Project "homophobia is gay"

— В тот день я наконец-то решил открыться маме. На тот момент я уже рассказал об этом отцу, зная, что он примет меня. Но я не был уверен в реакции мамы. Ее семья очень строгая, и я предполагал, что она не примет это так же быстро, как папа. Но честно говоря, я не думал, что все сложится так плохо.       Родители кричали друг на друга уже больше часа. Мы с Майки заперлись в моей комнате, отчаянно стараясь не слушать ругань взрослых. Маленькое тело моего брата дрожало, поэтому я пытался отвлечь его другими вещами. Пытался, пока не услышал уверенные шаги, направляющиеся в сторону комнаты Майка. Тогда мое любопытство меня подвело и я приказал брату оставаться в комнате и играть. Я отдал ему свой телефон с включенной игрой, он с радостью принял гаджет и начал тыкать на красочные кнопки. Я открыл дверь и тихо вышел, медленно поднимаясь по лестнице к комнате. Я заглянул внутрь через приоткрытую дверь. Моя мама стояла возле раскрытого шкафа, вынимая одежду и бросая ее на кровать, где располагался огромный чемодан. Я отчетливо видел ее слезы. Она тяжело дышала и была на грани истерики. Я не мог осмелиться, чтобы сказать хоть что-то. Но мама, видимо и не замечала меня. — Майкл! — внезапно крикнула она, заставляя подпрыгнуть меня от испуга. Мой брат моментально подбежал к маме, заинтригованный ее громким тоном. — Бери чемодан и спускайся вниз. Сейчас же. Майки сначала посмотрел на меня, дожидаясь кивка. В данной ситуации лучше слушаться Донну — нашу маму — поэтому самый младший из Уэев схватил дорожную сумку, которая оказалась достаточно тяжелой, и побежал вниз. Кто знал, что она могла сделать, если ее не послушаться. Миссис Уэй даже не смотрела на меня, проходя мимо по лестнице, страхуя Майки, который до сих пор трясся. Внизу их встретил папа, облокотившийся к счетчику, потирая свое лицо ладонью. — Ты не можешь этого сделать, — произнес он, как только наша троица появилась на кухне. — Черт, да, могу! — мама кричала, заставляя нас всех отступить немного назад, — Я не хочу оставаться в этом гнилом доме. Ни с чем-то таким. Я понимал, что она говорит обо мне. Мне казалось, что я получил миллион ранений прямо в сердце в тот момент. — Ты говоришь о нашем сыне! — кричал папа в ответ. Мне просто хотелось прекратить этот балаган. — Он больше не мой сын. Я не могу толерантно относиться к таким вещам в своей семье, а если ты иных взглядов, то мне жаль, — сказала Донна. Я хотел сказать что-нибудь, но камень, застрявший в моей глотке, просто не позволял словам выйти наружу. — Хорошо, уходи. Но даже не смей забирать Майкла с собой. После слов отца я вспомнил про брата и начал бегать глазами в его поисках. Он обливался слезами и держался за чемодан так сильно, словно от этого зависит его жизнь. Я очень сильно хотел обнять его, но мои ноги были прикованы к полу. — Он не может здесь оставаться, — поспорила мама и потянула малыша за руку ближе к себе, а тот в свою очередь прошипел от боли, — Я не позволю ему находиться здесь, чтобы подцепить эту болезнь. Отец посмеялся: — Ты несешь чушь и прекрасно знаешь об этом. — Говори, что хочешь, мы уходим, — Донна чуть ли не тащила Майки за собой, приближаясь к главному выходу. Она схватила ключи от машины и пальто, а затем открыла дверь. — Отлично, — кричал папа вслед, — Но далеко ты с этим не уйдешь. Я позвоню адвокату. — Да пожалуйста, блять! — проорала женщина и захлопнула дверь перед собой и моим маленьким братом, разрывающимся от слез. Я остановился. Разговоры об этом