***
22:05 Проснулся Алек ближе к ночи, когда за окном уже было темно. Он сумбурно скомкал подушку руками, пытаясь прижаться к ней как можно сильнее, от чего на щеке у него осталась покрасневшая вмятина. Лениво поднявшись с постели, он прошел на кухню, где Изабель разговаривала с матерью, стараясь не повышать голос, чтобы ненароком не разбудить его. Когда он вошел, Иззи так резко притихла, что Алек понял – тема для разговора была не в списке его любимых. Он решил сварить себе кофе, чтобы немного проснуться. — Джейс на работе? — будничным тоном спросил Алек. В холодильнике он даже нашел остатки их вчерашнего ужина, вдруг понимая, что его желудок сводит от голода. — Ушел полчаса назад, — ответила Изабель, поднимаясь из-за стола. — Мне нужно позаниматься, так что я буду у себя. Видимо она деликатно решила оставить Алека наедине с его головной болью. Когда она вышла и дверь в её комнату закрылась, Алек прикинул, что от него теперь могли ждать его родственники. Что должен был он сказать матери, которая несколько лет назад ни слова не произнесла, смотря как Роберт вышвыривает его прочь? Алек не считал себя злопамятным, но он всё равно не мог забыть, как до последнего смотрел в её глаза и ждал, что она вступится за него, поддержит. Конечно, она не вступилась. А теперь сидела здесь, такая же вышвырнутая, как и он сам. И что он мог предложить ей? — Как твои дела? — осторожно спросила Мариза. Где-то глубоко внутри ему захотелось быть злым и грубым, послать к чертям или не отвечать вовсе, но он был таким смертельно уставшим, что у него попросту не было на всё это сил. — Нормально, — коротко ответил он, помешивая кофе в турке. Разогретый ужин пропищал о готовности и Алек отключил микроволновку, чтобы раздражающий звук не давил на мозг. — Изабель сказала, что ты работаешь в издательстве, — продолжила она. — Это замечательная новость. Алек промолчал. Налил кофе в чашку и сел сбоку от Маризы, чтобы не пришлось смотреть в глаза. Честное слово, он хотел просто спокойно съесть свой ужин. Но напряженно сканирующий его взгляд темных глаз матери не давал и куску пролезть в горло. Так что, когда она снова начала говорить, последняя натянутая струна его самообладания с треском лопнула. — Алек, я… — Почему ты ничего не сказала? — резко перебил он, встречаясь с ней взглядом. — Не сказала о чем? — тихо спросила Мариза, стушевавшись от его напора. В момент растеряв всю свою уверенность, которую, он был убежден, мать копила всё время, пока смотрела как он ест свою дурацкую еду. — О том, что он так поступил с тобой. Что он оставил тебя ни с чем, — давил Алек. — У тебя же был номер Изабель, ты должна была позвонить. — И что бы ты сделал, сынок? Мы оба знаем, что у Роберта никогда не было сердца, и тебя вряд ли удивит, что он не отрастил его и теперь. Так что в некотором роде я даже рада, что всё закончилось. — Но почему? — Алек, у него другая семья. Другая женщина, у которой есть ребенок. Я до последнего была идиоткой, заставляла себя закрывать глаза на всё, что я вижу и чувствую, — её ровный голос чуть дрогнул. — Но женщина всегда знает, когда в сердце мужчины для нее нет места. Я обманывала себя, пытаясь отсрочить неизбежное. — И что было дальше? — выдохнул Алек, зарываясь подрагивающими пальцами в и без того растрепанные после сна волосы. Скажи ему кто несколько месяцев назад, что он будет сидеть на кухне в Нью-Йорке и разговаривать со своей матерью о том, как их папаша-козел поимел всех вокруг, оставив ни с чем, он счел бы этого человека сумасшедшим. Он ведь думал, что больше никогда уже не увидит её. — Я потребовала развод. Не сразу, конечно, — признала она. