Снятся кошмары наяву

Как крысы первыми успевают понять, что корабль идет ко дну?

      В Лондоне было немного круглосуточных забегаловок, где можно было перекусить и выпить в то время, какое хотелось бы. Роберт знал их все, а “Фонарь мотылька” была его любимой. Почить память товарища и залить горе чем-нибудь спиртным было негласным обязательством. Это как одно из правил этикета, который попроще, для таких дворняжек, как они. А еще требовалось хоть что-то придумать по поводу произошедших смертей. Роберт почему-то был уверен, что все они произошли по одной и той же причине, а по какой — неизвестно, но определенно имеет место быть некий заговор против Лорна! А Ценрих относилась к такой идее несколько скептически, хотя предположить что-либо в противовес она не могла.       Что так зацепило Роберта в “Фонаре мотылька” Ценрих не смогла понять: атмосфера была неуютной, несмотря на бодро-веселый людской гомон, шустрого парнишки по типу официанта (судя по всему, он был сыном на побегушках владельца этого заведения) и теплый-теплый желтый свет, отражающийся от таких же теплых стен. Хотелось прильнуть к ним и обессилено сползти, забившись в угол подальше от голосов посетителей. Даже было удивительно то, что в такое-то время заведение ломилось от людей. Шумно. Обстановка давила на Ценрих, отчего она приуныла больше, чем того хотелось изначально. Ночь снаружи будто стала еще гуще и более осязаемой, выходить на улицу не особо-то хотелось. Вдалеке слышался сонный рокот грома. Наверное, скоро пойдет дождь. — А может и мимо пройдет! — заявил Роберт, вовсю поглощая суп. Он относился к тому типу людей, который заедает стресс, когда нервничает или расстраивается. Сейчас случай был такой. Ценрих без энтузиазма цедила чай: ей будто кто-то желудок вырвал когтистой лапой. Девушке казалось, что если она что-нибудь съест, пусть даже щадящее, то ее тут же вывернет наизнанку. Лучше не насиловать собственный организм — ему и так несладко живется жизнью воровской. — Да вряд ли, — пробормотала Риша, глядя в окно, которое то и дело преграждали чьи-нибудь тела. — Еще вечером на юге тучи были видны. — Вот тучи и пройдут! — упрямствовал Спидвагон. Внезапно он что-то заметил и отчетливо забеспокоился: отложил ложку в сторону, положил подбородок на ладонь и посмотрел куда-то в сторону, нервно барабаня пальцами по столешнице. Ценрих сначала гипнотизировала взглядом остывший чай на дне большой чашки, а потом, обратив внимание на резко переменившееся лицо Роберта, медленно повернулась в ту сторону, куда он неотрывно смотрел. Ничего подозрительного или странного она не обнаружила. Всего лишь того парнишку-официанта, с которым беседовали знакомые из Черной гильдии — все-таки ее товарищей расплодилось, как клещей на кошачьей шкуре... Однако это и встревожило Роберта. — Эй, Риш, — наклонился мужчина через весь стол, понизив голос, из-за чего он стал совсем плохо слышен из-за гвалта вокруг, — видишь того тощего, который со шкетом болтает? — Ну, вижу, — пожала плечами Ценрих. — Это же Якоб. Мелкий крысеныш, взламывать замки он очень хорошо умеет. Далеко пойдет, я думаю.       Якоб и правда напоминал крысенка: парнишке было шестнадцать лет, но из-за крайне худого лица с впалыми щеками и глазницами и костлявых продолговатых конечностей, будто обтянутых одной кожей без единой мышцы, он напоминал иссохшего мертвеца. Жесткие неровно стриженные рыжевато-пшеничные волосы были растрепаны во все стороны, в одном оттопыренном ухе блестела медная серьга, а из-под немытых губ отчетливо прослеживалось отсутствие одного зуба и выделяющаяся пара резцов. Ну крыса крысой! И характером несколько крысоват. Но это то, что слышала Ценрих о нем, — сама лично она с ним не общалась. Она всегда предпочитала работать либо одна, либо с теми, чья репутация надежная, как закаленная сталь.             