Пока шумят батареи...

      15 лет назад, самая обычная среднеобразовательная школа, Питер.       — Ах ты, маленький извращенец! — кричала Марья Ивановна, гневно тряся рисунком с карандашным изображением обнажённой женщины. — Всего десять лет, а уже голых баб рисуешь! Что с тобой будет, когда вырастешь?!       — Отдайте, Марьиванна! — слёзно просил мальчишка и подпрыгивал, вырывая рисунок из жёстких рук учительницы. — Это Венера! Боттичелли!       По классу прокатилась волна громкого истеричного смеха. Кто-то кричал: «Разум извращенец!», «Тряпка голых баб рисует!», «Чмошник!», «Дебил!», и у мальчишки уже вовсю тряслась нижняя губа. Чем сильнее искажалось его лицо, чем влажнее становились глаза, тем громче и противнее был чужой смех.       Олег тогда впервые заметил Серёжу. Он знал, что плаксивый рыжеволосый мальчишка, которого только перевели в их класс, живёт с ним в одном детском доме, но никогда прежде Олег не задумывался о том, кто он и как его зовут. Он бы и сейчас не заметил его, но рисунок, которым продолжала трясти гневная учительница, был прекрасен. Олег так не умел, хотя вечерами марал тетради и альбом, пробуя нарисовать хоть что-то. Максимум, что он мог, это кружки и неровные линии — ручки, ножки, огуречик. Только вот даже обещанный человечек из этого не получался.       Разум, как кричали другие дети (Олег тогда вспомнил фамилию — Разумовский), сдался и всё-таки заплакал. Уткнув раскрасневшееся круглое лицо в ладони и прикрывшись прядями непослушных рыжих волос (в которые кто-нибудь так и норовил бросить жвачку), продолжил плакать, пока Марья Ивановна ставила ему двойку за контрольную. Написанную, но непроверенную контрольную. Олег подумал, что это неправильно, такого Разум точно не заслужил.       Последним уроком в тот день была физкультура. Пробежав на время и показав лучший результат, счастливый и взмокший Олег поиграл с пацанами в футбол и не сразу заметил одиноко сидящего у дальней стены Разумовского. Урок подходил к концу, пацаны уже не столько играли, сколько дурачились, физрук ругал девчонок, и Олег, немного помявшись, бросил мяч и медленно подошёл к Разумовскому.       Тот даже не взглянул на него. Он сидел грустный и потерянный, уставившийся в одну точку, и ковырял пальцем лавочку. Его даже не заставляли заниматься — физрук и так знал, что больше тройки Разум не набегает. И это хорошо ещё, если с козла не навернётся, как в прошлый раз. Олегу даже стало его жалко — очень неприятно, когда над тобой смеются и издеваются всем классом.       — А что такое Боти... Боти... — Олег наморщил нос, словно это могло помочь вспомнить дурацкое слово. Ему настолько понравился рисунок, что он не удержался от вопроса.       Разумовский поднял голову. Его глаза всё ещё были красными от недавних слёз, а лицо припухло.       — Ну, эта, как её, баба, — сказал Олег.       — Просто «голая баба», — сухо повторил Разумовский то, что уже услышал и от завуча, и учительницы.       — Неправда! Врёшь ты, Разум, — обиженно ответил Олег. Он-то знал, что этот рисунок что-то значит. — Это Боти...Ботели...       — Боттичелли, — всё же признался Разумовский, видимо, устав от назойливой компании. — Так художника зовут, а картина — «Рождение Венеры». Мы видели её в музее. Это всё?       В музее Олег больше интересовался купленными чипсами и наклейками, которые обменял на фишки. И всё же он постарался сделать вид, словно что-то понял, даже нахмурился для солидности. Он же не дурак, в конце концов!       — А я люблю покемонов, — сказал он, чтобы нарушить возникшую паузу. — И Венера твоя очень красивая, а не просто баба.       Разум сначала замер, изумлённо вскинув брови, а затем заливисто рассмеялся. Помрачневший Олег уже подумывал его хорошенько треснуть, чтобы не издевался, но тот вдруг тепло улыбнулся и сказал:       — Я не Разум, кстати, меня Серёжа зовут.       — А я Олег.       — Знаю, мы же учимся вместе. И мы из одного детского дома.       