Снятся кошмары наяву

Один хороший друг лучше двух трупов и их похорон.

      Девушка чувствовала себя слегка неважно. Главный вопрос — почему? Может, не с той ноги встала? Ведь то, какая нога первая коснется пола, имеет большое значение, особенно в ее жизни. Если сегодня удача не будет на ее стороне, то весь день, считай, насмарку. Хотя удача улыбается ей всегда, либо открыто, либо одним лишь теплым прищуром хитрющих глаз. Даже тогда, когда кажется, что Dame Glück отвернулась в порыве злости, то это не так, а даже если и так, то из жалости спасет свою малышку. Ценрих не помнит дней, когда Фортуна столь сильно обижалась. Однако сейчас и правда внутри сквозило дурное предчувствие. Может, сегодня настал такой роковой день?       Неужто она умудрилась проснуться в такие поздние часы? Неужто она умудрилась отрубиться посреди бела дня? Ценрих начала понимать, почему ей так паршиво живется в эти ненастные пять минут заката — сломай себе режим дня и поймешь, что такое самоубийственные настроения. Недовольно ворча под нос ругательства на родном языке, девушка потянулась, разминая затекшие от неудобной позы мышцы. В плечах что-то хрустнуло и заныло. Следом тихо застонала и Ценрих, разгоняя застой в теле. Голова не хотела включаться в работу. Придется ее прочистить. Какой сегодня день? А, точно, последняя среда не за горами — надо готовить долю для гильдии. Если не приготовит, то будут большие вопросы к ней. А так хотя бы лишнюю копейку и золотую побрякушку отправить по почте, а потом забить на товарищей. Ценрих поморщилась от такого слова. Оно ей не нравилось, но приходилось делать вид обратного.       А закат-то славный. Над окраинами Лондона, зеленеющими августовской влажной травой, разливался сплав меди и бронзы. Тучки в виде окровавленной ваты из самых грязных недр врачебных обителей обрамляли солнце, но не скрывали его округлые золотые бока, а будто только подчеркивали святой ореол. Ценрих могла бы остановиться и полюбоваться этим видом, но видела она его сто раз, да и времени на подобную лирику у нее нет — в руках собственноручно нарисованная карта Лондона, рядом на столе, озаряясь рыжим светом лампы, лежит незавершенная карта лондонских окраин. Где-то еще завалялась едва начатая карта катакомб, но Ценрих тут же забросила это гиблое дело: ей не понравилось шляться по темным и вонючим местам без выгодной цели. Если ей приспичит, то лучше потратиться на какого-нибудь самоубийцу, которому нравится шляться в таких местах.       Риша метнулась в другой угол сжатой и тесной комнатки, похожей на отделеньице из кукольного домика. Или вовсе шкатулку, которую ребенок пытался обставить на игрушечный манер. Казалось, что от одной стены к другой расстояние можно сократить в считанные шаги. Рише здесь было не совсем комфортно: так тесно, так всюду всего наставлено и нагромождено, вдобавок и окно впускает мало света, несмотря на то что оно занимает половину стены. Здесь был постоянный полумрак, как бы ярко не сияло солнце снаружи. А сейчас, когда день склоняет голову под похоронный марш суточного конца, и вовсе можно было бы об что-нибудь убиться, если бы оно лежало не на своем месте. Поэтому Ценрих всегда-всегда следила за порядком. Порядок важен — таким образом ничего не забудешь, да и ноги не переломаешь в лишний раз. Однако именно сейчас, именно сегодня, сопровождая чувство неправильности и держа его под локоть как возлюбленную госпожу, девушку не покидало ощущение некой роковой угнетенности. Вот точно что-то пойдет не так.       Риша начала копаться в ящиках, разбирая быстро вещи. Недлинная веревочка, похожая на бечевку, великолепно держала волосы собранными, если потуже затянуть низкий хвост. Широкая, явно с чьего-то мужского сильного плеча рубашка грязно-белого цвета требовала хотя бы небольшой стирки, но в последние дни Ценрих совсем перестал интересовать собственный внешний вид. Поверх рубашки, застегнутой наглухо, — темно-коричневый жилет и аналогичный пиджак, кое-где потертый, но выглядящий достаточно прилично. Продолжая копаться в разного рода одежде, Ценрих обнаружила бледно-голубое простое платье. Что-то внутри съежилось в отвращении, и девушка брезгливо затолкала его куда подальше. В голове сразу зазвучал едкий голос отца.             