Например, как у Роберта. — Не нравится он мне, — фыркнул Роберт, резко откидываясь назад на спинку деревянного стула и категорично скрещивая руки на груди. — Воняет канализацией. Даже ты, Риша, не перекрываешь его смрад. — Чего? — не поняла Ценрих. Она знала, что Роберт крайне привередлив в выборе людей, с которыми будет вести общение и дела. Как он сам объяснял, у него есть “нюх” на это. Однако Риша тогда не поняла, что говорил-то Роберт про обоняние в самом прямом смысле... до сего момента. — Я ж говорил, что у меня нюх на людей, — Роберт не переставал волком глядеть на Якоба. — Ну, все! Весь аппетит перебил! — Было бы мне что перебивать, — уныло пробормотала Риша, напрочь забывая и про странность высказывания Роберта про запахи, про самого Якоба, и даже про печальные остатки чая. Мысли в голове петляли, протаптывая в снегу один и тот же маршрут из одинаковой вереницы следов: мама, Марин, отец, Лорн... Роберт выглядел так, будто еще немного, и того гляди метнет в Якоба свою шляпу-бумеранг с режущими полями. А затем мужчина мгновенно напрягся. Краем уха Ценрих услышала шаги в их сторону. — Эй, вы двое, — это оказался Якоб. Голос у него был очень сиплым, будто бы парень сорвал его, истошно вопя до этого. Однако несмотря на это, его было отчетливо слышно, несмотря на неугомонных бессонных посетителей “Фонаря мотылька”. Какое странное название... Оно неуютное, хотя не кажется таковым на первый взгляд. Похоже на ловушку. Мотыльки сгорают, подлетая к фонарю. Чем думал владелец заведения? — Чего тебе, шкет? — недружелюбно буркнул Роберт, глядя на него исподлобья. Якоб сморщил узкий и, судя по кривизне, сломанный пару раз нос и почесал затылок, после чего достал из кармана грязных штанов слегка помятый конверт. — Лорн просил передать, чтобы вы валили из Лондона куда подальше, — просто прохрипел парень. — Я бы на вашем месте валил из Англии в целом, но тут сами смотрите... просто... типа валите из Лондона, окей? Я знаю, что среди людей у меня репутация не очень... типа крыса... и я пойму, если вы ко мне не прислушаетесь... типа... кто я такой для вас? — он опять почесал затылок, сделав паузу. — Не знаю, чего вы такого натворили... но типа... советую валить в Манчестер. Это единственный город, где наша гильдия еще не пустила корни, как бы это, типа, не было странно... и да, типа... не суйтесь больше в преступные дела, лады? Типа... ну... Лорн так сказал. Да и в целом так будет правильнее. Вообще, он все в этом письме написал... — он мертвецкой рукой, повидавшей сотни отмычек и замков, указал на желтый конверт в руках Ценрих. — Но типа... подумал, что будет лучше, если я, типа, еще пару советиков дам... ну, типа, что сделал бы я в такой ситуации... — Ишь какой, — оскалился Роберт, — раздает тут советики! И с чего бы Лорну кому-то вроде тебя давать такие важные поручения? С чего бы нам тебе верить? — Роб, все нормально, — поспешила успокоить его Ценрих, окончательно сбитая с толку. — Думаю, ничего плохого не будет, если мы прочитаем это письмо, верно? Уж почерк Лорна и его манеру речи я знаю. Спасибо, Якоб, — кивнула девушка. — Мы все запомним. — Ага, удачи типа... — насупился Якоб, явно задетый столь резкой реакцией Роберта на его попытки мало-мальски помочь согильдийцам, и тут же растворился в толпе крупносложенных людей. Риша с выраженным укором посмотрела на Роберта, лицо того вытянулось в искреннем непонимании: — А что я сказал? По факту же! — Нельзя набрасываться просто так на людей. — А я не просто так! — Роберт защищал свою позицию. — Как можно доверять людям, воняющим отходами? — Не выдумывай, никакими отходами он не вонял! — А вот и вонял, — нахмурился тот. — Душонка-то у него худая, даром что сам как жердь. Ладно, забудь. Знаешь что? — Роберт опять нагнулся через стол и мягко накрыл ладонью руку Риши, начавшую раскрывать конверт. — Посмотрим в другом месте. Здесь слишком много всяких людей, которые могут наблюдать за нами. Если там и правда письмецо от Лорна, то будет лучше, чтобы его ничьи левые глазенки не видели, — он схватил пробегавшего мимо парнишку-официанта за локоть и всунул ему расплату, после чего как ни в чем не бывало продолжил разговор, уже вставая из-за стола. Ценрих с некоторым торможением последовала за ним. Все произошедшее будто оглушило ее. Вновь шею задушило чувство безжалостного фатума. Вновь Риша чувствует себя потерянным ребенком, брошенным на произвол судьбы. Вновь желание спрятаться и горько расплакаться от испуга. Но нельзя, надо быть сильной.             Ведь отец говорил, что плачут только девчонки.       