Хроники дракона из пентхауса. Книга вторая. Король

      Танюша уже давно потеряла счёт времени.       По сторонам, словно замершие по стойке «смирно» часовые, пролетали деревья. От ветра, бившего в лицо с неослабевающим, злым упорством, слезились глаза.       И лишь когда тени вокруг стали глубже, а лесная тропинка под лапами во весь опор несущегося по ней Волка из едва заметной превратилась сначала просто в примятую кем-то сочную траву, а потом и вовсе исчезла, поглощённая густым подлеском, а пальцы чародейки, намертво вцепившиеся в серую шерсть Фаола, свело судорогой, Волк, покрутивши громадной головой по сторонам, замедлил свой бег, рысцой дотрусив до ствола невероятных размеров дуба.       Внутренняя поверхность бёдер Мухи онемела, и ноги отказывались слушаться, так что с Волка, припавшего на передние лапы, а потом и вовсе тяжело опустившегося на живот, она не ловко спрыгнула, как это делают наездницы в костюмированных фильмах, даже не слезла, а просто сползла вниз по мохнатому боку, предоставив силе земного притяжения распоряжаться её уже почти бездыханным телом.       Заяц, которого она так и прижимала к груди, свернувшись мягким клубком в своей потраченной драконьим пламенем шубке, всё же мерно дышал – правда, и иных признаков жизни не подавая.       Волк, по-собачьи вывалив красный язык на сторону, развалился, вытянув длинные лапы, прямо посреди небольшой лесной прогалинки, со всех сторон окружённой, словно неприступными стенами, густыми зарослями какого-то кустарника. Бока Фаола, казалось, играючи отмахавшего неизвестное количество волшебных километров, надрывно вздымались вверх-вниз.       В голове у Тани, осевшей на травку, было как-то совсем пусто – разве что на поверхности плавали физические ощущения: боль в ногах, боль в руках.       В общем, плохо было всей честной компании. Или, как мелькнуло в пустоте растрёпанной скачкой головы чародейки, не всей – компания-то заметно поубавилась. Хотя, вряд ли оставшимся в пламени битвы Вардену и Шапочке сейчас как-то легче. Но об этом – потом, потом…       Понятно, что это только в сказках Иван-царевич да его четырёхлапый помощник могли скакать сутками без отдыха, а потом ещё и со змеями-горынычами ловко биться. Правда жизни же была в том, что от бешеной скачки устают как ездок, так и его «транспорт».       Ох, как же устают!       Неимоверным усилием воли Муха заставила своё болящее во всех возможных и невозможных местах тело принять вертикальное положение. Отлепила от груди шерстяной комок задёргавшегося, было, Зайца, бережно уложив его в высокую, сочную траву. На подрагивающих ногах, не желающих распрямляться и, наверное, навечно принявших форму бублика, поковыляла в произвольно выбранном (как тут ориентироваться?) направлении.       — Куда-а-а? – полупровыл-полупростонал попытавшийся подняться вслед за чародейкой Волк.       Махнув в его сторону рукой (ой, мышцы, мышцы!), Таня отрывисто протявкала заплетающимся языком – давать более развёрнутый ответ не было ни сил, ни желания:       — Воду найти. Пить надо…       Кое-как, зацепив о колючки и выдрав с корнем кружевное жабо Шапочкиной блузы, Таня протиснулась сквозь шипастые кусты. Мелкие ссадинки от колючек на руках и шее тут же начали нещадно зудеть – впервые мелькнула здравая мысль об ужасах бытия в мире без антисептиков, антибиотиков и множества других не менее полезных для бытия человека «анти».       Но в данный момент были проблемы и посерьёзнее.       Оглушённая полной тишиной, непривычной для любого современного жителя мегаполиса, природу представляющего себе как некое гипотетическое, лубочно-картинное замкадье, Муха замерла на месте, не представляя, как сможет обнаружить в этом ни разу не парке, а самом настоящем лесу (да что там лесу, в лесной чаще) ни то что какой-никакой источник воды, а вообще сможет разглядеть что-то в непроглядной, окутывающей мягким одеялом со всех сторон тьме.       На миг удушающая волна паники сдавила чародейке грудь, выдавливая остатки кислорода вместе с испуганным хрипом.       Одна, одна в лесу!       Заблудилась, да ещё и с Волком, который, на секундочку, дикий и, в ближайшей перспективе, голодный зверь, и полудохлым Зайцем!       Заблудилась, и не знает, ни куда идти, ни что делать, чтобы спастись от этой сгущающейся, душащей и, кажется, даже воздух высасывающей тьмы!       Согнувшись пополам, уперев руки в колени, Таня судорожно дышала, пытаясь насытить лёгкие кислородом – единственный сейчас доступный и освоенный благодаря психологине способ справиться с панической атакой.       Страх медленно, но верно, с каждым новым вздохом, отступал.       Ну, подумаешь, лес. Ну, подумаешь, волк. Как-нибудь рассосётся. Сейчас воду найдём – а потом и с пищей разберёмся.       В крайнем случае, съедим Зайца…       Хихикнув, Танюша выпрямилась. Если всё равно вокруг ничего не видно, то и смотреть незачем. Нужно слушать. Рассудив по-мудрому, или же просто доверившись вечному животному инстинкту, неизжитому даже жителем мегаполиса XXI века, она плотно смежила веки, решив полагаться на слух.       