Лунный ворон: То, чего не было, и что было дальше

      Голые деревья. Белый снег похрустывает под копытами. Редкие рваные чёрные облака заслоняют яркие звёзды.       «…Чтобы с ночи до утра нам светила новая звезда…» - и усмехнулся своим мыслям.       Как мы узнаем о смене времён года?       Надёжнее всего ссылаться на веками выверенные календари. Но он уже давно успел отвыкнуть от них, да и календари ведь как-то же составляли… Живности пользоваться календарями вообще не пристало, но и они определенно чувствовали это – томительное ожидание, готовность сорваться и рвануть наперегонки. Возможно всё дело в ветре. Да, в ветре – он сменил направление, стал тепле и нёс с продрогших сизых гор зябкое тепло и сладость.       Что ж, жизнь продолжает своё шествие и теперь. И всё так же не отпускает его из своих незримых крепких объятий. Глупо сетовать, когда такое небо над головой твоей.       Да… Да, были времена слабости и глупости: сначала корил, корил за нерешительность, а после, опомнившись, – за горячность и безрассудство. Сейчас не так остро, но на сердце всё равно нарывающий струп под неподъёмным камнем…       Не думать. Нет. Не сейчас.       Глубоко вдохнуть и прикрыть глаза.       Конь, почувствовав слабину вожжей, сошёл с намеченной колеи и, громко фыркая, раскапывал губами из-под неглубокого снега прошлогоднюю траву.       Так лучше. Да…       Льдистая равнина внутри, снаружи – зимний притихший лес и…ясное небо полное звёзд.       Так долго и будто вчера.       И если у вечности есть цвет, то уверен, что именно этот предрассветный сине-лиловый оттенок. Гаснут звёзды. Дольше всех живёт утренняя звезда, но и её свет золотистый затмевает мерное солнце.       И будто в клетке из тонких хрупких прутьев глядит на мир.       Странник безразличный ко всему, влекомый дорогой по привычке, нежели осязаемой целью. И торжество утра утопает в скептическом безразличии.       Нутро недовольно заурчало, напоминая о насущном. Бегать за дичью в обличии зверя – такое себе… Когда он в последний раз ел горячую пищу? И словно в насмешку тонкий нюх дразнил залётный дымок – с наветренной стороны должно быть селение. Что ж…       Идти напрямик – только коня утомлять, так что пришлось вести за поводья, проваливаясь в рыхлый снег по колено и продираясь сквозь кустарник. Солнце было уже достаточно высоко, когда он выбрался на окраину селения – с десяток мелких домишек, но весьма добротных. Выбрал один, что был ближе к лесу – совсем маленький и слегка покосившийся, видно, что не хватало сильной мужской руки, но в целом оставался опрятным – значит, хозяйка ещё жива. В загоне в талой земле ковырялись птицы, а из трубы шёл дымок - есть смысл попытать счастья.       Он постучал, а потом вдруг понял, что не знает на каком наречии здесь принято изъясняться и, когда дверь резко открылась, повисло молчание.       - Чего стучишься к людям честным и торчишь опосля перед дверьми, словно воды в рот набрав?! – крючковатая старуха с вызовом смотрела на него снизу вверх, воинственно уперев руки в боки.       - Маменька! Маменька! Не уж то… - из глубины послышался девичий голосок, но один лишь взгляд, брошенный через плечо и вновь воцарилась тишина.       - Прошу меня простить, - язык вспоминал уже успевшие позабыться слова. – Я мирный путник и ищу крыши над головой всего на…       - Постоялый дом там, - резко перебила и махнула полотенцем в глубь селения. – Там о тебе позаботятся.       - Есть причины по которым я бы хотел оставаться инкогнито.       - Мы честные люди, нам не нужны проблемы!       - Вы не так поняли, мадам, я не бегу от закона. Но я слишком долго был в пути и мне тяжело вдруг вернуться к людям.       - Но что-то же заставило тебя бежать от людей, - чёрные очи блеснули и взгляд стал тяжёлым.       - Маменька, маменька! – из глубин дома вынырнуло юное создание в платке. - Сама судьба послала к нам гостя. Пускай останется? Ну мам! Дров наколет, да крышу подлатает…       - Я вам с удовольствием помогу, чем смогу и даже могу предложить пару мон…       - Забери свои деньги обратно, - резко перебила старуха. – Оставайся, но только на ночь.       - Спасибо большое, хозяйка, - и он по обычаю западных народов, поклонился; но та даже бровью не повела.       - Спать будешь в сарае у денника – авось не околеешь. Туда же коня своего можешь привязать. Там, - кивок куда-то в кусты, - колодец. Омойся с дороги и можешь зайти к печи погреться, а там уж потолкуем, - развернулась, и прихрамывая, ушла внутрь, чуть не хлопнув дверью.       Что ж, где ночь, там и вторая, хотя ему большего и не надо.       