Стоило покинуть “Фонарь мотылька”, как тут же стало холодно, темно и сыро. Ценрих не сразу поняла, что ей бы больше приглянулось: шумный и утомляющий горячий дом или тихая умиротворенная могила из камней, кирпичей и железа, коей ей виделся Лондон. Если Якоб не соврал, то, возможно, она в последний раз видит эти улицы. Риша хотя и не любила этот город, но все же покидать его было грустно и боязно. Однажды всем птицам приходится куда-то улетать, будь то в их мраморных гнездах чума, пожар внутри или ненависть со стороны своих. Видимо, Риша такой пташкой и стала. Обычно Ценрих была волевой: хочешь или нет, но сильной и решительной быть надо, если хочешь долго прожить на преступных дорожках. Однако сейчас не было сил строить из себя железную леди. Жизнь рушилась прямо на глазах — всю жизнь она обгладывала карманы и чужие кошельки, что она будет делать потом, если все же завяжет с этим делом? Что она умеет помимо кошачьего шага и волшебства ловких рук? Ответ приходил сам собой: ничего. От этого становилось все хуже. Желудок, прогретый выпитый чаем, скрутился в петлю висельника. — Надо бы и Тату найти, — на лице Роберта сквозила легкая озадаченность. — Обмозгуем все это дело втроем. Какое сегодня число, Риш? — Двадцать седьмое, суббота. — Ба! — он мягко шлепнул себя ладонью по лбу. — Неужто суббота?! — Суббота... — с растерянным непониманием чуть тише повторила Ценрих, не понимая реакцию друга. — А что? — Четыре дня до среды включительно! — щелкнул пальцами Роберт. — Тату точно забыл про это! Вечно забывает, — горько улыбнулся он и поправил шляпу. — Вечно я ему все напоминаю. Уже мозоль на языке. — Разве есть смысл об этом париться? — нахмурилась Ценрих. Конверт оставался нераспечатанным и ждал своего часа. Роберт не ответил, только нервно-задумчиво закусил губу, с какой-то злобной нерешительностью смотря на письмо. Ему будто хотелось выхватить его и сжечь дотла, чтобы никто более в мире не узнал про существование этого желтого конверта с аккуратной подписью “Р. Спидвагону и Ц. Эвигтраум” и незамысловато-упрощенным рисунком черной птицы около имен. Роберт явно хотел что-то сказать по этому поводу, но, так и не подобрав подходящих слов, решил все же промолчать. Ценрих понимала его смешанные чувства по поводу происходящего — она сама-то толком не знала, как относиться ко всему этому. — Надо найти Тату, — медленно повторил Роберт скорее для самого себя, лихорадочно придумывая хотя бы схематичный план действий на ближайшие часы. Как лидер группировки, он должен был это уметь делать это так же легко и быстро, как и считать от одного до десяти. Если ты обделен умом, то делать тебе в мире преступном явно нечего — прожить долго одни они не смогут, да и глупые люди мало кому нужны. Только если ты от природы невероятный силач, ведь громилы всегда полезны. Однако умный громила еще полезнее, верно? Верно. Тату был одним из таких. Хотя как помнила Риша, вся шайка Спидвагона состояла из людей рослых и крепких, способных голыми руками ей переломать спину, как веточку.             Отец регулярно напоминал, что девчонкам делать среди них нечего. Поэтому я должна быть такой же сильной, как и все остальные. — Разве он не сбежит самостоятельно? — спросила Риша, отчего-то чувствуя некую глупость своего вопроса. Разумеется, он сбежит — Роберт сам недавно это сказал. У Тату был дар выпутываться из самых страшных передряг здоровым и невредимым, а порой даже с некой выгодой для себя. Как ему это удавалось — хороший вопрос, на который и сам Тату не мог ответить. Он лишь пожимал плечами с неловкой улыбкой и посмеивался, почесывая густую львиную гриву русых волос. То, когда Тату выйдет на свободу, было лишь вопросом времени. — Сбежит, — утвердительно кивнул Роберт, идя по улице и все еще пребывая в редко свойственной ему серьезной задумчивости. — Куда ж он денется? — он сбавил темп и шумно вдохнул воздух. Сначала носом, а потом ртом, как кот, пробуя все его оттенки. Ценрих никогда не понимала, как он умудряется улавливать все эфемерные ноты и послевкусия, но доверяла его талантам как своим. Однажды Риша спросила у него насчет этого навыка, на что Роберт несколько застенчиво ответил, что он всегда был с ним.       