Знаешь, наши парни любят развлекаться с красивыми девочками... Ни на что не намекаю, но если ты будешь подчеркивать свою женственность, а не свою силу по праву лидерства и крови, то не думаю, что я отважу от тебя гильдийцев. Подумай над этим на досуге, Риша.       Проще говоря, ей сказали одеваться как мужчина, говорить как мужчина, вести себя как мужчина. Иначе — милости просим на койку, ведь от девчонок практического толку в их гильдии нет, зато развлечения будет хоть отбавляй. Девочки — это плохо. Девочки — это к бедам и несчастьям. Однако кто ж виноват, что у Лукаса родилось две девчонки, а талант достался одной из них? Ценрих закусила губу, заталкивая куда поглубже, в складки платья, острое чувство вины. Если бы отец не встретился с мамой, если бы она его не полюбила непонятно за что... всего бы этого не было. Ценрих бы сейчас не жила вдалеке от родины, от скромного немецкого захолустья, в объятиях нарочито-напудренной викторианщины. Если бы всего этого не произошло, и Ценрих с Марин бы никогда не существовало, может быть, их мама была бы все еще с близкими ей людьми. Они бы не прогнали ее, узнав, что та, девушка из приличной семьи, обрюхатилась неизвестно от кого! Все было бы гораздо лучше. А отец все испортил. Он всегда все портил. Ценрих даже не могла сказать, любил ли он хотя бы маму, если не своих дочурок? Улыбался, скалился, посмеивался, отводил взгляд — клялся, что любил. — А почему не помог? — уперто спрашивала Ценрих. Лукас смотрит искоса, с легким-легким оценивающим прищуром. У Марин такие же глаза, темные и лисьи, с озорными огоньками. — Ты так похожа на Хелену, Риш. Может, мне и не стоило тебя забирать... — Да поздно уже, — обиженно буркала в ответ она, отворачиваясь и пытаясь удержать слезы в глазах, дабы те предательски не покатились по щекам. Не любит. Врет и не краснеет, даже глаз не отводит. Тогда зачем он забрал ее с собой, если Риша не нужна ему? Ну и ладно! Ну и не надо! И без него ведь справлялись как-то, верно? Если отец не помогает, то будет помогать Риша! Ей все равно не так сильно нужен заработок, поэтому часть она вполне может отсылать часть денег маме и сестре, им-то ведь нужнее. Как говорил отец, “если тебе что-то нужно — позаимствуй”. Все-таки он иногда говорит правильные и полезные вещи, родитель же.       Ценрих оставалось быстро всунуть ноги в сапоги, которые ей были слегка великоваты в стопах — от природы у нее маленькие и узкие ножки, на них бы надевать аккуратные женские туфельки да чулочки, но от мыслей о том, чтобы носить что-то подобное, девушке становилось дурно. Чертово общество. Хотя Ценрих и пыталась максимально маскироваться под мужчину, но она понимала, насколько это бесполезно и порой нелепо. Разве скроешь кукольно-меланхоличные черты белого личика с мягкими, едва округлыми щечками, с синевато-голубыми глазами лани, с обкусанными и изредка разбитыми насыщенными красно-розовыми губами? Разве скроешь хрупкость плеч, тонкость суставов и изящные изгибы тела? Это трудно. Это сложно. И все же Риша надела шляпу и опустила голову. Авось ее так и будут принимать за мальчишку с излишне звонким для мужика голоском. Небо снаружи порыжело еще сильнее. По сырым после полуденного дождя улицам поползли черно-пурпурные тени.       Схватив орлиной хваткой сумку с длинным ремнем и закинув ее на плечо, Ценрих шустро спустилась по лестнице, по привычке стараясь ступать как можно тише. Однако сейчас это было без надобности, ей не от кого скрываться. Ее комнатушка, похожая скорее на обжитый ею же чердак, был на втором этаже ремесленной мастерской, занимающейся разными мелочами: починкой и заточкой ножей, опять же починкой и модификациями огнестрельного ружья, подпольной продажей и прочими-прочими-прочими вещами, за которые криминальный мир щедро отваливал деньги. Заведовал этой мастерской дряхлый старик мистер Хип. На первый взгляд он казался добродушным, но Ценрих знала его настоящую скользкую и беспринципную натуру, от которой у нее все внутри стыло и покрывалось инеем. По сравнению с ним, ее отец или старый друг Роберт — эталоны благочестия! О, как плакался мистер Хип, что Ценрих так похожа на его почившую доченьку Имоджен! Да вот только Риша знала, что дочурку собственный же папаша года продал за баснословные деньги на органы. Или куда-то еще. Ценрих не хотела вдаваться в подробности, ибо сама мысль о торговле людьми вызывала у нее нервную встряску. В любом случае, благодаря самому мистеру Хипу, юной Имоджен Хип не стало, а вот на вырученные средства ему позволили открыть эту мастерскую. И по “доброте душевной”, в кою Риша не верила от слова совсем, он позволил ей жить там.       