Плохая Лилла Каттен

Всё происходило мучительно долго. Или наоборот, ужасающе быстро. С момента, когда Агата впервые показалась на людях с округлившимся животом, прошло четыре месяца. Это были, наверное, самые счастливые четыре месяца за всю её жизнь. Она много времени проводила в Швеции с Оливией, много гуляла, много читала и медитировала. Рэйчел, окрылённая тем, что в скором времени станет крёстной для малыша или малышки Нильсен, ради Агаты была готова сделать буквально всё. Каждый раз, когда подруга приезжала в гости, пусть даже на несколько минут, она покупала огромное количество еды, ссылаясь на то, что аппетит у беременных зверский. Алекс недовольно фыркал, что это его обязанность, но Линд нагло игнорировала его слова. Она настолько прониклась положением Агаты, что светилась от счастья, будто бы сама была беременна. Но больше всего, конечно, Агату окунал в свою любовь Александр. Именно поэтому Харрис и полюбила эти четыре месяца. За этот, как казалось, короткий срок, она сумела влюбиться в Нильсена ещё раз. Он не растерял своей былой веселости, не перестал шутить неоднозначные шутки, не перестал пытаться соблазнить её на каждом шагу, но теперь в каждом его жесте, в каждом иронично брошенном слове, в каждом касании чувствовались такие сильные любовь и нежность, что Агата буквально таяла под их натиском. Нильсен целовал её не так, как до этого, обнимал по-другому, держал за руки уже иначе. Они продолжали ругаться, продолжали ссориться и кричать друг на друга, продолжали заниматься безудержным зверским сексом на любой поверхности, которую только видели. Они продолжали не спать ночами, смотря подростковые сериалы, продолжали принимать одну ванну на двоих, продолжали шептать друг другу непристойности на ушко, стоя в окружении посторонних.  Дискомфорт доставляло разве что повышенное внимание папарацци, однако со временем и это переросло в некую игру: поцеловаться так, чтобы не заметили и не напечатали, взяться за руки или опустить руку ниже поясницы в людном месте, заняться любовью на заднем сиденье машины прямо на парковке у супермаркета. Управлять вибратором с телефона, когда она сидит на пассажирском. Мамаши с сайтов с советами для беременных полопались бы от возмущения, узнав, что Алекс не носится за Агатой, высунув язык, не выполняет каждое её поручение, а Харрис не ходит на йогу для беременных, не спит целыми днями на кровати и не выносит мозг своему мужу по любому поводу. В отношениях у них почти ничего не изменилось: Агата продолжала быть невыносимой, как только Александр не уделял ей должного внимания, работая над проектами, обижалась и уходила грустить на качели в саду с упаковкой мороженного. Нильсен спускался к ней, усаживал к себе на колени и целовал так, как может только он. Агата таяла под его губами, довольно ластилась к его рукам и прощала, конечно, прощала его за все. Чем больше был срок, тем больше Харрис нуждалась в ласке. Она растягивалась у Алекса на коленях, терлась требовательно щечкой о его плечо, когда он и правда был занят, нежилась в его объятьях перед сном и по утрам. Александр не щадил для неё своей любви, а Агата утопала в ней всякий раз. Визиты в Швецию стали приятной привычкой. Харрис, очарованная скандинавской культурой, каждый раз тащила Александра гулять по уже привычному и изученному вдоль и поперёк маршруту. Нильсен смеялся, устало вздыхал, бурчал себе недовольно под нос, но шёл, держа жену за руку и покупая ей рожки с мороженным, если выпадала хорошая погода. А если, как это бывало чаще всего, шёл дождь, супруги гуляли под одним зонтом на двоих и жадно целовались, пока его не уносило ветром. У них все было хорошо, просто как нельзя лучше. Беременность Агаты стала каким-то новым этапом из отношений. И эти четыре месяца превратились в самые лучшие воспоминания за всю жизнь Агаты. А потом произошло то, что разрушило тщательно построенное счастье. В тот день Агата решила прогуляться пешком, не используя машину: от постоянного сидения на кресле за ноутбуком ноги ужасно затекали, а спина болела ещё более нестерпимо. Да и прогулки на свежем воздухе, как и небольшая физическая нагрузка в виде двух пакетов, набитых едой, вряд ли могла ей повредить. Алекс уехал на заключение очередной сделки, что подразумевало его отсутствие до самого вечера, а Рэйчел, которую Агата пригласила на ужин, должна была закончить работу только спустя несколько часов.  