Своих родителей Роберт плохо помнил — его будто бы сама улица исторгла на свет, вручив имя и нож в руки. И все эти годы, что он выживал в трущобах разных городов и более-менее осев в Лондоне на несколько лет, он провел в кипящем котле преступности, встречая на своем пути самых разных людей. Роберт Спидвагон стал подобен матерому волку, умельцы разных грязных дел скапливались вокруг него, как мухи вокруг куска мяса. Разумеется, подобный кадр не мог не обратить внимание Лукаса. — А письмо читать будем? — Риша была готова возненавидеть себя за столь беспомощный тон. Она внезапно обратила внимание, что послушно следует за ним, как овечка за пастухом. Видимо, девушка настолько отчаялась неведомо от чего, что незаметно для себя позволила Роберту лидировать. Впрочем, подумала Ценрих, это не так уж и плохо. Роберт не просто так несколько лет подряд был главой собственной банды, не за красивые глаза ему беспрекословно подчиняются те, кого лишь пара шагов отделяет от понятия “полный отморозок”. Хотя таковых Роб пытался не брать под свое крыло, но если бы жизнь шла только так, как люди бы того хотели, то все было бы слишком просто и неинтересно. — Да-да, — живо покивал головой мужчина, на всякий случай придерживая одной рукой шляпу. Второй он схватил Ценрих за руку и поволок за собой. Роберт явно пытался что-то найти взглядом. Риша с недоумением оглядывала улицы, пытаясь понять, что же ищет друг, и помочь ему с этой нелегкой задачей. Сначала он просто слепо и потерянно водил ее туда-сюда, наматывая круги по одной и той же улице. Половина фонарей погасла, а другая половина, живая, вяло мерцала полуночным рыжим светом. Все окна — черные и глухие, за исключением “Фонаря мотылька” — оттуда все еще доносился неугомонный шум бессонных гуляк. Изредка слышался скрежет собачьих когтей, царапающих мощеную дорогу и глянцевые глади луж. — Че-ерт! — громко и крайне недовольно крикнул Спидвагон, наконец остановившись и топнув ногой. — Поверить не могу! Угнали, паскуды! — Машину? — Да! Черт побери, это ведь была машина Кемпо! — Роберт выглядел настолько подавленно и расстроенно, что казалось будто он вот-вот заплачет. Ценрих поджала губы и сочувствующе похлопала его по спине. Как и сказал Роберт, если бы паровой монстр не принадлежал Кемпо, то Риша едва бы понимала его ценность. Хотя насколько она знала, стоило такое чудо весьма недешево. С материальной точки зрения это тоже больно колется. Роберт разразился гневной тирадой в сторону неизвестного угонщика. Девушка поморщилась: уж кого-кого, а Роб ругаться умел. — Как же мы не услышали рев двигателя? — негромко спросила Ценрих, когда мужчина замолк, переводя дыхание после запуска матомной гранаты. — Да легко же, — дернул плечом Роберт, причесывая пальцами золотистые локоны. — В “Фонаре мотылька” всегда чертовски шумно. Зуб даю, что ты даже не услышишь массовый расстрел из тысячи револьверов. Что уж тут грохочущий и пыхтящий, но все же один-единственный мотор? Ай, и черт с ним, — он почесал переносицу и перешел на вялый плетущийся шаг. — Это будет на совести угоночной сволочи. Погнали ко мне, братишка, — мужчина панибратски положил ладонь на плечо Риши и слегка сжал.             Кто и зачем угнал? Это было подстроено? Или просто невезение?       Чем больше Ценрих обдумывала внезапно ухудшающееся положение дел, тем больше ей казалось, что Роберт прав — за ними и правда может быть слежка. Но даже если это так, то зачем? Вроде как, никто из них двоих не планировал покидать Черную гильдию — с этим все очень строго. Это как омерта в мафии, хотя и не такая жестокая и пожизненная, однако член гильдии просто так покинуть ее не сможет. Особенно если это кто-то из верхушки. Риша слышала истории от отца про бывших согильдийцев, которые сбежали, подстроив свою смерть. Лукас их не преследовал, но очень долго за ними наблюдал посредством чужих глаз, дабы язык не работал вперед головы. В крайне редких случаях лидер мог лично кого-нибудь “уволить” с рядом условий и под свою ответственность. Риша еще крепче сжала конверт в руке, совсем потеплевший от тепла ее кожи. Она не хотела выпускать его ни на секунду и потому даже не думала положить его в карман, где, очевидно, он будет в большей безопасности.       Лорн сейчас их глава, их наставник и их отец... Неужели он и правда по каким-то причинам решил избавиться от Роберта и своей племянницы? Почему? Да еще так милосердно... Это типа “уходите пока по-хорошему, а иначе будет по-плохому”? А мистер Хип? Кемпо? Знает ли Лорн про это?             Так много вопросов, на которые мы едва ли получим ответы. Мне страшно копать под все это. Роб прав — это нельзя оставлять без внимания. Но вдруг с ним, Тату или мной произойдет что-то подобное?       