Глава 1. Моцарт и Сальери
18 октября 2020 г. в 20:39
Примечания:
Уважаемый читатель, если вы очень трепетно относитесь к фигуре Сергея Александровича Розанова и не приемлете никакого творческого полёта фантазии в отношении этого человека, кроме ярко выраженного положительного, то настоятельно вам рекомендую эту работу не читать.
Также хочу пояснить, что условное противопоставление двух персонажей в данной истории носит несколько вынужденный характер и совершенно не свидетельствует о том, что автор одного из героев видит абсолютным злодеем, а на другого надевает "терновый венец" праведника.
Толчком к написанию данной работы послужило наблюдение за недавно прошедшими контрольными прокатами по фигурному катанию и песня в исполнении Максима Фадеева и Григория Лепса "Орлы или вороны", которая была услышана автором в такси в тот же день.
«Вот пример настоящей удачливости... какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою..."? Не понимаю!.. Повезло, повезло!.. стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро, и обеспечил бессмертие...»
М. Булгаков "Мастер и Маргарита" (Размышления поэта Рюхина, разглядывающего памятник Пушкину на Страстном бульваре).
***
- Дань, Серёга, у меня идея! Пойдёмте ко мне, расскажу.
Двое молодых парней - Даниил Глейхенгауз и Сергей Розанов, переглянулись и пошли за своим боссом Ильёй Авербухом, который был им скорее старшим товарищем.
В маленьком кабинете Ильи имелось всё необходимое для творческого мозгового штурма... даже для затянувшегося: кофемашина, достаточный запас капсул отличного кофе, несколько плиток горького швейцарского шоколада, пара больших пакетов из вощёной бумаги с жареными фисташками и миндалём, сигареты крепкие, медиум, лайт... большой кожаный диван и маленький журнальный столик. Два последних атрибута были совсем неслучайны. Кожаный диван открывал поток сознания у каждого, кого Илья на него усаживал, а журнальный столик услужливо подставлял свою гладкую спину, чтобы этот поток умело завлечь в белые сети писчей бумаги или на голубой экран ноутбука.
- Садитесь, парни, - сказал Илья и, потирая руки от нетерпения, ждал, когда они оба устроятся поудобнее.
- Ну что, новый ледовый спектакль, который наша команда будет ставить в следующем сезоне, называется... "Моцарт и Сальери", - Илья перевёл полный неприкрытого азарта взгляд с одного молодого человека на другого.
Все, кто так или иначе сталкивались с Ильёй Авербухом в момент зарождения в нём идеи, знали этот взгляд и что он должен был привнести в жизнь каждого - бессонные ночи, бесконечные споры, лихорадочное состояние творческого поиска и, наконец, ни с чем несравнимый вкус появления на свет очередного любимого детища - проекта. Илья обладал редким даром не только заражать людей своим творческим азартом, но и выжимать из каждого его собственный на тот момент максимум. Сегодня его "жертвами" предстояло стать Дане Глейхенгаузу и Серёге Розанову.
- Так, кто из вас какую роль считает для себя ближе? Хочу сначала услышать ваше мнение, а потом скажу, как вижу всё я сам.
Выхватив среди десятков слов два имени, Сергей почувствовал, как лёгкий холодок словно бы выскользнул из сердца и, пробежавшись по телу, вернулся обратно - в свою обитель.
- Я так думаю, что весельчак и гений у нас будет Даня, а моя участь на этом празднике - сыграть очередного бездарного злодея, - Сергей произнёс эти слова с нарочитой небрежностью, но за ней прощупывалась какая-то особенная эмоция, мимо которой не смогли пройти ни Илья, ни Даниил. Оба переглянулись и снова уставились на Розанова. Но тот уже широко и расслабленно улыбался, давая возможность обоим отмахнуться от непрошеной мысли и решить для себя, что это им просто показалось...
- А может я тоже хочу раскрыть глубокую внутреннюю драму ремесленника в искусстве и истоки испепеляющей сердце зависти к гению? Как там у Пушкина: "Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я..." - Даниил изобразил на лице невыносимое терзание человека, согбенного осознанием мощи чужого таланта, но Илья не дал ему возможности долго пробыть в образе и, хлопнув Глейхенгауза по плечу, спокойно сказал:
- Дань, не мучай себя. Серёга прав, это не твоё амплуа. С такой внешностью, прости, в твоего Сальери никто не поверит. Твой крест на этот раз - играть гения музыки Моцарта и... влюблять в себя всех хороших девочек из моего ледового театра, а вот у Серёги натура для злодея весьма подходящая. Красота холодная, я бы даже сказал мраморная. Сразу поверишь, что его рука не дрогнет в таком деле...
- И останется мне утешаться любовью девочек плохих, - добавил Розанов, подмигнув при этом своему другу и натянув добродушную улыбку с ловкостью модницы, одним движением примерившей на себя шляпку для завершения подобранного ею образа.
