***
Практически бегом Пит приблизился к двери и, быстро открыв замок, остановился в дверном проеме. В его доме снова было пусто. Пит медленно закрыл дверь, лишая свет с улицы пути и запирая себя в темноте. Быстро включив свет, он поднялся в свою комнату. Это не было похоже на комнату подростка: не было легкого беспорядка, плакатов на стенах. На письменном столе стояли кружки с кофе, на подоконнике красовалась стеклянная, некогда прозрачная, как слеза ангела, пепельница. Сейчас она покрылась отвратительными коричневыми разводами, словно помутнела изнутри, а в ней находились уродливо изломанные окурки, купающиеся в пепле. В комнате было много книжных полок, заставленных произведениями классиков. Тут и там можно было заметить книги на иностранных для парня языках, пару словарей, переведенный сборник работ Цицерона и философские труды Платона на латыни. Кровать была идеально убрана. Пит обнаружил, что у него дрожат руки. Мысли заглушили все посторонние звуки: шумы улицы, что доносились с открытого окна, звуки проезжающих где-то далеко машин и работающей бытовой техники.Тишина давила на все его существо. Пит сделал три глубоких вдоха, таких глубоких, что потемнело в глазах и острой болью пронзило легкие. «Не поддавайся, Пит, не поддавайся!» — без устали шептал себе под нос парень, одновременно доставая предпоследнюю сигарету. Быстро чиркнув спичками, он затянулся — горький дым словно разжижал липкий сгусток тревожных мыслей, которыми щедро одаривала его тишина, темнота и одиночество. Всю жизнь тишина была отличным другом Пита. Но однажды что-то сорвалось внутри, что-то изменилось, и тишина перестала дарить спокойствие — она стала давить, душить, пробираясь в сознание скользкими тяжелыми мыслями, окутывая тревожность и заставляя думать — а не бессмысленно ли все это? Что я сделал для этого мира, чтобы заслужить…жизнь? В чем смысл пытаться что-то сделать, если все мы окажемся в одной лодке, что беспощадно идет ко дну тяжелым камнем? Пит не видел своего будущего. Чем больше он думал о том, какую жизнь он хочет прожить, чему хочет посвятить себя, тем больше он убеждался, что приносит одни лишь проблемы и не умеет абсолютно ничего. Он старался, он пытался быть лучше, он не хотел подводить, а в итоге загнал себя в глубокую яму, из которой не выбраться, а если попытаешься — сорвешься и упадешь еще ниже. Пит страдал. Но он понимал, что дно еще не пробито. В его жизни было две спасительные соломинки. Одной являлась их готическая группировка. В компании ребят Пит чувствовал себя живым. Он себя чувствовал, хотя думал, что от бесконечного самобичевания и стресса, самоненависти и агонии его организм решил, что лучше бы Питу не чувствовать ничего. Пускай на некоторое время, но Питу действительно становилось лучше. Проблескивали лучи надежды, что все может быть, как раньше: калейдоскоп эмоций проносится в сознании, энергия в теле бушует горячей волной, ощущения и воспоминания сохраняют свои яркие краски и остаются в памяти приятными картинками. Сейчас же парень ощущал себя пустым, отвергающим любые чувства и эмоции, сосудом, оболочка которого состояла их усталости и апатии. Порой в нем появлялась пассивная агрессия, но зачастую гнездились именно те самые противные депрессивные назойливые положения о жизни и том, что само понятие жизни — не для Пита. Нет, Пит не увлекся наркотиками и алкоголем, чтобы отогнать от себя депрессивный бред. Ему это было не нужно, потому что была еще одна, вторая соломинка, и имя ей… Майкл. Пит уже давно это понял, у него хватило сил принять это. Началось это лет в четырнадцать. И нет, не было никакого случая, где бы Майкл героически спас Пита, словно пресловутые диснеевские принцессы и их принцы, нет. Просто… Майкл всегда был рядом. Что бы не было у Пита на душе, да и не только у него, Майкл всегда словно чувствовал, что нужно сказать, как и куда завести разговор, чтобы ободрить, успокоить, поддержать. Да, так делают эти тупоголовые идиоты-конформисты, но Питу это помогало. Он был уверен, что нонконформистом меньше всего из их компании является именно он. Просто в один прекрасный вечер, приправленный ссорой с родителями, Пит начал думать о людях, что его окружали. Когда же он дошел до Майкла, сердце приятно потянуло, даже имя его, казалось, Пит пронес аккуратно и с нежностью. Парень долго копался в себе. Он словил себя на том, что не может вспомнить, в чем на последней встрече была Генриетта, но