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы пережить всё это, но, когда я поняла, что больше так продолжаться не может, я попыталась от него уйти. Тонкие руки Маризы сплелись между собой, растягивая рукава свитера и позволяя ткани впиваться в кожу. Ей не было просто говорить о том, каким жестоким обернулось для нее их с Робертом «долго и счастливо», а Алеку не нужно было быть гением, чтобы понять, что женщина разбита и измучена. И как же он хотел почувствовать хоть что-то в этот момент, когда они с матерью впервые в жизни были так похожи. Оба пустые и брошенные человеком, вокруг которого некогда вертелась вся их жизнь, оба не имеющие ни малейшего понятия, как справиться со всем этим. Так почему же он не чувствовал ничего? — Роберт был вне себя, когда узнал, что я хочу развестись, — продолжила Мариза. — Ты ведь знаешь, он всегда с ума сходил от страха потерять свой авторитет в бизнесе из-за семейных разборок. А после всего, что произошло тогда, стало ещё хуже. — И поэтому он лишил тебя всего? — Это было его условием долгое время: я отказываюсь от развода и продолжаю играть роль любящей жены в обмен на дом, руководство частью его бизнеса, деньги и наследство для… Джейса и Изабель, — она посмотрела в глаза сидящего рядом с ней Алека тяжелым, измученным взглядом. Она не сказала «для вас», ведь Алек уже давным-давно утратил привилегию быть наследником состояния своей семьи. — Когда я отказала, он нанял лучших адвокатов, которых только смог найти, чтобы оставить меня без гроша. Вряд ли я когда-нибудь чувствовала себя более униженной, — усмехнулась Мариза, наконец перестав комкать пальцами рукава свитера. — Но в конце концов в этой жизни мы всегда получаем то, чего заслуживаем. Алек не знал, что ответить. Вообще-то он не хотел бы говорить ничего, ведь он не был готов простить мать, обняться с ней и начать плакать друг другу в жилетку об их растраченной юности. В его голове роем летали мысли, но он не мог ухватить ни одной из них. Под кожей заскреблись демоны и смертельно захотелось остаться одному. Поэтому он спокойно поднялся с места, с глухим стуком опустил посуду в раковину, проигнорировав следящую за ним пару глаз, а выходя из кухни, Алек напоследок бросил: — Я рад, что ты послала его к черту. И он уже не видел, как тонкие губы его матери расцвели в счастливой улыбке.***
Ноябрь, 30 22:56 Конец осени в Нью-Йорке был отстойным, потому что Алек ненавидел мерзнуть и потому что у него было недостаточно теплых вещей для такой погоды. Он кутался в старый свитер, протертый в нескольких местах почти до дыр, и трясущимися руками прикуривал сигарету. В широком окне бруклинского здания напротив него горел приглушенный свет, и Алек изо всех сил старался рассмотреть в нем что-нибудь дельное. После получаса, проведенного в переулке напротив знакомого дома, и четвертой сигареты, от которой его уже начало тошнить, он всё ещё не был уверен в том, что делает. Его телефон молчал со вчерашнего вечера. Когда после разговора с матерью Алек вернулся в комнату, какой-то бурный порыв заставил его позвонить Магнусу, чтобы ненадолго отключиться от всего остального мира. Вот только Магнус уже знал его как облупленного и сразу понял, что с ним что-то не так. А дальше была тысяча вопросов, за которыми не последовало ни единого ответа, потому что Алек не был готов посвятить кого-либо в свои семейные проблемы, а Магнус думал, что с отсутствием доверия они уже разобрались. Забавно, подумал Алек, делая очередную затяжку и задыхаясь от попавшей в легкие волны холодного воздуха, Магнус обещал не давить на него, но прошел всего один день, и они снова поссорились из-за скрытности Лайтвуда. Вероятно, эти отношения просто были обречены. Но от того Алек не хотел их менее страстно. После того, как Магнус бросил трубку (или это был он сам?), они не разговаривали ни утром, ни во время занятий. Несколько раз Алек порывался написать какое-нибудь нелепое сообщение, свести всё к шутке или притвориться, что ничего не произошло, потому что его губы горели от воспоминаний о поцелуях с Магнусом и он был до чертиков напуган тем, что может никогда не почувствовать это снова. Тем не менее, любой набранный им текст казался по-идиотски бездарным и Алек стирал его, так и не отправив. В университете они тоже не пересекались, он провел почти всё утро в библиотеке с Хелен, объясняя ей несколько последних тем, а затем уехал на работу, потому что Люк был в паршивом настроении из-за своего тупого босса. Конечно, это все не помешало Алеку выискивать взглядом в толпе