За кустами действительно оказался колодец с ведром на привязи да кадкой. Оголился до шальвар. Благо лёд оказался тонкий, но воду теплее это не делало. Ещё бы мочало не помешало…       - Извините… - рядом робко пискнули.       Титр поставил ведро, отёр лицо рукой, скинув на земь капли и обернулся.       Девушка. Молодая, бледнеющая и краснеющая. Протягивает ему лоскут и какую-то вехоть.       - Это мне?       - Да, матушка велела отнести. Этим можно поскоблить, а этим отереться опосля… - и протянутые руки дрожали.       - Спасибо, - и он подхватил почти на лету оброненные вещи; а девушка, взметнув юбки, уже исчезла.       Странная девушка.       Хотя он, когда последний раз он показывался людям? Три года назад? Четыре? Пять? Может и раньше на него так реагировали? Или он так зарос? Рукой провёл по окладистой бороде и почесал подбородок.       Сбоку колодца висел отполированный черпак, но он из дерева и отражения не давал. Найти у простого люда зеркало - тоже маловероятно. Оглянувшись и доверившись чутью зверя, он явил клинок – надо же, всё такой же ясный и холодный.       Вернувшись к дому и пройдя внутрь, он нашёл старуху и её дочь за столом у печи.       - И ещё раз спасибо вам большое, что разрешаете обогреться у вашего очага.       - Ишь ты, бороду сбрил и уже на высокого человека похож стал, - кажется, она усмехнулась? – Садись давай. Чем богаты, тем и рады, - и поставила на стол и ему плошку с каким-то варевом; пахло на удивление вкусно, хоть и выглядело весьма отвратно.       Ели молча, украдкой рассматривая друг друга. Мать – совсем старуха, одутловатая, но всё ещё не по годам бойкая, заношенный передник и латка на латке. Дочка же довольно молода для такой матери – на вид и годков шестнадцати не дашь. Вроде и бойкая, да всё тушуется и жмётся в угол, пряча полное лицо за платком, но то и дело стреляя маленькими тёмными глазками на него.       - Так, доела? Сходи-ка к Макхор, отнеси ей микстуру. По цене как обычно. На обратном пути можешь прогуляться.       Девушка недовольно надула губы, но из-за стола покорно вышла молча и уже через мгновение за ней закрылась входная дверь. И он лишь успел подумать, что что-то в её образе не вязалось, но это что-то столь стремительно ускользало, что не давало зацепиться мысли.       - Только тронь её и тебе не жить, - раздался рядом злобный шепот.       - Извините, я задумался. Вы хотели о чём-то переговорить с глазу на глаз, - он старался быть учтивым, но ситуация в целом его весьма забавляла и навивала воспоминания о мамках в змеюшниках при дворце. – Я вас внимательно слушаю.       - Ишь ты, «внимательно слушаю», - хмыкнула, черные смолянистые глаза сверкнули в полумраке, нехотя встала, кряхтя, потянулась за полку и достала из-за крынок свёрток, достала цигарку и, подпалив от лучины из печи, села обратно.       В тонкой струе горького дыма угадывался шалфей и кошачья мята – странная смесь для воскурения.       - Наколешь дрова и с тебя хватит, - голос слегка смягчился, сделала затяг. – За постой денег не возьму, - и выдохнула.       Странно на него действовал этот сизый дымок. Он мог назвать навскидку все ингредиенты – если правильно вымочить да настоять этот пучок трав, то получится микстура от кашля. Мысли кружили и голова вслед, изнутри поднимался жар и сдавливал горло, заставляя сдавленно дохать в ладонь.       - Если хочешь задержаться, то ты бы мог оказать мне иную услугу…       Веки становились неподъёмно тяжёлыми, дым сгущался и обгладывал образ старухи, пока от него не остался лишь острый взгляд маслянистых чёрных глаз. Молодая женщина с усмешкой перекинула ногу на ногу и наклонилась вперёд, с любопытством разглядывая гостя.       - Что вам надо? – хрипло выдавил Титр.       - Надо же, а ты стойкий. Ну ничего. Ещё пару глубоких вдохов и ты проснёшься в сарае, ничего не помня об этом… - она уже стояла рядом, в предвкушении нежно поглаживая щёку костяшкой.       Злость. Злость и досада. Это ж надо было ему решиться выйти к людям и так напороться. Горькая усмешка – странно после всего случившегося чувствовать себя…живым. Он дал себя уложить лопатками на скамью и безучастно наблюдал как тонкие острые пальцы ловко стягивали с отяжелевшего тела рубаху; чужие руки замерли, чтобы с особым пиететом ощупывать вставший под шальварами член. На пол скинуто платье, исподнее – ясно как день, что ей нужно от него…       - Какого..! Пусти! – широким движением он смёл всё со стола и забросил её сверху, удерживая за запястья; естественное движение рукой и искрами осыпалась Печать Свежего ветра.       - Я отрёкся от мирского и обрёк себя на вечные скитания от одного места к другому… - его руки жадно, будто уже более и не надеялись ощутить женского тела, и при этом неспешно, будто желая запомнить, со знанием дела скользили, наминали и дразнили. – А тут сцена с переодеванием, что возводит все мои светлые чаяния в напраслину. И как это понимать?       - Мой век дольше прочих и повидала я немало… - глубокий вдох и волна мелкой дрожи в ответ на ласку. – Аскет с таким телом…кощунство.       - Это моё тело и я решаю...       - Или оно решает кого и как? – хищно улыбнувшись, она потянулась, пытаясь призывно обтереться телом о него, и проворно и нежно ступнёй поддела топорщащуюся ткань шальвар. – В тебе чувствуется испепеляющая страсть к жизни и удовольствию и как бы не отнекивался, это неудержимо влечёт…влечёт урвать хотя бы кусочек того неземного наслаждения.       Слова разбередили ссохшуюся рану, напомнив о том, что он желал забыть.       - Молчи, бестия, - отшвырнул руки и хотел было развернуться и уйти. – Ты ничего не понимаешь.       -Это я ничего не понимаю? – она ловко прильнула полными грудями к обнажённому торсу и запустила руку под пояс, сгребая и слегка оттягивая, застигая врасплох и заставляя цедить стон сквозь плотно сжатые зубы. – Ты врёшь себе. Напряжён... А он очень твёрдый, - и оттянула кожу, оголяя головку и открытой ладонью размазывая натёкшую смазку. – Давно не было… Дай угадаю… - голос её становился тише, вкрадчивее и вот она уже хрипло нашептывала на ухо, слегка касаясь влажными горячими губами. – Месяц? Два? Нет... Дольше, намного дольше... - рука ловко сновала вверх, то вниз, ломая ритм и не давая подстраиваться. - Такие тяжелые, мясистые... Ты ведь хочешь их опустошить, верно? - кожа покрылась испариной, скользит сверху грубая ткань и цепляет соски. - Но я не позволю ни капле пропасть даром...       Позволил себя дораздеть и усадить на лавку, а эта вертихвостка припала перед на дощатый вытертый пол. Удивлена. Но ведь сама же и намяла. Пришлось помочь руками, надавливать. Инстинктивно сопротивлялась, рискуя задохнуться, но и сама же жадно припадала обратно, растерев затёкшие скулы и губы. И все же знает толк. Определённо. Особенно когда головка изнутри так распирает щёку и вязкими нитями слюни стекают на грудь, что столь неистово она наминает себе.       Вдруг подорвалась и он с силой удержал её за плечи на коленях. Она пыталась что-то сказать, жалостливо бросая взгляд то на него, то в направлении двери.       - Тебя никто не отпускал. Продолжай.       - …идёт..пу..!..бстр… - обрывки слов вырывались и заталкивались обратно в глотку, не давая отдышаться.       Зверь внутри и без всяких слов чувствовал постороннего и это опьяняло. Тонкая грань между сельской идиллией и махровым кошмаром внутри семьи. Движение на кончиках пальцев, стряхнуть и скрыться за мерцающей завесой морока – никакого неоправданного риска.       - Матушка! Я дома! Матушка?       Звонкий голос и напряжённая пустота; приложив палец к губам он явно намекнул приклонённой, что звуков лучше не издавать.       - Матушка!       Лёгкие шаги скоро обошли лачугу и, завернув за перегородку, девушка замерла в какой-то паре шагов от них, и лишь прозрачная паутина Печати разделяла их. Острые когти сильнее впились в его бедро, но он продолжал лёгкие покачивающиеся движения.       - И во дворе нету…странно.       Скользнув взглядом по ним, как по пустому месту, она приподнялась на цыпочках и закинула пару монет в старый кувшин на верхней полке.       Так неожиданно и странно. Может виной всему ситуация, а может быть долгое воздержание или просто очередной толчок оказался резче предыдущих. Он ощущал, как в панике женщина перед ним бесшумно давилась спермой, пыталась не закашлять, но он видел только девушку. Она почти вышла, но вдруг удивлённо обернулась и каждое её мимолётное движение становилось более плавным и тягучим и само время растеклось и замедлилось. Тёмные длинные ресницы легли на фарфоровую кожу. Глубокий вдох и внезапная слабость. Пересохшие пухлые губы инстинктивно смочила острым язычком и замерла в ожидании. Но вдруг открыв глаза, смутилась, оглянулась, поёжилась и резко бросилась наутёк. И наваждение исчезло.       Резкая боль.       - Ты что! Совсем сдурел?! – перед ним злобно шипела женщина; на бедре остались алые борозды от когтей. – А если бы она увидела?       - Увидела бы и что? – равнодушно отвечал он, выпрямился и наслаждался видом сверху.       - Ничего, - отерев костяшкой рот, она буркнула, резко встала и вдруг оказалась достаточно высокой.       - Чудесно. Тогда продолжим… - резко развернул и нагнул женщину на стол.       - Ей! Ты что творишь…!       Возмущение резко утухло и можно было ощутить напряжение и распирающее изнутри предвкушение…       - Чего смотришь?       - Почему именно этот облик? – отхлебнул отвара и вальяжно откинулся на стену за скамьёй. – Можно было выбрать что-то поприятнее.       - Видно, что ты ещё совсем зелен, - голос в отличии от внешности оставался молодым. – Коль не похож ты на остальной люд, то разговор с тобой короткий – огонь.       - «Великое изгнание духов пустошей»?       Старуха перед ним вонзила тонкие крючковатые пальцы в стол и наклонилась вперёд.       - Не слишком ли ты осведомлён для «мирного путника», милок? – в насмешливом тоне явно читалась угроза.       - Мне нет нужды лезть в чужие дела – просто старая привычка, - и отпил ещё.       - Слишком часто я слышала подобный говор, когда читали приговор перед тем, как повести очередного соплеменника на эшафот. Кто же ты, гость дорогой? – почти прошипела она.       - Явно не очаровательная лимнада, скрывающаяся под личиной благочестивой старушенции. Да и дочь твоя должна быть непросто и…неплоха… Хотя может она тебе и не дочь вовсе.       Он желал лишь позлить, но сам того не зная зацепил больную тему и вот воздух заполнила густая лиловая дымка и глаза из мрака нехорошо блеснули зелёными искрами.       - Попробуй хоть пальцем ты, мерзкое животное…!       - Пф, а ещё полчаса назад кто-то умолял это «мерзкое животное» войти по самые яйца, - и ухмыльнувшись, демонстративно отпил глоток из деревянной плошки. – Ну и раз тебе так хорошо зашло, то вполне очевидно, что и у дочки может быть столь ненасытное…       Крынка разбилась прям над плечом. Сквозь белый пар он видел свирепый взгляд и искрящуюся ауру.       - Я думаю ей понравится. Впрочем, даже тем, кто был изначально…против, - он многозначительно усмехнулся. – Даже им понравилось и после они вымаливали ещё…       - Замолчи! Ты! Отродье!       Но он легко поймал тонкое запястье с занесённым над ним кривым кинжалом. В приступе ярости она снова приняла своё истинное обличие – чёрные растрёпанные волосы, бледная кожа. Прекрасна. И желание убивать ложилось рваным дыханием ему на кожу. Глубокий вдох и играючи оттолкнул её обратно на скамью. Никакого больше разнузданного бахвальства – и он снова холоден и спокоен. Спокоен.       - Сиди тихо, - и в том, как он приподнял и поставил стакан было предупреждение. – Уверен, что ты никогда не задумывалась о чувствах тех, кого пленяла, - он смотрел сверху вниз и будто сквозь. – Ведь как можно не возжелать такое прекрасное тело и не забыться от счастья в таких ласках, да? Ты ведь так думала, верно? Плотская любовь – сладкое торжество жизни. Но не для того, кто уже мёртв много вёрст назад.       Закрыта дверь за спиной. Прохладный весенний воздух. Низкие белые облака неспешно ползут на запад. Сырая земля пахнет прелой прошлогодней листвой. Протяжный скрип далёких незримых птиц. Над взгорком медленно поднялась тучная девица в накинутом на голову и плечи сером вытертом платке. Морок мог скрыть и тонкий стан, и конопушки, и светлые глаза, но не лёгкие изящные движения. В конце концов совсем не обязательно было поливать её грязью – ведь она ни в чём не виновата. И он поприветствовал её скупым кивком и широким шагом двинулся вбок – подальше от проклятого дома и его обитателей.       Гнетущая тяжесть, неожиданно пробирающая до самого нутра и лёгкий холодок в затылке – столь знакомые, но забытые ощущения и так далеко…странно.       - Можешь не прятаться.       Снизу выглянула смущённая девчушка; резво оглянулась по сторонам, затеребила нервно юбку, раскачиваясь из стороны в сторону.       - Извините, я боялась вам помешать, - быстро с придыханием восторженно прощебетала девушка, искоса наблюдая за реакцией; убедившись, что на неё не сердятся, она продолжила. – Наверное, вы странствующий кровельщик, - проверив на прочность, подтянула юбки и ловко уселась на край крыши. – Нам с матушкой очень повезло, что вы постучались в наш дом…       Он усмехнулся.       - Я далёк от кровельных и плотницких дел, хотя вынужден признать, что в этом есть что-то умиротворяющее.       - Но у вас так хорошо получается!..       - Дело нехитрое, если кое-что знать. А знаю я достаточно, - он продолжал неспешно орудовать молотком, прилаживая дранку на место отсутствующей черепицы. – Вот, например, северной стороне традиция проливать черепицу хвойной смолой, в южных – замазывать смесью из соломы и речного песка.       - Песок… - задумчиво повторила она. – Он же высохнет и осыплется?       - Верно, если просто песок, то так и будет. Но мастера смешивают его с глиной и, главное, с речными водорослями. Всё высыхает и склеивается крепко-накрепко.        