Олег смущённо отвёл взгляд. Неудобно вышло: он-то никогда не замечал Серёжу до этого случая с рисунком. Серёжу это, кажется, не волновало: он протянул руку, смешно растопырив пальцы, и Олег, помедлив, пожал её.       — Олег, отойди от чмошника! — крикнули мальчишки, бутснув мяч. Тот прилетел точно Серёже в лицо, в кровь разбивая нос. — Это же плакса Разум!       В тот день у директора детского дома были две проблемы: Разумовский, рисующий «голых баб», и Волков, избивший троих одноклассников.       Питер, настоящее.       Сигарета дрогнула в перепачканных кровью пальцах.       Всё тело мучительно болело, от холода ломило кости, а к горлу подкатывала тошнота. Олег чувствовал, как сводит скулу, как медленно и противно затекает нога. Его уже дважды вырвало, но легче не стало. Он курил, чтобы не вырубиться, и изо всех сил сосредотачивался на сигарете. Поднести к разбитым губам, вдохнуть, выдохнуть, убрать, и снова, раз за разом. Время шло. Он не мог дольше торчать в переулке, где ему оказали такой любезный приём, надо было хоть куда-то пойти. Но куда? Питер был чужим и холодным городом, особенно для того, кто только что отбился от местной гопоты.       Хотя, одно место всё же было. Если он не переехал. Если откроет. Если пустит. Если простит за молчание. Если.       Если.       Если.       За что Олег любил Питер или Москву — тут никому не было до него дела. Он, весь избитый, грязный, перепачканный кровью, вошёл в автобус, сел, и никто даже слова не сказал. Лишь одна особо нервная мамашка притянула к себе детей и закрыла им глаза. Олег усмехнулся бы, если бы его лицо не было разбито. Он без новых происшествий доехал до нужной остановки, вышел, прихватив с сидения такую же грязную сумку, и не сразу нашёл дом. Кто же виноват, что он был тут очень давно.       Вообще, ради него (ради Сергея, конечно же) Олег и приехал в Питер после долгого тяжёлого многомесячного задания. И он уж точно не ожидал, что станет чьим-то заказом. Не таким (избитым и жалким) он хотел показаться перед Сергеем, а возмужавшим, ухоженным, сильным. Планировал остановиться в гостинице, вымыться, переодеться и только тогда идти в гости. Но теперь ни о какой гостинице речи и не шло. И к Сергею шёл не Олег-герой, а Олег-друг-из-прошлого, которому нужна была помощь.       Увидев знакомый дом, Олег медленно поднялся по лестнице и остановился у железной двери со стареньким потёртым домофоном. Он дождался, пока из подъезда выйдут, перехватил железную дверь и уже тогда прошёл внутрь. Мог бы позвонить по домофону, но опасался, что тогда Серый точно его не пустит после полугодового молчания и без лишних прелюдий пошлёт в пешее эротическое.       — Эй, а ты куда?! — крикнула консьержка, привстав со своего места. — Очередной бомжара, только вчера двоих выгнала! Пошёл отсюда!       Олег не стал дожидаться, пока наблюдательная дама выбежит, докажет, что он бомж, и попытается вытолкать его из дома. Он шустро поднялся на пятый этаж, не желая объясняться с ней, на мгновение замер перед новенькой металлической дверью и, пересилив себя (было волнительно, даже сердцебиение участилось), всё же постучал. В тот же момент бдительная консьержка его настигла.       — Я полицию вызову! — кричала она. — Ты чего к людям ломишься? Прочь, я сказала!       Консьержка подняла такой шум, что Сергей даже не стал спрашивать, кто пришёл. Он сразу же открыл дверь и встревоженно выглянул, тряхнув спутанными волосами. При взгляде на Олега его глаза в удивлении распахнулись, а щёки вспыхнули. Взъерошенный и сонный Сергей сейчас напоминал очаровательного вороньего птенца, впервые покинувшего гнездо, а не сотрудника солидной IT-компании.       — Олег?.. — неверяще произнёс он.       — Привет, Серёж. — Олег усмехнулся, но лицо тут же отозвалось болью.       — Серёжа, ты этого бомжа знаешь? — требовательно спросила консьержка.       — Да... — рассеянно ответил тот. — Это мой бомж... то есть, это мой друг, мой друг! — Покраснев, поправил он сам себя, когда Олег скептически нахмурился. — Всё нормально, Лидия Николаевна. Проходи.       Олег вошёл в квартиру, и Серёжа молча закрыл дверь. Он изменился, подумал Олег, стал шире в плечах, возмужал, только вот лицо со впалыми щеками осталось подростково юным. В синих глазах застыла привычная грусть на грани с обречённостью, хотя Серёжа даже не смотрел на него. Вместо этого он спешно расчесал пальцами волосы, одёрнул растянутую сиреневую футболку, неловко помялся и сжался. Неужели так занервничал?.. Такая реакция была приятна. Олег боялся, что между ними всё давно забыто и закончено.       — Серёж... — позвал Олег, но тот, поджав губы, щёлкнул выключателем. Яркий свет залил узкий коридор небольшой съёмной квартиры, и только тогда Серёжа поднял взгляд.       — Олег, что с тобой?! — тут же выкрикнул он, забыв о смущении и обиде, и с ужасом осмотрел «украшенное» синяками и ссадинами лицо. — На тебя напали?!       — Гопота, — отмахнулся Олег. Тошнота снова подкатила к горлу, но это ерунда. Его и не так били. — Видимо, кто-то заказал мне «тёплую» встречу. Я их сильнее отделал, кстати.       — Вызвать врача? — Серёжа приподнялся на носках, рассматривая его разбитую губу и расцветающий на скуле синяк. — Или дать аптечку? Или...       — Серёж, пусти в душ. — Олег устало улыбнулся. — А если одолжишь полотенце, достанешь аптечку и угостишь чаем, буду вдвойне благодарен.       Серёжа растерянно кивнул. Он показал уютную светлую ванную комнату, и Олег первым делом скинул на пол грязную одежду и залез под душ. Стоило тёплым струям коснуться его избитого тела, смыть пот и кровь, как стало чуточку легче дышать. Боль никуда не делась, но так с ней хотя бы можно было примириться. Олег прикрыл глаза, блаженно зажмурился, затем, словно почуяв неладное, резко распахнул шторку и замер. Сергей (а это оказался он), увидев его, выронил из рук одежду и полотенце. Он быстро отвернулся, наклонился, поднял вещи, бросил на умывальник и стремительно выбежал из ванной. Олег замер. Да, он, конечно, раньше перед Серым голым телом не сверкал, но ведь у него всё было не настолько плохо...       Быстро забыв об этом, Олег вымылся ароматным гелем для душа (в воздухе пахло гранатом и цитрусами), вылез из ванной и надел заботливо принесённые Серёжей вещи. Он покупал их себе, поэтому рукава футболки оказались тесноваты, но в целом всё сидело хорошо. Даже спортивные штаны были нужной длины. Вытерев влажные волосы полотенцем, Олег вышел из ванной и сразу же прошёл на кухню, где горел свет.       Задумчивый и мрачный Серёжа стоял у плиты, где уже пыхтел чайник. На столе стояли две чашки, блюдца и была брошена наспех раскрытая аптечка. Олег снова ощутил неловкость: что надо было сказать или сделать? Как понять, можно ли сломать выросшую между ними стену.       — Серёж... — позвал Олег. — Я знаю, что надолго пропал. Прости меня. Да, я не звонил и не писал, это всё работа... Да, я мудак. Только не будь таким мрачным, прошу. Хочешь, я уйду? Могу и в гостинице...       Серёжа внезапно обернулся и крепко обнял его за шею. Олег удивлённо вскинул брови, потрясённо замер, но, успокоившись (сердце билось в груди как бешеное), тепло обнял его в ответ и прижал к себе. Как же он скучал!.. Всё проклятый Бангкок и обязанность хранить чужую тайну. Если бы не это, Олег бы не молчал.       — Я думал, ты погиб, — прошептал Серёжа. — Полгода ни одного письма, ни звонка!       — Серёжка... — прошептал Олег и успокаивающе погладил его по голове. — Ну что за глупости? Я же неубиваемый, ты забыл? Помнишь, как в третьем классе я Макса с его друганами избил? Они меня тоже, но я этого даже не заметил!       Серёжа тихо рассмеялся, вспомнив день их знакомства. Вышло странно, немного сумбурно, но забавно, что свела их именно прекрасная Венера. А Олег вспомнил, как после знакомства с Серёжей пришёл в спальню и обнаружил под подушкой потрясающий рисунок редкого покемона Мью-Ту.