знакомые уложенные волосы или точеные плечи, каждый миллиметр которых он уже выучил наизусть. Но Магнуса не было нигде, даже в их любимой кофейне, в которую Алек заглянул как будто совершенно случайно. И вот он теперь, стоит и смотрит в окно дома Магнуса, в надежде, видимо, что у того откроется третий глаз и он выбежит из дома, чтобы найти здесь этого идиота, которому не хватило смелости набрать дурацкое сообщение. И если утром Алек чувствовал раздражение и даже злость, а к обеду его начало терзать ощущение какой-то непреодолимой нехватки воздуха, то сейчас он готов был лезть на стену. Он не имел ни малейшего понятия, что делать. Четвертая сигарета полетела куда-то в переулок, а дрожащие руки нашарили в кармане куртки телефон. Тот не уведомлял ни о звонках, ни о сообщениях, и Алек глухо выдохнул, приваливаясь головой к стене. Просто по памяти набрав знакомый номер, он прикрыл глаза, начиная отсчитывать гудки. Магнус ответил после восьмого. — Да? — Привет, — прошептал Алек, почувствовав, как противно заскреблось что-то у него в груди. Чувство вины ужасно душило и ему казалось, что ещё несколько таких секунд, и он будет готов выложить Магнусу всё, что тот ни попросит. — Привет, — как будто бы нерешительно ответил Магнус. — Как думаешь, есть шанс, что ты захочешь поговорить со мной? — Я уже говорю с тобой, дорогой, — в теплом голосе прозвучала улыбка. — Ты не злишься? — судорожно вздохнул Алек, распахивая глаза. Его взгляд забегал по теням в окне, и он подумал о том, что Магнус, должно быть, подошел к окну, как делал всегда, когда говорил по телефону. — Думаю, я достаточно позлился вчера вечером, — хохотнул Бейн. — Но я мог бы, ведь ты не писал мне целый день. — Я-я хотел, я просто… Можно тебя увидеть? Магнус на секунду замолчал, так что Лайтвуд успел придумать миллион возможных вариантов того, как его прогонят прочь. Даже маленький судорожный удар головой о стену не привел его в чувства. — Александр… — муркнул Магнус. — Конечно, ты можешь меня увидеть. Когда захочешь, если честно, — добавил он. — Приезжай. — Да я вообще-то уже здесь, — неловко улыбнулся Алек. Наверняка он покраснел, но из-за холода он даже не чувствовал пальцев, не говоря уже о раздражающе горящих щеках. — Оу…,— на другом конце трубки снова раздался мягкий смех. — Знаешь, ты полон сюрпризов. Поднимайся, дорогой. Я тебя жду. Рванув с места, Алек почти влетел в подъезд и поднялся на этаж, перепрыгивая несколько ступеней за раз. Дверь в квартиру была уже открыта и Магнус встречал его, облокотившись об косяк. Теплый приглушенный свет просачивался из гостиной, окутывая его силуэт, и на несколько мгновений сердце Алека забилось так сильно, что грозило протаранить собой грудную клетку. Магнус был в свободных домашних штанах и небрежно запахнутом халате, открывающем вид на острые ключицы и карамельную кожу груди, но отставляя достаточно пространства для воображения. Его макияж чуть размазался и сам он выглядел немного уставшим после долгого дня, но стоило Лайтвуду показаться на пороге, как он тут же притянул его в объятия с выражением глубочайшего счастья на лице. — Боже мой, ты как ледышка, милый, — охнул Магнус, когда его передернуло дрожью от холода Алека. Сжимая Магнуса в своих руках, зарываясь носом в изгиб шеи и вдыхая до боли знакомый запах, Алек улыбался. — Почему ты без куртки? — Я-я не знаю, — прошептал Лайтвуд, млея от ощущения зарывающихся в волосы пальцев, на которых уже не было ни одного кольца. Его трясло от холода и от эмоций, и он был на грани того, чтобы заплакать, так сильно он измотал себя ожиданием и волнением за их будущее, которое не сулило ему ничего хорошего. — Прости меня… — Тише, всё хорошо, — вторил ему шепот Магнуса, сопровождаемый ласковыми поглаживаниями по голове. — Всё хорошо, я с тобой… Они стояли так, держа друг друга в объятиях, до тех пор, пока дрожь в теле Алека не сменилась сладкой негой, навеянной неторопливым шепотом Магнуса. Но когда Магнус выпустил его из своих рук, усталость навалилась с такой немыслимой скоростью, что он смог только доползти до дивана и рухнуть головой