Но где сам мистер Хип? Риша остановилась и прислушалась. Может, шляется где-то старик? Или таки соизволил умереть от сердечного приступа? Она надеялась на второе. Может, в таком случае, мастерская перепадет ей? Можно было бы ее или продать, или сменить формат. Ценрих не хотела признавать это, но ей нравилось возиться на черном рынке алкоголя. Когда ей было четырнадцать — то есть, где-то три года назад — и ей еще не позволялось заниматься гильдийской деятельностью самостоятельно в силу неопытности, дядя Лорн взял ее с собой на одно из таких подпольных предприятий. Дешевые спирты, пиво и вины, бюджетная и откровенно ядовитая версия коньяка и виски — все создавалось не менее дешевой рабочей силой, а продукция продавалась либо простому рабочему люду, любившему выпивать за гроши в самых гнусных “запиваловках”, либо наоборот умудрялись перепродавать втридорога. Особенно абсент, но это единственная вещь, которая делалась добротно и качественно — так сам Лорн сказал, а не верить ему у Риши не было поводов. Пускай он и не самый приятный человек, но врать ему незачем — все-таки он сам занимался подпольной алкогольной продукцией, вводя в бюджет Черной гильдии нехилые суммы. Что и говорить, Лорн знает, что и как делать.       Она запомнила терпкий полынево-анисовый дурман. Она запомнила травянисто-изумрудный блеск, мелькающий среди темного стекла, украшенного этикеткой с зеленой феей. Тогда Лорн дал ей впервые понять, что такое хороший алкоголь. Стыдно признать, но ей понравилось, пускай ей и показалось, что от одной рюмочки бело-фисташковой жидкости с резким травяным запахом ей снесет крышу. Все же поить крепким пойлом человека, который до этого ни капли в рот не брал, — не самая лучшая затея, да и соглашаться на такое было верхом безрассудства.             Лукас не хотел бы, чтобы его мелочь сдохла от некачественного пойла. Запомни, Риша: именно таким должен быть абсент. Он должен быть зеленым, как мой левый глаз. А на свету должен выцветать в такую же желтизну, как у меня в правом глазу. Понимаешь? И именно столько денег за хороший абсент надо отваливать. За хорошую вещь денег не жалко, верно?       Или все же Хип ушел? Если да, то куда? Ценрих порыскала глазами по интерьеру в поисках хоть каких-то знаков, указывающих на эту версию. Ни записки, ни чего-либо еще. Риша обратилась к чувству нечто неправильного, которое навалилось на нее после недавнего пробуждения. Девушка прислушалась снова. Слева, из полуприкрытой двери, сочилась желтая полоса света. Риша нахмурилась: если старик ушел, то зачем оставил свет? Он ведь экономный, порой даже чересчур, но переспорить было его невозможно по любому поводу. Это совсем на него не похоже. В душе скреблись кошки. Ценрих вновь обвела взглядом все помещение. В голове возникла идея о проникновении вовнутрь какого-нибудь постороннего, но никаких следов взлома или присутствия чужака девушка не обнаружила. Ценрих сунула руку внутрь пиджака и, нащупав слегка нагревшийся от тепла ее тела металл револьвера, немного успокоилась. Она сумеет себя защитить, если что-то пойдет не так. Она умеет стрелять с минимумом промахов, она умеет крайне недурно кидать ножи, но и в целом с холодным оружием она обращалась не просто на “ты”, а как с частями самой себя. Огнестрел она не любила — слишком тяжелый, слишком шумный, слишком грубый и увесистый. Если сейчас ей придется стрелять, то Риша этому не обрадуется: выстрел обязательно кто-то да услышит. Но сама идея того, что с ней оружие, давала ей спокойствие. — Мистер Хип? — нервно и неуверенно позвала Ценрих, даже не зная, хочет ли она, чтобы он откликнулся или нет. Девушка всунула голову в дверной проем. В нос ударил запах несвежей одежды, железа и потных рук. Мистер Хип не заботился о своей личной гигиене, потому к его “благовонию” нужно было привыкнуть, как и к вечно мокрым липким рукам и седым остатками сальных волос. Ценрих успела привыкнуть, поэтому на эту черту существования старика она почти не обращала внимания.       