Глаза блеснули в желании быть полезной.       - И много песка надобно?       - Ну на такие латки с полведра хватит. Но не уверен, что здесь поблизости…       - Я сейчас! – недослушав, ловко спрыгнула с крыши на дровник и была такова.       Пожалуй, даже слишком проворно. Странно, что никто не замечает столь явно несоответствия.       И вообще негоже совать нос в чужие дела – себе дороже. Подогнав последний клин и, оглянувшись, незаметно сплавил Печатью мелкие щепки. Дело сделано.       С юга дуют молодые ветра, разрывая в клочья низкие густые облака, и в просветах глубоких видна неба голубизна. Весна, смурная весна. Снова. Он не знал, что было после его…спешного отбытия. Точнее не хотел не знать. Но тревога преследовала его, а это значит, что сейчас где-то проливается кровь и он отчасти повинен в этом. Хотя всё могло быть хуже, на много хуже. Он не мог нарушить собственную клятву даже если сами Всевышние толкали его на это. Так что в каком-то плане это была полумера и теперь Титр должен или нарушить своё обещание, или позволить своей стране бесславно кануть в небытие. Хотя наверняка же можно было иначе и лучше…       А он…куда теперь он, а главное зачем? И уже не первую весну встречает он в дороге. Всё так же бредёт, живя по привычке. Крышу вот починил – хоть что-то полезное. Да… Барха непременно бы пожурила и с безупречно невинным лицом отпустила бы что-нибудь изящно ядовитое…да, именно так… И перед его взором предстал знакомый лик в ореоле золотых волн и это лёгкий, незаметный изгиб маленьких губ…       Лёгкий резонирующий хлопок воздуха выбросил Титра из раздумий – девчушка очень проворно запрыгнула чуть ли не на конёк перед ним. Сила и грация кошки в каждом движении и такой нелепый морок.       - Вот! Я принесла! Подойдёт же? – мелкие тёмные глаза не отображали всех радости и нетерпения голоса. – Я ещё немного сена захватила, но оно внизу… Сейчас, - она сунула ведро в руки Титра и сиганула вниз. – Вот! Столько хватит?.. Или ещё?       И снова холодок в мыслях – добром это не кончится.       Как только зашли, девчушка бросилась к печи.       - Матушка! Матушка! А я сегодня помогала крышу чинить! Оказывается, это так интересно! А ты знала, что первые крыши были совсем плоские? А что делать наклон у крыш стало удивительным открытием? Как же нет? Ведь дождь стекает и крыша не мокреет! А ещё, оказывается, есть круглые крыши! – и пухлые ладони сложились в неуклюжей попытке изобразить купол. - Удивительно, да?       Он невольно наблюдал из-за перегородки столь трогательную сцену. Забавные. И ведь у неё тоже была мать. И отец, и вроде бы брат и даже две старшие сестры… Да, точно. Ведь иначе бы ей не пришлось бы отправиться в Срединные земли.       - …а ещё есть огромные дома, у которых много крыш и выглядят они ве-ли-чест-вен-но и весьма пре-тен-ци-оз-но, - она старательно, по слогам растягивая, повторяла новые и столь волнительные для неё слова.       - Чегой-чегой? Говори по-человечески!       И тут Титр не преминул усмехнуться и отдать должное актёрскому дару лимнады – та явно знала не один язык и точно видала воочию всякие чудеса на свете и даже крыши соборов.       - Ну мама! Это вот…вот…ну прям вот так! - и девчушка сделала широкий взмах руками, не найдя подходящих слов для объяснения. – Ну как тебе объяснить! – и от нетерпения быстро вставала на носки и опускалась обратно на пятки – совсем ещё зелёная.       - Хватит! – проворчала старуха, но сквозь прищур смотрела с теплом. – Расшумелась мне тут. Постыдилась бы: что о тебе гость подумает? И вообще я тебя посылала в курятник за чем? За яйцами. А ты и пропала. Яйца? Яйца-то где? А?       - Ой! Матушка, прости… Я быстро! - скорчила нарочито испуганную мордашку и вприпрыжку убежала.       Проводила задумчивым взглядом до двери. Скрип и глухая тишина. Обтерев крючковатые пальцы о передник, она медленным кивком пригласила сесть.       - Не, я пойду Сварта проведаю, да после бы обмыться. И был бы очень признателен за какую-нибудь чистую ветошь.       - Экий чистоплюй. Полотенец не оберёшься на такого гостя, - и ухмылка скользнула по молодевшему на мгновение печальному лицу.       Вечер опустился на землю зябким сумраком и гнал поближе к тёплому очагу. Вытянув к печи ноги поближе, Титр растянулся в задумчивой полудрёме на лавке. Через стол, на другой лавке, подле друг друга сидели мать и дочь и при тусклом свете лучины корпели над каким-то рукоделием, тихо пошушукиваясь.       Идиллия.       - Вот здесь пропустила накид – узор не получится. Видишь?       - Хорошо, сейчас… - сосредоточенно пролепетала в ответ.       