Риша не хотела признаваться самой себе, что прямо сейчас остро нуждалась в отце. Он ведь всегда все знал про свою организацию, которую сам и создал на пару с Лорном. Он точно был бы в курсе про эти убийства. Он точно бы знал, что делать. Где-то на задворках сознания даже мелькнула мысль, что отец бы ее защитил, но Ценрих тут же отпихнула ее в сторону с детско-подростковым упрямством. Нет, этого бы точно не произошло. Лукас ее не любил и видел лишь практическую выгоду. Ведь если бы любил, он бы помог маме и сестре, он бы их не бросил.       А что, если Лорн все же знает? Вдруг он поступает так, чтобы защитить дочь своего брата? Наверное, Лорн осознает, что такое семейные узы. Лорн постоянно подчеркивал кровную алую ниточку, тянущуюся между Ришей и Лукасом, регулярно подмечал сходства между ними, которых было немного, но все же были. Все-таки сам отец сказал, что Риша больше похожа на маму и внешне, и характером — вот только у дочки не рыжие, как у сестрички или мамы волосы, а насыщенно-каштановые, как у Лукаса. В остальном и взгляд, и цвет глаз, и, кажется, скрытая мягкость характера — ну точно копия Хелены! Если бы не тяжелые обстоятельства жизни... какой была бы Риша на самом деле? А Марин? Какой была бы она? Риша помнила, что она всегда была несколько дерзкой на язычок, но такой же безмерно доброй и, в отличие от Риши, была крайне упертой и ни за что не предала бы принципы. И одним из ее принципов было “не брать чужое, даже если очень надо”. Гордая, непонятно в кого. — Риш, ты сама не своя, — заметил Роберт, нарушив тягучее и плотное, как желе, молчание. Ценрих вздрогнула: она слишком глубоко ушла в свои безрадостные размышления. Запоздало поняв смысл сказанного, девушка небрежно махнула рукой и покачала головой, мол, забей. Ей казалось, что никому, и Роберту в том числе, не нужны ее личные проблемы. Она ведь должна быть сильной, а значит и разбираться со своими проблемами она должна сама, какими тяжелыми бы они не были. Марин и мама были такими же, и Риша хочет быть такой же.             Какими бы мы не были друзьями, я не думаю, что Роберту это надо. Это ведь он чисто из дружеской вежливости говорит. Он буквально на днях потерял близкого друга. Что мои проблемы для него? — Роб, а мне вот который год уже интересно, — медленно начала Риша, тщательно взвешивая каждое слово. — Почему ты, да и не только ты... но... вам ведь все равно на то, что я девушка. Почему? — Ну, э... — несколько опешил от вопроса Роберт. — Черт, двоякий вопрос, братишка! Типа, я понимаю, почему ты спрашиваешь. Ведь ты единственная девочка в наших бравых гильдейских рядах, — он легко засмеялся, но потом продолжил несколько серьезнее. — Тату, Кемпо и остальные мои люди верят в тебя, потому что я верю в тебя. А верю я в тебя потому, что ты мне доказала, что неважно, кто ты: парень или девушка. Важно то, что ты за человек и что ты умеешь, — мужчина пару секунд промолчал, а затем на его лице расцвела странная тепло-нежная, как весна, улыбка. Риша крайне редко видела такую улыбку. Три раза за всю жизнь на лице Роберта, на чужих — ни разу. Это была какая-то особенная улыбка, от которой все внутри, будто в летнем зное, таяло. — Помнишь же как мы встретились впервые? — наконец, мягко промолвил Спидвагон, прикрывая шоколадные, как конфеты, глаза и объясняя этим вопросом причину своей улыбки. Риша медленно кивнула. В отличие от Роберта, она практически не предавалась ностальгии: у нее не было ни одного воспоминания, от которого внутри бы восходило солнце. Роберт умел находить свет и свежие цветы там, где Риша бы видела лишь темноту и непроходимые топи. И разве поверишь, что это человек, видевший от людей и улиц лишь злобу и презрение, нетерпящий испорченные алчностью души? Его оптимизму порой можно было позавидовать.             Этот мир не заслуживает Роберта. Он родился в слишком жестокое время. Хотя... были ли когда-то мирные времена? Будут ли, пока живет человек?       