В этой комнате держалась вся контрабанда, которую Хип получал на платную передержку. Она была такой же тесной и небольшой, как и комната-шкатулка наверху, а из-за груды деревянных ящиков и вовсе казалось еще меньше, будто тюремная камера. Отсутствие окон и общая опустошенность совсем давили. Будто бы никто и не обитал внутри этой квадратной консервной банки, если бы не потемневшее сбоку надкусанное яблоко, лежащее рядом с лампой. Ценрих зашла внутрь и остолбенела, пораженная увиденным: на полу, рядом с простым письменным столом, на котором лежала раскрытая тетрадь для ведения учета, лежало неказистое серовато-смуглое тело. В этом мешкоподобном теле Риша узнала мистера Хипа. Она не раз видела мертвецов, но сейчас отчего-то ее ноги стали ватными и непослушными. — Да что за абсурд... — пролепетала Риша заплетающимся языком. Ценрих крайне несмело подошла к лежащему лицом вниз Хипу, будто боялась, что он тут же вскочит и набросится на нее с пеной на губах. Рука непроизвольно достала складной нож, на всякий случай. Однако помимо нее и неживого Хипа в мастерской никого не было. Глубоко вдохнув и выдохнув, Риша присела на корточки и осторожно повернула голову старика, после чего взглянула в его лицо. Он будто мирно спал. Слишком уж спокойно выглядели его плотно сомкнутые веки с выцветшими серо-голубыми глазами, кривоватый изгиб сухих губ и расслабленные редкие широкие брови, такие же седые, как и остатки роскоши с блестящей лысиной на макушке. Однако если бы он спал, он бы дышал. Риша поднесла пальцы под нос Хипу — ничего. Или почувствовала, но слишком слабо? Она не была уверена. Она слишком напугана внезапным происшествием, чтобы трезво соображать. Затем девушка попыталась нащупать пульс, но вновь ничего не обнаружила. Труп трупом. Но как же тогда умер мистер Хип?       Сообщить в полицию? Можно, да вот только если легавые увидят здешнюю обстановку, то начнут задавать лишние и неудобные вопросы. Только совершенный глупец не поймет, что здесь творятся темные дела. Риша помассировала виски. И как их еще не накрыли? Хотя она слышала, что Хип был мастером давать взятки. Но Риша не такая, да и денег для затыкания всех ртов у нее не хватит. Придется самой что-то думать. Куда и как деть тело? Закинуть в мешок, а потом подождать до ночи? Может, позвать кого-нибудь? А кого? Риша мрачно перебрала в голове всех знакомых, но среди них выделялся один единственный, которому она доверяла больше всех и который без вопросов поможет ей схоронить внезапного мертвеца.             Роберт... где, черт побери, тебя можно найти?       Придется обегать улицы, где обычно этот бандит со своей бандой шляется. Небось, начал охоту на богатеньких сыночков — эти товарищи были у него самой любимой добычей, легкой, доступной и, главное, выгодной. Хорошенько побив одного сопляка с толстым кошельком, из него можно вытрясти хорошенькую такую сумму, на которую можно достаточно долго жить, ни в чем себе не отказывая. В богачи, конечно, не пропишешься, но жить будешь очень достойно, а не как кучи нищих крестьян и мещан, коих как собак нерезаных. Ценрих прекрасно понимала, почему Роб ставит таких своей основной целью. Скорее всего, его, как обычно, с наступлением темноты будет легче всего отыскать именно в таких районах, умудряющихся граничить с преступными очагами и благоприятными райскими садами, где разве что ангелы не ступают. Таких мест немного. Риша подскочила к койке, где скучными днями любил дремать мистер Хип, взяла с него плед и накрыла им тело старика, после чего села за стол.       