Тихо потрескивают поленья. Да, дров нарубил он им на пару месяцев точно. В стойле нехорошо покосилась опора – хорошо бы завтра поправить, а там можно уже перетрясти свой скудный скарб перед тем, как отправляться дальше.       - Матушка, - вкрадчиво начала девчушка. - А пусть господин путник расскажет нам какую-нибудь историю, а мы бы послушали…       - Не стоит беспокоить человека, - сухим полушепотом ответила она. – Вишь, умаялся и поди спит уже.       - Отчего же, - он подал голос из-за стола. - Я могу чего-нибудь рассказать и поразвлечь вас. Чего изволите?       - Хех, «чего изволите», - язвительно передразнила старуха.       - А можете сказку? – вмиг оживилась девчушка. – Из тех мест, откуда вы родом. Нет, матушка, конечно, знает больше всех сказок в деревне, - скороговоркой выдала и замерла.       - …но ведь вы, вы…вы не из наших краёв, а значит, можете знать сказку…       - Вот ведь болтушка, - с упрёком вклинилась в жизнерадостный птичий щебет. – Хочет – расскажет, а нет – так и суда нет.       Он не видел их лиц, но отчего-то был уверен, что девчушка обиженно надула губы, но перечить матери не рискнёт.       - Я попробую. Если знаете такую, то скажете и тогда попробуем что-то другое. Хорошо? – и он невольно соскользнул в привычную отстранённую менторскую манеру изъясняться.       - Хорошо! – слишком воодушевлённо воскликнула мелкая, за что получила сдержанный пинок под столом, и Титр усмехнулся, всё видя.       - Ну так вот… Сначала не было ничего, кроме бесконечной глухой чёрной ночи. И не было у этой ночи ни начала, ни конца, и времени не существовало. И вот однажды ночь обрела разум и форму Чёрного ворона...       Конь недовольно фыркнул во тьме сквозь сон и милое видение, что он с такой теплотой восстанавливал по крупицам в памяти, исчезло.       - Значит, ты с Северных земель…любопытно, - раздался тихий вкрадчивый голос. – Занесло же тебя… Почти на другой край света.       - Это что-то меняет? – холодно спросил он.       Длинные юбки покачивались и цеплялись за сено, устилавшее землю. От мелких шагов оставалось лишь ровное дыхание. Зверь внутри был не рад полуночному гостю, но не стоило забывать, что и он тут не правомерный хозяин всего и вся; тогда зверь выразил желание захватить территорию, но Титр его лишь мысленно потрепал за ухом будто мелкого щенка.       Ответа так и не было, но и гостья не уходила.       Глубоко вздохнул, сел в куче сена, запустил кружиться в воздух россыпь искр, и в синеватом свете они очутились будто глубоко под водой.       - Красиво…       Она сбросила свой морок и снова предстала молодой…вечно молодой. Тонкий стан, грациозные движения, копна роскошных длинных волос и тяжелый взгляд, видавший виды и тысячи судеб.       Да, добром точно не кончится.       - Мадам, желаете поговорить? – напустил дурашливой формальности.       Рассеянный взгляд свысока, но всё же уселась напротив, чуть наискосок, опёршись на низкую перегородку и подтянув ноги.       Где-то неуверенно лепечет сверчок, проснувшийся слишком рано и на завтра будет съеден – превратности жизни. Из приоткрытых ворот тянет сырой жирной землёй, обещая славный урожай осенью…осенью будут золотые нивы и праздник урожая… И куда его только занесет к тому времени? Кто знает, кто знает…       - Расскажи мне о Северных землях… - прошептала она. – Никогда там не была, но столько раз слышала, как они чудесны…       - О Северных землях? Почему, собственно, нет? Интересует что-то конкретное?       - Я почти ничего не знаю, – она смотрела куда-то за него рассеянным взглядом. - Какая там природа? Есть ли озёра?       Он усмехнулся: не хочет напрямик, то тогда по длинному пути – ночь длинна.       - Северные земли – суровый край. И на сколько он суров, на столько он прекрасен. Фьорды и тёмные буреломы, острые кручи и сочные поля до горизонта. Горы и равнины там испещрены чистыми реками, а из-под земли то здесь, то там бьёт ледяной родник. На самом севере с берега даже в летний зной можно видеть льдины в море. А запад страны знаменит дикой птицей, что обитает в густых зарослях нескончаемой россыпи озёр и топей. Я бывал в тех краях и… Говорят, что человеку подвластны земная твердь и волны морские, но в том краю природа всё так же дика, своенравна и с капризами её приходится считаться, - в глазах лимнады загорелись и он тепло улыбнулся. – А каких только кувшинок там не растёт: белые, жёлтые, розовые.... Но самой большой удачей считается увидеть цветение багряной. Местные считают, что если в озере распустилась багряная кувшинка, то там обитает могущественный дух и вода из этого озера уже целебная…       Женщина напротив тихо усмехнулась и прошептала куда-то в сторону: «наивные смертные».       - Ну сколько бы абсурдным это не звучало, главное, что это заставляет их относится с уважением и оберегать родные чертоги, разве не так? – вкрадчиво спросил он.       Женщина грустно улыбнулась:       - Или заставляет бояться и гнать всех непохожих и иных.       - И именно поэтому ты выбрала такую глушь вдалеке от озёр?       - На всё есть свои причины…       Тихий печальный вздох, мягкий шорох юбки и обхватила себя за плечи, рассеянно потирая; Титр услужливо протянул из-под головы сложенное походное одеяло, и она даже кивком поблагодарила, но чувствовалась в её движениях кичливая насмешка.       - Дожили…       - Я не настаиваю.       - И на том спасибо.       - И всё же не мои рассказы ты пришла послушать.       - В пророки заделался?       - Я думаю здесь всё предельно очевидно.       - Да неужели? – и бросила холодный надменный взгляд из-под приподнятых бровей.       - Твоя дочь. Её морок нестабилен, кто-то однажды может разглядеть её истинную суть и ты не знаешь что с этим делать.       Лимнада фыркнула и прошептала:       - Вилами по воде.       Титр повёл плечами, откинулся назад и, глядя на далёкие звёзды сквозь глубокие тени кровли, спросил:       - Ты никогда не замечала, как она двигается?       Он не видел, но чувствовал кожей как она напряглась.       Молчит.       - Нет? Довольно несуразно: грузный облик и пружинистая лёгкость, скорость...       - Всяко померещится…       Он сел обратно, по привычке наклонившись вперёд и сложив пальцы в замок.       - Она сегодня играючи запрыгнула на крышу…с земли. И это хорошо, что видел только я, а не кто-нибудь…       Скулы резче проступили в синеватом полумраке и в глазах напротив заплясал нехороший огонёк.       - Я с ней поговорю.       - Я б на это посмотрел.       Негодование заставило её резко встать.       - Тебе дали крышу над головой, так что веди себя…       - Она ведь не знает, верно?       Женщина смотрела на него вполоборота с прищуром.       - Ей рано ещё знать.       - Пф, ну тут могу только пожелать удачи, - бросил он.       - Не лезь не в своё дело, - зло прошипела. – Зря только пришла.       - Согласен. И всё же безумно интересно кое-что узнать прежде, чем уйдёшь.       Женщина смотрела на него вполоборота и вопросительно-пренебрежительно приподняла бровь       - Кто её отец?       Тонкая линяя поджатых губ и зрачки метнувшиеся на мгновение вбок.       - Чем больше знаешь, тем ближе смерть, дорогой гость, - назидательно прошептала она.       Взметнувшиеся полы юбок, прохладная волна воздуха и удаляющиеся беззвучные шаги. Одеяло ещё помнит чужое тепло. И гаснут ручные синие звёзды, погружая его убогое пристанище во тьму.       Зверь разбудил его, почуяв неладное.       Всё ещё темно и тихо, но что-то не так.       Она вернулась? Вряд ли.       Нет, точно не она.       Скользит неслышно в прозрачных дебрях ночи, то быстро, то крадучись. Всё ближе.       Запах? Вдохнуть полной грудью – но ничего.       Ожидание и напряжение перед прыжком. Почти наугад.       Яркой искрой осветил и из мрака проступило испуганное детское лицо.       Без морока, но он её узнал.       Мастерство не пропьёшь – вспыхнул рой мелких Печатей, укрывая невидимым куполом.       Страх, паника в изумрудных раскосых глазах. Ночная сорочка висит мешком на острых хрупких плечах. Пальцы дрожат, но в них читается весьма конкретное намерение.       - Успокойся или мать позову.       Похоже прозвучало слишком грозно. Вмиг сникла, покорно села на колени и опустила голову, гладя и перебирая тонкими пальцами длинные волосы.       - Пожалуйста, только не надо маму… - тихо прошептала она.       - Думать же надо. Я ведь мог тебя зашибить спросонья.       Снизу смотрели виноватые щенячьи глаза.       - Чего хотела? – он всё ещё был зол, но заставил себя смягчиться. – Ну, говори.       Девчушка сжалась ещё сильнее, пряча голову в плечи.       - Будешь так до рассвета сидеть и молчать?       Пальцы замерли, в нерешительности.       - Мне матушка запрещает…- заикаясь и бледнея, она с силой заставляла себя говорить. - …но было очень любопытно…а тут вы и можно посмотреть…Можно было бы у папы спросить, но его так давно не было дома… И запрещено прикасаться к кому бы то не было из деревни…а вы не из деревни… И я не понимаю, но хочу понять…и опять нельзя… - вцепилась в подол и сверху закапали слёзы.       - О, Всевышние… - он взмахнул рукой снимая печать; поднял из сена одеяло, отряхнул от прилипших соломинок и набросил на плечи. – А теперь снова, по порядку и без лишних звуков. Ну?       