Воспоминания о том далёком дне возвращались к Сергею спустя годы с неумолимой ясностью, словно кто-то забрал у памяти целительную возможность их стирать или сделать хотя бы чуть более блёклыми.
Сергея с Даниилом судьба предусмотрительно свела ещё в детстве, будто бы давая их отношениям возможность вызреть и настояться, подобно молодому вину, которое с каждым годом выдержки приобретает свой неповторимый букет и сложный терпкий вкус элитного и дорогого напитка.
Мальчишки занимались фигурным катанием в группе у Виктора Николаевича Кудрявцева, дружили одной компанией, а закончив с профессиональным спортом, сначала один, а потом и другой пришли работать к Илье Авербуху. Оба парня были амбициозны, но Илья, безошибочно определив потенциал каждого и убедившись в правильности своего первого впечатления не единожды, умело использовал сильные стороны одного и другого парня в своём деле и постепенно доверял Дане Глейхенгаузу всё больше проявлять себя в качестве хореографа-постановщика отдельных законченных сцен в своих спектаклях. Что касается распределения ролей, то Илья старался ставить друзей чётко в оппозицию по отношению друг к другу, поскольку считал, что для спектакля всегда идёт на пользу вовлечённость и личная наполненность истории, которая разыгрывается на ледяном помосте его театра. А чуткое ухо Ильи давно уловило едва различимый шёпот скрытого противостояния между друзьями и плохо скрываемое желание Сергея доминировать над более успешным и удачливым Даниилом.
В момент озарения им новой идеей постановки "Моцарта и Сальери" перед его мысленным взором сразу появились две фигуры главных действующих лиц - Глейхенгауза и Розанова. Образ был настолько ярким, что Илья буквально почувствовал терпкий запах этих взаимоотношений, воспетых сотни раз, где один живёт нараспашку, а другой тщательно застёгнут на все пуговицы, чтобы не дать выйти наружу своим чувствам по отношению к другу. Илья точно знал, что именно Сергей сможет вдохнуть в эту тему реальную жизнь из своих эмоций, чувств и скрытых глубоко внутри себя желаний. Знал... потому что это чувство было знакому и ему самому не понаслышке. Он мог считать его быстрее любой другой эмоции, даже раньше, пожалуй, её обладателя, потому что оно давно пустило в Илье свои "споры", и подобно грибнице, прорастало в нём постепенно, захватывая всё бо́льшие участки его сердца, в котором всё ещё горел живой и благодатный огонь чистого творчества. И он в очередной раз не прогадал... Спектакль имел оглушительный успех и собрал рекордную кассу... Может потому, что один из главных героев проживал его по-настоящему?
Когда Даниил ушёл от Ильи Авербуха в команду Этери Тутберидзе, то первое время Сергей чувствовал себя горбуном, который в один прекрасный день проснулся... а ненавистного и мешающего жить горба уже нет. Ему словно легче стало дышать без плотной атмосферы постоянного с Даней соперничества. Высказываемые порой в их общей компании сетования друга, что работать приходится в новой команде гораздо больше, а финансовое вознаграждение за такой труд значительно проигрывает в нулях с теми гонорарами, которые он получал, будучи задействованным в качестве актёра и хореографа у Авербуха, наполняли кровь Сергея Розанова хмелем не хуже пары бокалов шампанского брют. И огонь в глазах Даниила, когда тот рассказывал, какие неограниченные возможности для творческой самореализации ему предоставлены Этери Тутберидзе, проходил мимо и совершенно не затрагивал его почти что успокоенного сердца. . . До тех пор, пока у Даниила не замаячили на горизонте мировая слава и статус тренера-хореографа олимпийской чемпионки...
К тому моменту, когда к Даниилу пришёл первый оглушительный успех и шлейфом за ним потянулся значительный финансовый рывок, Сергей уже снова был в одной команде с другом. Снедаемый мыслью, что Даниил вновь откопал "золотую жилу", а ему так и придётся всю жизнь довольствоваться "бижутерией", Сергей Розанов при первом удобном случае попросился к другу на новое место работы, мотивируя это тем, что ледовые шоу Ильи ему наскучили, а подкатки уже не приносят чисто профессионального удовлетворения его амбиций. Даниил, сам прошедший несколько лет назад через этот рубеж, когда жажда профессиональной реализации пульсирует в голове с неотвратимостью приступа мигрени, друга понял без лишних слов и сделал всё возможное, чтобы ровно через месяц Сергей Розанов приступил к работе с группой талантливых малышей в набиравшем стремительные обороты и готовом вот-вот ворваться на ледовый Олимп штабе Этери Георгиевны Тутберидзе.
Даниил Глейхенгауз тем временем горел своим первым самостоятельным "проектом" - талантливой юниоркой Алиной Загитовой, которая должна была выйти во взрослые в следующий Олимпийский год и имела все шансы вынести одним махом предыдущие рекорды вместе со звёздами фигурного катания их ставившими...