Глаза рассеянно пробежались по записям Хипа. Ничего странного она не обнаружила: одну поставку оружия принял, другую отдал, третью обменял на какую-то четвертую, а ради денег с пятой и вовсе нанял каких-то вышибал... Скукота, да и только. Ценрих отложила тетрадь в сторону и раскрыла на столе карту Лондона. Трущобы, захолустья и прочие “нечистые” места были отмечены у нее особым, красным цветом. А голубой цвет отмечал районы “голубой крови” — все ясно и наглядно. Ценрих побарабанила пальцами по местам схождения алых и голубых черт, покивала, промурчала себе что-то под нос и сорвалась с места, наспех запихав карту обратно в сумку, несильно озаботившись тем, что от такого обращения она гарантированно помнется. Перед тем как покинуть мастерскую, Риша на всякий случай повесила табличку “Закрыто” и заперла дверь. Ох, лишь бы никто не вздумал вломиться!       Ценрих максимально тихо и ловко заскользила по пустеющим лондонским улицам, опустив голову и одной рукой придерживая шляпу. Вокруг немного людей, но все равно от них рябило в глазах, как от калейдоскопа. Все люди такие одинаковые... Все мужчины галантные или оборванные, все женщины напудренные или замученные работой. А еще дети, похожие на отощавших обезьянок, как внешне, так и внутренне. Мальчишки, девчонки — все тоскливо смотрели щенячьими глазами, и некоторые сердобольные дамы подкидывали им несколько монеток. Сиротки жадно набрасывались на заветные блестяшки и наперебой благодарили щедрых горожанок, а те уже уходили, театрально вытирая уголки глаз белоснежным шелковым платком с личными инициалами. Вот он, Лондон викторианских лет. А стоит солнцу погаснуть, так начинается все самое интересное...       Срезав путь, Ценрих сошла с главных улиц, зайдя в темные закоулки, где будто всегда царила ночь. Единственные огоньки — дым дешевых или не очень сигар, освещающих грубые плохо выбритые лица со шрамами, ссадинами и отекшими синяками. Риша внимательно всматривалась в черты лиц этого контингента, надеясь увидеть то самое. Ну, Роберта среди людей заметить не шибко трудно! Он был не просто горячим на голову лидером своей маленькой, но прожорливой, как пираньи, банды, но и местным джентльменом. Во всяком случае, принципы свои у него были, и женщин он и пальцем не трогал, и других наставлял этого не делать. К женщинам и девушкам у него, высокого статного красавца с длинными пшеничными локонами, было особое отношение. Пускай Роберт себя и не считал дамским угодником — как он однажды признался, он несколько стесняется при общении с ними — то сами же представительницы прекрасного пола оборачивались, хихикали и робко краснели, когда их взгляды пересекались. Даже широкий уродливый шрам, идущий через все лицо Роберта, не умалял его красоты. Сама Ценрих, чего тут греха таить, считала его весьма симпатичным. Но на подобную чепуху ни у кого времени нет, да и Роберт для нее был максимум старшим братом, который и прикроет, и сопли подотрет, если таковые пойдут. — Эй, ты! — максимально грубо и грозно обратилась к какому-то курящему рабочему Ценрих. — Видел недавно парня в шляпе с длинными волосами? — Что такому сопляку надо от него? — крайне недружелюбно отозвался рабочий. Ценрих опустила глаза на его левую руку. Та была плотно забинтована, сквозь бело-кремовые лоскуты виднелись розовато-красные подтеки. На порыве автоматизма Ценрих подсчитала их и, насчитав ровно шесть, испытала некое облегчение. Вместо ответа девушка закатала левый рукав, демонстрируя аналогичную перевязь на предплечье, в точности как у собеседника. Тот скривил лицо. — Спидвагона ищешь, э? Он тут не проходил. Наверняка шляется на Огр-Стрит. Нынче он часто там ошивается. — Огр-Стрит? — Ценрих прикрыла глаза, лихорадочно вспоминая, может ли она срезать путь к тому месту. — Понятно. Спасибо. — Ага, бывай, сопляк, — кажется, мужчина более не захотел общаться и демонстративно отвернулся, вновь затягиваясь сигарой и выдыхая едкие клубы. Кислый дешевый дым защекотал и обжег легкие изнутри, но Риша изо всех сил подавила кашель.       