Девушка остановилась перед светофором, тяжело выдохнула и чуть повела плечами назад, ослабляя напряжение в руках. Стоящая рядом женщина, опустив глаза на заметно округлившийся животик Агаты, предложила ей помощь, но та, улыбнувшись, вежливо отказалась. Упрямая, как и всегда, она до сих пор предпочитала думать, что уж с такой мелочью, как и донести продукты из супермаркета, она способна справиться самостоятельно. Солнце светило слишком ярко и до того слепило, что светофора не было видно, поэтому Агате пришлось ориентироваться на других людей. Женщина, предлагавшая помощь, пошла вперёд, и девушка двинулась следом. Она едва ли дошла до середины дороги. Мир качнулся, уползая из-под ног раскалённым из-за жары асфальтом, пальцы неожиданно отчетливо почувствовали вес пакетов и онемели. Воздуха не хватало. Она судорожно пыталась сделать хотя бы один вдох. Пальцы ослабили хватку на ручках пакетов. В ушах раздался долгий, приглушенный звон, словно из-под толщи воды послышался звук разбивающегося стекла, криков людей. Потом кто-то больно толкнул Агату в бок, и за этим последовала только безграничная, наполненная тишиной пустота, которая тянулась, как ей показалось, вечность. Агата Харрис потеряла ребёнка на седьмом месяце беременности. На самом деле, всё произошедшее заняло не более десяти секунд. Десять секунд красного — кроваво-красного — сигнала светофора, которые её потенциальная помощница решила проигнорировать, заметив свой автобус. Десять секунд, за которые Агата, слепо доверившись милой незнакомке, пошла следом.  Она бы заметила, что идёт на красный. Если бы только не тщательно скрываемая усталость, жара и патологическое упрямство не слились в тот момент воедино. Если бы Агате не стало плохо, и она не остановилась бы посередине дороги. Если бы водитель успел среагировать и вовремя затормозить.  Какие-то несчастные десять секунд. Перенервничавшие Оливия с Рэйчел приехали в больницу сразу же, как только узнали о несчастье, и увидели там белого, как полотно, Александра.  Нильсена не пускали к Агате в палату, отмахиваясь от потерянного супруга дежурными фразами об общем состоянии. Страшно было только подумать, что он чувствовал, когда на телефон поступил звонок с неизвестного номера.  В тот день Нильсен потерял ребёнка и едва не потерял жену. Если бы только он не выбрал провести чёртову сделку в офисе, а не дома, в онлайн-формате. Если бы он отправился с ней в этот долбанный магазин и не позволил нести тяжёлые пакеты. Если бы только он не выпускал её из виду. Но Александр этого не сделал, и Харрис держали в больнице неделю. Целую неделю Александр возвращался домой, где его встречала только звенящая тишина, пустая кровать, где подушка Агаты уже ей не пахла. Заходя в ванную, он каждый раз натыкался взглядом на фотокарточку, сделанную на УЗИ. Нильсен нередко получал подзатыльники от жены, когда сравнивал этот чёрно-белый размытый силуэт с инопланетянином, и каждый раз тлел изнутри, когда Агата со всей нежностью смотрела на две квадратных бумажки с изображением их малыша. Рэйчел старалась заезжать каждый вечер, привозя продукты и следя за тем, что Алекс хорошо питался и спал. Впервые за всю жизнь она мечтала услышать от него хоть один смешок, или недовольное ворчание под нос, хоть одну, хоть тихую шутку. Но нет. Александр благодарил Линд за помощь и даже не выгонял её, как это бывало раньше. Рэйчел знала, что это потому, что раньше Агата всегда была дома и Алекс не хотел, чтобы его кто-то отвлекал от жены, а теперь, когда его спутником является только тишина и играющий тихо Ник Кейв на повторе, Нильсена перестали раздражать лишние люди в доме. Агата пролежала в больнице неделю. Иронично, но в воспалённом сознании постоянно всплывали воспоминания с вечера, когда Алекс попал в аварию и когда Оливия впервые заговорила с Агатой спокойно, без упрёков. Тогда их не пускали к Нильсену несколько дней, и Харрис едва не сошла с ума, бездумно следя за минутной стрелкой часов в больничном коридоре. Представлять, какого было Александру на её месте, было невыносимо. Именно поэтому, когда, наконец, Агату перевели из реанимации в обычную палату, она не позволила ни единой слезинке упасть с её ресниц при нём. И, сохраняя данное самой себе обещание, Харрис сумела при виде него растянуть губы в нервной вымученной улыбке. Они обнимались долго, ужасно долго, просто до неприличия. Александр судорожно втягивал запах её волос, покрывал поцелуями её плечи и щёки, шептал на ухо что-то не совсем понятное. Агата улыбалась настолько широко, что у неё заболели щёки.  