может назвать количество белых рубашек Майкла, описать кольцо на его пальце, что блестит так холодно и гордо в лучах света, в мельчайших подробностях. Может назвать цвет глаз Майкла — такие глубокие, темные, почти черные, но такие теплые и добрые. Пит всегда с восхищением подмечал все детали внешности их предводителя, возводя их в положительный абсолют, рисуя его себе практически идеалом. Для Пита так и было — Майкл был тем, кто всегда поможет и не попросит ничего взамен. Скурив сигарету и обнаружив, что ему стало гораздо лучше, Пит лег на застеленную кровать и положил руки за голову. Мысли его снова вернулись к Майклу. Он был идеален: поражало его умение так естественно коммуницировать с конформистами, при этом не отрекаясь от своего основного, того, что связывало их компанию. Высокий рост, бледная кожа, длинные пальцы, всегда крепко сжимающие набалдашник трости, строгая монохромная одежда, неизменное черное пальто, под которым белеет рубашка с длинным рукавом (другие Майкл не носил), тяжелые ботинки. Но прекрасней всего были его темные кудри цвета смоли и обрамленные густыми ресницами темные глаза. Люди, что его не знали, определенно питали к нему симпатию, он располагал к себе своей внешностью, но те, кто имел дело с брюнетом, считали его напыщенным идиотом. Будь он обычной конформистской пустышкой — он был бы необычайно популярен (Пит ощутил укол ревности). Но была одна маленькая, незначительная, совершенно точно ничтожная проблемка: любовь — понятие конформистское, и Майкл, как и все готы, презирали это явление как таковое. Несмотря на это он решил, что будет жить. Он будет жить ради Майкла, как бы глупо и слюняво это не звучало. Мысли о Майкле всегда помогали парню. Он привык думать о нем, мечтать — он не мог отказаться. Если бы его лишили возможности общаться с главарем их банды, он бы точно покончил с собой, уговаривать бы долго не пришлось. К слову, Майкл был самым старшим в их компании — ему было 17. Таким образом на его плечи легло снабжение всех четверых сигаретами. Пит единственный изъявлял желание ходить вместе с Майклом к Джимбо, он всегда завороженно смотрел, как его тонкие длинные пальцы ловко перебирают зеленые бумажки, как его ресницы двигаются вслед за взглядом… Он грезил об этих руках… Тельман не думал о Майкле в сексуальном плане, ему просто нужно было общество кудрявого парня, его идеала. Пит тянулся к нему, как молодой побег тянется к солнцу, что дает ему жизнь. Поэтому, наблюдая тепло в голосе, в глазах напротив, Пит ругает себя за все — считает, что выдумал это, помешался на Майкле и, что самое ужасное, повесил ответственность за свою жизнь на другого человека. Будь Пит честнее с собой, ему было бы проще понять, чего же именно он хочет. Мысли вернулись к сегодняшнему вечеру. Пит вспомнил, как Майкл прижал его к холодному кирпичу. Стоило ему подумать об этом, как призрачное ощущение чужих рук игриво забегало теплыми мурашками по плечам. Пит протянул свою ладонь и аккуратно дотронулся до той щеки, что совсем недавно нежно тронула бледная изящная рука. Румянец начал стремительно покрывать его тело. Кажется, до Пита наконец дошло. Щеки покрылись красными пятнами смущения и спустились на шею, а существо парня наполнили запоздалые обрывки того шторма эмоций, что он должен был ощутить тогда, стоя в полумраке вблизи человека, которого любит, с его ладонью на своей щеке и затылке. Пит стремительно достал блокнот, обложка которого была старательно заклеена черной бумагой (видимо, изначально она была неподходящего цвета) и принялся быстро строчить. Описывать каждый свой день давно стало привычкой рыжего гота. Это всегда помогало справится с ненужным негативом или хотя бы поумерить его, привести свои мысли в порядок. Конкретно сейчас Тельман думал о том, какой он идиот и какую возможность он упустил. Стоило ему прикрыть глаза, как он словно ощутил тепло взгляда Майкла. И сейчас, сидя в своей комнате, он наконец признал, что ему мало внимания кудрявого брюнета. Он хочет больше. Он хочет переплетать его длинные пальцы со своими, тонуть в его глубоком взгляде, ощущать тепло его губ на своем теле… Он хочет узнать настоящего Майкла, того, что скрывается под этой холодной готической маской и того, что выдает этот безумно теплый взгляд.***
Всю ночь Пит пролежал без сна, обнимая подушку и преисполняясь жалостью к себе из-за мыслей о том, что он Майклу, по большому счету-то, и не нужен.