Друзья с привилегиями

Они не спешили. Уильям оставил Генри одного в кабинете, чтобы принести все необходимое. Что такое «необходимое»? Загадкой это оставалось до самого конца, даже интригуя Эмили. Его друг был довольно креативным, а в те редкие моменты, когда Генри присоединялся к действу, мог даже устроить маленькое шоу, так или иначе выдавливая улыбку, смешанную с раздражением. Он абсолютно ненавидел, когда Уильям каким-то магическим образом угадывал, на каком моменте Генри не выдержит и закроет руками лицо, лишь бы не видеть проходящий за ладонями ужас, который Афтон называл весельем. А порой у этого психа просто не было настроения, как сейчас, видимо. — Верёвка? — с долей разочарования уточнил Эмили, видя в чужих руках обычную верёвку от ящиков, в которых им доставляли продукты. Она даже свисала с руки как-то жалко. — Ты стал искушенным зрителем, Генри? — Сам виноват…то есть…нет. Мне плевать. Я ненавижу смотреть на это. Особенно когда ты… Генри вздохнул и замолчал, подходя к двери и пытаясь протиснуться наружу, но путь ему упорно преграждали. Издевательство не закончено. — Почему бы тебе самому не попробовать? — Уильям положил обе руки на плечи Эмили, окончательно подавляя его сопротивление. Однако, только физическое. — Нет, — резко со злостью ответил механик, смотря другому в глаза, — Ты сказал, что будешь заниматься этим сам. Это твоя доля, Уильям. Афтон прерывисто засмеялся, но улыбка быстро сползла с его лица. Он ещё не понял, нравилось ли ему, что порой Генри показывал себя не как покорного и пассивного приятеля, а человека с намерениями не менее отвратительными, к которыми его хоть и склонили, но не прижали с концами, отчего он ещё способен выражать собственную волю. — Сбавь пыл, дорогой. Тебе не нужно будет их марать. Ты выйдешь абсолютно сухим из воды. Смотри, это не сложно… — кожу тронула шероховатая верёвка, и Генри и подумать ничего не успел, как обнаружил себя в двойной петле, задергавшись в которой, он мог бы и сам себя задушить. Это ощущалось как потеря всех своих сил, падение с огромной высоты, ужасный проигрыш. В один момент Афтон снова завладел ситуацией и вырос в монстра, которым, похоже, был с рождения. Он потянул концы вверх, вынуждая Генри занервничать ещё больше и вцепиться в путы. — Ты даже не притронешься к нему. Ну конечно. Уильяму не нужна верёвка. Он спокойно задушит беднягу руками и будет этим доволен. Эмили же всегда говорил о том, что желает оставаться чистым… Живот Генри скрутило. Он не мог представить тот же ужас, с которым он смотрит на Уилла, на лице Джека, ни в чем неповинного Джека, может, совершившего ошибки, но недостойного такой подлой смерти. Он совсем юн, ещё глуп и не познал ни одну из прелестей жизни. Его даже не ждёт семья или друзья. Никто не будет его оплакивать. Никто, кроме Генри, чье сердце сожмется с самыми разными чувствами, среди которых, возможно, отыщется удовольствие. — Ты поэтому выбрал его? — сбиваясь в словах прошептал Эмили, на что Уилл вскинул бровь, вот только Генри показалось, что он его прекрасно понял. — Он выгодный во многих аспектах, — начал Афтон, будто обсуждал товар на рынке, — Нет тех, кто будет искать, нет проблем с физическим и умственным превосходством (нас, естественно), он не лишён эмоций или чувств, а ещё…он станет твоим первым на новом славном пути к самостоятельности! Грандиозность, с которой это было произнесено, была совершенно неуместна. Уильям был неуместным. — Сейчас же отпусти меня. Злость в голосе Генри только раззадоривала Афтона, уже собравшегося перейти на новый этап игры, но вдруг остановившегося. Огонёк в его голубых глазах приутих, а улыбка из угрожающей стала вполне дружелюбной, даже виноватой. Уилл покорно убрал верёвку, закинул её на стол к прочему барахлу и ушёл. Ушёл, даже не дожидаясь всё ещё стоящего в проходе Генри. Он посмотрел на верёвку, а затем наконец представил, как бы сделал это. «Нет. Никогда.»