на мягкую спинку. Дрожь в теле уже не раздражала его, напротив, когда Магнус закутал его в плед и налил ему чашку горячего какао, Алек почувствовал, как заливается румянцем и расслабляется, устремив глаза к потолку. Магнус что-то рассказывал, эмоционально размахивая руками, и Алек честно старался вникнуть в содержание этой истории, но мысли непроизвольно уносились всё дальше и дальше, к большому дому, бывшему когда-то родным, брошенной матери, отказавшейся в один миг от всего, что было дорого, ради мнимой свободы, как и он когда-то. К её обрезанным по плечи волосам и тонким пальцам, до боли натягивающим рукава свитера. — О чем ты думаешь? — осторожно спросил Магнус, когда Алек не проронил ни слова в ответ на его длиннющий монолог. — О тебе, — улыбнулся Лайтвуд, прикрывая глаза. — Я тебя умоляю, — фыркнул в ответ Магнус. — Я не настолько плох, чтобы ты думал обо мне с таким лицом. — С каким лицом? — Обреченным и траурным, — пояснил Бейн. — Скажи мне честно, Александр, кто-то умер? Ты болен? — Господи, Магнус, — Алек шокировано уставился на него, пытаясь понять, действительно ли тот шутит. Но на красивом лице перед ним между бровями залегла морщинка и взгляд кошачьих глаз говорил о крайней степени серьезности ситуации и мерзкое чувство вины снова начало ковырять палкой дырку у Алека в груди. — Я не болен. Ничего такого. — Тогда что происходит с тобой? Я переосмыслил уже, кажется, тысячу версий и я всё ещё ни черта не понимаю! Клянусь, если ты заставишь меня ещё больше волноваться о себе, я… — Мои родители развелись. Алек сглотнул. Он в первый раз произнес это вслух и теперь всё происходящее с ним, что он до этого момента избегал впускать к себе в душу, вдруг навалилось на него, заставляя признать всё это реальным. Ни Джейс, ни Изабель не смогли заставить его сказать ни слова, но Магнус был другим. Особенным для него. — Ох, милый, — вздохнул Магнус. — Мне так жаль. — Не стоит, — равнодушно отрезал Алек. Ногти сами собой впились в ладони, оставляя на коже болезненные отметины. — Мой отец ублюдок и он заслуживает гореть в аду. Несколько секунд они оба молчали, пока Магнус пытался осмыслить вещи, о которых он не имел ни малейшего понятия. Лайтвуд чувствовал себя ужасно от того, что успел сказать, ведь теперь Магнус мог счесть его бездушной тварью или монстром. — Так значит, это к лучшему? — всё же спросил Магнус и, дождавшись кивка Алека, продолжил: — По правде говоря, дорогой, я впервые слышу, чтобы ты говорил что-то о своих родителях. — Мы не общаемся, — вновь отрезал Лайтвуд. Разговор начинал набирать неприятные обороты, и он поспешил снова закрыть глаза, чтобы избежать полного непонимания взгляда янтарных глаз. — Оу… Но тогда почему тебя это так сильно беспокоит? — Я не знаю, — глухо прошептал Алек, пряча лицо в ладонях и сжимая веки до белых пятен. — Моя мать теперь здесь, будет жить с нами какое-то время, пока или если мы не найдем ей другое жилье. Мы не общались несколько лет, а теперь мы желаем друг другу доброе утро, завтракаем и ужинаем вместе, и делаем вид, что мы нормальная семья, что, блять, на самом деле никогда не было нормально, — выпалил он, даже не отдавая отчета, почему говорит всё это. Эмоции просто давили на него, пока он сжимал пальцы в волосах и старался размеренно дышать. Увидев в поведении Алека зачатки нарастающей истерики, Магнус придвинулся к нему максимально близко, притягивая в свои объятия и осторожно поглаживая напряженную спину и плечи. И пока за окном на город всё сильнее опускалась ночь, Алек с тоской подумал о том, что скоро ему нужно будет возвращаться к себе в квартиру. — Мне хорошо только здесь, — тихо прошептал он куда-то в грудь Магнуса, прижимаясь к нему как можно теснее. — Только с тобой… Теплые губы уткнулись ему в макушку, и он буквально кожей почувствовал, что Магнус улыбается. Если бы он только мог остаться в этом мгновении навечно, он никогда не выбрал бы ничего другого. — Ты можешь приходить сюда когда захочешь, в любое время, — ответил Магнус. — Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной. — Я тоже этого