Темнее дня, светлее ночи

Окраина Юньмена. Маленькая таверна, вечер. —Это немыслимо! Как он мог предать собственную семью? Они столько лет заботились о нём! Пригрели змею на груди, которая, в последствии, укусила кормящую руку! Тьфу…—подвыпивший мужчина не стеснялся в выражениях, специально обходя имена и всякие подробности данной истории. Но этого и не требовалось. Все и так знали о ком идёт речь. Лань Ванцзы, второй нефрит клана Лань, отрёкся от своей семьи и от своего ордена, ступив на тёмный путь. Не успел мир отпраздновать смерть Старейшины Илин, как случилось это. Хангуан Цзюнь в это время был в заточении, а точнее—залечивал раны от дисциплинарного кнута. Один удар за одного человека. И того—больше тридцати. На его спине не было живого места. Раны накладывались друг на друга—кнут легко разрезал плоть. Но даже в таком состоянии он отправился на место смерти Вей У Сяня. От горы не осталось ничего, лишь обгоревшее пепелище. Именно в этот момент он потерял себя. Теперь его целью стали те, кто таким бесчеловечным методом убил его любовь. Они закололи его, больше трёхста раз. К последним ударам от тела мужчины осталось лишь кровавое месиво, а сам он, с самого начала, был ранен и не осознавал что происходит. Его меридианы были повреждены, душа тоже, досталось и сердцу. Испытывая мучительные боли он находился в пещере Фу Мо, которая давно стала местом гибели остатков клана Вень. Он не уберег их. Не уберег и себя… —Неблагодарный выродок! —крикнул один из крестьян и громко ударил по столу, отчего напитки из некоторых пиал пролились. —Эй! Что ты делаешь?! —воскликнул другой пьяница и набросился на того с кулаками. Началась заварушка, в центре которой была подвыпившая толпа. Они кричали, били по столу и ругались. Почти вся таверна наблюдала за ними с презрением и интересом, но лишь одна тень сидела неподвижно. Его спина была подобна натянутой струне, напряжённая, ровная, а лицо беспокойным. Тонкие брови были нахмурены, пока юноша отпивал отвар из своей пиалы. Закончив с ужином, он оставил пару серебряных монет, которых явно было слишком много за еду такого качества, затем тихо вышел. На небе ничего не было видно: ни луны, ни звёзд, только серые облака неспешно плыли по бескрайней плоскости небосвода. Казалось, сами небеса хмурились вместе с ним. —Простите…—тихо прошептал он и резко повернул в сторону гор. Каждый вечер Лань Ванцзи играл уже приевшуюся мелодию расспроса, и каждый раз это не приносило ничего, кроме новой волны боли. В один момент на щеке юноши появилась одинокая слеза, которая, спустя пару минут, обрела сестру и тихую осеннюю ночь прервал отчаянный крик. Он разрывал спокойствие величетвенных гор, доносясь со всех сторон. Когда першение в горле уже перешло в откровенную боль—он немного успокоился. Мозоли на пальцах от постоянной игры вновь стали кровоточить и причинять дискомфорт. Он пытался заглушить душевную боль физической. Как же можно смириться с тем, что ты потерял единственно человека, что был дорог тебе? Ты любил его больше жизни и готов был на все ради него… И пусть это был мужчина, и пусть распущенный донельзя—это всё совершенно не важно… Наконец успокоившись, заклинатель склонился над своим цинем и тяжело вздохнул. Слезы все еще текли по его лицу, капая на инструмент и отражая свет одинокой луны, прибивающейся сквозь тучи. —Вей Ин…—прошептал юноша имя возлюбленного, будто тот и вправду мог откликнуться. Но ответа, естественно, не последовало. Только шелест листвы нарушал звенящую тишину ночи. *** Прошло уже больше пяти лет с битвы в безночном городе. Раны Лань Ванцзи уже затянулись, а сам он выследил практически всех причастных к смерти Старейшины Илин. Каждого настигла ужасная и мучительна смерть, но вряд ли они отделались тяжелее свой жертвы. С каждой смертью он чувствовал себя всё лучше и лучше, погружаясь в это кровавое болото страданий. Примерно пару раз в год он приходил в Гусу, чтобы увидеться с братом и тому не посчастливилось наблюдать за всеми переменами в юноше. Черты его лица осунулись и совсем окоченели. Когда он улыбался в последний раз? Глаза из цвета дыма благовоний превратились в подталый снег. И ел он, скорее всего, только когда совсем истощался от голода. —Ванцзи…—со вздохом проговорил Лань Сичень видя, во что превратился младший брат.—Я не могу сказать, что понимаю твою боль, но… Нужно жить дальше. Сколько лет прошло. Сколько воды утекло… Хоть иногда показывайся дяде, хорошо? Он тоже очень тоскует по тебе, хоть и пытается скрыть это гневом. —Гневом от чего? От того, кем я стал? Во что я превратился?! Лань Хуань тут же пожалел о своих словах. Его брат был в относительном равновесии, которое он разрушил плохо подобранными словами. Заклинатель эмоционально выгорел и то и дело истязал себя, пытаюсь заслужить прощение у самого себя. Но это было невозможно. Он никогда не простит себе этой ошибки и до конца своей жизни будет горевать и убивать. —Ванцзи… Ты не так понял… —Да! Я не так понял и не так поступил. Я всегда знал, что никто не сможет понять меня… Он схватил руку собеседника и приложил к груди. Лань Сичень, несмотря на все слухи и обвинения вокруг младшего брата, никогда не терял доверия к нему и внезапные странные жесты не вызывали у него никакой настороженности. Тем более, что заклинатель был сейчас не в самой лучшей форме, совершенно забросив тренировки. Что у него получалось воистину божественно—так это играть одну единственную мелодию, в исполнении которой ему едва ли найдется равный. —У меня здесь дыра. Она болит и ноет. Я не могу спать. Я не могу есть. Я чувствую, как теряю себя…—надрывно проговорил мужчина, запинаясь. —А я чувствую сильное сердце.