И стала улыбаться ещё сильнее, когда почувствовала, как он пытается обходить руками зону её живота.  Несколько недель назад у них было будущее, была надежда на настоящую семью, были чёткие планы на жизнь. А теперь... теперь они сидели на жёсткой больничной койке, отчаянно обнимая друг друга в надежде скрыть настоящие эмоции и делая вид, что плоский живот Агаты не причиняет им обоим нестерпимой боли. Спустя полтора года многочисленных попыток снова забеременеть, так и не увенчавшихся успехом, оказалось, что Агата уже не сможет иметь детей. И это окончательно доломало её изнутри, оставив самый глубокий шрам из всех когда-то имевшихся. Но Агата продолжала улыбаться. Просто потому что понимала, что не может эгоистично замкнуться в себе, зная, что Александр страдает не меньше её. Она настолько сильно любила его, что каждый вечер утирала рукавом слёзы перед его приходом, целовала в губы со всей искренней нежностью и шептала слова поддержки. И Алекс делал то же самое.  Они перестали спать в спальне, отдавая предпочтение дивану в зале. Александр часто покупал бутылку вина и супруги выпивали, ютясь среди подушек. Они много разговаривали, очень много, высказывались, делились тем самым больным, что коробило их изнутри. Они любили друг друга до посинения, готовы были пройти всё это вместе и, наверное, это и скрепило их ещё сильнее. А когда Александр засыпал на коленях Агаты, чувствуя в волосах её пальцы, Харрис разговаривала с ним спящим. О том, что, наверное, навсегда оставит в себе.  Как бы не переживали Оливия и Рэйчел, Агата при них всегда пыталась сохранять улыбку на лице и разговаривать так, словно она не просыпается ночами в приступе слёз и не нуждается в объятьях отчаянно, будто только ими и живёт. Для работников, прессы и коллег она не изменилась: продолжала изредка смеяться над шутками, выходить в офис по пятницам, ходить с Алексом по магазинам, но только он, наверное, и видел, как при этом грустно блестят её глаза и как при улыбке уголки губ всегда остаются опущенными. Агата старалась казаться спокойной и восстановившейся, старалась продолжать нести в мир всё тепло и ласку. Она всегда хотела сделать мир лучше, пусть для этого и нужно было спрятать свои чувства глубоко внутри, чтобы люди не подбирали слова, чтобы утешить или поддержать. Однако что бы она ни делала и как бы себя не вела, скрыть от себя, что внутри что-то навсегда с треском переломилось, она не могла.

***

Они всё чаще стали выходить в свет, пускай оба перестали получать от этого какое-либо удовольствие, в особенности от обилия прессы, пустых разговоров и всеобщего лицемерия. Вот и сегодня — очередной предприниматель отмечал день рождения и были приглашены все «значимые» в обществе лица, в число которых, по каким-то причинам, входили Агата и Александр. Супруги поехали туда, надеясь на пиар-ход: предприниматель владел крупной сетью парикмахерских, клиентки в которой всегда имели весьма недурную сумму денег в кошельке, а именно такие дамы, по статистике, чаще всего пользовались услугами, предоставляемыми бизнесом Агаты и Алекса.  — Устала? — спросил Алекс, кинув взгляд на затихшую на соседнем сиденье Агату. Возвращаться домой поздно ночью она ой как не любила. — Угу, — вяло ответила Харрис, смотря в окно на проносящийся мимо сонный Лондон, — даже шампанского нормального не было, давилась каким-то газированным соком. Все деньги на прессу отдал, старый хрыч. Нильсен тихо рассмеялся: с полузаплетающимся от алкоголя языком недовольный бубнёж Агаты казался смешным и милым одновременно. Харрис зевнула, прикрывая ладошкой рот, и неуклюже  стянула туфли. Ступни ужасно гудели после вечера, проведенного на ногах. Александр краем глаза проследил за её движениями, скользнул взглядом вдоль по ножке к краю задравшегося платью, качнул головой, выдыхая. В паховой области начало приятно саднить. — Телефон от уведомлений разрыва-ается, — захныкала Агата, подгибая под себя ноги, устраиваясь поудобнее, — сейчас снова будут писать про то, какая я была жизнерадостная и улыбчивая, проклиная мою бессердечность. — Не будут. — Александр грубо забрал телефон у Харрис и