хочу. Время, проведенное рядом с Магнусом, летело неимоверно быстро, и в то же время каждая минута длилась как целая жизнь. Алека разрывало на части, с Магнусом ему хотелось быть всегда рядом, сплестись руками и ногами, слиться в единое целое и не отпускать, но в то же время он был бы благодарен никогда его не знать. Присутствие Магнуса в его жизни причиняло ему почти физическую боль. Но и его отсутствие тоже. — Я знаю, Александр. Я люблю тебя. Боже, он так запутался. — А знаешь, — вдруг начал Магнус после нескольких минут методичного поглаживания непослушных черных вихров. — Я думаю, что развод твоих родителей действительно к лучшему. Если твоя мать теперь рядом с вами, то, возможно, это неплохой шанс начать всё заново? — Я не хочу притворяться, что всё хорошо, Магс. У меня нет на это сил, — отреагировал Лайтвуд, утыкаясь носом между полами халата и осторожно прикасаясь губами к тонкой коже груди. — Ты и не должен притворяться. Но ты можешь попробовать взглянуть на ситуацию под другим углом, верно? — ласково продолжал Магнус, предпринимая несмелые, осторожные попытки вывести Алека на откровения. — Ты говорил, что не общался с родителями долгое время, и наверняка этому была причина: вне зависимости в них или в тебе. Но только посмотри на себя, милый, наверняка ведь ты очень изменился с тех пор? — Ну, когда я говорил с матерью в последний раз, я ещё шел к тому, чтобы стать юристом. — Тогда это точно было чертово везение, — засмеялся Бейн и Алек тоже не смог сдержать улыбку. Он никогда не думал о том, что, останься он в своем доме, он никогда не смог бы исполнить свою некогда самую большую мечту. — Значит, они хотели сделать из тебя адвоката или вроде того? С твоей внешностью это просто преступление перед человечеством! — Это была их какая-то там нереализованная давняя мечта, — неуверенно выдал Алек. — Знаешь, когда ты чего-то не можешь добиться в жизни, ты потом пытаешься заставить своих детей сделать это вместо тебя. — О, мне это очень знакомо! Я ведь рассказывал тебе, что мой отец хотел, чтобы я унаследовал его бизнес. Так что пока я жил с ним, о танцах не шло о речи. Зато теперь я могу делать, что хочу, и ничего мне за это не будет, — Магнус улыбался, забираясь теплыми пальцами под воротник свитера на спине Алека и пуская этим мурашки по коже обоих. Такой легкий, почти невесомый контакт, а внутри уже всё трепещет и млеет. — А ты на самом деле всегда хотел стать журналистом? На несколько секунд этот вопрос заставил Алека задуматься, почти погрузиться в тяжелые воспоминания о событиях, которые сделали его тем, кем он теперь был. И если бы не мягкие поглаживающие прикосновения к спине, пускающие маленькие разряды тока вниз по позвоночнику и тревожащие затаивших дыхание демонов, ему вряд ли хватило бы сил сказать что-либо. — Я всегда мечтал о том, чтобы написать книгу, — почти неслышно произнес Алек, заставив Магнуса склонить к нему голову. — О раке. — Ох, милый… Почему о раке? — Не знаю, — выдохнул Лайтвуд. — Просто я так чувствую. Он и не представлял, сколько сомнений закралось в голову Магнуса после его признания. Впервые на памяти парня Алек говорил о своих потаенных желаниях, о самом себе так открыто, и это, кажется, сделало их ещё ближе друг к другу, чем они уже были. И, вновь прикасаясь губами к карамельной коже, Алек понимал, что он слишком устал от страхов, самокопаний и попыток избежать близости с человеком, к которому его тянуло с невероятной силой. Он лишь услышал где-то глубоко внутри тоненький голосок, предупреждавший его не заходить на опасную территорию, но быстро поспешил заткнуть его ощущениями, которые дарили пальцы и губы Магнуса. Алек подтянулся вверх и в каком-то нелепом касании прошелся губами по подбородку Магнуса. Ему хотелось тонуть в поцелуях, срывать одежду, заставлять Магнуса стонать в голос от удовольствия, но он всё ещё был слишком слаб для всего этого. И когда Бейн, словно почувствовав это, взял Алека за руки и повел его в спальню, он не сопротивлялся, позволяя свободно управлять собой. Магнус усадил Алека на край кровати, наклоняясь и стаскивая с него