* * *

Тесно, очень тесно. Темнота из приоткрытой двери давит только больше, заставляя кипучую тревогу возрастать внутри бледного тельца Джека. А ведь когда-то он был поджарым юношей, плевавшим на всех, не верившим в монстров в темноте. Он мог защитить любого от разъяренной собаки, кажется, он полез бы в горящее здание, будь там человек. Джек смотрел на других людей и воображал себе, как будет веселиться в компании друзей, ввязываться в приключения и всегда выходить победителем. Он мечтал о чём-то значимом, держащим на плаву. Прошло столько лет, но Джек чувствовал, что все эти года не прибавили ему ни ума, ни опыта. Только опустошили, ввели в состояние отчужденного горя, который таился где-то глубоко внутри, а во внешний мир приходил с новыми уродливыми пятнами на лице Джека. Его детство было обыкновенно-убогим, с недостатком внимания от родителей и избытком энергии, которую Джек, особо не думавший в те года вообще о чем-то, решил пускать в драки, бесконечные потасовки и грозные слова, за которые его позже били дома. Вся злость, скопившаяся в его душе за эти года, просто высосала последние капли жизни из болезненного тела, которое бродило теперь в ожидании возмездия за все грехи. Один из них, самый главный, так изводил внутренности, превращая их в тугой узел боли. Джек не мог позволить отцу так прикасаться к матери. И он встал на защиту, замахнулся попавшейся под рукой отверткой и брызнул кровью себе в лицо. Лишь через несколько мгновений Джек понял, что произошло. Раздался женский крик, звенящий по ушам своим отчаянием. Он был полон боли, страха, гнева и ужаса. «Но…почему. Он же причинял тебе боль. Он ведь заслужил это.» Джек хотел этого. Видеть, как старик умирает в агонии. Удар пришёлся так удачно, что отец ещё немного корчился на полу, прежде чем откинулся. За это время Джек успел собрать немного своих вещей, стащил родительские сбережения, спрятанные под стопкой старых материнских свитеров, и ушёл прочь. Он не мог вспомнить, почему его разум тогда был так чист и спокоен. Сперва он бежал, потом перешёл на шаг. Силы утихли, адреналин отошёл на второй план, и Джек опомнился. Но было слишком поздно. Он не понимал, куда он шёл. Улицы сменились деревьями, день ночью, а редкие звуки сов грохотом поездов, метавшихся по старым рельсам. Джек, не найдя лучшего решения, забрался в ближайший вагон, откуда был мгновенно вышвырнут вместе с парой синяков. Его выгоняли таким образом ещё много раз, с любого хоть немного пригретого места. Со временем он привык. Джек думал, что умрёт. Сгниет заживо в тюрьме. Пятна на его лице становились только больше. Ему было так, так плохо, а больница оказалась слишком дорогой. Впрочем, даже если бы у Джека были средства, он бы все равно туда не пошёл. Страх перед большим скоплением людей держал его на железной цепи. Прошло несколько лет. Но никто не грянул к ветхой двери, никто не скрутил убийцу, никто не повел его на суд. «Суд». Это слово всегда казалось страшным, потому что им мать угрожала отцу. А теперь весь мир угрожал Джеку. Но угроза — не действие. Никто так и не пришёл. Джек долго жил от пробуждения к следующему. Он просто не был способен существовать в покое, думать, что пронесло. Ему казалось, что его ищут, что все смотрят косо, что ему лучше самому пойти в полицию и сдаться, чтобы прекратить эту пытку. Он мало спал, мало ел, мало работал, будто затухал и разлагался. Да, чувства были именно такими. Словно Джек перестал быть человеком и стал ходячим трупом. Почему это произошло? Может из-за загрязненного воздуха, может из-за маргинального образа жизни, может из-за стресса, а то все и сразу обрушилось на искривленную спину Джека, заставляя его сутулиться активнее. Какой бы ни была причина, результат въелся слишком глубоко, чтобы исчезнуть. Тук-тук. Туман перед глазами рассеялся за секунды. Вся спина взмокла и Джек припал к мониторам. Чернеющая пустота в пасти аниматроников не изменилась, а их глаза так и остались пустыми и безжизненными пластиковыми шариками. Но если это не они, то… — Маловато энтузиазма для человека, который так рвался на эту работу. Нет, нет, нет. — Возможно, вы не восприняли мои слова всерьёз. Нет, нет, уйди. — Посмотри на меня, убийца. Умоляю, оставь меня в покое. Джек подавился воздухом, задергался и схватил руками чужие, крепко обхватившие его шею. — Почему ты так смотришь? Я говорил, что это ненадолго. За все надо платить, понимаешь? Я сказал, что укрою тебя. От полиции. «Но