То, как впервые пересеклись Ценрих и Роберт — отдельная песня. Риша ничего особенного и интересного в этой истории не видела, а вот Тату постоянно любил ее вспоминать, постоянно окутывая Роберта сладким стягом прошлого. Хотя если так посудить, то на месте Роберта Риша бы не спешила считать это воспоминание хорошим и достойным для регулярной прокрутки в голове. — Я считаю, мне повезло, — робко призналась Риша, — что я тогда столкнулась именно с тобой, а не с кем-то еще. — Это да, — опять засмеялся Роберт, уже громче и более открыто. — Это да! И дело даже не совсем в том, что ты непонятно как умудрилась меня на лопатки уложить в пять минут, хотя я заведомо и выше, и сильнее тебя был! Да и сейчас такой... — он беззлобно захихикал и пару раз хлопнул Ришу по спине. Та несколько стеснительно улыбалась, полностью осознавая его правоту.       Ей не хотелось пока раскрывать карты, но она вполне могла позволить Роберту подозревать что-нибудь. Он ведь умный, наверняка что-то поймет. Например, то, что Лукас предвидел возможность таких столкновений, а потому девочку надо было натаскать на подобные случаи. Ее преимущество — природная ловкость и изворотливость, а также напичканность ее одежды ножами, клинками, иголками и прочими острыми холодными предметами. Как она сама еще не порезала саму себя на лоскуты?       Их небольшая потасовка напоминала попытку полусонного медведя поймать пчелу. Произошло это... — Поверить не могу, что всего-то три года назад это произошло! — громко протянул Роберт. — Я будто тебя всю жизнь знаю! — Четыре, — поправила его Риша. — Мне было тринадцать. А тебе, черт возьми, двадцать один. — Какой же мелочью ты была! — он подумал немного и без задней мысли чуть тише добавил. — Хотя почему была? Ты и есть мелочь... Ай! — крякнул мужчина, когда Риша не больно, но весьма чувствительно ударила его локтем в ребра. Указания на ее небольшой рост — верный путь к катастрофе мирового масштаба. Роберт это давно знал, но иногда соблазн подразнить ее был слишком велик. А вот Кемпо не знал меры, и иногда его шутки заходили слишком далеко. В Гильдии даже поговаривают, что именно таким образом Риша и научилась необычайно быстро метать ножи — попробуй тут их не пометать, когда злая с ног до головы, а под рукой только такие опасные вещи, пригодные для полета с руки! Разумеется, это была клевета, но иногда слухи слишком веселые, чтобы их развеивать. — Да ладно, не злись, — взмолился Роберт, заметив опасный блеск в чужих глазах. — Ты ведь еще маленькая, вдруг вырастешь? Нельзя терять надежду! Ай! — опять удар локтем. Однако на его душе стало чуточку легче, когда он заметил, что Риша слегка повеселела. Ценрих попросту не может на него долго злиться. Хотя, по правде говоря, Роберт и не может вспомнить, когда он видел Ришу по-настоящему злой. Может, возмущенной, обиженной, поддавшейся подростковому гневному импульсу, но ведь это все не черная, убийственная, липкая ярость из недр.       Сколько сейчас времени? Ценрих задрала голову, желая увидеть луну, но та скрылась за плотными черными тучами. Окутанные темнотой дома казались все одинаковыми. Улицы слились в единую черно-графитовую кишку, кое-где освещенную фонарями. Мало кто знал точное время — часы могли позволить себе лишь состоятельные люди. Или люди с ловкими пальчиками, однако даже лезущие куда не надо ручонки гильдийцев не позволяли даже каждому второму обзавестись какими-нибудь часами. А Ценрих будто по некой внутренней природе было важно знать время. Без времени вся жизнь превращалась в серую густую кашу, которой нет конца. — Как же я ненавижу себя... — еле слышно вздохнула Риша, запоздало осознав, что произнесла это вслух. Роберт с неприятным удивлением посмотрел на нее. Темные брови сдвинулись к переносице. — Отчего же? — А будто ты не знаешь, — невесело улыбнулась девушка, как-то сразу сжавшись, словно она хотела исчезнуть из этого мира без единого следа. — Мне здесь нет места. Я... как бы выразиться... бесформенная. Сначала я хотела обрадоваться, что наконец-то брошу это воровское дело, которого я никогда не желала, но была вынуждена делать. А потом задумалась... а что делать? Я не хочу жить по правилам этого мира. Здесь... так тошно. Особенно потому, что я женщина. — Н-да, ты явно не для этого мира и не этого времени, — цокнул языком Роберт и покачал головой. Он не совсем понимал ее внутренние терзания, хотя бы потому, что чисто физиологически он не мог их понять. Это не он, Роберт Спидвагон, внезапно отлучился от единственных людей, которых мог назвать семьей, а потом жить как ходячая насмешка. Это не ему намекали, а иногда и прямо в лицо говорили, что отправят в публичный