—спокойно ответил он и сдвинул руку слегка влево.—Вот тут. Оно бьется, не желая сдаваться… После этого наступили тишина. Никто не решался разрушить её, пока вдалеке не послышались шаги и мужчины повернулись в сторону звука. «Предателю» нельзя было показываться на глаза никому, кроме Сиченя, ибо даже несмотря на строгие правила по поводу слухов и разговоров, новость, что Хангуан Цзюнь всё еще наведывается в клан пошатнула бы весь орден. —Я пойду…—проговорил Лань Ванцзи и развернулся, готовый уйти. —Стой! Зайди к дяде, останься хотя бы на пару дней! —повернулся Лань Хуань, но силуэт мужчины уже давно исчез из виду. Всё же он послушал брата и направился к дяде. На дворе был уже вечер и в это время Лань Цижень должен был заниматься в библиотеке. —Дядя…—прошептал Лань Ванцзи, увидев учителя. Тот повернулся и в его глазах отразилось непонимание. Он был ошеломлён. До него доходили лишь слухи, которые он так не приветствовал, но всё же прислушивался к любой новости, связанной с племянником. Не видя его больше пяти лет, только гадая как ему живётся и зная, что с ним происходит, он не мог сдерживать сердечные боли. На мужчине было надето черно-красное одеяние, превычная лобная лента уже давно не украшала его голову, а была обмотана вокруг руки, тогда как на лбу его всё же был лоскут черной ткани. Это был некий символ того, что пусть он и ушел из клана, но даже так, в нём осталась часть того, чему его учили в ордене —Ванцзи…—его голос сильно дрожал, впрочем, как и он сам. Лань Чжань, после громкого ухода из клана, больше не общался с Лань Циженем. Их последняя встреча закончилась сильной ссорой—старик отчитывал племянника за ранение 33 старейшин и слишком вызывающих поступков. Чтож, если уже на тот момент он считал его действия неправильными, то что уж говорить о текущем времени. —Дядя, я…—начал было нежданный гость, но собеседник его остановил. —Не говори… Не нужно… Я не буду ничего слушать…—сказал мужчина и наотрез отказался разговаривать с ним. Можно было подумать, что он зол на ученика и не хочет слушать оправданий, но на самом деле старик просто не мог поверить своим глазам. Пять лет он ждал этой встречи, и как бы сильно не скучал—не мог просто позвать его в Облачные Глубины. Он знал, что Лань Ванцзи периодически приходит и общается с братом, и сначала он совершенно не знал об этих встречах, что означает, что нефритовый жетон всё ещё был при нём. Это согревало душу старика и надежда, что он когда-нибудь придёт к нему не покидала его. Но Лань Цижень и подумать не мог, что эта встреча наступит спустя пять лет и будет такой внезапной. Увидев состояние своего племянника, он не мог сдержать чувств и его глаза накрыла прозрачная пелена накапливающихся слёз. Отказ разговаривать ударил по мужчине и, сжав руку в кулак он резко развернулся и удалился, бросив: —Ты всегда знал, что общение с ним ни во что хорошее для меня не выйдет, не так ли, дядя? —сделав акцент на последнем слове Ванцзи исчез, словно талый снег под действием солнечных лучей, не дав собеседнику и шанса оправдаться. Впервые за эти года мужчина ступил в Цзинши. В помещении было всё так же, как раньше: треножная подставка для благовоний, письменный стол, чернильница, шкаф с учебниками и кровать. От этой картины его сердце кольнуло и он никак не решался войти. Постояв несколько минут он сделал шаг и зашёл в комнату. Она всё так же пахла сандалом— пару палочек всё ещё тлели, наполняя помещение своим прекрасным запахом. Мучаясь угрызениями совести он принял ванну и мешком рухнул на кровать, провалившись в сон. Когда он нормально спал в последний раз? Это было так давно… Только ему стоит закрыть глаза и перед ним снова и снова открывалась картина окровавленного тела и сожженной горы. Он не мог просто так снять комнату или заночевать в лесу—любой прохожий тут же доложит о нём и за его головой явится целая армия. А сейчас… Ему было так уютно и неспокойно. Лань Ванцзи и сам не понимал отчего так, но этот осенний вечер стал для него, словно маленькое мгновение слабости, когда он мог позволить себе просто отдохнуть от ненависти и убийств. Раннее утро несло с собой зябкую прохладу. —Лань Чжань! —раздался счастливый крик. Мужчина вздрогнул и вскочил с кровати, будто опаленный огнём. Этот голос… Это ЕГО голос… Но, естественно, никого рядом не оказалось, только прозрачные занавески покачивались на ветру.