не от себя.» Длинные пальцы надавили на кожу, окрашивая её болезненную желтизну багровыми оттенками. Джек вжался ногтями в свои тиски, но как сильно он бы не старался, лицо мучителя не менялось, а хватка не сбавляла напора. Джек даже не мог кричать, только хрипеть и шевелить губами в немой мольбе. Горло заполнилось острой болью, в голове загудело. Вот так он и умрёт. В убогой каморке, оставленный всем миром. В оглушающей тишине. На него будет смотреть человек, прозванный ангелом, чья истинная натура осталась секретом для всего мира. И даже сейчас Джек унесёт эту тайну в могилу. Что-то горькое разлилось по языку. Похоже, что это вкус смерти. * * * — Никаких шуток сегодня? Генри приподнял голову, склоненную над набросками робота-курицы, чье тело было гораздо больше и грузнее той, что уже выступала в одной из пиццерий. Она была вовсе не плодом творчества, скорее жалким денежным кашлем. Генри думал над тем, чтобы сделать этого аниматроника другим, более дружелюбным и уютным, дабы весь настрой маленькой закусочной поразил людей за пределами заведения. Он хотел распространить этот дух, чтобы к нему потянулись даже те, кто никогда бы не проникся запахом свежих механических корпусов. Когда Чика обзавелась клювом, в комнату вошёл Уильям. Он ничего не ответил другому механику, лишь со вздохом опустился на свое место, соседнее с его приятелем. — Не получается. — Что не получается? — Баллоре не хватает гибкости. Я пытаюсь заставить ходить её так, как вижу в своей голове, но в реальности она падает, как хромой таракан. Генри усмехнулся. Говоря с таким серьёзным голосом, Уилл смел применять настолько глупо звучащее сравнение. «У тебя и правда нет настроения или ты притворяешься?» — Мы можем поехать на выходных и я посмотрю, с чем ты не справился… — Нет, Генри, — резко отрезал Афтон, кладя поверх наброска собственные чертежи и отчёты о работе, — Ты посмотришь сейчас. Генри поднял взгляд, уставившись на своего друга. Это было довольно грубо, и, видимо, вспомнив о каких-то правилах вежливости, Уильям улыбнулся, ласковым взглядом и движением руки подкрепив свой невинный просящий вид. Вздохнув, Эмили стал бегать глазами по синему листу. «Она падает… Передней частью тела. Он хотел дать там более мощный поток электричества, но в итоге это не исправило проблему.» — Ты странный, Уилл, — задумчиво произнес Генри, глядя на горе-создателя, — Почему-то ты пытаешься исправить проблему в одном месте, не видя её корня. У Баллоры очень тяжёлые ноги, что отлично играет на её главном предназначении — танцевать. Но если ты хочешь, чтобы она была способна ходить на своих четырёх, ей нужно больше веса сверху. Просто прибавь весу корпусу и… — Грудь. — Что? — Генри приподнял бровь, пытаясь понять, что Уилл имел в виду, выпаливая это слово. — Ты предлагаешь добавить ей грудь, — с хитрой улыбкой и таким же взглядом продолжил Афтон, снова занимая доминирующую позицию. Даже в чертовом разговоре. — Нет, Уилл… — сбито произнес Генри, начиная краснеть. Что вообще происходит? — Оу, дружище, не нужно этого стесняться. Ты можешь делиться со мной любыми дурными мыслями. Даже подобными. Генри сжал губы плотнее и отвернулся, отодвигая бумаги Афтона к нему. В общем-то, идея Уильяма решила бы его проблему, добавив веса балерине, но странно было то, что эта идея стала первой, возникшей в его голове. Он словно хотел запутать поток мыслей в голове сосредоточенного не только на работе Генри. Уилл прекрасно знал, какой вопрос ему стоит ожидать, был готов к этому, но продолжал извиваться. Просто потому что он способен уйти от неприятного для него разговора. Высокий мужчина поднялся, выхватывая свои чертежи. Похоже, что он был настроен уйти обратно в свой бункер, чтобы продолжить там работу. И Генри может спокойно промолчать, ведь так будет лучше для них обоих. Но что-то выедало его изнутри. Внезапная тоска, скребущая с треском по рёбрам. — Где ты его оставил? Афтон резко остановился в проёме двери. В его грудь врезался уборщик, с тихим извинением поспешивший удалиться прочь. Уилл хотел вздохнуть, но сдержал желание. — Что? — спросил он с недоумевающим тоном, не поворачиваясь к вопрошающему. Это было представление ради представления. — Если не хочешь говорить, просто скажи, насколько быстро его найдут. Раздался тихий смех и механик наконец приблизился ко второму, закрыв за собой дверь. Он положил руки на плечи, не двинувшиеся от прикосновения. «Так ты собираешься играть