И действительно: то ли внезапно пробудившийся инстинкт оказался неожиданно эффективным, то ли сам Воронов лес решил, неизвестно из каких корыстных побуждений, помочь, угадав в зажмурившейся, замершей посреди пущи фигурке свою вроде как законную хозяйку-повелительницу, да только в тишине, оказавшейся не так уж и полной – вон, запел почуявший ужин комар, вон, заухала, завозилась в высоких ветвях сова, – явственно и совсем недалеко зажурчал бегущий по мшистым камням лесной ручей.       Ручей бил тонкими, казавшимися жидким серебром, струйками из-под камней, удерживаемых обхватившими их корнями древа-великана. Могучий клён – даже Таня узнал эти листья-ладошки, – тихо шуршал листвой в безветренной ночи, словно приглашая испить драгоценной для любого усталого путника влаги.       Рухнув на колени, Муха припала потрескавшимися от жажды губами к сбегавшей между валунами и корнями ледяной струе, жадно вкушая столь желанную воду, показавшуюся сейчас вкуснее самого изысканного французского вина. Таня пила и пила, никак не желая останавливаться, а, напившись вдоволь, подставила и своё обветренное скачкой лицо под холодные воды.       Казалось, что она могла бы остаться тут, погрузив ладони в ледяные воды ручья, слушая вкрадчивый шёпот клёна и мелодичную трель источника, навечно. Но нужно было подумать и о других.       Усевшись на камень, Таня стянула с ног чудесные Шапочкины сапоги. Полюбовалась остатками ярко-алого педикюра и вздохнула о том, что придётся топать назад по колючкам и неизвестным топографическим изыскам леса босиком. Тут же упрекнула себя в эгоизме.       Из тщательно промытых водой кожаных сапог получились вполне себе вместительные бурдюки. Наполнив их до краёв, пообвыкшая в лесной тьме чародейка, осторожно ступая босыми ногами по мху и невысокой траве, без особых происшествий и значительных травм добралась до полянки, на которой всё в тех же позах возлежали Фаол и Зосик.       Протянув Волку сапог, Муха ещё и неловко извинилась за такой малогигиеничный способ транспортировки воды. Но Фаол, жадно, с шумным пофыркиванием принявшийся по-собачьи лакать принесённую воду, извинений, кажется, не ждал, да и не слышал.       С Зайцем всё обстояло хуже.       Огненные подпалины на мягком меху выглядели из рук вон плохо, а сам Зосик глаза открывать упорно отказывался, на пару брызнутых на плотно сжатый рот капель воды не прореагировал и, вообще, на контакт никак не шёл.       Собрав в кучку все скудные познания в сфере оказания первой помощи, босая Муха снова стрелой метнулась к ручью – она ещё раньше заприметила там несколько напоминающее формой подорожник растение. Вернулась на полянку, промыла самые глубокие раны водой. Рукавами в хлам растерзанной блузы пришлось пожертвовать, а и к дьяволу их – пациент, растревоженный Танюшиными околопрофессиональными манипуляциями, уже в который раз в Затридевятьземелье вынужденной работать сестрой милосердия, жалобно заныл-заёрзал – так, что пришлось даже просить Волка придержать его. В глазах Фаола, так и не поднявшегося, но Зосика с удовольствием когтистой лапой к земле прижавшего, мелькнул огонёк, а с вывалившегося из алой пасти длинного языка упала слюнка – уж ни первый ли звоночек, что пора кушать, содрогнулась Муха.       Но нет, обошлось. Пока.       В общем, чародейка нарвала из рукавов длинных полос-бинтов, разжевала эльфийские «подорожники» в кашицу, прибинтовав её к заячьим ожогам. Оказала первую помощь и, аккуратно уложив бедолагу на кучу прошлогодней листвы у ствола дерева, пристроилась рядом, измученная. Не столько отдыхать, сколько, на всякий случай, потенциальный волчий ужин от косматого хищника охранять.       В голове, словно сговорившись нахлынуть всем скопом, изводя и тревожа, бешено крутились самые разные мысли.       Как там Варден?       Как Шапочка?       Живы ли?       Здоровы?       В плену?       Отбила великая армия Воронов атаку дракона?       Или зло, как и следовало ожидать, от души наваляло добру?       Флора и её злобные гномы уже ищут её?       Или тётя опять тратит время на победную речь главнюка?       Что будет дальше?       Что ей делать?       Куда идти?       Как спасаться?       Как же выбраться из этой истории?       Деревья, плотно сомкнувшие кроны над головой, шумели листвой, словно перешёптываясь, и в этом шёпоте неумолимо засыпающей на посту Мухе слышались тревожные вести о горящем на севере лесе, о наполнившем великую пущу клацанье и лязге заржавевшего без дела оружия, о гуле тысяч голосов, растревоживших вековой покой дубравы.       Фаол, приподнявшись на дрожащих лапах, подошёл ближе, виновато поджав хвост – видимо, понял, что товарищей жрать, всё-таки, как-то не по-товарищески. Танюша устало кивнула – мол, понятно всё с тобой. И Волк благодарно опустился рядом, привалившись к её спине горячим боком, тут же задышав мерно, мирно.       Мохнатый бок приятно согревал уже совсем продрогшую Таню, а размеренное дыхание гиганта убаюкивало, так что чародейка и не подумала отодвигаться прочь.       Застыв на мгновение на хрупкой грани между сном и явью, измученная, растерянная, заблудившаяся в этом бесконечном лесу Муха услышала, как вскинув косматую голову, тоненько, словно оплакивая неизвестные ей-сегодняшней новости, тихонько завыл Фаол.