свитер. Ненужный кусок ткани был тут же отброшен куда-то за спину Магнуса вместе с халатом, который уже не прикрывал на Магнусе совсем ничего. Жадно пожирая глазами натренированное тело перед собой, Алек протянул руку и почти несмело провел растопыренными пальцами по коже, задевая твердые соски и поднимаясь к шее. Магнус блаженно прикрыл глаза, позволяя прикасаться к себе и от нежности этих движений у него почти закружилась голова. — Знаешь, — тихо, но безапелляционно заговорил Магнус. — Я много думал о том, что ты говорил о своих прошлых отношениях. О том, что ты никогда раньше не был влюблен. Никогда не занимался любовью. И мне до одури необходимо, чтобы ты брал меня так, как тебе этого хочется, — дыхание Алека сбилось вместе с тем, как Магнус надавил на его плечи, укладывая на постель. И поддаваться этой власти было нестерпимо приятно. — Но, клянусь, я никогда не стану ещё одним парнем в твоей постели, о котором ты будешь говорить так, словно он ничего для тебя не значил. Я собираюсь навечно привязать тебя к себе, Александр. Заставить почувствовать то, что ты не почувствуешь больше ни с кем и никогда. И, ловя сбившееся дыхание Алека, Магнус опустился сверху, губами захватывая рот Алека с такой неподдельной жаждой, что Алек понял — если у него и был хоть малейший шанс освободить себя от боли, то в этот момент он окончательно его упустил. Утопил в горящих кошачьих глазах, в поднятых над головой переплетенных руках и сжатых на бедрах острых коленях. Поцелуи Магнуса заставляли его гореть, и всё остальное больше уже не имело никакого значения. Лайтвуд даже не понял, когда его руки оказались надежно зафиксированы какой-то мягкой тканью у него над головой. Длинными, тягучими движениями Магнус оглаживал уже задранные вверх руки Алека, спускаясь на бока и чуть сжимая кожу, не причиняя ни капли боли. Его губы мягко скользили по лицу, щекоча ухо, и Алек почти задохнулся, когда почувствовал влажные прикосновения языка к ушной раковине. Он был готов начать стонать, сдерживая вздохи и стараясь прильнуть к Магнусу как можно ближе, но сжатые на бедрах ноги не давали ему сдвинуться с места, и, к своему стыду, от этого Лайтвуд почти скулил. А Магнус только нежно поддразнивал его языком за ухом, даже не стараясь сдержать озорную улыбку. — Тише, мой хороший, — прошептал Магнус ему в губы, оглаживая широкую грудь. — Сегодня мы будем играть по моим правилам. Алек сглотнул. Это было последнее, что он смог воспринять внятно этой ночью. А потом его окончательно повело от ощущения влажного, горячего рта Магнуса, клеймящего каждый миллиметр его кожи, и невозможности прикоснуться к желанному телу в ответ. Что там Магнус говорил о том, чтобы привязать его к себе? Да он уже привязан так крепко, что не отвяжешь. Он никогда прежде не испытывал столько невероятных эмоций за столь короткое время. Алек стонал и извивался под ловкими пальцами Магнуса, наслаждаясь и одновременно сходя с ума от желания, чтобы всё это побыстрее прекратилось, потому что в паху у него всё горело огнем и секса хотелось нестерпимо. Он никогда прежде не терпел так долго. И он никогда прежде не переживал то, что переживал сейчас. Головокружительные эмоции, чувства, движения и животное желание слились в засасывающую его с головой воронку, и Алек больше не мог воспринимать ни одно ощущение отдельно от множества других. Контраст между нежностью и властностью в Магнусе, который тот никогда раньше не демонстрировал так откровенно, свел Лайтвуда с ума и поглотил так сильно, что Алек даже не заметил, когда начал остервенело тереться о пах Магнуса и терпение его сошло на нет. — Не так быстро, Александр, — по-кошачьи промурлыкал Магнус, извиваясь на нем и лишая контакта со своими бедрами. Тщательно исследовав языком мышцы груди, он спустился к призывно торчащим соскам Алека, всасывая их и дразня зубами. — Мы ещё не закончили. Черт бы побрал этого извращенца, подумал Алек, в очередной раз выгибаясь на постели. Всё это было так ново для него, он не привык к ласкам в постели, к тому, чтобы уделять много внимания чему-то, кроме члена и задницы. Так