Крыса

      Дурное золото, страшное золото. Оно блестит в пыли, рядом с сапогами стражников, рядом с лапами шемских псов, рядом с его собственными босыми ступнями.        — Принимаешь выкуп за невест, маленькая крыса?       Сын эрла усмехается гадко и пьяно, а вот взгляд у него тяжёлый, внимательный, выжидающий.        — Да как ты смеешь, шемский ублюдок?! — вскидывается Сорис, но стражники держат его крепко. Как и Дарриана.       Ленивый взмах нарядного рукава — и стражник с силой ударяет Сориса в живот.        — Я говорил не с тобою, маленькая крыса, а с твоим спутником, — недовольно цокает языком сын эрла, а потом вновь переводит налитый кровью взгляд на Дарриана:        — Да-да, ты не ослышался, твоя эльфинажная светлость. Я прощаю вашу жалкую попытку нападения, за которую вас следовало бы бросить псам, дозволяю тихо вернуться на вашу помойку и даже награждаю золотом. Эй, там, развяжите его, пусть посмотрит товар лицом!       Стражники нехотя отпускают Дарриана, и он почти падает на колени, задев рукой нагретые солнцем гладкие монеты.       Золота много, как в сказках про проклятые клады, которые даются в руки только тем, кто пролил невинную кровь.       Но это не сон и не сказка — сверкающие тёплые кругляши не тонут в пыли, как в трясине, не обращаются золой, не кусаются живым огнём. И убивать ради них не надо.       Сын эрла, искоса глядя на него, вновь прикладывается к початой бутылке с тёмной жидкостью, брезгливо толкает носком сапога кинжал, выбитый из рук Дарриана кем-то из стражников. Единственное настоящее оружие на весь эльфинаж, не считая, разумеется, ржавой Сорисовой заточки.       Выпад вперёд — и в ладонях снова окажется лесная рукоять, знакомая до каждой трещины, до каждого скола, пахнущая пряными дикими травами и маминой улыбкой.       Рукоять, выточенная из оленьей кости шемам на погибель, закалённая в колдовском пламени ночного костра, заговорённая лунным светом и вольной звериной кровью.       Один выпад.       Мама не стала бы раздумывать, но Дарриан медлит, перекатывая монеты в своих грубых натруженных пальцах, похожих на рачьи клешни. Пальцах не гордого лесного воина, но плотника.       Рядом задыхается в латных тисках Сорис, а где-то там, за высокими воротами и каменными стенами поместья, рыдают испуганные беспомощные женщины, отнятые сыном эрла на кровавую потеху.       Сестрёнка Шианни. Робкая Нола. Его наречённая Несиара, красавица с томным взглядом, щедрой грудью и руками белыми, как у шемской леди…        — Если будешь хорошо себя вести, я верну прекрасных дам в целости и сохранности! — хрипло смеётся сын эрла, обдавая его запахами пота и дорогого вина. — Наверное.       Мама лишь расхохоталась бы ему в лицо страшно и воинственно, как одна из лесных богинь, а потом погибла бы в неравном бою, как погибла много лет назад.       Мама научила Дарриана увёртливым дикарским атакам, но отцовой крови в нём, видно, больше. Крысе, рождённой среди трущоб и нечистот, никогда не стать гордым лесным зверем.       Разумеется, если она хочет выжить.       Дарриан молча — язык отчего-то не слушается, ворочается во рту сухим неповоротливым червём — кивает, собирая монеты в полы заплатанной рубахи.       Не он первый, не он последний. На эрлово золото он справит отцу новый дом, найдёт Шианни доброго мужа, а Несиаре купит дутые серьги-колечки — даже лучше, чем у самой королевы!       А потом они вместе уедут в Хайевер, откроют там лавку и никогда-никогда не будут об этом вспоминать.        — Вот и славно, маленькая крыса! А теперь прошу меня извинить — я не могу заставлять дам ждать!       Сын эрла скрывается за каменными воротами поместья, унося с собою заговорённый костяной кинжал. Наверное, оно и к лучшему — Дарриан всё равно не посмел бы более взять его в руки.