Она даже не была удивлена, что этот рабочий и по совместительству, как оказалось, ее согильдиец сразу понял, про кого идет речь. Как ни странно, среди сотен гильдийцев разного статуса Роберт был единственным, кого можно было опознать внешне: только он был обладателем роскошной золотистой шевелюры, шляпы-бумеранга с лезвиями и чего-то еще. В общем, Роб был слишком выдающимся, чтобы он затерялся среди массовок Черной гильдии. И несмотря на эту яркую неповторимость, Риша была вынуждена тщательно высматривать его среди темных улиц. Некоторые алкоголики со стажем, зависимые от морфина и просто случайные вороватые бродяги с интересом смотрели на маленький хрупкий силуэт Ценрих. Она не впервые ловит такие взгляды. Кого, черт побери, она пытается обмануть?.. Из-за отца она превратилась в ходячую насмешку. Риша хотела провалиться сквозь землю, подальше от своей ненавистной работы, которая обеспечивала ее лишь выживанием и каким-то неправильным смыслом жизни, подальше от Лорна, подальше от чертовой Англии, подальше от всего...             Если бы не Роберт, я бы давно сделала это сама.       Если бы не Роберт, она бы чувствовала себя безмерно одинокой в этом сером и грязном мире. Сначала мама, потом Марин, а затем каким-то загадочным образом, почти сразу после ее отъезда в Лондон, умер и отец. Пускай последнего она особо не любила, но это происшествие все равно подкосило ее. Ведь Лукас был все же ее родней, всему научил, от всего опасного оберегал до самого конца... Лукас подготовил ее к жестокой жизни истинной Германии и истинного Лондона — все гнилые до конца, все темные и замшелые, поросшие паутиной и крысиной шерсткой. И благодаря всем урокам и наставлениям, Риша не боится крыс, пауков и мух в обличии людей. Лорн пускай и выполнял аналогичные функции, но он казался Рише совершенно чужим человеком. Как бы немилосердно это не звучало, но Лорн был единственным в ее семье, о чьей смерти девушка бы не горевала. Максимум была бы в смятении. Лорн всегда казался каким-то недосягаемым, как и Лукас. Но Лорн, видимо, оказался сильнее брата...       Беготня по задворкам ни к чему не привела. Ценрих вышла на мостовую дорогу, почти полностью облачившуюся в синюю ночь. Похолодало. Лето уходит прямо на глазах, и в воздухе пахло зародышами осени. Риша на мгновение почувствовала себя маленькой девочкой, которая отбилась от своих родителей и потерялась. Вновь паршивое чувство одиночества и беззащитности. Ценрих погрузила начавшие зябнуть кончики пальцев внутрь пиджака и вновь нащупала верный ей револьвер, но теперь спокойствия он не дал. Людей вокруг совсем не осталось — все разошлись по домам, по освещенным большим комнатам, к семьям. Весь сброд, подобный бродячим псам, остался на улице, всеми забытый и выброшенный. Риша направилась вверх по мостовой. Совсем скоро она дойдет до заветной Огр-Стрит. Ну, Роб, только попробуй там не быть!       По мере ходьбы руки замерзали все сильнее. Риша посетовала на свою недальновидность: надо было взять перчатки, а она и забыла, что нынче ночи обещают становиться только холоднее. Ну, по крайней мере Ценрих может засунуть руки в карманы брюк и не вытаскивать их оттуда без крайней необходимости. Оставалось только держать ухо востро и глядеть в оба — не зря простой люд по ночам остерегается выходить наружу. Риша резко затормозила, приметив табличку на одном из домов: “Огр-Стрит”. Сначала это приободрило ее, но Роберта так и не было видно. Внутри кольнуло раздражение, но больше все же было страха. Вдруг кто-то проник внутрь мастерской мистера Хипа? Вдруг кто-то увидел сокрытое ею тело, поднял панику, вызвал полицию? Девушка тряхнула головой, прогоняя прочь эти отравляющие разум мысли.       Если она все же не найдет Роберта, то придется надеяться, что хотя бы кто-то из его друзей ей попадется по пути. Риша знала Тату и Кемпо и достаточно неплохо с ними общалась, но все же одно дело они, а другое дело Роберт. С ним будет гораздо спокойнее. И, будто бы некая высшая сила сжалилась над ней, Ценрих тут же увидела вдалеке знакомую ей не первый год фигуру, черты которой не исказила даже пляска света и теней. Риша перешла на бег, с каждым метром радостно убеждаясь, что не ошиблась. Это он! Он и правда на Огр-Стрит, как сказал тот мужик! — Роб! — крикнула Ценрих и махнула рукой, привлекая внимание. Фигура повернулась к ней шрамированным лицом и улыбнулась одними уголками тонких губ, а затем характерным жестом приподнял шляпу-бумеранг. Ну разумеется, она будет при нем! Наверное, в ней его и похоронят. — Ага, братишка Ценрих!       