что, когда Магнус нашел губами какую-то точку у него внизу живота и у него по телу пробежала дрожь, Лайтвуд готов был поклясться, что сексом занимается впервые в своей гребаной жалкой жизни. Никто никогда не прикасался к нему как к чему-то драгоценному, чему-то особенному. Никто не целовал его трепетно, нежно, не заставлял его каждой клеточкой чувствовать себя любимым. Алек слишком привык к тому, что секс — это всегда что-то быстрое, почти механическое. Просто способ получить разрядку, снять напряжение. Он делал это в туалете клубов, на парковках, в отелях и прочих сомнительных местах с не менее сомнительными парнями, не стремясь к чему-то большему и принимая это как данность. И даже не подозревал, как переворачивается мир, когда ты любишь человека до боли. Магнус перевернул его мир. Ворвался в него миллиардами ярких звезд, заставив почувствовать себя таким необходимым, таким нужным, каким ты чувствуешь себя только тогда, когда заботишься о ком-то, кто не может позаботиться о себе сам. Заставив испытать что-то кроме ревущей внутри истерики, кроме затянувшейся тоски, боли и страха повтора ранее совершенных ошибок. И ему уже было всё равно, где они будут через год, не важно, что, наверное, он абсолютно сумасшедший, он просто хотел Магнуса здесь, сейчас и каждую минуту после. Их столкнувшиеся рты заставили судорожно ловить воздух лишь между поцелуями, а ловкие руки Магнуса уже стаскивали с Алека джинсы вместе с боксерами, оставляя их обоих абсолютно обнаженным. Контакт кожи с кожей в очередной раз вынес Алеку мозги. Он старался дотянуться до губ Магнуса, но тот устремился влажными поцелуями прямо Алеку в пах. И Лайтвуд был почти разочарован. Он был уже на грани, ему казалось, что он может кончить от пары движений бедрами навстречу Магнусу, и вместо того, чтобы позволить себя трахнуть, Бейн принялся самозабвенно нализывать его член, размазывая обильно выступающую смазку. И это было хорошо, но Алек никогда не любил минеты. И на свежую голову он избегал их намеренно. Максимум пара фрикций и те без особого энтузиазма. Что-то в том, чтобы запихивать себе в рот член абсолютно незнакомого мужика, до безумия напрягало его, так что, когда он мог контролировать это, Лайтвуд и сам предпочитал задницы, а не рты. А теперь он смотрел на сосущего его член Магнуса полным похоти взглядом с искорками раздражения в глазах. — Магнус, давай уже, я больше не могу ждать, — прорычал Алек, в глубине души уже вздергивая Бейна на четвереньки и имея его со всей дури. — Что такое, милый? — поднял голову Магнус, смотря на него шальным расфокусированным взглядом. В его голосе было столько ехидства, что, контролируй Алек ситуацию, этот наглый азиат уже умолял бы его об оргазме. — Не нравится? — Нет, я…, — растерялся Лайтвуд, всё ещё испытывая раздражение. — Я просто не люблю минеты, давай пропустим эту часть, я… — Подожди, ты что? Что значит не люблю минеты? — рассмеялся Магнус, от чего мокрый член Алека обдало прохладным воздухом. — Ты не можешь говорить так, если хоть раз получал по-настоящему потрясающий минет. — Магнус, я не шучу, — почти ревел Алек. — Я в шаге от того, чтобы начать умолять тебя не делать этого. — Ничего не могу поделать, дорогой, — хихикнул Магнус, снова облизывая его член, словно самую сладкую в своей жизни конфету. — Я без ума от твоего вкуса и, как я уже говорил, сегодня ты полностью в моей власти, — приподнявшись на руках, Магнус склонился прямо к губам Алека, улыбаясь и шепча: — Ты ещё будешь умолять меня взять его в рот. Ох, кажется, у Алека закружилась голова. Он зажмурил глаза, осознавая, что остался абсолютно побежденным. Магнус вернулся к своему занятию, медленно и абсолютно издевательски наслаждаясь посасыванием головки и не спеша опускаясь ниже. И да, через несколько минут Лайтвуда уже трясло. Магнус не давал ему кончить, постоянно подводя к краю и тут же пережимая основание члена, затем снова и снова, так что очень скоро Алек начал шептать бессвязный бред вперемешку с несдерживаемыми стонами абсолютного удовольствия. Он уже знал, что не выдержит. И когда Магнус начал