дне приносили столько боли. — Что произошло дальше? — спросил шепотом Фрэнк понимая, что я больше не собираюсь говорить. Я прокашлялся, чтобы снова придать уверенности голосу. Это помогло. — Ну… Это был последний раз, когда я видел ее. Парень посмотрел на меня, будто ожидал большего. — Эм, — снова кашлянул я, — Была зима, много снега и гололедица, а мама была очень зла, как я уже и сказал, и вела очень быстро. Она… просто не справилась с управлением, и машина врезалась в дерево. Донна разогналась до такой скорости, что смерть у них обоих наступила моментально. — Ох… — прошептал Фрэнк, я знал, что он смотрит на меня, — Не знаю, что и сказать. — Просто ничего не говори, — пожал я плечами. — Но… — начал парень, игнорируя мою просьбу, — У тебя все еще есть папа, так? — Если бы все было так легко, — покачал я головой. — Что ты имеешь ввиду? — спросил панк. Я и так рассказал Фрэнку слишком много. Хотел ли я погружаться в подробности? Да. Я хочу, чтобы он знал. — После того, как мы узнали, что мама с Майки не пережили аварию, папа перегорел. Он любил мою мать, поэтому ее потеря стала для него губительной. Но смерть младшего сына определенно и полностью изменила его: ни с кем не разговаривал, практически утопив себя в алкоголе. Затем начал все чаще ночами пропадать у каких-то… «друзей». Не помню точно, когда понял, чем они там промышляют. Он больше никогда не возвращался трезвым. Всегда накурен или пьян, и… Он больше не мой папа. Фрэнк покачал головой. — Дерьмо, — прошептал он. Я кивнул. — Именно поэтому мне надо выиграть в том конкурсе. Получив деньги, я отправлю папу в реабилитацию. — Почему ты не можешь просто… рассказать полиции? Тогда они отправят его в лечебницу, — предложил парень. — Ты сумашедший?! — завопил я, — Если я донесу на отца в полицию, то его отправят в тюрьму, а не в клинику. И за все содеянное он пробудет там очень долго. А меня отправят в приют для сирот, потому что больше некому заботиться обо мне! — У тебя все еще есть дедушка, — поспорил панк. Я сурово посмотрел на парня: — Ты серьезно считаешь, что Сэм захочет опекать меня после смерти дочери и внука, случившихся по моей вине? — Это не твоя вина! — возразил Фрэнк, но я лишь отрицательно покачал головой. — Если бы я не был таким, она была бы жива. И Майки тоже. Мне просто надо было заткнуться. Мне просто надо было упорнее стараться, — Айеро непонимающе посмотрел на меня, — Ты думаешь мне было легко, когда я понял, что гей? Сначала я жутко паниковал и пытался как-нибудь остановить это. Я пытался проявить какие-либо чувства к девушкам, но бесполезно. Я был таким эгоистом. Я просто не мог держать это в себе и хотел поделиться с родителями. Мама и Майки мертвы из-за меня. Фрэнк пытался что-то сказать, но я затыкал его каждый раз, когда он открывал свой рот. Я не хотел слышать, что «это не моя вина» и «я не должен так плохо чувствовать себя из-за этого». Тишина в комнате душила меня, поэтому когда мой желудок начал издавать голодные звуки, я был рад, что наконец-то мы сменим тему на что-нибудь более жизнерадостное. — Ты проголодался? — спросил парень, будучи таким же облегченным реакцией моего организма. — Ага, — мой голос хрипловат, поэтому я снова прокашлялся, — Да, я очень сильно хочу есть. Говорить обо всем этом жутко болезненно, но я чувствую, как камень спал с души. Учитывая то, что я рассказал это Фрэнку — ему ведь абсолютно все равно на семейную драму Уэев — достаточно мило. Может, после перекуса мы сможем заняться чем-нибудь менее депрессивным.