небрежно кинул его на заднее сиденье. Агата сморщила носик, но промолчала. Неприятные воспоминания горько засаднили в груди. После выписки из больницы в «жёлтых» газетах только и делали, что писали про то сорвавшуюся беременность. Сначала, конечно, все жалели пару, приносили соболезнования и демонстративно страдали, а после, когда Агата с Алексом снова показались в офисе вместе, переменили своё мнение. Скорбные заметки сменились на статьи о том, какая Харрис бессердечная мразь, раз может продолжать улыбаться после произошедшего. Её осуждали за то, что она скорбит не так, как все привыкли, что не мучается в депрессии, что продолжает выглядеть хорошо. Агату снимали на улице и в магазинах, одну и с Рэйчел, с растерянным выражением лица и вечной улыбкой. Строили теории заговора, что, мол, не просто так её сбила машина, думали, что Харрис родила ребёнка и просто не хочет его показывать, чтобы не выносить его воспитание и жизнь на публику. Агату звали на интервью, бестактно спрашивали прямо на улице, писали ей в социальных сетях, звонили на рабочий телефон, отыскали даже личный номер и не оставляли в покое ни на день. Из тяжёлой утраты они сделали сенсацию, благополучно забыв, что у Харрис есть сердце. Журналисты только и хотели, что отхватить лакомый кусочек от этой истории, зная, что публикация эксклюзивных фактов на столь горячую тему непременно принесёт им премию и поощрение начальства.  Харрис травили за неправильное выражение эмоций и одновременно сталкерили каждый её шаг, не брезгуя даже обыскиванием содержимого мусорных баков у их дома. Из-за этого Александру пришлось настоять на том, чтобы Харрис работала из дома или не работала вовсе, а если и выходила на улицу, то только в его сопровождении. С большинством издательств юристы супругов уже работали, разослав предупреждения, что если статьи не прекратятся, то суд с радостью примет от четы Харрис заявления о клевете, отягчённой домыслами и травлей. Алекс же обещал от себя, что такое будет происходить с каждой новостью, которая хоть как-то коснётся Агаты в плохом ключе. Машина беззвучно неслась по тихому Лондону, первые капли начинающегося дождя скользили по стеклу.  Александр крепко сжимал руль, постукивая по нему пальцами. В голове прокручивались события минувшего дня. Бросая периодически взгляды на сонную Агату, Нильсен как будто чувствовал, что она думает о том же. О той женщине, жене нефтяного магната, весь вечер ошивавшейся в компании, в которой Харрис решила выпить. Она, миссис Анжелина Фуллс, рассказывала о своих планах на будущее так, словно это действительно было самой важной темой для обсуждений на этом вечере. Она говорила об отдыхе на Бали, о новой машине цвета мокрого асфальта, о ремонте в одном из своих домов, о новой стрижке, о дизайне маникюра и прочей ненужной херне, о которой Агата перестала печься уже давно. Харрис миленько улыбалась, периодически кивая на какие-то отдельно вставленные вопросы, не нёсшие абсолютно никакой ценности и смысловой нагрузки, и переглядывалась с Алексом, стоявшим в другом конце зала. Он подмигивал ей, улыбаясь краешком губ, а Агата закатывала театрально глаза и очаровательно краснела, когда он пробегался взглядом по её телу в коротком тёмном платье.  А потом выражение лица Харрис окаменело, улыбка на губах застыла как восковая. Агата стиснула бокал настолько, что стекло заскрипело под её пальцами. Харрис перевела взгляд застекленевших глаз на Фуллс, словно не верила в то, что видит и слышит. Звук снова словно ушёл под воду, в ушах всё зазвенело. Агата смотрела немигающим взглядом на губы Анжелины, пыталась разобрать услышанное, но в голове молотом выбивалась фраза: «А когда у нас родится малыш…» Хоть Харрис и не жаловали в «высшем свете» теперь, женщины и мужчины старались обходиться с ней со всей деликатностью. Избегая всевозможных тем о беременности, детях, воспитании, они давали Агате хоть и небольшой, но глоток свежего воздуха. Поэтому сейчас, глядя на подсунутый под нос экран телефона с маленькими розовыми пинетками и слушая, в каких цветах будет спальня, Агата не могла сделать и шагу. Не могла даже вдохнуть. Что-то больно ударило её под дых, вышибло весь воздух из лёгких. Девушки, стоящие рядом, округлили глаза и захлопали ресницами, как глупые курицы. Никто и не подумал остановить монолог Анжелины, которая только сильнее воодушевилась всеобщим молчанием и взглядами, на этот раз устремленных только на неё.  