Ей захотелось обнять его и разрыдаться, как маленькая девочка. Но он не поймет, да и место с ситуацией не те. Поэтому Риша ограничилась одним рукопожатием, изо всех сил сдержавшись, чтобы не поморщиться от крепкой мужской руки Роберта, сжавшей ее кисть. От наблюдательных глаз Ценрих не укрылось то, что Роберт выглядел несколько встревоженно. Неужели и у него что-то плохое успело произойти? Что еще дурное принесет этот день и эта ночь? Ценрих пыталась успокоить себя тем, что эмоциональный Роберт был склонен порой к излишним переживаниям по целому ряду поводов, не только если дело касалось товарищей. Но не помогало, и девушка осознавала, что сегодня все пойдет наперекосяк, если уже не пошло. — Роб, дельце есть, — начала было Риша, но Роберт перебил ее, нервно озираясь. — Да-да, понимаю, но мне тоже есть, что тебе рассказать! — его карие глаза ярко блестели, но отнюдь не от радости или танца фонарных огней. — Следуй за мной, поговорим по дороге! — он указал рукой на паровую машину, припаркованную рядом. Риша знала, что она принадлежала Кемпо, но Роберт и Тату могли ею пользоваться на равных с ним правах. А сама же Ценрих к таким вещам боялась прикасаться. Кони ей были ближе, у них хотя бы душа есть. А какая душа у паровой машины? — Мы что, поедем? — не поняла Ценрих. Вопрос и правда звучал несколько глупо, а ответ был очевиден, но Роберт все равно промолчал, то ли не услышав, то ли просто не пожелав отвечать. Вместо этого он сел за руль и указал на сидение рядом. Подойдя поближе, Ценрих заметила большой холщовый мешок, перевязанный черненной углем веревкой. Внутри у Ценрих все похолодело при виде этого мешка. На самом деле, это не один мешок, а несколько, а черная веревка была опознавательным знаком для своих, который означал, что внутри труп, обычно расчлененный или просто разрубленный на несколько частей ради удобства транспортировки. Видимо, у Ценрих был слишком красноречивый взгляд, направленный на Роберта, поскольку тот тут же сглотнул и втянул шею, но отвечать он все еще не спешил. Двигатель зарычал, загудел, запыхтел, задышал как дремлющий ящер. — Роб... — негромко заговорила Риша, лишь несильно перекрикивая шумный двигатель. — Что в мешке? Что вообще произошло? — она напрочь забыла о своем происшествии. — В гильдии крыса, притом чумная, — резко, явно от нервов, отозвался, наконец, Роберт. — А в мешке, там... там Кемпо. — Что?! — Ценрих не ожидала от себя такого звонкого вскрика. Роберт тряхнул головой, свел широкие черные брови к переносице и оскалился. Он прекрасно понимал ее шок вперемешку с ужасом. Сам такое испытал, увидев мертвого друга, уже заботливо укомплектованного кем-то в этот злосчастный мешок. — А у тебя чего стряслось? — перевел тему Роберт, заворачивая с городской дороги. Он не был уверен, что машина не помрет во влажной земле, но лично в руках тащить мешок с частями тела Кемпо не хотелось. Роберт не отвечал за себя и свое душевное состояние. Он просто пытался не думать, что у него находится на заднем сиденье. — Знаешь мистера Хипа? — Этого ублюдка из мастерской? — крякнул Спидвагон. — Конечно! Он та еще заблеванная сволочь, но именно у него... — он сглотнул, — у него Кемпо закупал запчасти для этой малышки, — Роберт постучал ладонью по рулю. А у самого глаза блестят. Зубы сводило от отчаянного затравленного крика. — Он мертв, Роб! Я просто проснулась под вечер, спустилась, а старик лежит лицом вниз и не дышит. Я подумала, что ты поможешь мне разобраться с телом, но... — Риша замолчала, нерешительно и трусливо поглядывая назад через плечо. Роберт молчал, обдумывая услышанное. Луна то освещала мокрую грязную дорогу, в которой колеса машины чудом не застревали, то скрывалась в облаках, и они ехали впотьмах. — Риш, дело-то нечисто, — просипел Роберт, тормозя. — И началось оно еще со смерти твоего папаши. Мы должны...! — голос опять застрял у него в горле, и мужчина просто открыл рот, как выброшенная на берег рыба, и рассек воздух кулаком. — Мы должны разобраться с этим! Во имя твоего