дом, ведь это единственный способ для женщины кое-как сносно существовать. Это не ему вслед грязно улыбались мужчины, не ему в спину бросали мерзкие слова обладания как вещью. Это не он прожил эту жизнь. — Да и ты странный, по сравнению с остальными, — пробормотала Ценрих. — В хорошем смысле, наверное. Если подобных тебе в будущем будет больше, то мир станет гораздо лучше. Слушай, а вот возвращаясь к нашей первой встрече, — внезапно ее осенил вопрос. — Каково это... ну... быть побежденным девчонкой? — Скажу честно — я понял, что ты не пацан, только уже после своего поражения. А раз уж ты победила... куда деваться? Если бы я во всеуслышанье сказал, что меня победила девка, что бы с моей репутацией лидера стало? — он опять покачал головой и по-кошачьи зажмурился. — Не-ет, братишка, хранить твой секрет было выгодно и мне. Хотя Тату, сволочь любопытная и прозорливая, все-таки раскусил тебя. Но это был лишь вопрос времени, когда он заметит... но я рад, что он не разболтал это всем. — Потому что ты его попросил под молотом. — Риш, это была не угроза, что ты! — испуганно замахал руками мужчина. — Чтобы я да друзьям угрожал? Ну и ну!       Они почти одновременно рассмеялись. Гнетущая обстановка слегка разрядилась. Однако душащие живые мысли, как огромные многоножки, сновали по голове и исследовали каждый уголок разума. Совсем скоро Риша опять поникла.       Дорога начала, наконец, меняться. Ценрих даже слегка вздрогнула, когда вместо каменной мостовой под сапогами она ощутила плотную землю, истоптанную сотней стоп, копыт и колес. Время от времени каменистая поверхность то появлялась, то исчезала вновь. Черные стены все так же нависали по бокам и словно грозились упасть на головы, как сделанные из картона. Роберт заметно оживился, явно заприметив знакомые ему районы. Здесь же Риша была лишь несколько раз и особо эти улицы не посещала. Мысленно она открыла самодельную карту Лондона. Это был один из “алых” районов, самое сердце “алости”. До “голубых” придется прогуляться. Но какой вор не любит прогулки, да еще бодрые и на свежем ночном воздухе? — Не пройти бы мимо, — пробубнил себе под нос Роберт, постепенно останавливаясь и озираясь по сторонам. — А то они все одинаковые. Черт, ни черта не видно!       Он еще немного походил туда-сюда, негромко сетуя на лондонскую грязь, мрак и одноцветность, после чего радостно щелкнул пальцами. Риша, которая до этого скромно стояла в сторонке и наблюдала за его поисковыми потугами, с готовностью подбежала. Роберт решил не медлить, ведь они и так прилично времени потратили, просто пешком шляясь по ночным улицам. — Полагаю, миссис Мисфит спит, время-то, — пробормотал он, то ли опять размышляя вслух, то ли обращаясь отчасти к Ценрих. — Добрейшая старушка. Она за всю жизнь умудрилась как-то две квартиры купить вот в этом доме, и одну я снимаю. Ну, разумеется, потом она женилась... вообще ее зовут миссис Миссио, но она любит, когда ее называют прежней фамилией. Только, э, Риш... — он нерешительно посмотрел на попутчицу. — Она очень консервативна... ну, если ты понимаешь, о чем я... — у него был крайне извиняющий тон, будто бы это не миссис Мисфит была готова браниться из-за того, что Ценрих наряжена в мужские тряпки, а сам Роберт. Риша с безразличием пожала плечами. Она не была уверена, что вообще морально готова перестать играть парня.       Воздух в городе и так был не самым свежим, хотя все жители, как говорится, уже давно “принюхались” и привыкли. Но Ценрих поняла, что снаружи все полыхало свежестью ровно до того момента, как она зашла внутрь подъезда. Грязь на грязи погоняла грязью, а также пела голосами крысиных пророков и блестела янтарем тараканьих гладких спинок. Каждый шаг по невидимой лестнице будто отдавался гнусной пылью где-то в ноздрях. Ни Риша, ни Роберт не знали, как вообще умудрялись ориентироваться в темноте и ни разу даже не споткнуться, не то что упасть. Зато они прекрасно знали, как и всякие жители викторианской эпохи, что отсутствие чистоты — дело обыкновенное и житейское. Однако внутри все равно поднималась тошнотворная волна отвращения, которую Риша с несколько кислой миной сглотнула. Сейчас не самое лучшее время блевать. Лицо Роберта девушка разглядеть сквозь серый мрак так и не смогла, однако она ярчайше себе представляла его окаменевшие черты, скрывающие