Маленькие кулачки упёрлись в колени. Она чуть качнулась, собираясь, и выпалила на одном дыхании:       - Я хотела посмотреть какие мужчины под одеждой! – и тут же затушевалась и чуть не нырнула с головой под одеяло.       Так глупо и так мило, что он невольно хохотнул, чем заставил растеряться мелкую ещё больше.       - Послушай, милая, - и он присел на корточки перед ней. – Нельзя абы кого просить раздеться…       - Почему?.. – расстроенно пробубнила она, глядя куда-то вниз.       - Потому что меня могут неправильно понять и тебя тоже.       - Почему? – в этот раз настойчивее.       - Я думаю, что я не тот человек, который должен объяснять…       - Никто ничего не хочет объяснять!       Его закусило и в голове пронеслось «я об этом пожалею».       - Никто ничто не хочет объяснять и всю истину человек должен добыть сам, - назидательным тоном произнёс он. – Запомнила?       Девчушка подняла удивлённые заинтересованные глаза.       - Да… - неуверенно пробормотала.       - Если да, то повтори.       - Никто ничто не хочет объяснять и всю истину…       Надо же всё же повторяет эту тарабарщину. Тут Титр закончил чертить в воздухе Печать и девчонка уснула прямо на полу.       Вот только натуралистических опытов ему не хватало и, бережно закутав тельце в одеяло, пошёл на запах искать её угол. Не хватало чтобы её полоумная мамаша проснулась и устроила здесь кровную месть за честь любимой дочки.       Раздражённый голос. Второй. Громче. Он ненавидел ссоры и крики, особенно просыпаться под них. Скрип проржавевших петель на калитке и то звучит нежнее.       Сел. Не успел отряхнуться, как конь услужливо сщипал сено из волос.       Восхитительное утро. Потрясающее. Ещё только не хватает…       И тут пронзительной трелью заорали петухи.       Да, вот именно этих сладкоголосых птиц ему не хватало для полноты счастья.       Благо зверь шепнул птицам, что ещё один звук и они живьем отправляются на завтрак главным блюдом, так что стало чуточку легче. Остались ещё эти двое. И что можно не поделить с утра пораньше?       - …окстись, старая! Дивчу я сосватала за младшего Хурдасина. Это моё окончательное решение!       - А я тебе говорю, что рано!       - Какой рано! Девка давно готова на выданье! Вон, Минка, погодка, а уже второго нянчит! Был у нас хотя бы ещё сын, то горя б не знали! А тут самим бы с голоду не подохнуть да ты упрямишься!       - Не пойдёт она за это мелкое отродье и точка!       - Ха, отродье! Да лучшей партии ей не сыскать! Ты пойми: они не просто к себе заберут, а ещё денег нам отсыпят. Денег. Может даже золотом…       - Это мерзко! Ты свою дочь продаёшь или счастья все же желаешь?!       - Одно другому не мешает.       - Старый, ты совсем ополоумел?!       - Тем более младший вдруг любовью изошёлся к нашей дивчи, так это ли не благо?       Вот он быт обычных смертных в обычных селениях: девушку без её ведома выдают замуж и попутно свои какие-то интересы проталкивают. Чему удивляться? – Династические браки ровно такие же. Хотя тут был момент, о котором глава семейства не догадывался и из-за которого ведьма не хотела отдавать замуж дочь… Он определённо об этом пожалеет.       - Утра доброго, отец. Доброго утра, хозяйка… - и старательно зевнул.       Одно движение губ и взгляд полный мольбы.       - Доброго, - буркнул старик. – А это ещё кто? – наехал на жену.       Иногда короткое молчание красноречивее потока слов.       - Путник. Ночлега попросил.       Было забавно с какой открытой неприязнью его рассматривал этот ссохшийся немощный дед. Лимнада продолжала сверлить его своими черными глазами.       - Не стоит переживать. Я соберу свои вещи, перекушу и мы простимся.       А она продолжала на него смотреть и отчаяние скривило её уста.       Это неправильно. И как так получилось, что он в это влип? До вчерашнего дня он знать не знал эту девчонку, а сегодня его вдруг волнует её судьба. Так какого он должен лезть…? «Может быть хоть её ты сможешь спасти», - шепнул в голове голос и солнце коснулось его теплом.       Он уже жалел, но решение было принято.       - Но сначала, отец, у меня к тебе разговор есть…       - Не о чем нам с тобой разговаривать, - он хоть и ерепёнился, но само присутствие Титра его угнетало.       - …ты прости меня, Хурд, но леший мою попутал и отдала карга старая дочурку за путника. И было бы за что! А так – за вшивое кольцо! И там мужик такой – скала. Ты бы видел. Вроде морда и добренькая, а вот чует моё сердце, что спорить себе дороже…       В утлой лачуге на краю деревни, в погребе, в потаённом месте лежал толстый кошель, полный золотых монет.       Спустя неделю лимнада разыграла свою смерть.       А двое на черном жеребце все неспешно шли по дороге на восток.