отца! Во имя моего друга Кемпо! Во имя Черной гильдии, в конце концов! — Сначала похороним Кемпо, — тихим шелестом промолвила Риша. Роберт замолчал, мысленно соглашаясь с ней. На полу под сидением, где был злополучный кровавый мешок, лежала лопата с отломившейся третью ручки. Ценрих не сдержала горькой ухмылки: на этой лопате Кемпо учил ее делать мощный и быстрый удар ногой, как в восточных искусствах, мастерством в коих он очень гордился. — Роб, а как у Тату дела? — неожиданно спросила Ценрих, пытаясь отвлечь как-то и себя, и друга от безрадостных мыслей. Роберт, услышав вопрос, на несколько секунд перестал копать яму у корней высокого иссыхающего от старости ясеня. Он оперся на лопату, как на трость, и медленно заговорил. — С ним все в порядке. Ну, относительно. В тюрягу его псы уволокли, у какой-то богатенькой дамы хотел спереть кольцо, а его взяли и скрутили. Это произошло буквально на днях. Может, это хорошо, что он там? — с тревожной задумчивостью вопросил Роберт, продолжая копать и прогрызать чавкающую черную землю. — До него никто не доберется. Вряд ли там будет сидеть убийца. Но Тату всегда умудрялся сбегать... он терпеть не может тюрьмы. Он обязательно упорхнет как птичка, помяни мое слово. — Не сомневаюсь, — пробормотала девушка, волоча мешок за собой. Тяжелый. — Давай, — бросил Роберт, ловко выпрыгивая из могилы. Руки у него были сильно испачканы в грязи, сухих листочках и разводах мутной воды. Риша скинула мешок на самое дно. Когда он приземлился с глухим стуком, первая горсть земли тут же накрыла его, следом вторая, третья... Девушка методично наблюдала за тем, как мешок исчезал в утробе земли вместе со всеми воспоминаниями, какие Кемпо разделил с Робертом и Ценрих. Отныне они останутся здесь. Роберт прикрыл глаза и приложил к груди свою верную шляпу. Ценрих повторила. Воздух стремительно остывал, предвещая осень.       Стояли так они где-то минуту. Спидвагон первый нарушил гнетущее похоронное молчание, ловким движением кулака воздев шляпу обратно на макушку. — Надо сообщить Лорну. Он же сейчас главарь наш, верно? Он ведь должен быть в курсе того, что творится! — кажется, в могиле у его ног осталось и его горечь утраты, оставив лишь мрачную решимость и жажды правосудия. Однако Ценрих не разделяла его энтузиазм. — Лорну? Зачем? Нет, подожди, я понимаю, чего ты хочешь добиться, — девушка замахала руками, предупреждая новый восклицательный монолог от Роберта, — но какое дело Лорну до всего этого? Почему ты думаешь, что эти случаи связаны? — Н-да, — Роберт почесал копну волос, а потом вспомнил, что рука была грязной, но тут же плюнул на это, — тут ты права. Но что предлагаешь тогда, братишка? Я не хочу, — и вновь в голосе воспылало пугливое отчаяние, — чтобы подобное настигло Тату или тебя! Моя жизнь не имеет значения, но ваша!.. — Не говори так, дурья башка, — рыкнула Риша. — Не преуменьшай свою ценность. Думаешь, мне так хочется тебя хоронить? Думай, что говоришь, бестолочь!       Она злилась, потому что боялась. Ведь Роберт оставался единственным человеком, который хоть как-то заменял ей члена семьи и не позволял окончательно утонуть в одиночестве. Роберт опустил голову и закусил губу. На щеках блеснули лунные слезы. Пальцы у него заметно дрожали. Ценрих почувствовала укол вины за то, что в страхе разозлилась на него. Разве так нужно вести себя? Испытывая смятение и некоторую толику неловкости, Риша несколько несмело подошла к нему и осторожно обняла его. Роберт был выше ее примерно на голову и раза в полтора шире в плечах, оттого Ценрих на его фоне казалась ребенком. Сильные руки сгребли ее в охапку и прижали к себе. Роберт никогда не был скуп на эмоции. И сейчас он оплакивал Кемпо открыто и искренне, ни капли не стесняясь того, что рыдает на плече девушки, слегка согнувшись. Ведь Спидвагон никогда не заострял на этом внимания. Возможно, это была одна из причин, почему Ценрих с ним поладила в первую очередь.       Риша еле слышно вздохнула, утешающе поглаживая Роберта по спине. Кому как не ей знать, каково это: терять близких сердцу людей? Луна опять скрылась за тучами, облачая лондонские окраины в бархатный черный мрак.