Агата стояла прямо рядом с ней, её била мелкая дрожь, она не знала, что делать. Ей хотелось это прекратить, остановить, попросить о помощи, спрятаться, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю. Но она не могла. Ноги приковало к полу, они вообще перестали слушаться. А взгляд отчаянных зеленых глаз всё смотрел и смотрел на рот этой женщины, читая то, что она извергала своим ртом с жидкими усиками над верхней губой, уши поглощали злые слова, исковерканные алкоголем и плохо поставленной речью. Все как одна женщины внимательно следили за реакцией Агаты, как хищник в джунглях выслеживает свою жертву, в надежде увидеть слезинки в глазах или опустившиеся уголки губ. Но этого не было. Харрис отвела от глаз прядь пшеничных волос, чуть сжала руку в кулак и допила шампанское из бокала, не убирая улыбку с лица. Агата внимательно слушала рассказ про удачное УЗИ, про частную клинику, где будут проходить роды, про волнение за ребёнка. Миссис Фуллс была тоже беременна, но, в отличии от самой Агаты, предпочитала рассказывать эту историю всем, кто попадётся на пути и задержится в её обществе дольше чем на три секунды.  Но внутри Харрис била мелкая дрожь от осознания, что это действительно происходит. Ей действительно рассказывают то, что полтора года назад ждало её саму, о чем она мечтала, сидя в объятьях мужа. Больницы, пинетки, мебель, игрушки, переживания, трепет. Всё это было и всё это стремительно растворилось в тишине беспросветной тьмы в один солнечный знойный день. Сердце ныло, наливалось свинцом, тревожно висело где-то в груди. У этих людей была своя жизнь, где было будущее, где были дети и семья, были планы и мечты, желания.  А у Агаты этого быть не могло. Она настолько абстрагировалась от мира, что осознание того, что у других людей может быть счастье, выбило её из колеи. Харрис посмотрела на Алекса таким пронизывающим взглядом, что его желудок свернулся в болезненный комок. Он извинился, ссылаясь на плохое самочувствие и отдаляясь от своей компании, подошёл к женщинам, уловив краем уха суть разговора, взял Харрис за руку и крепко сжал. Она едва не заскулила от бессилия. А через несколько минут они уже сидели в машине. В уютном молчании Агата уже даже начала засыпать, утомлённая нескончаемыми переживаниями, когда машина, наконец, остановилась у их дома. Сонно разлепив глаза, Харрис растерянно огляделась. — Сиди, — усмехнулся Алекс и вышел из машины. Всё ещё ничего не понимающая Агата захлопала ресницами и зачесала растрепавшиеся волосы назад. Дверь сбоку открылась, и в следующую секунду Харрис оказалась на руках у Александра. Агата от неожиданности пискнула, распахнув широко глаза, и цапнула ногтями рубашку мужа, пытаясь удержаться  — Алекс! Ты что делаешь?! — Беру тебя на руки, очевидно. Агата опешила. Его спокойствием можно было пробивать стены. — Но...зачем? Нильсен толкнул дверцу машины и, направившись к дому, совершенно невозмутимо ответил: — Потому что я тебя сто лет не носил на руках и уже забыл, какая ты лёгкая. Ещё потому что ты устала и уже спишь на ходу. Потому что начинается дождь, а я не хочу потом, чтобы ты из-за мокрых ног простыла. Потому что люблю тебя и хочу сделать приятно хоть такой мелочью, Агата Нильсен, поэтому молчи и обними меня за шею, чтобы было удобнее. Решив, что спорить тут бесполезно — и поняв, что желания спорить нет — Агата подчинилась. Она обняла Алекса, устроив голову у него на груди, и втянула запах его парфюма. Слушая размеренный стук сердца мужа, она медленно успокаивалась. Приятная нега расплылась по всему телу, ушла в гудящие ноги. Невозможно передать словами, как сильно Агата была сейчас благодарна Алексу за его понимание и заботу. Слезинки защипали глаза, и она смахнула их невесомым движением пальцев, делая вид, что поправляет выбившуюся прядь. Мерные покачивания при ходьбе, тепло родного тела, усталость, уютная тишина действовали совсем уж успокаивающе. Харрис не заметила, как они оказались в доме, пропустила момент, когда они поднимались по лестнице в спальню и окончательно вышла из полусонного состояния только тогда, когда Алекс аккуратно уложил её на уже расстеленную кровать. Всё ещё в платье. Агата чуть поёрзала, пытаясь задеть пальцами собачку на молнии, но вдруг всё тело её покрылось гусиной кожей, а живот