в себе мужественное терпение великолепного зловония девятнадцатого века. — Заваливайся, братишка, — негромко засмеялся Роберт, галантным жестом приглашая Ришу внутрь. — Опаньки! — встретил их третий голос, чье неотесанное дикарское лицо с кляксой в форме чернильной бабочки сумрачно освещалось желтым ламповым светом. — Да неужели! — ахнула Ценрих, поджав руки ко рту. — И дня не прошло! — Ага, — даже улыбка у Тату была дикарской, а сейчас еще и с оттенком необычайной гордости за себя. — Ну, я вообще-то хотел просто отдохнуть! Знаете, тюрьмы мне уже как дом родной, даже гончие закона меня приглашают в карты поиграть. А потом вспомнил, что скоро вообще-то среда... А потом встретился с Якобом, тот донес до меня весточку про вас двоих и вот я здесь! — он хлопнул в ладоши.       Тату, как и Роберт, был высоким и крепко сложенным мужчиной зрелых лет. Густая львиная грива волос торчала во все стороны и с огромным трудом поддавалась расческе, хотя порой Риша не была уверена, что они встречались с этим прибором. Такой же была и борода у Тату — растрепанная, несколько неухоженная, рыжевато-русая и выгорающая до легкого золота на раскаленном летнем солнце. Но свою кличку, заменившую ему имя, он получил, очевидно, за кляксу-бабочку на глазах. Однако то, откуда эта клякса, равно как и его настоящее имя и даже город, откуда он родом, никто не знал, даже Роберт.       Несмотря на свой грозный вид, Тату был весьма безобидным. Почти. Ришу, по крайней мере, он ни разу не обижал. Разве что мог случайно словом задеть, ведь язык у него зачастую работал вперед головы, но все это именно случайно. — Как ты узнал, где нас искать? — спросил Спидвагон, закрыв дверь и снимая шляпу. Риша отметила, что и ему бы хотя бы слегка расчески не помешало бы. — Дак легко же! — округлил янтарные и круглые, как у филина, глаза Тату. — Мы же всегда у тебя собирались, если что-то происходило! Забыл, что ли? Тебе двадцать пять, а уже старость нагрянула, э? — он громко рассмеялся, явно довольный своей шуткой. Впрочем, шиканье в два голоса с обеих сторон заставило его слегка сбавить тон. — Рано ты меня в стариков записываешь, — проворчал Роберт, ставя стул и садясь напротив Тату. — Все, Риша, доставай бумагу. — Сто-о-оп! — вдруг протяжно воскликнул Тату, из-за чего шиканье повторилось. — Риша, не доставай! Вы что, — он понизил голос и начал говорить таким тоном, будто ведал теорию заговора, — не слышали про мышьяковые письма? — Ну, через бумагу травят, — пожала плечами Риша, — но тогда не проще ли было отравить и конверт? — Нет, не проще! — и опять шиканье. — Якоб бы его не донес! Да и Лорн, чего гляди, тоже откинул бы копыта вслед за Лукасом! — Не неси чепуху, — фыркнул Роберт, скептически относясь к мышьяковой паранойе Тату. — Я бы унюхал мышьяк, начнем с этого. — Да-да, ты, ищейка, у нас все унюхаешь, — уступил тот, признавая свое поражение. — Ладненько, открывайте. Заодно расскажите, — Тату резко помрачнел, что обычно было ему несвойственно, — что за история с Хипом и Кемпо. А я расскажу, что услышал сам. — Услышал? — рука с желтым конвертом так и зависла в воздухе. По спине Риши прошелся непонятный холодок. Тату медленно кивнул, нахмурившись. Желтый косой свет сделал черты его лица демонически-кривыми и уродливыми. — Не думайте, парни, что вы единственные столкнулись с этой бедой... Зачистка идет тотальная. Это, кстати, — он подался вперед через стол и стянул шляпу с головы Риши, после чего положил ее на стол рядом с лампой, — одна из причин, почему я хотел отсидеть. — О, я думал о подобном, — хмыкнул Роберт. — Значит, зачистка? Если это так, то нам придется валить. Но решим все, когда прочитаем содержание. Давай, братиш, не тяни. — Да я... уже... — растерянно промямлила Риша, медленно кладя письмо на стол. Все трое склонились над бумагой.       Это оказалось не совсем письмо. Ценрих узнала почерк Лорна. Точно таким же были подписаны имена получателей. Тату поджал губы, взлохмаченные прямые брови слились в одну линию над переносицей. Роберт выглядел даже несколько паникующим: его глаза бегали из стороны в сторону, а сам он едва слышно что-то лихорадочно шептал себе под нос, нервно раздумывая над смыслом “письма”. Никто ничего не понимал. Хотя у Ценрих уже была идея, что мог значить единственный рисунок двух мертвых крыс рядом с баночкой яда.