серьёзно, Генри?» Пальцы сжали плечи гораздо крепче, чем должны были, и Эмили дёрнулся от резкой боли, запрокидывая голову. Над ним маячило лицо, уже ставшее не таким приятным. А ведь когда-то они вместе могли не замечать мир вокруг. Просто потому что были счастливы. Счастье Уильяма со временем стало преобразовываться во что-то совсем другое, его речи заходили на неоднозначные и философские темы. На темы, которые Генри никогда не ожидал бы от человека, подобного Уиллу. Он всегда казался…обычным. Не похожим на тех, в чьих глазах сверкает огонёк безумия. Он творил, глупо шутил и разделял житейские проблемы, не предаваясь каким-то педантичным порывам. Просто жил, как все люди. Генри думал, что с этим человеком они могут стать даже братьями, подставляющими плечо друг другу. Что их семьи станут тесно дружить, а общий бизнес процветать. Что всё будет хорошо. Как же Генри ошибался. До тех пор, пока Эмили держал друга на определённом расстоянии, всё действительно было в порядке. Они работали вместе, обсуждали жён и фильмы, любили сходить вместе в бильярд и пропустить пару стаканов, от которых Генри мгновенно сбивало, отчего алкоголь у него стал большим «нет» после нескольких таких случаев. Они просто были друзьями. И в какой-то момент одному стало мало таких отношений. Генри закрыл глаза, готовясь извиниться. Он должен был помнить, почему они это делают. Ради чего. И чтобы переступить через себя, Генри требовалось очень, очень много усилий. Но Уильям… — Мы вместе в этой лодке, дорогой. Не надо её топить. Всегда был рядом. Даже тогда, когда Эмили этого не хотел. Но он всё контролировал, позволял Генри не раскачать эту лодку из-за каких-то там моральных убеждений. — Верно? Генри поник, молча кивая. Похоже, что его мысли Афтон уже озвучил и успел над ними посмеяться. — Ты до сих пор думаешь о морали… Это так похвально. И немного жалко, понимаешь? Она сдавливает тебя. Не даёт тебе…сойти с ума. И я до сих пор не знаю, люблю я это в тебе или ненавижу. Генри молчит, представляя перед глазами парящую яркую субстанцию, жизнь внутри которой бьётся настолько сильно, что вибрацию можно почувствовать, просто прикоснувшись к стеклу колбы. Если взять это в руки, можно испытать всю мощь души и эмоции. Но если поглотить, это принесёт столько боли и эйфории, что можно забыться на несколько часов, уподобляясь разливающемуся по телу кипятку, гудящему в каждой мышце. Высшее наслаждение, за которое приходится так жестоко платить. Пальцы Уильяма опускаются на чужие щёки и приподнимают лицо. Теперь оно так близко, что можно почувствовать дыхание, наполненное запахом сигаретного дыма. — Прости, — на выдохе произносит Генри, чуть прижимая ладони Афтона к себе. Если он думает обо всём меньше, то становится легче. Гораздо легче. — Я знаю, зачем мы это делаем. Я не обвиняю тебя. — Рад слышать это, — с тонкой ноткой яда говорит Уильям, отчего Генри становится ещё противнее, — Так ты собираешься пойти со мной сегодня вечером? — Разве всё уже готово? В последний раз мы потратили только на регулирование температуры несколько недель… Прошлый раз действительно дался тяжело. Остаток бился, превращался в непоглощаемое месиво, вовсе грозился раствориться в воздухе. Если бы Уилл не проводил с ним бессонные ночи, он запросто мог исчезнуть. — Я приглашаю тебя не для этого, — мягко смеётся Афтон, — Мы просто отдохнём. Ты и я. Как тебе идея? — Разве ты только что не придумал себе способ усовершенствовать Баллору, над которым будешь работать, не покладая рук? — У меня всегда есть время для тебя, Генри. Аниматроники подождут. Новая фраза окончательно добила чувствующего вину мужчину, заставив неловко улыбнуться. Слышать такие слова от Афтона — высшая награда в совместных отношениях. Он всегда отдавал своё мнение в первую очередь механизмам, а уж потом всему остальному. Но постепенно это стало меняться, и в неприступные интересы Уильяма, сам того не зная, записался Генри. Это было очень странно, однако задаваться вопросами Эмили даже не решился, боясь последствий, в которые его втянут тёмные мысли. Пока он мог жить намёками и довольствоваться недосказанностью, жизнь была предельно комфортной. — Я дам им две недели. — Что…кому? — Маленьким сыщикам, — с явным сарказмом фыркнул Уилл, — боже, Генри, я не знаю! Кому вообще захочется находить гнилой кусок мяса? Ты единственный, кто о нём беспокоится! Генри горько усмехнулся, сжимая пальцы Афтона крепче. «Как далеко меня заведёт эта дружба?»