скрутило в тугой узел. Прямо над её ушком зазвучал хриплый шёпот Александра, едва касавшегося губами мочки. — Подожди, моя неугомонная лилла, дай мне немного о тебе позаботиться, — Нильсен перехватил её запястье и увёл его вверх по кровати, к голове, оставив на нём невесомый поцелуй. Затем, касаясь кончиком носа бархатной кожи, провёл линию к сгибу локтя, по предплечью. Горячие губы Алекса касались оголённой из-за выреза ключицы, руки скользнули под Агату, нащупывая замок платья. Под жужжащий звук расстёгивающейся молнии, Харрис судорожно втянула воздух сквозь зубы. Закрыв глаза, она полностью отдалась ощущениям от касаний мужа. Агата так отчётливо чувствовала, как пылает его тело, и не меньше горела изнутри. Всё нутро жаждало его прикосновений, его ласки, его поцелуев, каждый сантиметр фарфоровой кожи буквально нуждался в касании его пальцев. Но Харрис не была уверена, по-настоящему ли она желает близости или нуждается в другом… Платье скользнуло с плеч, с каждым миллиметром оголяя Агату всё больше. Показалась скрытая за кружевным бельём грудь, обнажился живот. Ткань одежды огладила бёдра и ноги, спадая с кровати на пол, Харрис оказалась перед выпрямившимся Александром полуголая. Грудь часто вздымалась вверх, вторя сбивчивому дыханию, и Нильсен следил за ней тёмными глазами, давя желание прямо сейчас прильнуть губами, пробуя на вкус бархатную кожу. Но он сдержался. Наклонился, цепляя пальцами тонкую щиколотку. Опустился на кровать на колени. Агата приподнялась на локтях и неосознанно задержала дыхание, когда увидела, как Александр подносит её ступню к своему лицу и оставляет поцелуй на кончике пальцев. Осознание, что Нильсен в буквальном смысле целует ей ноги, сводило с ума, дурманило голову. Харрис забыла как дышать, не сводя взгляда с мужа и сжимая одеяло от накатившего возбуждения.  Александр поднимался поцелуями выше: на тыльную сторону стопы, на лодыжку, касался губами косточек на ноге, поглаживая их пальцами, проводил дорожку поцелуев дальше. Не упуская ни единого миллиметра кожи, Алекс целовал её так нежно, словно она была самым хрупким сосудом на этой планете. Мазнул губами острое колено, скользнул рукой ещё выше — к кружеву нижнего белья. Словно дразня, обошёл место промежности, целуя бедро сбоку. Тонкие пальцы Александра скользнули за ткань, Агата дрогнула всем телом. Пульс участился, давление подскочило. Харрис уже и не могла вспомнить, что десять минут назад едва не проваливалась в сон от усталости. Александр действовал...отрезвляюще. Нильсен вдруг сделал то, чего Агата не могла себе и представить. Поцеловал нижнюю часть живота, затем чуть выше — в некрасивый шрам от кесарева. Смерть первенца оставила после себя неровную линию, из-за чего любая одежда на низкой посадке, купальники и топы теперь были под запретом. Словно напоминание о случившемся, оно каждый раз доводило до лёгкого приступа истерики. Агата приняла это, но всё же, боль никуда не делась. И не денется уже никогда. И Александр, желая показать, что он рядом, что тоже переживает не меньше, поцеловал шрам, эту полосу, разделившую их жизнь на «до» и «после». Харрис впервые за эти кошмарные полтора года почувствовала себя полностью обнажённой перед ним — обнажённой не только телом, но и душой. Сегодня что-то переменилось, треснуло, пошло не по плану. Александр, хоть от его тела и исходил жар, целовал Агату не так, как прежде целовал перед сексом. Каждое его движение, каждое прикосновение губ к нежной коже было пропитано чем-то иным, ранее неизведанным.  Поэтому, когда Нильсен, проводя дорожку вдоль живота и груди, шеи и острого подбородка, наконец, подобрался к губам Агаты, она лишь поджала их и со всей силы сжала руки в кулаки. Эмоции захлестнули её с головой. В голове проносились фразы с лекции по психологии: «Если долго копить негативные эмоции, наступит перегрузка и в один момент, когда вы меньше всего будете этого ожидать, произойдёт срыв, который не будет сравним ни с одним срывом в вашей жизни».  