Солнце взойдет

      Стежок за стежком, нить к нити — на белом платке алые лебеди расправляют крылья, по краям листья калины распускаются, а в самом центре, как наливное спелое яблоко, сияет солнце.       Другое солнце, рассветно-рыжее, тяжело поднимается из морских вод, сушит соленые брызги на коже и рассыпает блики в траве и накатывающих на берег волнах. Летом спать почти не хочется — уснешь тут, когда за окном не гаснет небо, румяное у горизонта — поэтому ранним утром Сиина выскальзывает из дома и спускается по пологому склону вниз, к морю. Прохладный ветер треплет волосы, клонит к земле зеленую траву, но под ленивые крики чаек работа идет споро, совсем не так, как в веселом гомоне домашних, на который волей-неволей случается отвлекаться: прислушаться, ответить, похвалить, а то и просто рассмеяться над удачной шуткой.       Сиина откидывает косу за спину, закусывает губу — осталось доделать всего несколько витков незамысловатого орнамента. Того и гляди, прибежит Морошка, положит тяжелую голову на колени да замурлычет, а за ней и Олья — лохматая и сонная, в кое-как натянутом сарафане. Утянут в домашнюю суету, сами до вечера в нее же провалятся, пока ноги и голова не загудят от усталости.       Скорей, скорей. Коротким летом и без того хлопотно: нужно успеть подготовиться к зиме, накопить денег и продовольствия, а еще — унять бесконечные споры о том, кто в семье главный, и впервые за восемнадцать лет побывать на празднике, с музыкой и танцами. Сиина танцевать почти не умеет, но Олья хватает ее за руки и кружит-кружит по кухне, смеется, притопывая в такт, и Морошка под ногами вьется, и так легко становится, будто и не шепчутся люди, что неспокойно на главном острове, будто не маячут на площади суровые стражники, будто...       Последний узелок ровно ложится на ткань.       Олья их защищать клянется — чтоб никто обидеть не смел: разнимает мальчишечьи ссоры, гоняет от порога бродячих псов и недружелюбных соседей, смотрит по-кошачьи грозно. Но Сиина ее и другой знает, девичьи-нежной и ласковой, улыбчивой и игривой — особенно по утрам.       Ловит в объятия, целует в присыпанный мукой нос и набрасывает на плечи платок, разглаживая аккуратно:       — Будет тебе оберегом, непутевой.       В Росине такие на свадьбу дарят, чтоб любовь жарче была да семья крепче. Олья понимает все, что словами сказать не выходит, и смеется, лбом ко лбу прижимается:       — Ты у нас путевая. Пойдем домой лучше. Я блинов напекла.