сжимать его глубоко в горле, втягивая щеки, Алек кончил так сильно, что на мгновение у него даже потемнело в глазах. — И не говори мне, что это был не лучший минет в твоей жизни, — уверенно заявил Магнус, седлая его бедра. — Знаешь, — прохрипел Алек, пытаясь прийти в себя. — Ты можешь сколько угодно притворяться хорошим, но в душе ты тот ещё самодовольный ублюдок. Рассмеявшись, Магнус потянулся к подушке, рядом с которой лежал Алек, и достал из-под нее презерватив и смазку. Любовно оглядывая распластанного под собой Алека, он заявил: — Сочту за комплимент. Готов продолжить? —Собираешься опять продолжать свои пытки или всё-таки уже дашь себя трахнуть? — дерзко ответил Алек. — Такой нетерпеливый, — играючи улыбнулся Магнус, выдавливая смазку на собственные пальцы. — Мне придется хорошенько заняться тобой в будущем, чтобы научить тебя по-настоящему получать удовольствие. Алек с жадностью впитывал то, как растекались капли смазки по пальцам Магнуса, покрытым черным лаком, и уже готов был раздвинуть ноги, чтобы подставиться, как Бейн вновь удивил его, заводя пальцы за спину и наклоняясь вперед. Руки Алека были связаны и Магнус растягивал себя сам. И Лайтвуд был готов отдать всё, чтобы увидеть это с другого ракурса. — Господи, Магнус, — простонал он. — Ты такой красивый, — нежно огладил его бедра Бейн, продолжая растягивать себя. — Я никогда не хотел никого так сильно. — Магнус, пожалуйста… Придвинувшись максимально близко, Магнус приподнялся, насаживаясь на вновь налившийся возбуждением член Лайтвуда, постанывая от удовольствия слишком греховно, чтобы Алек смог слушать это, не теряя рассудок от каждого звука. Они двигались в унисон, почти моментально подстроившись под ритм друг друга, и неотрывно смотрели друг другу в глаза. Алек растворялся в янтарных омутах, ловил каждый вздох, издаваемый искусанными губами Бейна. Его руки были крепко связаны, и всё, что ему оставалось, это судорожно вцепляться в мягкую ткань, утопая в наслаждении. Магнус плавно насаживался на Алека до предела, не позволяя тому задавать слишком быстрый, привычный ему темп, и нахально улыбался. Это было до невозможности горячо и Лайтвуд снова почти умолял его о большем, но Магнус вел собственную партию, в которой у Алека не было права выбора. Он мог только купаться в ласках, наслаждаться медленной, тягучей волной удовольствия, накрывающей его пах, и ощущением того, каким узким был Магнус для него. Но и самодовольству Бейна пришел конец, когда Алек стал яростнее подмахивать бедрами, каждый раз попадая по простате, доводя их обоих до пика. Почти дикие движения Алека заставили Магнуса двигаться на нем всё быстрее и быстрее, пока обоих не захлестнул оргазм, ощущения от которого накрыли обоих, словно цунами. Всё, на что хватило Магнуса, только рухнуть на постель, стараясь отдышаться. Алек же впервые подумал, что от удовольствия можно умереть. У него перед глазами прыгали какие-то блики, колени дрожали, а сердце стучало, как сумасшедшее. Что ж, он определенно хотел бы повторить всё это снова. — Собираешься развязать меня? — хриплым от несдержанных криков голосом спросил Алек, стараясь выбраться из ткани самостоятельно. — Даже не знаю, Александр, — с улыбкой наклонился к нему Магнус. — Так ты выглядишь слишком сексуально даже для себя. — Ненавижу тебя, — прошипел в ответ Лайтвуд, вновь стараясь выбраться из, теперь он знал, шелкового платка Магнуса канареечного цвета, под его звонкий смех. Конечно же, Магнус был слишком крут, чтобы помочь ему, так что несколько минут он провозился с чертовой тканью. Зато, когда Алек наконец выбрался, он мечтал только об одном. Засунуть эту наглую ухмылку в задницу Магнусу вместе со своим членом. — Тебе пиздец, — огласил Алек, возвышаясь на коленях над Магнусом и размахивая платком, как ремнем. — Ты не посмеешь, — продолжал смеяться Бейн, слишком поздно сообразив, что попадает в ловушку. И Алек уже почти схватил его за руки, но Магнус успел увернуться и, размахивая подушкой, как оружием, он бегом побежал из спальни в гостиную, как можно быстрее спасаясь от несущегося за ним Алека.