Александр замер, остановился. Не целовал, не трогал, не торопил. Лишь тяжело дышал, ожидая, пока Агата сама что-нибудь скажет, но потом, когда понял, что она молчит уж очень долго, наклонился к её уху и тихо прошелестел: — Ты была сильной очень долго, мой маленький чудесный котёнок. Побудь слабой хотя бы для меня. Агата нарушила данное себе обещание. Совершенно случайно, ужасно нелепо, некрасиво. Она втянула воздух сквозь зубы, часто заморгала, сжала одеяло до побеления костяшек. Александр сел рядом, потянул жену за руку к себе. И обнял. Обнял с такой нежностью, с такой безграничной любовью, с такой заботой, с таким чувством, с такой лаской, что слёзы потекли из глаз. Агата рухнула в объятья Александра, как маленькая девочка падает в объятья родителей, и расплакалась неистово, не так живописно, как показывают в фильмах. Агата цеплялась за его плечи, прятала опухшие веки в шее, заглушала в его груди всхлипы. Почему она сорвалась? Просто потому что поняла, что готова. Готова открыться и показать самому родному человеку то, что гложет изнутри. Сегодняшний инцидент стал последней каплей, командой к действию. Агата сорвалась, но это было самым верным решением. Сейчас, сидя на коленях у Александра в полной темноте, рыдая ему в шею, Агата извинялась. Слова лились из неё сбивчивым, неукротимым потоком, она не могла их контролировать. Харрис извинялась за всё: за ту боль, что причинила Алексу своим молчанием, за то, что он так и не успел взять на руки первенца, что она попалась ему бракованная, что врачи ничего не говорят, что силы кончаются, что она устала бороться, что слабая, что плачет, что ничего не может сделать, что он терпит её, что чего-то требует, что работает, что продолжает улыбаться, что не может спать в спальне, что просто любит его и просит любить её. Агата всё говорила-говорила-говорила, срываясь, высказывая то, что держала сомнением на душе, сжимала его плечи, мажа губами шею, обнимая так крепко, как только могла, словно боялась, что он сейчас растворится в этой непроглядной темноте. А Александр слушал и молчал. Он гладил её по голове, целовал в лоб, в макушку, в волосы, укачивал и баюкал. Держал её пальцы в своих, поглаживал костяшки, вдыхал часто запах её шампуня. Обнимал так, словно она сейчас растворится в этой непроглядной темноте. Агата говорила, а он слушал. Она плакала, а он вытирал её слёзы большими пальцами рук. Она жалась и ластилась к нему, а он лишь крепче прижимал её бьющееся дрожью тело к себе. Они сидели так всю ночь, изливая душу, слушая внимательно, успокаивая, целуя, обнимая. Исповедовались в мыслях, прощали, снова извинялись, пока рассвет не коснулся их окна, не забежал без спроса в комнату, не очертил два слившихся воедино силуэта. Агата рассказала всё, что коробило её изнутри, рассказала про все раны, никак не желающие заживать. Она показала слабую сторону, но именно после этой ночи на душе вдруг стало легче. Они с Алексом заснули в объятьях друг друга лишь к утру, когда, наговорившись, наконец, успокоили свои души и сердца. Поклявшись, что тайн больше не будет и впредь любая проблема будет решаться общими усилиями, супруги смогли достигнуть высшей степени доверия и любви. Они заснули под утро, зная, что, когда они откроют глаза, мир будет смотреть на них иначе. Спустя полгода разговоров и обсуждений, пара всё же пришла к решению переехать. Они продали особняк, купив небольшую квартиру в Лондоне, чтобы в случае чего можно было вернуться, и перебрались окончательно в Швецию. Часть бизнеса в Англии они продали партнёрам, определённую долю — Рэйчел. Работая над открытием новых филиалов в Стокгольме, супруги наконец смогли выдохнуть свободно. Они купили одноэтажный дом в часе езды от дома Оливии, завели себе белого самоеда и решили посадить сад. Огромный раскладной диван в гостиной позволил сохранить традицию не ложиться спать в спальне, а большая ванна — вместе отмокать по вечерам в горячей воде.  Нильсены начали очередной новый этап в их совместной жизни. Собаку они назвали Дино, он стал неотъемлемой частью их семьи. Оливия, как это было и в случае с Агатой, сначала жутко невзлюбила белошёрстного малыша, а потом с течением времени начала втайне привозить ему вкусняшки. Рэйчел же влюбилась в Дино с первого взгляда.  Новые филиалы открыли новые возможности, новые знакомства. Александр каждый вечер учил с Агатой шведский, шлёпая её каждый раз, когда она допускала ошибку. К сожалению, он слишком скоро понял, что Харрис намеренно коверкала произношение и перевод. Пока Агата учила язык, все деловые встречи вёл Нильсен, и она впервые примерила на себе роль домохозяйки. Встречать мужа с работы в одном фартуке на нижнее белье оказалось очень даже приятным занятием. Ловить его голодные взгляды на себе — ещё большим.  