этому самому забору. И вот он наконец выдыхает, и под его ботинками задорно похрустывает свежий снег. Поравнявшись с рыжим парнем, Майкл снова потянулся в карман за зажигалкой.       — Хэй, а не многовато ли ты начал дымить в последнее время? — постарался спросить как можно нейтральнее Пит, прикуривая от зажигалки идущего рядом. Майкл лишь неопределенно хмыкнул. Вполне в его стиле, волноваться нечего.       Они оба молча шли, думая каждый о своем. Направлялись они к Генриетте, потому что больше идти было некуда. Это единственное место, где им не мешали, не смотрели странно. Пускай готов не волновали косые взгляды тупоголовых конформистов, однако в душе Пита они сеяли странную тревогу и сомнения. На кладбище сейчас слишком холодно, а в кафе они провели вчера весь день, да так, что возвращаться туда не хотелось никоим образом.       В полной тишине парни дошли до дома подруги. Пройдя через пустую гостиную, Пит ощутил неприятный ком в горле, когда учуял запах пирога, который явно только что вытащили из духовки. Однако на лице не дрогнул ни один мускул.       Генриетта и Феркл уже сидели на разных сторонах кровати. Девушка задумчиво кусала кончик ручки и не обратила никакого внимания на вошедших, а Феркл окинул безразличным взглядом парней и вернулся к открытому окну и своей сигарете. Спустя некоторое время Генриетта расслабленно выдохнула и села, чтобы привлечь внимание к себе.       — Я закончила. Это то, что меня волнует, поэтому я написала это стихотворение. По правде говоря, никто из них не был поэтом ни на грамм, однако это подобие стихов, верно подобранные слова, пускай и не в рифму, всегда помогали передать чувства, как выражаются конформисты. В любом случае, все они имели один и тот же смысл и разговор сводился к одному.       — Эх, Генриетта, ты снова написала что-то, в отличие от нас, — мягко сказал Майкл. Вообще, Майклу была присуща какая-то мягкость, только не всем она являлась. Может, дети-готы и казались всем такими ужасно хладнокровными и флегматичными, но на деле это было не так. Они действительно переживали за членов компании, искренне сострадали, если у кого-то возникали проблемы с их конформистским окружением и цеплялись друг за друга в этом прогнившем мире. Тяжело быть одному, когда ты видишь и понимаешь больше остальных, когда ты смотришь на людей и видишь лишь их темные стороны: меркантильность, жадность, похоть — все это было так отвратительно. Становилось легче, когда ребята обсуждали это между собой, ведь когда ты не один — не так страшно. Не так одиноко. Не так холодно.       — Пит, к тебе снова клеилась та девка? — с плохо скрытым неодобрением спросил Генриетта, отпивая ледяной («как моя душа» — сказал однажды Феркл) и до чертиков крепкий кофе.       — Генриетта, ты знаешь ответ на её предложение, — вмешался Майкл.       Обычно он не имел привычки перебивать, однако он знал, к чему ведет Ген — она сомневается в Пите. Считает, что он может прогнуться под конформистским давлением. Пит молча сидел, выглядел он устало. В душе он был благодарен Майклу, что тот пересек неприятные высказывания их подруги (на этом слове Пит мысленно поморщился — как по-конформистски). Однако, впрочем, оставшаяся часть вечера прошла неплохо.       День подходил к концу, настало время уходить. Феркл жил тут неподалеку, но Тельману и предводителю их группы нужно было идти достаточно далеко (по меркам небольшого Саус Парка). Так по-конформистски пожелав друг другу доброй ночи (однажды все сошлись во мнении, что во сне они не наблюдают жизнь и ее отвратительные реалии, да и во сне смерть куда приятнее, ведь ты в своем выдуманном мире, а не в этом смрадном конформистском аду), ребят проводили только до выхода из комнаты, и то взглядом. Спустившись вниз, парни оделись и молча вышли из чужого дома.              Было темно, фонари уныло освещали дорогу щербатым рядком — горел отсилы каждый пятый. Как по сговору оба потянулись за сигаретами, Майкл снова позволил Питу воспользоваться его зажигалкой.       Для конца октября в Саус Парке было достаточно холодно, под ногами хрустел не такой уж и первый снег, редкие золотые листья так нелепо смотрелись под белыми хлопьями. Выглядело это словно неумелая декорация.       Майкл затянулся и выдохнул чуть громче обычного, привлекая тем самым внимание идущего рядом. В последнее время Пит определенно вел себя не так, как обычно. Полная апатичность, ему, впрочем, не свойственная.       — Пит…       — Спасибо, что помог с Генриеттой, — сказал рыжий. Его голос прозвучал неожиданно хрипло и низко, словно где-то глубоко внутри у парня что-то сломалось.       — Все в порядке, — ответил Майкл. Эта дежурная фраза прозвучала слишком мягко, но Пит, казалось, не заметил. — Послушай, — кудрявый парень остановился и положил руку на плечо друга, останавливая его рядом с собой. — Я понимаю, что она давит на тебя. И Венди, и Генриетта. Тебе не следует чувствовать себя виноватым. Генриетта ведет себя неразумно. Сомневаться в мировоззрении человека и его устоях отвратительно. Она знает об этом, но кажется, она волнуется за тебя.       — Как скажешь, — Пит отвел взгляд. Он почувствовал ужасную усталость и раздражение. Он ее оправдывает? Зачем?       — Пит, тебя что-то гложет. Если ты хочешь… Если ты чувствуешь необходимость быть выслушанным…       — Ты ведешь себя как конформист, — резко прервал его Пит, вперившись злым взглядом в темные глубокие глаза стоящего напротив. Майкл не ответил, но тень беспокойства никуда не исчезла. Демонстративно затянувшись, Пит пошел вперед.       — Что ты думаешь о том, чтобы действительно пойти, куда тебя звала Тестабургер? — задумчиво спросил кудрявый, отстукивая тростью в такт шагам.       — Я надеюсь, что это сейчас проверка на вшивость, — последовал холодный ответ. — Ты хоть представляешь, какого мнения обо мне будут Феркл с Генриеттой?              И все-таки Майкл играл на стороне Генриетты. Они действительно ему не доверяли. Это было так низко со стороны Майкла — подначивать его. Да, где-то в глубине души Питу хотелось пойти туда, куда его уже вторую неделю так усердно звала эта помешанная конформистка. Он знал, что именно там будет. Поэтому и хотелось пойти туда, напиться и отвлечься от постоянных вязких, липких, тяжелых объятий тревоги, что так плотно засела в его крашеной голове. А еще он понимал, что потом будет только хуже.              — Пойдем вдвоем, — словно поставил перед фактом Майкл, гася бычок о так удобно оказавшуюся рядом стену. Глаза Пита округлились, он с удивлением посмотрел на своего спутника.              — На кой черт нам туда идти? В это злачное сборище пустоголовых идио…              — Мы можем извлечь из этого выгоду, — решительно ответил Майкл тоном, не терпящим возражений.               — Например?              После недолгого молчания Пит услышал ответ на свой вопрос:              — Я уверен в том, что тебе станет лучше.              После короткой паузы, что потребовалась Тельману, чтобы осмыслить сказанную ему фразу.              — С чего ты взял, что со мной что-то не так? — ощетинился рыжий.              Одно резкое движение и спина Пита уперлась в стену, а сбоку от его головы оказался локоть Майкла. Пит едва ли почувствовал волнение или дискомфорт от неожиданной близости.              — Я не слепой. Я знаю, что не имею права нарушать твое личное пространство, но ты не оставляешь другого выбора. Ты не хочешь разговаривать, возможно, ты считаешь, что если поделишься своими проблемами, то тебя будут считать слабым или трусом. Но это не так! — Быстро произнес Майкл своим бархатным низким голосом.              Пит просто стоял. Он никогда не бывал в подобной ситуации. Никто и никогда не прижимал его к стене, не разговаривал с ним таким («очаровывающим, мягким, глубоким и… сексуальным?» — последнее мысленное сравнение несколько смутило Пита, но он тут же признался сам себе, что действительно так считает) голосом. Никто не был ему так близок, как этот кудрявый брюнет.              Тельман отчаянно не смотрел в глаза напротив. Свет фонаря отстраненно отражался в серебряном крестике в правом ухе парня, завораживая и унося в какие-то странные мысли, белые снежные хлопья медленно опускались на темные кудри и оставались там, создавая очаровательную картину чего-то невыносимо прекрасного и словно неправильного. Нахмуренные брови выражали не злость, а искреннюю озабоченность происходящим, глаза смотрели печально, глаза умоляли поделиться тем, что гложет, глаза источали… «Любовь» — подобрал нужное слово Пит. Он не принял эту мысль, сразу же отогнав ее словно прокаженную, но ему хотелось так думать. Хотелось ощущать что-то кроме отвратительной тревожности и вечного бездонного одиночества, которое было с ним так долго, что, казалось, уже стало его неотъемлемой частью, что было ужасно. Теплый воздух, вырывавшийся из их легких, превращался в холодный пар, рисуя замысловатые узоры и спешно растворяясь в темноте.              Пит просто молча продолжал смотреть в глаза, что дарили ему какие-то иные ощущения, отличные от серой массы обычных. А может он все выдумал? Может, его мозг придумал эту спасительную соломинку, чтобы он не упал, не сломался окончательно? Пит почувствовал себя идиотом, ничтожным конформистом, таким жалким… Его мысли начали сбиваться в один негативный ком.              — Давай пойдем, мне холодно, — голосом, осипшим от отвратительных мыслей, произнес Пит. Через мгновенье рука с длинными узловатым пальцами откинула его крашеную челку, явив миру вторую часть лица, аккуратно коснувшись его. Это прикосновение оказалось таким теплым, таким приятным, что парень едва удержался, чтобы не последовать за рукой, чтобы не продлить это прикосновение и подольше почувствовать себя…живым. Майкл, похоже, заметил изменения в глазах Пита и намеренно коснулся парня снова, продлив свое движение, заведя ладонь чуть дальше в волосы, ближе к затылку. Удивительно, каким образом руки Майкла были теплыми, когда Пит дрожал от ночного ветра? Пит прикрыл глаза и позволил себе слабость — сократил расстояние между своей щекой, нежно и как можно невесомее прижался к руке.              Близость. Это было так странно, словно в новинку, так необычно. Все его нутро, все его эмоции словно потянулись и завертелись вокруг этого маленького кроткого прикосновения. Пит с облегчением выдохнул. Казалось, прошла вечность, прежде чем Майк своим низким бархатным шепотом сказал:              — Ты совсем замерз. Пора домой, — и, секунду погодя, добавил, словно с большей теплотой, — Пит.                     Тельман собрал все силы в кулак и разорвал прикосновение