Таким образом, Харрис просидела дома почти семь месяцев, пока окончательно не выучила язык и не освоилась в новой стране. За это время Агата настолько полюбила Дино, сад и сам дом, что начала получать удовольствие от уборки, готовки и прочих домашних хлопот. Александр в шутку предложил ей оставаться домохозяйкой и дальше. На удивление, Харрис согласилась. Последние события что-то в корне в ней поменяли, она сама стала другой. Изменилась как внутренне, так и внешне. Агата отстригла волосы, перестала пользоваться косметикой (от чего Алекс в тайне был без ума), стала носить очки в тонкой оправе. Казалось, она едва светиться не начала от пребывания в понравившемся месте. Тщательно всё обговорив, супруги решили, что бизнес останется только на Александре. Но сидеть на шее у мужа Агата не собиралась. Она при помощи Оливии организовала свой фонд поддержки женщин, которые потеряли детей. Харрис набрала свою команду, состоящую из хороших психологов, открыла несколько благотворительных организаций, куда сама нередко переводила крупные суммы и делилась своей историей, переживаниями, страхами.  Все газеты, журналы и интернет-издательства, яростно ищущие материал для статей в первое время, поняв, что ни Александр, ни Агата на контакт не идут, оставили супругов в покое. Пара сменила номера, стала реже появляться на благотворительных вечерах, отдавая предпочтение анонимности, да и вообще перестала часто появляться в общественных местах. Они обрели спокойствие и свободу, живя в небольшом домике на берегу моря в уютном одиночестве.  Они гуляли по песчаному берегу, пересекали ногами волны, ловили томные вздохи друг друга, стоя ночью в воде обнажёнными, занимались любовью, ломая мебель, целовались неистово перед его уходом, целовались горячо и обожжено, когда он приходил вечером, оставляли укусы, царапины, засосы на самых видных местах, наполняли стонами их дом, гуляли с собакой по вечерам, выходя в город, теряли контроль, бесились, смеялись на весь дом, строили недотрог и святых перед Оливией, пряча все излюбленные «игрушки» в дальние ящики, напивались в хлам с Рэйчел. Жили так, как хотели. Через два года бизнес в Англии был окончательно продан. В Швеции же он только процветал и набирал обороты. Оборвав все связи с лондонскими партнёрами и фирмами, пара словно сумела сделать глоток свежего воздуха после долгого пребывания в замкнутом пространстве. Отпуская Англию, они отпустили все ужасные события с ней связанные. Эта страна оказалась отравляющим газом.  У Нильсенов было всё, о чём они желали долгие годы.  Почти всё. Агата, несмотря на огромное количество попыток, всё ещё не могла забеременеть. Александр уверял, что всё получится, что из-за этого нельзя ни в коем случае расстраиваться, и, наверное, только поэтому Харрис не падала духом. Она обрела семью, которой сама лишилась ещё в раннем детстве, обрела любимого человека, которого обожала больше жизни и ради которого была готова отдать себя. Окутанная поддержкой, заботой, любовью и нежностью, Агата цвела как внутри, так и снаружи. Именно благодаря сильнейшей любви и уважению, помощи и умиротворению, к тридцать третьему дню рождения Александра на свет появился маленький Нильсен. Они очень долго это обсуждали, советовались с Оливией и Рэйчел, консультировались с психологом, и пришли к очень важному и ответственному решению.  Агата и Александр усыновили маленького Ульрика Нильсена. Он имел прозрачно-голубые глаза с кромкой льда по краям и смеялся так звонко, что уши закладывало от чистоты этого голоса. Оливия каждый раз не сдерживала слёз, когда Алекс учил Ульрика кататься на велосипеде или подбрасывал на руках вверх.  В этот же год в журнале, где супруги в первый и последний раз давали интервью, вышла огромная статья, посвящённая их семье, которая положила конец множеству бессмысленных заголовкам в сети. В ней не было грязи, не было сплетен и травли. Она была пропитана только неуловимой заботой об этих двоих. В статье говорилось о силе духа, о стойкости и смелости, переживаниях, борьбе, трудностях, о проблемах и их решениях, о лжи и правде, касаниях, счастье, ценностях, поддержке и заботе, о словах, о разговорах и о любви.  Эта статья наконец позволила миру узнать то, что скрывалось за улыбкой Агаты, и дать надежду многим женщинам и мужчинам, столкнувшимся с той же бедой.